Почему и как я стал "Снежным Барсом"

_{Снятые из рандклюфта верёвки при спуске с перевала Айлама. Центр. Тянь-Шань 1975 г. Терскей-Алатау.}

Готовясь к выступлению в московском Доме учёных, я накидал текст для него, а потом подумал – не пропадать же труду, и решил опубликовать его отдельным постом. В принципе, все эпизоды, на которые даются ссылки, уже выложены на Риске, но здесь получилось некое подобие автобиографической исповеди.

В детстве я был хилым и болезненным ребёнком. Перенеся ревматическую атаку, заработал два порока сердца, и с шестого класса был до конца школы освобождён от занятий физкультурой. При поступлении в Московский авиационный институт у меня был рост 152 см. и вес 48 кг. При таких параметрах я был абсолютно неинтересен особям прекрасного пола, а тестостерон уже пульсировал в мозгу. Но мечтать о своей бригантине с алыми парусами не переставал. Горные лыжи порядком надоели, и хотелось чего-то более серьёзного. Всё решил Его Величество Случай. В 73-ем мой старший брат, который был горным туристом, рассказал про своих двух знакомых, погибших под ледовым обвалом. «Вот это для мужчин – любителей адреналина» - подумал я, и пошёл записываться в институтский турклуб.

Мне повезло: как раз набирали группу в горный туризм, хотя, в отличие от водного, он еле-еле теплился. Сводили нас зимой на Кольский, весной на Кавказ (Первая горная единичка в 1974-ом — Risk.ru) и поставили на факт: ищи с кем пойдёшь летом, а потом набирай и веди группу сам. Типа: тебя сводили, а следующая твоя очередь. Выбора не было, и осенью 74-го набрал группу новичков. Сводил зимой 75-го на Южный Урал (Заиндевевшая Кареглазка — Risk.ru), в мае на Кавказ (Искушение Эльбрусом — Risk.ru), а летом, благодаря приятелям моего брата, сразу попал в 4-ку на Центральный Тянь-Шань (НОСТАЛЬГИЯ ПО ТЯНЬ-ШАНЮ. — Risk.ru). Той же осенью ко мне в группу влился Миша Вьюнов из Ташкента, который учился в Московском институте геодезии и картографии. Второразрядник по альпинизму – воспитанник Чимгана, и великий авантюрист по натуре. Он и подкинул нам идею: ребята, давайте ходить каждый год набирая по 500 метров высоты (тогда правилами в туризме разрешено было только такое), дойдём до семитысячников, а когда взгромоздимся на все пять и станем «снежными барсами», все хором поедем в какой-нибудь альплагерь и будем инструктора на руках носить на вершины вместе с рюкзаком. Идея понравилась, хотя и казалась несбыточной. Но, тем не менее, мы приступили к её осуществлению.

В 76-ом я планировал сводить свою группу на Эльбрус, но весь Кавказ закрыли из-за лавинной опасности. Всеобщее уныние от потери майского сезона, было нарушено Мишей. Он предложил сделать поход по Памиро-Алаю, хотя никаких материалов по майским походам в этом районе в библиотеке городского турклуба тогда не было. В итоге мы его благополучно прошли (ПАМИРО - АЛАЙ КАК АЛЬТЕРНАТИВА КАВКАЗУ В МЕЖСЕЗОНЬЕ. — Risk.ru). В июле сходил в 5-ку на Памир, где преодолел рубеж в 5700 метров (1976 год. Первая Памирская пятёрка. — Risk.ru.) Но дело было не во мне, а в группе, поэтому в августе мы отправились на Северный Тянь-Шань, где уже официально сходили на 4400 (ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ — Risk.ru.). Пора было браться за пятитысячники.

Это мы сделали в 77-ом на Северо-Западном Памире, доведя наш «потолок» до 5,5 км. Стартовый вес рюкзаков на выходе, если верить аэропортовским весам, был 48 кг. Это без учёта того, что мы навешали на себя для снижения их веса. Реально в начале маршрута они тянули далеко за 50 кг.

_{Напарник и Миша Вьюнов нагрузились рюкзаками. 15.09}

Самым тяжёлым был второй день, когда с этим весом пришлось набрать километр высоты под палящим азиатским солнцем, пройдя перевал Бель-Кандоу 3300 метров, и столько же сбросить.

_{Выход из Иргета под полным весом.}

Только на четвёртый день мы положили первую заброску, и за спиной будто крылья выросли. Группа меня очень порадовала. Всего третий сезон ходят со мной, но никто не ноет и с маршрута не сходит. А один вообще первый сезон. Он потом на многие годы стал моим Напарником (ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ НА ПАМИРЕ. — Risk.ru)

В 78-ом мы поняли, что движемся к своей цели черепашьими шагами, и решено было идти на Центральный Памир, чтобы влезть выше 6000 м. Опять на выходе неподъёмные рюкзаки, и опять за 50 кг, так что в одиночку его на себя взвалить было невозможно.

_{Надевание рюкзака на Журавлёва.}

Но зато мы взгромоздились на пик Фиккера (6718 м), расположенный в верховьях ледника Федченко.

С него мы впервые увидели будущие наши цели: пик Коммунизма (лопата между нами) и пик Корженевской (правее). Когда выпускали на маршрут, я заявил перевал Омара Хайяма 6150 метров, мотивируя тем, что хотим почувствовать высоту. Мне сказали, что если хотите почувствовать, то переночуйте на перевале, на следующий день походите вокруг палатки. Следуя рекомендациям МКК, я походил «вокруг», изменив круг на эллипс, в апогее которого и был пик Фиккера. Вроде бы ничего не нарушил, но когда я предоставил отчёт, то многие хохотали, прекрасно понимая, что означало наше "походили вокруг палатки" (ПИК ФИККЕРА (6725 м.) - 1978 г., ПРИТЯЖЕНИЕ ВЫСОТЫ. — Risk.ru, ПИК ФИККЕРА (6725 м.) - 1978 г. ПРИТЯЖЕНИЕ ВЫСОТЫ. ЧАСТЬ 2 – МАРШРУТ — Risk.ru,ПИК ФИККЕРА (6725 м.) - 1978 г., ПРИТЯЖЕНИЕ ВЫСОТЫ. ЧАСТЬ 3 – ОТХОДЫ — Risk.ru).

В 79-ом я смог лишь сводить в мае свою команду на Эльбрус. Прошли с Ирик-Чата траверсом Восточную вершину. По традиции выпили на горе бутылку шампанского.

_{Миша Вьюнов на Восточном Эльбрусе. 5 мая}

И после ночёвки на седле, сходили на Западную (Впервые на Эльбрусе — Risk.ru).

_{На западном Эльбрусе вся взошедшая команда. 6 мая}

Чтобы руководить шестёрками, я должен был пройти её участником, и подготовить себе зама, который отруководил бы пятёркой. Поэтому летом я этим и занялся. Сначала мы с Напарником прошли шестёрку, в которой сделали два первопрохода через Безенгийскую стену в том числе и Шхарский перевал (3Б*), где нас даже заочно похоронили (Кавказский марафон — Risk.ru), а потом сразу пошёл в пятёрку. В итоге за 49 дней непрерывного маршрута я прошёл через 21 перевал, из которых было пять троечных, и накрутил 368 км. на свой спидометр, и был очень рад, что добрался до финиша почти живым и слегка здоровым.

Как видите, анатомию моей тушки можно было изучать без препарирования, а Шхарский перевал до сих пор считается одним из сложнейших, если не самым сложным на Кавказе (Кавказский марафон. Часть вторая. — Risk.ru)

И вот наступил 80-ый. Зам., которого я готовил годом ранее, отказался идти со мной, решив сам отруководить пятёркой, поэтому срочно нужно было искать ему замену. Эту проблему я решил в мае на Кавказе (Рядовая майская пятёрка. — Risk.ru). Это был год свершения нашей первой мечты. Выбрали пик Ленина, как наиболее простой. А чтобы к нему ближе подобраться, я заявил перевал Крыленко с севера на юг, но не стандартным путём, а через скалу Липкина и плечо пика Ленина 6650 м. До этого мы заглянули на пик Дзержинского 6713 м. для акклиматизации.

По пути пришлось заночевать на 5200, 5500, 6100 и 6650, откуда мы спокойно сходили на гору.

