1976 год. Первая Памирская пятёрка.

1975 г. Ходил по турклубу надутый как индюк. Ещё бы – в прошлом году прошёл первую горную единичку, а сейчас уже занимаюсь в школе инструкторов горного туризма, и в следующем предстоит Памирская пятёрка. В ожидании своей мечты на учёбу опять пришлось забить очередной болт.

Наконец наступил долгожданный день, когда 25 июня мы загрузились в поезд Москва – Душанбе. Нас семеро: Витя – Бугор, Володя, его жена – Альбина, Витя Ушаков, Гена, Ирина и я. Все были старше меня от трёх до тринадцати лет, поэтому я сразу заподозрил, что буду на побегушках. Правда, если будут посылать за пивом, то я не против.

29.06. Трясучка в общем вагоне поезда продолжалась больше трёх суток, и утром 29-го нас встретила столица Таджикистана. Поселили нас на детской туристической станции. Я тут же облачился в свой белый костюм, собственноручно сшитый из парашютного капрона к этому походу. В этом презервативе было безумно жарко, но щегольнуть то хотелось. Представлял себя в Рио-де-Жанейро в белых штанах.

От жары меня немного спасал зонтик, который я решил взять по примеру Робинзона Крузо, про которого я прочитал у какого-то писателя в детстве.

30.06. Утром ринулись на ДОК (деревообрабатывающий комбинат), находящийся на выезде из Душанбе, и бывший стандартным местом подсадки пассажиров в грузовики, едущие по Западно-Памирскому тракту. Сажали по двое в кабину. За проезд в кузове штрафовали гаишники. Машины обычно уходят с раннего утра, чтобы проскочить бОльшую часть тракта. Сидим ждём своей очереди на посадку. Вся школа уже уехала, галантно пропущенная нами вперёд, и нас осталось пятеро – Бугор и Володя остались в городе оформлять пропуски в погранзону, с которыми были большие трудности. Время уже три часа дня и шансов практически никаких. Вдруг, откуда ни возьмись, появился ГАЗон. Голосуем. Останавливается. Из кабины выглядывает русский мужик и говорит, что едет в Ванч. Неслыханное везение! Кажется, его звали Толик. Начинаем канючить, чтобы взял всех, а он возьми и согласись. Может, ему Ирина приглянулась своей статью? Маленькие всегда любят крупных женщин. Загрузились: Ирину и Альбину в кабину (извините за каламбур), а мужики в кузов. В этот день мы отъехали недалеко и заночевали где-то на обочине.

01.07. На следующий день с раннего утра попили чая с лепёшками в придорожной чайхане, и отправились в путь.

Вот когда мы почувствовали всю прелесть азиатского солнца в открытом кузове. Вставать, чтобы обдувало ветерком было нельзя, дабы не напороться на залётных ментов, а в кузове ветер обдувал слабо. Лежали, раздевшись по пояс и жарились как антрекоты. А ехал он не торопясь, поэтому завихрения воздуха до нас не доходили. Всё изменилось после Калай-Хумба, когда начался горный серпантин. Толик погнал так, как будто за ним неслись все черти из преисподней. Узенькая дорога, где едва могли разминуться две машины, а он гонит как угорелый, отчаянно давя на клаксон. Картина не для слабонервных: справа дорога отвесно обрывается в Пяндж, текущий на глубине метров триста, слева высоко взметнулись скалы, и крутые повороты, за которыми не видно встречных машин. Мало того – он ещё умудрялся ходить на обгон, когда ему казалось, что попутная машина тащится слишком медленно. Временами казалось, что его правое заднее колесо зависает над пропастью.