На сегодняшний день из пятерых на верхнем фото в живых осталось только двое крайних…

В качестве высотной обуви у кого-то были валенки, у кого-то трикони, а особо одарённые шли в обыкновенном советском вибраме, правда с бахилами. С пика Ленина мы вначале спускались, а потом порхали с моим Напарником около 600 метров по высоте. На нижнем фото траектория нашего полёта (Мой первый семитысячник. — Risk.ru).

По возвращении в Москву я не делал тайны из того, что мы сходили на пик Ленина, и меня сразу же ввели в состав Центральной маршрутно-квалификационной комиссии. Почувствовав себя окрылённым, на первый Чемпионат СССР, который должен был состояться в 1981 году, я заявил рекордный маршрут: сквозное первопрохождение перевала Дарвазский Кругозор со спуском по Дарвазской стене, затем первопрохождение перевала Москва (седло между пиком Бородино и Абалакова), а в случае невозможности его сквозного прохождения - траверс пика Абалакова (5Б) и спуском на ПФП, а далее по ребру Буревестник на поляну Сулоева. Затем подъём с ледника Вальтера по маршруту Николая Чёрного на пик Хохлова (5Б), и траверс пика Коммунизма со спуском по ребру Абалакова на ледник Бивачный. Ну и куча запасных вариантов. Наверное, членство в ЦМКК сыграло свою решающую роль, и что это вторая шестёрка руководства, но маршрут мне утвердили. Состав команды подобрался очень сильный: молодые ребята в возрасте 25-27 лет, из которых четверо были туристы МАИ и шесть МГУшников. В случае его полного прохождения первое место нам было бы обеспечено, но судьба распорядилась по-своему.

Поход не задался с самого начала. Первый день, по привычке, рюкзаки за 50, и так топали до «зелёнки» на слиянии РГО и Красноармейского. На третий день прошли через перевал Розмирович (5040 м.), и в час дня встали на ночевку под перевалом Наука Западный. Высота 4 870 м. Все завалились спать. Проснулся от бешеного сердцебиения. Попытался встать, но ни одной конечностью пошевелить не смог. Работал только мозг. Временами сердце пропускало удар, и в эти моменты я замирал от ощущения, будто падаю на самолёте в воздушную яму. Вдруг вспомнился давно прочитанный рассказ Станислава Лема, в котором от имени ребёнка идёт повествование о том, как их поселили на атолле в Тихом океане вместе с родителями, вернувшимися из межзвёздного полёта. Однажды ночью он услышал их разговор о том, что на какой-то планете они подхватили заразу, которая может угрожать человечеству, и если через две недели не изобретут вакцину, то атолл уничтожат ядерным взрывом. Заснуть он уже не мог и всё думал о том, что жить осталось всего четырнадцать дней. К нему вошла мама и поинтересовалась почему он не спит. Ребёнок ответил, что он так редко видит родителей и соскучился по ним, что сейчас ему очень хорошо на атолле и, что ему очень не хочется умирать. Мама поняла, что он слышал их разговор. Почему-то слова ребёнка о нежелании умирать гвоздём застряли в моём мозгу. Мне тоже не хотелось умирать, ведь всего 10 дней назад мне стукнуло 26, а сам я себе отмерил 33 – возраст Христа, когда прыгну с какой-нибудь скалы, чтобы навсегда остаться молодым. Женился недавно, и вскоре должен был стать отцом, диссертацию начал писать… Все эти мысли топорщились в моей голове и не давали покоя. И что я успел сделать в жизни? Ещё даже на «снежного барса» не находил – всего один семитысячник.

Что же со мной? Наверное, сердечная недостаточность. Немудрено, ведь всего на третий день прошли пятитысячный перевал и ночуем почти на пяти. А рядом похрапывали мужики. Пришлось их будить. Смерили температуру + 38,4. Медик подтвердил мои опасения, и легче, понятное дело, от этого не стало. Сказал ему, чтобы кипятил иглу и готовился делать уколы. Лежу и жду. И как не было стыдно, но мочиться под себя не хотелось, поэтому пришлось просить мужиков вытащить меня пописать - я даже штаны себе приспустить не мог. Заодно поинтересовался у них не отвалился ли мой писун и попросил передать ему пламенный привет если он всё ещё на месте. После этой процедуры меня положили обратно. Временами пил валокардин, но он не помогал.

Справка. При огромном весе нашей аптечки - около 5 кг. и полном ассортименте всяческих инъекций вплоть до наркотиков, в ней было всего две иглы: одна для подкожных инъекций, другая для прямых уколов в сердце. А Медик стал медиком, потому что у него родители врачи и доставали всю эту наркоту и прочие снадобья.

Наконец Медик прокипятил иглу. Попытка набрать жидкость в шприц оказалась безуспешной - игла оказалась засоренной. Сердце начало пропускать по два удара подряд - это когда падаешь в очень глубокую воздушную яму. Чувствуя, что коньки уже сваливаются с моих ног, сказал Медику чтобы не кипятил внутрисердечную, один вид которой вызывал во мне ужас, а просто обжег на примусе, протёр спиртом, и засадил поглубже, лучше в вену, иначе сдохну. После укола, легче не стало, но жить по-прежнему хотелось. Тогда я и произнёс фразу, которая потом стала крылатой среди туристов, о чём я узнал спустя много лет: «Курить не хочу, пить не хочу, баб тем более - тащите вниз, мужики!».

Меня положили в спальник, запеленали полиэтиленом, обмотали верёвками и в девять вечера на усах поволокли через центр ледопада ледника Розмирович (на фото снизу), используя моё тело в качестве якоря, когда кто-нибудь проваливался в трещину. Им то хорошо: в темноте они даже не видели, что это за ледовое месиво, а я каждую неровность своей задницей и спиной ощущал. В два часа ночи меня притаранили на ровный ледник, сбросив больше полукилометра по высоте. Поставили лагерь и завалились спать. С этого момента у нас началась череда неудач.

_{Лагерь. 03.08}

Утром почувствовал себя лучше, правда, не покидало ощущение, что по мне вчера проехался бульдозер. Спина, наверное, была одним сплошным синяком. Сердце билось ровнее, и я уже мог самостоятельно стоять и ходить. Мужики, глядя на ледопад, посмеивались – мол, если бы спускали днём, когда видны трещины, то вряд ли бы протащили. На ГМС Федченко я самостоятельно притащил свою тушку, правда, без рюкзака. Ребята на станции оказались очень гостеприимными. Решили остаться у них ночевать. На стол мы вбросили очередную шайбу и разговоры сразу оживились, хотя в клубах табачного дыма трудно было разглядеть оратора. На следующий день я сделал волевое усилие и закурил. Не вырвало, и душа запела. Значит, здоровье возвращается. К вечеру через перевал Кашал-Аяк пришли на «зелёнку».

На следующий день моё состояние значительно улучшилось. И тут ребром встал вопрос - что делать дальше? Я же был руководителем, и без меня группа должна была бы сойти с маршрута. Решил, что буду пить, курить и идти вверх - будь, что будет. Не губить же мужикам сезон!

Первое, что нам не удалось сделать, это пройти насквозь перевал Дарвазский Кругозор.

Хотя попытку мы сделали, но после трёх верёвок спуска от этой самоубийственной затеи пришлось отказаться. Страховку на том склоне обеспечить было невозможно.

_{34 .Начало спуска с перевала Дарвазский Кругозор(5-ЗЮ,5500м.). 09.08}

_{Дарвазский Кругозор от Жоры Сальникова.}

Для спуска с него нужна полукилометровая бухта верёвки, а у нас было всего пять тридцаток. Вторая попытка была сделана в 88-ом группой одесситов под руководством Саши Майорова, но после двух верёвок, они тоже вылезли обратно. Кстати, он так до сих пор и не пройден.

Запасными вариантами мы поднялись на перевал Москва (обозначен красной стрелкой). О сквозном прохождении даже мысли не возникло, потому что он был похлеще Дарвазского Кругозора. Пришлось идти траверсом через пик Абалакова (6446 м.).

_{Пик Абалакова с перевала Турамыс. Кружок - место падения Вьюнова}

Только на третий день в условиях жесточайших ветров мы поднялись на вершину и начали спуск на ПФП. Уже недалеко от плато случилась трагедия: зацепившись кошкой за штанинину, упал, покатился по склону и, не сумев зарубиться, разбился Мишка Вьюнов. Я плохо помню, как очутился рядом с Мишкой, каким-то образом перемахнув через бергшрунд, через который мужики потом вешали перила. Приподнял веко – зрачок не реагировал. Понял, что всё – Мишки больше нет. Какое-то время бродил около него как тигр в клетке. Потом крики сверху - и как в замедленном кино увидел летевшую на меня связку Новгородова и Алика. Они спускались последними, снимая перила, когда, услышав наши крики и поняв, что что-то случилось, ринулись вниз, уже не разбирая дороги, и так же как Мишка покатились по склону. Упав рядом с нами, ребята отделались лишь синяком под глазом и сломанной ключицей. Сразу спустить Мишку вниз не получилось – ветер был такой силы, что ночью сломал титановые стойки у палатки. Утром решено было уходить на поляну Сулоева, с условием вернуться, как только наладится погода. Что и было сделано. Начались транспортировочные работы. Нам очень помогла посланная на помощь часть группы Борискина из Харькова. Руководил ею Гулый. В этой же группе был Калина (Коля Калинин). Он спас меня от смерти, выдернув за грудную обвязку из-под поехавшего на меня огромного камня, из которого я пытался сделать промежуточную станцию. Через год Калина погиб на промальпе… Дальше - перевоз тела в Ташкент. Сопровождающими были я и Завхоз… Встреча с Мишкиной мамой – Софьей Гавриловной. Она не осуждала нас, только в её глазах чувствовалась смертельная тоска, ведь и муж её, Мишкин отец, тоже погиб в горах (он был геологом), а теперь вот и сын. Похороны проходили на Боткинском кладбище… Ночевали мы с Завхозом у Софьи Гавриловны. Теперь здесь навсегда поселилось горе, а у меня на всю жизнь остались боль и чувство вины. Через много лет, собравшись приехать в Ташкент, я попросил Алишера Хурсандова (Alisher) отыскать Мишкину могилу. Он нашёл её, за что ему огромное спасибо!

Памятник на Боткинском кладбище в Ташкенте (Тот страшный 81-ый — Risk.ru).

Ещё во время обучения в МИИГАиКе, Мишка начал делать схемы горных районов СССР. Он их чертил на кальке какой-то особенной ручкой, заправленной чёрной тушью. Поражала скрупулёзность его хребтовок, на которые он потом наносил перевалы, отыскивая их в библиотеке Московского турклуба. Потом с них делались ксерокопии, и по его схемам ещё долгие годы ходили многие туристы Советского Союза. Он сделал схемы всего Памира и Памиро-Алая, Тянь-Шаня и частично Кавказа. До конца Кавказ, Алтай и Саяны он дорисовать не успел.

В Москве на заседании маршрутной комиссии произошёл разбор несчастного случая, и мне запретили руководить походами сроком на два года. Без гор я уже не мог, поэтому решил податься в альпинизм. В 82-ом выполнил в Домбае третий разряд, а в 83-ем за одну смену в Безенги второй. Но в альпинизме я не задержался - то ли ребята попадались в отделениях хилые, то ли я уже был шибко здоров – всё-таки выполнил МС по лошадиному виду спорта – горному туризму. Да и хождение толпой на восхождения мне не нравилось. Мне бы потерпеть годик-два. Глядишь, на маёвских сборах и закрыл бы первый, чтобы ходить спортивными группами, но я предпочёл вернуться в туризм.

Миша погиб, но его идея о «Снежных Барсах» продолжала жить. В 84-ом я решил сходить на пик Коммунизма и собрал семерых из команды 81-го года. Выбрал наипростейший и самый прямой путь: перевал Бель-Кандоу – перевал Турамыс – поляна Сулоева – ребро Буревестник – пик Душанбе – пик Коммунизма. Намеченным маршрутом мы за несколько дней пришли на поляну, установили на камне Сулоева памятную табличку Мише Вьюнову. Вспомнили, как три года назад шли траверс пика Абалакова и его срыв на спуске. Помянули. День отдохнули и решили идти на гору сходу.

_{Вешаем табличку Мише Вьюнову.}

За два дня одолели ребро Буревестник, и на третий дошли до лагеря под пиком Душанбе. Там стояли альпинисты откуда-то из Сибири. Узнав, что мы туристы из Москвы, пришли из Джиргиталя и собираемся на Коммунизма, агрессивно предупредили, что пока они не закончат своё мероприятие, мы не смели никуда лезть. Иначе изобьют, а снаряжение отнимут.

_{Лагерь на ПФП. На заднем плане пики Ленинград и Абалакова.}

Прикинув на глазок их численность и комплекцию, я не поверил, но амбициозность покоробила. В результате пришли к компромиссу: мы несём заброску продуктов на 6700, и уходим вниз, что и сделали. Пару дней позагорали на Сулоева, и опять полезли вверх. В итоге на 20-ый день маршрута мы оказались на вершине, а могли бы быть и на 13-ый, если бы не сибиряки. Там мы смачно перекурили и отправились вниз.

_{На пике Коммунизма (ПЕРЕКУР НА КОММУНИЗМЕ В 1984 ГОДУ.})

В 86-ом решил ещё раз сходить на Коммунизма с заходом на Корженеву. Для акклиматизации выбрали пик Четырёх.

_{Пик Четырёх.}

Но с самого начала всё пошло не так. Вертушка нас выбросила на поляне Сулоева, а вещи улетели на Москвина, куда нам и нужно было. Летуны обещали вернуться и перевезти нас. Часам к трём дня, когда надежда на вертолёт иссякла, мы собрались идти пешком. Из одежды: тренировочные штаны и лёгкие анораки. Из снаряжения: ледорубы и десять метров пеньковой верёвки от развязанных баранов, кошек не было. Из сведений: ледник Фортамбек разорвало, и он непроходим, а поляна Москвина находится где-то «справа за углом». И всё-таки мы с Напарником решились на этот отчаянный бросок. К ночи мы добрались до поляны, где были встречены овациями нашей группы. Как выяснилось позже, мы поступили правильно – вертушки не было ещё два дня.

На пятый день после прилёта мы поднялись на 5800 м. под вершинный взлёт, и на следующий день полезли на пик. Напарник идти отказался, а с ним и кашевар. Немного не дойдя до вершины услышали отчаянные крики кашевара и увидели его перекрёстные взмахи рук. Поняли, что это сигнал SOS, и посыпались вниз, как груши с дерева. В лагере увидели удручающую картину: Напарник лежал без сознания наполовину высунувшись из палатки, лицо коричневое, а изо рта шла пена. Сразу же я одного отправил в МАЛ за помощью, а четверо упаковали Напарника в спальник, обмотали полиэтиленом и верёвками, связались и поползли квадратом, как партизаны в тылу врага. В центре был наш больной, который служил стопером провалившемуся, что он исправно периодически выполнял. Когда доползли до открытого льда, пришлось пересадить его в абалаковский рюкзак, прорезав в нём предварительно две дыры для ног, и тащить на плечах, сменяя друг друга. Один нёс, двое поддерживали под руки, а четвёртый сзади держал за рюкзак. Ох, и адова была эта работа. Он хоть и тощий, но всё равно с одеждой килограммов на 75 тянул. Пройти свои 200 метров и передать эстафетный рюкзак товарищу – это было счастьем. Сейчас, когда вижу, как на экране телевизора кто-то в одиночку часами тараканит другого на закорках, мне даже «Вертикальный беспредел» чистой правдой кажется.

Часам к 9 вечера дотащили до морены, и тут подошла помощь снизу. Увидев бессознательное тело, врач смерил давление и сказал, что 40 на 0. Я и представить не мог, что такое бывает. Врач дал кислород, что-то вколол и начал хлестать по щекам. Напарник стал материться, а вскоре слегка очухался. От сердца отлегло - будет жить. Транспортировка продолжилась в том же порядке. Нести стало гораздо тяжелее - в темноте ноги на морене заворачивались в бантик, а главное Напарник, чувствуя себя наездником, постоянно говорил куда идти, куда наступать и давал ещё много ценных советов. Руки чесались от желания дать ему по морде, и только сострадание к больному сдерживало нас.