Когда эта свистопляска кончилась и мы выехали на более пологую местность, он остановился у ближайшей чайханы. Сидя на айване и попивая чай, поинтересовались у него, почему он по равнине ехал медленно, а погнал только на серпантине? Ответ удивил - когда дорога спокойная, то и ехать нужно не напрягаясь, а горную часть нужно проскакивать быстро, чтобы не угодить под камнепад. Поинтересовался, видели ли мы на обочине колышки с привязанными сверху тряпочками, и пояснил, что в этом месте с обрыва ушла машина и количество колышков соответствует числу людей, сидевших в ней. Вспомнив увиденное по дороге, поняли, что здесь это происходит довольно часто, и прикинули, какой бы частокол поставили в нашу память, если бы Толик улетел. Сидя в чайхане, визуально наблюдали преимущества социалистического строя над республиканским: с нашей стороны асфальтированная дорога, аккуратные побелённые домики в посёлке, и дикий, пустынный склон на афганской стороне, пересекаемый узенькой тропой, местами с оврингами, по которой брёл одинокий моджахед с ишаком в поводу. Поразила смелость афганской пацанвы. Эта мелочь пузатая смело бросалась в Пяндж, если с нашего берега в воду кто-нибудь бросал бутылку или ещё что-то. Сажёнками догоняли её, хватали, и выплывали обратно. Но долго любоваться прелестями Афганистана не пришлось, и снова в путь.

Часам к трём добрались до Ванча. Он утопал в зелени: пирамидальные тополя, вишни, грецкие орехи и ещё что-то ботаническое. Жаль, что не сезон, а то можно было бы чудненько попастись. Разгрузили машину, и стали уговаривать Толика довести нас до альплагеря «Высотник». На наше удивление он быстро согласился - видать и вправду запал на Ирину. Дорога до «Высотника» оказалась более тернистой, нежели предыдущая. Но худо-бедно к одиннадцати вечера добрались до места назначения. Прощальный ужин, на котором хорошо подогрели Толика спиртом, и по привычке улеглись в кузове спать.

02.07. Встали в восемь утра и долго-долго ковырялись в носу. Уже ушла группа Синявского, а мы продолжали чесать себе пятками животы. В отсутствие Бугра можно и расслабиться. Вышли ближе к полудню. Рюкзаки под 40 и нестерпимо жарит солнце – все прелести горных походов. Медленно и печально мы брели вверх, то обходя бараньи лбы по еле заметной тропе, то возвращались на ледник и лавировали между трещинами. В восемь вечера встали на ночёвку на морене, а уже в девять заморосил дождь. Поели и, как убитые, завалились спать.

03.07. Всю ночь шёл дождь. Часам к десяти небо расчистилось. И хотя встали в девять, но Бугра нет, поэтому всё равно вышли в полдень. Не спеша, делая по пути разведкуоптимальных проходов, дошли до слияния РГО с Красноармейским. Поднялись в карман морены и около шести вечера встали лагерем на травянистой лужайке, на так называемой «зелёнке», чуть выше озерца.

В семь вечера сбегали с Генкой вверх по склону. Осмотрели в бинокль ледник. Шестеро странников двигались в нашу сторону. Двоими из них были Бугор и Володя, которые к восьми подтянулись к нам.

04.07. Бугор ещё с вечера был не в духе и поднял дежурных в половине шестого. Сидели и ждали прихода других групп. Чтобы не нарушать традиций, после недолгих семичасовых сборов в половине первого вышли на маршрут. Сначала по боковой, а потом по срединной морене ледника Красноармейский в четыре вечера подошли под начало подъёма к перевалу Шмидта и встали на ночёвку. К вечеру подтянулась и вся школа.

05.07. Бугор начал отыгрываться на нас за те два первых дня вольницы в его отсутствие – дал команду дежурным встать в четыре утра. Но они благополучно проспали до половины шестого, а уже в семь нас погнали вверх на снежные занятия.

Обошли первый ледопад справа по снегу без связок, и в половине двенадцатого подошли под второй ледопад. Видно, с этого дня и были заложены основы разгильдяйского хождения по закрытым ледникам не связываясь – мы же всё в себя впитывали как губки. Пару часов покувыркались в снегу.

Отдохнули часок и попилили обратно уже в связках. Таким образом Бугор исправил утреннюю ошибку. В четыре часа вернулись в лагерь.