В четыре утра спустились в МАЛ, где нас уже ждал врач Первой гималайской экспедиции – Свет Орловский. Он диагностировал у Напарника частичный отёк мозга и рекомендовал завтра же санрейсом эвакуировать его, что мы и сделали в тот же день. Через несколько дней улетели и мы, но вертолёт опять сыграл со мной злую шутку: он высадил нас не в Джиргитале а в Дараут-Кургане, который находился в погранзоне. Только у меня одного пропуска туда не было. Поэтому впервые пришлось примерить гроб на себя. Вернее, не гроб, а ящик из-под образцов породы, которые геологи везли в Ош. Мёртвым, наверное, всё равно, а мне было жестковато. Но часа четыре пришлось потерпеть. Вас наверняка заинтриговала дальнейшая судьба Напарника? Так вот: он до сих пор ходит в горы – его на Риске многие знают. (Вертолёт закадычный мой враг или первая примерка гроба на себя. — Risk.ru)

В 88-ом, спинным мозгом предчувствуя близкий крах Союза Нерушимых, поняли, что если будем ходить по одному семитысячнику в год, то в СССР мы «барсов» не выполним, поэтому решили ходить по два за сезон. Причём не делать эти вершины самоцелью, а забираться на них «по пути» при прохождении линейного туристского маршрута. Для начала выбрали Корженеву и Коммунизма, как наиболее простые. К тому времени в нашу группу вписался Витя Николаев – турист-изобретатель от бога. Основа группы была из турклуба МАИ. После уникального зимнего Памирского похода группы Сергея Стрыгина (с первопрохождением пика Советских Офицеров 6233 м.), которая прошла весь маршрут только на печке конструкции Вити, (без примусов, а про газ в то время только мечтали), решено было повторить эксперимент, увеличив высоту ещё на километр. Честно говоря, я был противником отказа от привычных «Шмелей», но краснобайство «печных апологетов» убедило. По их словам, печка, которая весила всего 600 граммов, работала безотказно и приносила экономию в 3 кг. на человека при выходе на маршрут. Мало этого, и автоклав к его печке весил всего 1100 граммов. Такой вес, когда идёшь по привычке через перевал Бель-Кандоу, весьма ощутим. Мы взяли всего около девяти кг. сухого спирта на самую высотную часть. Остальное топливо добывали по пути. Это была арча, полиэтиленовые пакеты, свёрнутые в тугой жгут, остатки деревянных ящиков, флаконы из-под моющих средств, вонючие носки, рваные трусы и прочая хрень.

У него было ещё несколько уникальных изобретений: кошки на жёсткой платформе, палатка типа «черепаха», устанавливаемая на одном центральном колу, ботинки «Рашенкофлак» вырезанные вручную из пенопласта, и оклеенных снаружи тканью на эпоксидке. Снизу была приклеенная подошва "вибрам", а сверху самостроченое голенище. Весила такая пара всего 1830 граммов, а грела не хуже двойных "вибрамов". Для сравнения: пара триконей весит 2700 гр., а пара двойных советских "вибрамов" - 4200 гр.

Как всегда, зашли с севера и через перевалы Бель-Кандоу и Шапак, попали на Фортамбек. Для акклиматизации благополучно сходили на пик Четырёх.

Потом поднялись в штурмовой лагерь под Корженевой.

И по слоновьей тропе забрались на пик.

Спустились, и после пары дней отдыха отправились на Коммунизма. Изрядно пополнив запас топлива обрезками полиэтиленовых флаконов, которые были в изобилии на МАЛовской помойке, полезли по ребру Бородкина. За пару дней его одолели и заночевали на ПФП. На следующий день, подошли под перевал Кирова (перемычка между пиком Хохлова и Коммунизма).

_{Пик Хохлова и перевал Кирова (в центре)}

Там произошла весьма забавная сцена. Поставили палатки и пока авангард провешивал верёвки на перевал, арьергард готовил себе ужин. Над плато стоял полный штиль, и в воздухе разливался аромат горящей арчи и картошки с луком, жареных на сале. Сверху, с перевала Кирова, валила группа одесситов под руководством Саши Майорова, как выяснилось много лет спустя. Вначале пришли трое и сели метрах в пятнадцати от нашей палатки. Потом ещё трое, тоже сели, и о чём-то перешёптывались. Пришлось подойти и пригласить их на компот. Они несмело приблизились, и увидев кухню в нашей палатке, были ошеломлены. Картошки они так и не отведали - торопились в МАЛ. И только в 2014 году, три дня пургуя на Западном седле Хан-Тенгри, но не имея даже возможности поговорить с соседней группой (мы были в палатках на седле, а они сидели ниже в пещерах) я узнал причину их нерешительности. Когда мы спустились в МАЛ на Южный Иныльчек, то, естественно, зашли в "бар", где за рюмкой чая народ предавался воспоминаниям. И вдруг один из присутствующих сказал: “Это что! А вот мы однажды встретили группу, которая на семитысячники ходила с печкой!” Я обалдел:”Так это ж мы были!!!” Так, спустя 26 лет, я познакомился во второй раз с Ростиславом Чайковским – одним из участников той группы Майорова. Оказалось, что после спуска с Коммунизма, им от наших запахов, показалось, что у них крыша съехала, а ходить в гости с крышей набекрень даже одесситам неудобно.

Ростислав Чайковский: «Наконец-то спустились на плато. Шестидневный штурм перевала Кирова и рывок на Коммунизма нас порядком вымотали. Когда спустились на плато и увидели впереди палатки, сели сматывать верёвки, чтобы слега очухаться и прийти в подобающем виде. А тут как назло эти неизвестно откуда взявшиеся, но такие родные запахи жареной картошки и горящих дров. Подумали, что глюки начались. Когда подошли к палаткам и узнали суть, были сильно обескуражены. Мы в горах такого ещё не видели».

На следующий день полезли на перевал Кирова. Нельзя сказать, что он был простым, но мы его одолели.

_{Подъем на перевал Кирова. На перилах Сергей Стрыгин.}

На перевале Кирова 6500 заночевали. Поставили вышеупомянутую палатку Николаева с двумя печками, о чём свидетельствуют торчащие из палатки трубы.

И потренировались в постройке иглу.

Пробуждение было резким и неприятным. Утреннюю тишину разорвал треск расстёгиваемой палаточной молнии. Вчера ещё видели, что на полкилометра вверх и вниз никого не было. Все невольно замерли, мороз пробежал по коже и под ложечкой засосало. А снаружи с удвоенной силой дёргали заиндевевшую молнию. Кто же это: чёрный альпинист или сейчас на очередные спасы потянут? Наконец молния поддалась, и в проёме нарисовалось почерневшее лицо в тёмных очках с заиндевевшей бородой. Все взоры устремились на возникшее одиночество. Наконец он снял очки. Мать честная! Так это ж Валя Божуков!

Он сходу напал: «Чего валяетесь, лежебоки? Давно вверх пора топать!». Вдруг он повёл носом и с подозрением спросил: «А что это у вас запах какой-то странный в палатке?». Пришлось на ходу сочинять, что, дескать вчера, когда дежурный готовил сибирский чай и начал доливать из фляжки, кто-то его случайно, ну почти совсем не нарочно, толкнул под руку, и он малость переборщил основного ингредиента. Зато спится лучше. На вопрос, откуда он здесь возник, Валентин рассказал, что, когда он прилетел на Москвина и узнал, что мы уже на ребре Бородкина, решил нас догонять. Накануне он почти нагнал, но застигнутый темнотой, переночевал под камушком немного пониже. Валентин всё наше хозяйство внимательно осматривал, и его кинокамера «Красногорск» не переставала жужжать. Попутно очень живо обсуждалась предложенная Валей тема переброски нашей группы вертолётом с ледника Орджоникидзе под пик Ленина. Сделать за сезон три памирских семитысячника – это вам не хухры-мухры!

Подъём по гребню на пик Коммунизма давался тяжело, поэтому приходилось постоянно курить. Картина маслом: возлежание на рюкзаке с сигаретой во рту и только чашечки кофею не хватает…

_{Перекур на гребне Коммунизма.}

Одолели последний взлёт на гору.

_{Последний взлёт на Коммунизма.}

Оказавшись наверху, мы решили, что в нашем восхождении достаточно героического, чтобы его увековечить. К увековечиванию приступили тут же, поставив на торец довольно внушительный камень в форме обелиска. Божуков сказал, что раньше этот камень стоял, а теперь упал, но команда, способная его поднять снова, пока не поднималась. Камень мы подняли и устроили торжественную фотосессию на его фоне.

_{На пике Коммунизма.}

Ребро Абалакова прошли не поморщившись. Только из-за того, что я заставлял вешать верёвки под предлогом того, что это всё-таки 6-ка, а не 3-ка какая-нибудь, перила и провесили. Сзади шёл Лёня Гольцблат и матерился: «Какая сволочь здесь надумала вешать верёвки?» Он шёл последним и ему приходилось их снимать.

Много лет спустя я прочёл пару отчётов альпинистов про это ребро. Такие страсти-мордасти понаписали! Жандарм за жандармом преодолевали, хотя все они обходятся по снежникам. Создалось впечатление, что они врут для того, чтобы им зачли как 5Б.

_{Ребро Абалакова с места ночёвки (конечная точка ребра) перед спуском на ледник Орджоникидзе.}

С вертушкой и перелётом под Ленина произошёл облом. Поэтому опять Федченко, опять ГМС и перевал Кашал-Аяк. А потом тракт, грузовик и утром нас, совсем одуревших от тряски в дороге, высадили в скверике перед аэропортом в Душанбе. Там уже тусовалось несколько групп туристов, желающих разлететься по своим городам и весям. Присутствие нескольких команд не внушило радостных надежд на свободные билеты. Появление новых лиц вызвало некий ажиотаж среди аборигенов. Самые общительные сразу отреагировали на наше появление. Прогнозы подтвердились – они уже несколько дней здесь торчали и шансов никаких.

Вид до омерзения трезвых «новичков» их напрягал и, для разрядки обстановки, они начали наперебой рассказывать какие крутые перевалы они прошли в своих 4-ах и 5-ах. Наше индифферентное молчание вызывало недоумение, и возник интерес: какой маршрут-то мы сделали. Скупо роняя слова поделились, что взошли на пик Четырёх, Корженеву и прошли траверс Коммунизма. Дальше была немая сцена и минута молчания… Следом со всех сторон потянулись их коллеги с шашлыками, арбузами и дынями. Пришлось сходить в камеру хранения и достать свой НЗ с небольшой 8-ми литровой фляжкой этанола. Праздник живота начался!!!

Жизнь налаживалась. Уже и не очень-то хотелось в Москву, а девушки вокруг стали вдруг все такие красивые. Но жаркое азиатское солнце быстро сморило разгулявшуюся компанию, и только его закат принёс некоторое облегчение. Одинокие фигуры начали пробуждаться и опять группироваться вокруг чего-то интересного. Потом они растворялись в сумерках и вновь появлялись, но может быть уже не те, а другие. Броуновское движение шло полным ходом.

На третий день стало твориться что-то необъяснимое: начали исчезать люди! При очередной пропаже я осторожно шепнул на ухо соседу: «Слушай, а где Боря? Ведь только что двое Сориных напротив меня сидело!». Ответ ошарашил:
- Он улетел
- А второй?
- Вообще-то он был здесь один
- Ну надо же, а Жени?
- Тоже
- Что тоже: он был один или они оба улетели?
- Он был один, а улетело оба
– Это как?
- А на каждый рейс дают на подсадку по паре билетов.

На работе меня уже давно ждали. Пришлось раствориться в темноте, с трудом собрать какие-то вещи и уползти на подсадку.

То, что Божукову не удалось заснять на ребре Коммунизма про нашу экологически «чистую» группу, доснимали на берегу залива Москвы реки в Покровско-Глебовском парке в начале 89-го. Самая главная сцена это сборка и розжиг печки Вити Николаева. Пока он всё это демонстрировал и комментировал, двое наших усердно изображали вой вьюги за палаткой. Фильм был успешно закончен и показан в Клубе путешественников Юрием Сенкевичем. Может быть, и сейчас та кинолента ещё пылится на полках архива. Потом я сделал доклад в Географическом обществе об этом маршруте, но на этом дело и закончилось – отчёта о нём так и не появилось. Так что считайте этот материал эксклюзивным. (Первопроход в 1988 году самого высокого перевала в СССР – перевала Горбунова (3Б*, 7350 м.) — Risk.ru)

В 89-ом произошла очередная опупея на Центральном Тянь-Шане. Я уже достаточно уверовал в надёжность Николаевской чудо-печки, поэтому опять решили идти на «дровах». Слухи о наших прошлогодних похождениях разлетелись по Москве, и от желающих влиться в команду не было отбоя. Поэтому решили идти двумя группами. Одной руководил Сергей Фомичёв, другой я. Маршрутная комиссия выпустила нас официально на траверсы Мраморной стены с севера на юг, Хан-Тенгри с запада на восток и Победы с Дикого до Чон-Терена, о чём и мечтать было невозможно в предыдущие годы.

Прилетели, доехали, и несмотря на категорическое сопротивление погранцов, вышли на маршрут. Чтобы не толкаться задницами на одном перевале, кинули на пальцах кому куда идти. Мне повезло – достался запасной вариант - перевал Карлы-Тау (5350 м.), а Фомичёву Мраморная Стена (6400). Фомичёв обиделся, сказал, что я шельмовал на распальцовке, но перебрасывать не стали.

8 августа. Встретились с группой Фомичёва, поработав перед этим два дня на поисках двух погибших ленинградских туристов. На следующий день около девяти утра стартовали. С этого момента мне будто шило в задницу загнали. С тремя перекурами я по перилам в половине третьего поднялся на плечо 5400 м. Остальные поднялись гораздо позже. Чтобы не скучать, оттоптал много площадок под палатки, соорудил туалет с двумя кабинками и окном между ними для удобства общения. Ещё через день в два часа пришел на западное плечо Хан-Тенгри. Последние подтянулись часов в восемь. Альпинисты уступили нам пещеру, в которой мы и заночевали.

_{Западное ребро Хан-Тенгри}, по которому мы поднимались.

13 августа. В десять утра я первым пошёл на Хан с расчётом, что заночуем на 6700, а на следующий день сделаем гору. Про траверс пришлось забыть из-за заболевших. На 6700 пришел около четырёх часов, бросил рюкзак, пометив предполагаемое место ночёвки, и пошел вверх. На Хан взгромоздился около восьми вечера. Солнце почти село, задул леденящий ветер и только тут я вспомнил, что свои меховые рукавицы оставил на рюкзаке. Снял записку, но свою написать не сумел - пальцы уже не гнулись. На спуске встречный в лицо. Как в песне: ветер в харю - я фигарю. Вспомнился прочитанный когда-то рассказ, как Михаил Хергиани вместе с Вячеславом Онищенко траверсировали Монблан, не вынимая рук из карманов. Тогда все западные газеты трещали о том, что русские совсем оборзели: ходят через Монблан как хотят, даже не вынимая рук из штанов. Разгадка была тривиальной: они забыли перчатки в отеле. Воспоминания дали толчок к мышлению: расстегнул пуховку и засунул руки в подмышки. Пока шёл по плато Хана, всё было нормально, но дальше нужно было страховаться. Дошёл до перил, зацепил карабин на "скользячку", обернул перильную один раз через верхнюю руку, и начал потихонечку сползать. В каком-то месте одна верёвка уходила наклонно вниз градусов под 45о, а вторая поднималась под тем же углом вверх. Расстояние между точками крепления было метров тридцать. Решил идти траверсом. Раздумывать было некогда. Прикинул, что если упаду и не сделаю больше одного кувырка на скалах, то должен зацепиться за одну из перильных верёвок, а если нет, то пару километров падения мне обеспечено… Всё произошло так, как и предвидел. Сорвался, один кувырок, и поймал перильную. Больше от перил не отстёгивался и в десять вечера вернулся на 6700 уже к поставленной палатке. У пальцев начался отходняк. В качестве обезболивающего махнул положенные по уставу 100 грамм за вершину. Засыпал с надеждой, что уже завтра буду на седле, а послезавтра в МАЛе под душем.
14 августа. Ночь была страшная. Ветер рвал палатку и задувал в неё снег. Утром меня спросили, пойду ли на гору. Пришлось напомнить, что Советские Селекционеры из обыкновенного выхухоля, вывели ещё две новые породы: нахухоля и похухоля. В десять утра ребята ушли вверх. Сижу, жду. Даже заснул. Часов в семь начали спускаться первые ребята. Женя, Володя и Слава идут крайне медленно. Полез за ними. Опасения вызывали двое: Володя, которого перестёгивал Женя ещё как-то шёл, но не соображал ничего, а Слава вскоре просто лёг. Вот тут и начался цирк. Пристегнул его карабином к перилам и пихнул ногой вниз. Он сполз до следующего крюка, где его приняли, и процедура продолжилась. В половине девятого всех спустили к нашей палатке на 6700. Через полчаса я спустился на 6400 и заночевал с Витей Николаевым и Сергеем Стрыгиным. 15 августа. С утра страшный ветер. Начали спуск на юг от пещер часов в шесть вечера. Глазки косят, а ножки заплетаются в бантик. Впереди маячит наша следующая цель – угрюмый пик Победы.