06.07. Бугор окончательно озверел! Поднял дежурных в три утра – меня и Витю Ушакова! В половине шестого полезли вверх почему-то правее пути подъёма к перевалу Шмидта, как выяснилось позже. Лезли с применением надёжной сванской страховки, в основном по снегу, который перемежался с осыпями и скалами.

В половине первого по крутому снежному взлёту поднялись на седловину, которая находилась в отроге, разделяющем цирк перевала Шмидта и более верхний по течению ледника Красноармейский. Поняли, что забурились и сделали первопрохождение красивого и абсолютно нелогичного пути к перевалу Шмидта. Генка, видно, насмотревшись фильма Чингачгук - зелёный змий, запомнил одну лишь фразу: «хауп – я всё сказал!». Он предложил назвать его просто Хауп, отбросив последнее словосочетание. Индейский, конечно, никто не знал и смысл названия не понимали, но само слово было очень сочное, и все с радостью согласились. Даже записку оставили в назидание следующим дуракам, как отважные горовосходители штурмовали… Зонтик опять меня выручает от солнечных лучей.

Спуск оказался сложнее подъёма. Вначале прорубили карниз, под которым была двухметровая вертикальная стенка (применяя правило вычисления углов склона в горном туризме а следом шёл десятиметровый ледовый 80-ти градусный склон (аналогично 800:2+20=420).

Спустились с этих непреодолимых препятствий, потом немного по снегу, и жопслеем по лавинному конусу на плато. Оттуда пошли вверх под реальный перевал Шмидта.

К вечеру шли уже на полном издыхании организмов.

В половине девятого встали на ночёвку, не дойдя около полутора часов до седловины. Все здорово умотались за этот день, и вдобавок взорвался примус, поэтому готовили очень долго.

07.07. Я и Генка встали в три утра, для того чтобы натощак пройти перевал и сообщить Коле Синявскому, что мы ещё живы, так как контрольный срок прихода нашей группы заканчивался в семь утра. После быстрых полуторачасовых сборов мы рванули вверх, и уже без четверти шесть вылезли на седло. Недолго думая, мы с моим наставником по жопслею, сели на задницы и скатились на плато, по пути перелетев через пару бергшрундов. В шесть мы были уже в лагере Синявского и спасли репутацию нашей группы от неминуемого позора нарушителей контрольных сроков.

В половине десятого на перевал взгромоздилась остальная часть группы. Мы с Генкой поднялись, чтобы помочь спуститься, и честно подавали дамам руку, когда они прыгали через бергшрунды. От Синявского получили сюрприз – нам в группу впарили Витю Суханкина. Почему так невежливо – впарили? Это будет ясно позже. В полдень встали на ночь под началом подъёма на перевал Наука Восточный (помечен звёздочкой, а стрелкой – место незапланированной ночёвки).

08.07. Сегодня предстоит взять перевал Наука. Это конечно не Казань и не Измаил, но всё-таки Наука, значит будем грызть зубами! Поднимаемся довольно лихо до середины ледопада, после чего начались затыки. Упёрлись в довольно высокую вертикальную стену, а трещины очень глубокие.

Часа полтора Бугор, страхуемый Генкой, сидел на гребешке и смотрел в трещину. Это мне напомнило сцену из трёх мушкетёров, когда Д’Артаньян подыскивал себе слугу, и вдруг заметил Планше, глубокомысленно плевавшего с моста в воду Сены.

За это время мы с Витей Ушаковым сходили в разведку и нашли путь слева в обход ледопада. Тогда всем хороводом перелезли через бергшрунд и пошли по лавиноопасному склону под скалы. Снег был очень глубоким, и приходилось фактически бить траншею. Скалы оказались очень сыпучие, и по ним полезли на вершину – пик Пацаева, а перевал остался справа. Летят камни. Витя Ушаков схлопотал по кумполу, прикрытому каской.

В ледовом кулуаре пришлось повесить верёвку. Стало темнеть, и перед нами предстал почти лунный пейзаж ледника Федченко, текущего вниз далеко и надолго.