_{Победа с начала спуска с седла.}

Дошли до здоровой трещины. Место жуткое и по спине бегают крупные мурашки, хоть сачком лови. Всё кругом висит, и неизвестно с какой стороны долбанёт. Зря его назвали красивым именем «Бутылка», хотя что-то в этом есть – без бутылки туда страшновато соваться, тем более, вечером.
18 августа. Утром часть народа, изрядно накушавшаяся на Хане, решила отвалить. Нас осталось восемь. Часов в одиннадцать пришел Божуков прилетевший из Майда-Дыра. Лицо починенное, руки, ноги целы. Решили, что завтра выходим на Победу. С ним ещё пойдут кинооператоры: Паша Цветков и Кирилл Лыско, которые вознамерились отснять вторую серию фильма про «экологически чистую группу туристов». 11 человек для тропёжки на Победе – это уже неплохо! Сходил в МАЛ с тайной надеждой подкормиться баранинкой. Попал как раз на вечерние посиделки. Узнав о нашей затее сходить на Победу, за рюмкой чая Эльвира Насонова посоветовала воткнуть на Важе лыжную палку, как ориентир начала спуска. Для того чтобы на обратном пути в тумане не упилить на карнизы пика Неру. По её словам, за пару недель до этого оттуда улетела девушка.
20 августа. С утра видим, как сверху валит большая толпа альпинёров – наверное, последние уходят с горы. Лезем на перевал Дикий. Первая перильная верёвка, висящая на ледовом сколе, заставила погрустнеть. Если и дальше так будет, то накувыркаемся до хохотунчиков.

_{Начало подъёма на Дикий со Звёздочки.}

В два часа поднялся на Дикий и рядом с пещерой нашёл ящик. С виду неказистый такой, но на дрова сойдёт. А при вскрытии сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Не так притягателен рояль в кустах, как тушёнка на 5500. Задрожал от вожделения, как на первом свидании. Набил рюкзак не по весу, а по объёму, пока Божуков не видел.
21августа. Утром Валентин случайно зацепил ногой мой рюкзак и опять удивился его весу. Жаль, но тушёнку пришлось оставить в пещере. Правда, пару банок я всё-таки заныкал – не удержался.
В половине первого дошли до пещер 5900 и решили там бросить кости. Сверху подошла связка: Марина Данилина и её муж – Александр Туйцин. Они сказали, что наверху больше никого нет. Отправили с ними вниз Кирилла Лыско, который неважно себя чувствовал. Теперь на горе мы остались одни – рассчитывать не на кого. Но может и к лучшему – чтобы не толкаться жопами на перилах.
22 августа. Дождались, пока солнце начнёт слегка прогревать. Поднялись до скал и по провешенным перилам (около 20 верёвок) пришли на 6700. Вырыли пещеру, а трое наших спартанцев: Витя Николаев, Сергей Стрыгин и Боря Сорин, поставили палатку рядом и в ней оборудовали кухню.
23-24 августа. Сидим, пургуем. Режемся в преферанс.
25 августа. Сегодня погода к нам благосклонна, но Паша Цветков после этой двухдневной отсидки «поплыл». Утром трое увели Пашу вниз, а с ним Фомичёва, в качестве сопровождающего. Мы вчетвером ходили бить тропу на Важу. Местами погружались в снег по пояс. Немного не дойдя до Важи, развернулись вниз. Глубокий снег не дал пробиться на гребень. У пещер встретили спускавших. Итак, нас осталось восемь. Команда МАИ и её почётные члены. Что интересно - только те, кто годом ранее ходил на траверс Коммунизма: Валентин Божуков, Сергей Стрыгин, Боря Сорин, Витя Николаев, Женя Кузьмин, Лёня Гольцблат, Сергей Фирсов и я. Победа назначила нас своими любимыми мужьями. К вечеру схужело Графу. Говорит, что сердце ещё со вчерашнего дня побаливает. Траверс накрылся медным тазом. К тому же беспокоит чувство дискомфорта от того, что завтра мне нужно улетать с Иныльчека, чтобы успеть на работу до конца отпуска. Но ставки слишком высоки, чтобы пасовать.
26 августа. Сэр Граф вверх идти отказался. На прощание сказали, чтобы лежал и ждал нашего возвращения, а если мы сами будем загибаться, то по рации сообщим в МАЛ и вызовем спасотряд. От пробитой вчера тропы почти ничего не осталось. Опять тропим до самой Важи. Лёня на Важе воткнул свою лыжную палку, как советовала Эльвира Насонова. Тропить на гребне тяжело. В основном снег по колено, но иногда и по развилку проваливались. В такие моменты пробегал холодок по спине – а вдруг уже карниз прорубил. В девять вечера я окончательно сдох. Шёл как зомби. Очень хотелось лечь в снег и хоть на полчаса расслабиться. Вспомнил прекрасный рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». Шаг, ещё шаг, только не садиться и не ложиться, в крайнем случае, опереться на ледоруб или ползти. В двенадцать ночи уже на зубах дошёл до «Обелиска». Ребята истыкали ледорубами весь склон в тщетной надежде найти пещеру, которая, по слухам, должна быть где-то здесь. После сорока минут неудачных поисков, поставили палатки, залезли в спальники и вырубились.
27 августа. Утром метёт, идёт снег. Поднимаемся по гребню. Единственный груз - это рюкзак с парапланом, лыжами-коротышками и кинокамерой Божукова, который тащим по очереди.

_{На вершине пика Победы}

Группа на пике Победы. Слева направо: Божуков, Николаев, Сорин, Степанов, Кузьмин. На вершину поднялись часа в четыре. Отдохнули, сфотографировались. Я по привычке насладился ароматом табачного дыма. А Божуков уже развернул свой параплан, надел лыжи и пытался взлететь при слабом южном ветре.

_82. Одна из попыток Божукова стартовать с Победы.

Он хотел стартовать в сторону Китая, а потом с плавным правым поворотом пройти над "Обелиском" и приземлиться на Звёздочку. Помогали ему Лёня и Женя, поднимая края купола. Первая попытка оказалась неудачной: передержали один край параплана и его просто свернуло. Потом стали помогать все по очереди, у кого ещё оставались силы. Но вскоре наступил полный штиль. Можно было конечно применить буксир, как мы делали на горе Клементьева в Крыму. Но Победа, это не Клементьева. Сил оставалось только на обратный спуск. Пришлось намекнуть, что мы уходим вниз, потому, что хотим ещё чуть-чуть пожить и слегка поужинать. Но Валентин имел твёрдое намерение слететь с Победы, и на уговоры не поддался. Мы обещали его ждать под «Обелиском» до 12 часов следующего дня, а потом сваливать вниз за Графом. .
28 августа. Сидим на рюкзаках в палатке и ждём Валентина. В час дня, надеясь, что Божуков поутру улетел, сворачиваем палатку и валим вниз. Уходим вместе с Борей первой связкой. Он чувствует себя неважно, а когда тропишь – главное держать свой темп. Я отстегнулся от верёвки и попросил её смотать. Гребень ровный. Иду достаточно далеко от края карниза. Метров через 200, в районе Верблюда, вдруг услышал хруст арбузной корки. Между ног прошла трещина, и огромный карниз отломился от гребня. Инстинктивно бросился влево, в сторону настоящих Коммунистов. Вот уж поистине последняя соломина сломала спину верблюда. Осторожно выполз на край и вижу, как лавина, вызванная обвалом карниза, несётся по Звёздочке. Если за нами наблюдали из МАЛа, когда я рубанул карниз, то лучше не возвращаться - тапками закидают. Отполз, дождался Борю, связались и пошли. Нас догнали ещё две связки. Немного не дойдя до Важи, остановились на обед. Поставили палатку. Приготовили еду. На небе тучи, на гребне сидит облако, сквозь которое слегка пробивается солнце. В палатке всего на час снял очки, это меня и погубило. После обеда продолжили спуск. Дойдя до Важи, и найдя Лёнину палочку-выручалочку, начали думать, как спускаться. Склон явно перегружен снегом и, похоже, что хорошей лавины нам не миновать. Связываем четыре верёвки в одну колбасу и выпускаем Лёню, как самого тяжёлого, на «живца» - если свалит склон, то впятером удержим, если не свалит, то и сами как-нибудь просочимся. Лёня долбил траншею по грудь, но склон не тронулся. Когда верёвка кончилась, и мы вслед за ним посыпались. Из входа в пещеру на 6700 торчала голова сэра Графа, украшенная его ослепительной улыбкой. Он признался, что пару раз порывался уйти вниз, но неохота было в одиночку тропить. За тот часок без очков на гребне я схлопотал снежную слепоту. Из глаз постоянно текли слёзы. Промывание спитым чаем, не помогало. Резь такая, что ни сомкнуть веки, ни открыть их не мог. Ослеп конкретно, даже не помню, спал я в ту ночь или нет.
29 августа. Утром мне завязали чёрной повязкой глаза и поставили в середину связки: впереди Лёня, сзади сэр Граф. Снежно-ледовые склоны перемежались со скалами. Бреду как ёжик в тумане или как крот из анекдота, который с зайчиком по девкам ходил. Услышав негромкий Лёнькин возглас: «Бля…», я вместо того, чтобы сказать: «Здравствуйте, девочки!», загнал в снег ледоруб по самую сурепицу и удержал его при полёте со скал. Каждый мой шаг корректировался: «Правую ногу на полметра вниз и на двадцать сантиметров вправо». Но слепому в кошках по скалам идти крайне неудобно, и даже при подсказках, временами срывался. Когда миновали скальный пояс и вышли на снежный склон, почувствовал, что резь в глазах поутихла и решил снять повязку. Надел очки и что-то видел, но так расплывчато, как будто под воду без маски нырнул. Хотелось как можно быстрее свалить с этой гостеприимной горы. Пока ребята сматывали верёвку, ушёл по следам первой связки вниз. Вскоре следы пропали на свежевспаханном лавиной склоне. В конце лавинного конуса вновь нашёл следы, ведущие к пещере 5900. Влез в пещеру и увидел Стрыгина с Сориным, которые лежали в спальниках и дрожали. На мой призыв: дёрнуть дальше вниз пока светло, услышал категоричный ответ: «А пошёл ты на …! Мы все мокрые после этой лавины и никуда не пойдём!».
30 августа. Дальше мы бежали на крейсерской скорости. Но темнота застала нас на «Голодовских» ночёвках, где и решили бросить кости.
31 августа. За несколько часов пересекли Иныльчек и пришли в МАЛ. Там наконец-то узнали, что Божуков жив, находится в пещере под "Обелиском" и собирается спускаться. Переживали за него - спуск в одиночку не прост. Кушали кефир..

_{Команда в МАЛе после спуска с Победы.} Кефирный запой.

1 сентября. Сидим в МАЛе, ждём известий от Божукова. Он потерял по пути антенну от рации и, воткнув вместо неё ледоруб, объяснялся с МАЛом на азбуке дяди Морзе: одно нажатие кнопки: «Да», два нажатия: «Нет». Руководство не давало нам добро для выхода навстречу, мотивируя высокой лавинной опасностью.
2 сентября. Пятеро, послав всё начальство на …, с утра ушли вверх по Звёздочке, встречать Валентина. Я сижу с Графом в лагере. Ноги раздуло так, что даже в кроссовки не смог влезть. Видно обморозился. Ночью под Диким, пока ребята ставили палатку и кипятили чай, Сергей и Витя встретили Валю. Тогда-то, он и отказался, от чая, пахнущего одеколоном, хотя давно не пил горячего. Пришлось сменить кружку.
3 сентября. После обеда вся команда вернулась в МАЛ. Как ни странно, но Божуков в полном порядке, хотя ему уже 56 и за 7000 он был на двое суток больше нас. Вертушки начинают планомерно эвакуировать лагерь. Мы оказываемся на какой-то базе геологов, километров в тридцати от Энгильчека. Сезон заканчивается и у нас, и у них. За горы, за здоровье, за кочевую жизнь и вообще за взаимоопонимаанииее…. На этой мажорной ноте вечер и закончился.
4 сентября. Утром выяснилось, что никакой особой нужды, а тем более желания, сесть за руль и ехать вниз, у геологов нет. Пришлось умыкнуть у них машину и сесть за руль самому. ГАЗ-66 это, конечно, не «Жигули», но привыкнуть можно. Дорога оказалась спокойной, а вот неожиданности нас поджидала в самом Энгильчеке. Машин в Пржевальск в ближайшие дни не предвиделось, и в посёлке был «сухой» закон. Сразу два удара ниже пояса. Но нерешаемых проблем в этом мире не бывает. Когда, часа через полтора, вся команда оккупировала выезд из посёлка, и я притащил трёхлитровую банку самогона, сразу же подошла машина, которая и увезла нас вниз. Видно худа без добра не бывает.

Из воспоминаний Валентина Божукова:
27 августа. Все попытки стартовать окончились неудачей. Ребята ушли к «Обелиску», а я, завернувшись в параплан, решил переночевать на Победе, и утром, если погода будет, слететь с неё.
28 августа. Погода не способствует старту. Во второй половине дня, окончательно разуверившись в божественных силах, начинаю спускаться вниз. В какой-то момент погода налаживается, я пытаюсь ещё раз стартовать из-под «Обелиска» на своих коротких лыжах, но боковой ветер бьёт меня о скалу, разбивает на моей ноге Кофлак и рвёт стропы параплана. После этого попытки прекращаю и начинаю искать пещеру. После нескольких неудачных попыток, и всё-таки я с помощью ледоруба нахожу вход в это злосчастное пристанище, которое не удалось обнаружить на подъёме.
Откапываю, залезаю. Шикарно! Еды полно, есть примус, бензин, свечи, одно только плохо: коробок всего с тремя спичками, да и те с зелёной головкой. Пытаюсь развести примус. Когда вторая спичка, слегка зашипев, погасла, я понял, что бледная уже скребётся косой в мою пещеру. Третья спичка загорелась! Не дождёшься, сказал я ей! Разжёг примус, натопил воды, сварил чай – живи, не хочу. Ночью жгу свечи. Бензина не так и много, да и угореть можно. По привычке заворачиваюсь в параплан и сплю одним глазом, чтобы свечка не погасла.
29 - 31 августа. Живу в пещере. Погода никакая, то есть вообще погоды никакой. Каждый день по нескольку раз запрашиваю МАЛ о разрешении, дать стартовать в сторону Китая (куда склон достаточно пологий и пригодный для старта, в отличие от «железного» занавеса карнизов с Российской стороны), чтобы оттуда меня забрала «вертушка». Ответ, ежу понятно, всегда отрицательный. Удивляюсь тому, что за трое суток ко мне никто не спустился с неба. А говорят, что на свете есть Бог. Я и до этого был атеистом, а уж после стал вообще безбожником.
1 сентября. Решаю уходить. Где-то потерял антенну от рации. Втыкаю вместо неё штычком ледоруб. В режиме «Да», «Нет» объясняться можно. Думаю, как там мои «молокососы», спустились или нет? Ремарка: всех, кто родился после 58 года, когда я первый раз зашёл на Победу, в шутку называю «молокососами». До Важи дошёл вполне нормально, благодаря своим лыжам, а вот после работал как дворник, разгребая ими траншею до твёрдого наста. Снегу до скал было по грудь. Заночевал в пещерах 6700.
2 сентября. Дальнейший спуск в том же темпе, в том же ритме и при тех же условиях. С Дикого увидел поднимающуюся по леднику группу – наверно идут за мной. Встретились уже в темноте на Звёздочке. Знакомые всё лица. Никиты среди них нет. Говорят, что сидит в МАЛе. Темнят что-то, но завтра узнаю. Сразу же предложили кружку горячего чая, но она так противно воняла одеколоном, что попросил заменить посуду.
3 сентября. По правой морене Звёздочки дошли до Иныльчека, пересекли его и, наконец-то, попали в МАЛ.

ЭПИЛОГ.
Из этой истории может создаться впечатление, что пройденный маршрут, лишь вереница счастливых случайностей. Но это обманчиво. Основной костяк команды имел большой опыт горных и зимних походов, а также по несколько восхождений на семитысячники. В итоге: всех, кто не смог идти на Победу, благополучно спустили вниз. Команда, несмотря на тяжёлые снежные и метеоусловия, всё-таки прошла маршрут. Опыт и закалку все получили прекрасную. Готовы были идти на восьмитысячники, если бы тогда хоть чуть-чуть приподняли железный занавес. Я этим маршрутом закрыл «Снежного барса», Сергей Стрыгин и Лёня Гольцблат на следующий год пиком Ленина, а в 92-ом и Женя Кузьмин им же самым. Божуков, после той ночёвки на Победе, только с парапланом и ходил по семитысячникам, используя его в качестве спальника. И я до сих пор уверен, что побывавшим на Победе, до «барса» рукой подать. Горный поход с залезанием на Мраморную стену, Хан и Победу в 1989 году. — Risk.ru

1990 год. Годом ранее, когда я очнулся на морене ледника Звёздочка, после бешеного спуска с Победы, решил больше не ходить в горы. Как же было тогда приятно скинуть опостылевшие кошки. Аккуратно отчистив их от снега и скрутив как полагается, я сделал предложение: «Мужики, кошки кому-нибудь нужны? Мне они больше не понадобятся – всё, завязал». Но горы не сразу отпустили меня. Лёня Директор пригласил меня поучаствовать в сборах Всесоюзной федерации туризма. Всего набралось 22 человека с просторов нашей Необъятной. 4-го июля нас вертушками забросили на Москвина. После акклиматизации полезли на гору.

_{Лагерь в пещере на подъёме к пику Е. Корженевской}

_{100. Лагерь на плато под пиком Е. Корженевской с видом на Коммунизма(сзади я)}

Штурмовой лагерь на 6300.

Состав команды разделили на две группы. Первой руководил я. Взошли все десять мужиков.

Первая группа на пике Корженевской.

К моменту их спуска на 6300 туда уже поднялась вторая группа. На следующий день часть первой группы ушла вниз, в базовый лагерь, а четыре человека остались для подстраховки второй, которая рано утром пошла на вершину. На роль руководителя Лёня Директор опять приговорил меня за злостное нарушение спортивного режима накануне вечером. Постоянное протирание лица снегом мало помогало, но двое участников почувствовали себя плохо метров за 200 до вершины, а, кроме того, испортилась погода.

Это и спасло меня от неимоверных мучений. После спуска на 6300, во избежание неприятностей, одного из поплохевших с тремя сопровождающими в тот же день спустили на 5300, а на следующий день к вечеру все были на поляне Москвина. Там нас ожидало кошмарное известие: в лавину под пиком Ленина попало сразу 45 человек. Альпинистов, чудом переживших ту стихию, было всего два - ленинградец Алексей Корень и словак Миро Грозман. После этого Центральный совет по туризму и экскурсиям прислал телеграмму, которой, совершенно непонятно на каком основании, запрещал экспедиции восхождение на пик Коммунизма.

По договорённости с начальником КСП Таджикистана и начальником КСП Алайского района нас перебросили вертушками на ледник Ленина для помощи в поисковых работах. На следующий день руководитель поисковых работ, объявил нам, что на склон нас не пустит, потому там лавиноопасно. Значит для альпинистов с неизвестной квалификацией он не лавиноопасен, а для горных туристов, недавно спустившихся с пика Корженевской лавиноопасен. Я не выдержал и дал волю своему ораторскому искусству. Такого речитатива с ненормативной лексикой, наверное, ледник Ленина не слышал с момента его возникновения. Распирала обида: сначала запретить восхождение на Коммунизма, перебросить к месту поиска, а потом не пускать на склон. О подробностях я узнал только в 2013 году на пути к пику Ленина, когда сидел в столовой в первом лагере Аксай -Тревэл за одним столиком с Лёшей Коренем (одним из выживших в той лавине) и Виктором Леоновым из СПб, которые занимались поисками останков погибших друзей.

В 91-ом московские горные туристы вознамерились сходить зимой на Хан-Тенгри и Победу. Они ушли в начале февраля: Игорь Разуваев – руководитель, и участники: Витя Николаев, Лёша Братцев и Володя Лихтенберг. Мы с Лёней Гольцблатом тоже должны были идти, но в последний момент отказались, кажется, из-за удручающего материального положения. До сих пор ловлю себя на мысли, что, если бы мы пошли, всё могло бы быть по-другому. Но история не терпит сослагательных наклонений.

Уже на пути к Хану умер от отёка лёгких Игорь Разуваев. Ребята спустили его тело вниз до домика Юры Голодова. Там Витя отправил Лёшу и Володю вниз за помощью, а сам остался при умершем. Когда прилетела вертушка, Витю в домике не обнаружили, о чём и сообщили в Москву. Логично было предположить, что он решил в одиночку одолеть Победу. Уже не помню кто, но меня подняли по тревоге, и сказали, чтобы я собирал команду для поисковых работ. Дальше всё было как в тумане. Срочные телефонные переговоры (а мобильников тогда не было), и пятерых я нашёл. Нас кинули самолётом в Алма-Ату, где в своём спортзале приютил Юра Голодов. Несколько дней мы жили у него в ожидании лётной погоды. За это время он мне сосватал своего парня, кажется его звали Паша, который только что вернулся с «химии» после отсидки. Парень был уникально силён, и очень рвался в горы после двух лет воздержания. Я был только «за» - ведь никогда лишние руки не помешают. Наконец, нас перебросили вертушкой на ледник Звёздочка в двухстах метрах от деревянного домика Голодова. Перед этим сделали облёт, но никаких следов пребывания Вити не обнаружили. Эти двести дались нам с большим трудом. Как не крути, а снизу и сразу на 4000 м. Кое-как добрели. Места в домике нам с Пашей не досталось, поэтому поставили палатку рядом. А мороз был трескучий, но у нас с собой было. После рассказов о былом завалились спать. Я-то хоть успел заползти в спальник, а он как был в брезенте, так и рухнул на днище палатки. Утром проснулись как огурцы. Разделились на две группы. Одну, в которой были Лёша Братцев, Володя Лихтенберг и Сергей Вьюков, повёл Сергей Стрыгин под Чон-Терен, другую, вместе с Лёней Гольцблатом и Пашей, я на Дикий. Женя Кузьмин остался разводящим в домике. Вначале на правой обледенелой морене Звёздочки Витины следы от лыж читались хорошо. Сомнений в том, что это именно его - не было, ведь с сентября, когда заканчиваются все экспедиции, до февраля их бы просто зализало. Потом были намёты снега, но мы чётко держали курс на Дикий. Под ним обнаружили почти засыпанную палатку. Стали лихорадочно откапывать её. Когда вход был освобождён, я засунул руку внутрь, и почувствовал человеческую ногу. Дёрнул посильнее и вытащил валенок… Человека в палатке не было. Тут я сел и призадумался: можно полезть выше, но прошло слишком много времени с момента его исчезновения, и шансы отыскать его живым были практически нулевые. А шансы потерять участников в лавине или при срыве – весьма реальные. Я развернул группу обратно к Голодовскому домику. На следующий день вернулась группа Стрыгина, а ещё через день нас эвакуировали вертушкой. Где сейчас лежит Витя никому неизвестно. Победа умеет хранить свои тайны… В прошлом тысячелетии я больше в горы не ходил, да и заботы появились новые – нужно было кормить семью, а про новое тысячелетие я уже писал на Риске и это, как говорится, совсем другая история.

P.S. Женя Кузьмин в 2000-ом сходил без кислорода на Чо-Ойю (8201 м.).