Не успели дойти до вершины метров100, когда наступила темнота. Вырубили в фирновом склоне нишу, в которую улеглись все ввосьмером, даже не попив чая. Пока рубили площадку вниз ушло погулять две каски, весело помахивая своими ремешками.

09.07. Встали, когда солнце осветило скалы. Моё пробуждение было необычным. Все уже копошились вокруг, а я ловил последние сладкие мгновения утреннего сна. Но пора было вставать. Хотел поднять голову, но не смог. Кто-то отчаянно держал сзади за волосы. Окончательно очнувшись, понял, что они вмёрзли в лёд из-за сбившегося капюшона. Тогда я был ещё с шевелюрой, не то что сейчас, поэтому и не заработал ангину мозга. Начал аккуратненько выдирать их изо льда руками. Освободившись из ледового плена, тоже начал собираться.

Но вот рюкзаки упакованы, и мы пошли долбиться по снегу на вершину. После снега начался лёд и пришлось вешать верёвки. В результате только к полудню взгромоздились на вершину.

Сфотографировались, и сразу начали спуск на перевал. Бугор зачем-то полез со стороны карниза, и я его страховал, а в это время все преспокойненько ехали на заднице по лавиноопасному склону. Два Вити, Ушаков и Суханкин, вместе с моим рюкзаком спустили лавинку, в которую сами же и угодили.

Результат был на лице: первый чем-то разбил нос, а второй потерял очки. Отряхнувшись и осмотревшись, стали долго и нудно месить снег в сторону перевала Красноармейский (отмечен стрелкой).

В итоге вышли к стоянке Юры Егорова и решили там заночевать, поскольку уже было семь вечера. Меня сразу насторожил тот факт, что следы с перевала Наука Западный к лагерю шли, а следов ухода к перевалу Сюрприз не было. От этого стало как-то не по себе. И хотя объяснение было простым, что уходили рано утром по насту, но в душе осадочек остался.

10.07. Учитывая прошлые дни, вышли чересчур рано – в семь утра. Несмотря на то, что перевал был недалеко – всего двести метров по высоте, рубились в связках больше четырёх часов из-за очень глубокого снега. Выходили направо – на край ледовой стенки.

Первый на перевал вылез в половине двенадцатого. На седловине сильный ветер, поэтому не задерживаясь начали спуск по кулуару лицом вниз, забивая каблуки в склон. Потом Бугор решил съехать на заднице, за ним Генка. У Бугра между ног собрался большой сугроб, который служил естественным тормозом, у Генки тоже был сугробчик, да и чертил он штычком ледоруба глубокую борозду. Понаблюдав за этим безобразием сверху, я последовал их примеру. Вначале всё шло нормально: сугробчик, штычок царапает лёд, помогая выдерживать направление – вполне контролируемый спуск. Но когда я доехал до места их старта, и подо мной оказался голимый лёд, скорость мгновенно возросла, и я засвистел вниз со страшной силой. Адреналин в крови начал зашкаливать. Сразу вспомнил слова Озерова, что такой хоккей нам не нужен, перевернулся на живот и стал зарубаться. Не тут-то было! Я продолжал лететь вниз с той же скоростью. Меня охватил страх за последствия моего полёта, ведь сверху я видел насколько длинен склон. Оглянувшись через плечо чтобы сориентироваться на местности, увидел, что метрах в пятидесяти ниже сидит Генка, и дико заорал ему: «Не двигайся!!!» В результате я со всего маху влетел ему кошками в рюкзак, от чего и остановился. Сбитый мной Генка тоже через десяток метров затормозил. Я встал, отряхнулся, ощупал себя взглядом. Коленки дрожат и продолжать исполнять пилотажные пируэты нет никакого желания и, я бочком, бочком с опорой на ледоруб стал аккуратно спускаться. Остальная часть группы, оценив мой полёт шмеля, и решив, что такой хоккей им тоже не нужен, медленно боком начала спуск.

У Суханкина из носа пошла кровь. Он вообще плохо переносил высоту, в чём тогда и признался. Пока ему делали омолаживающую маску из снега, мы с Витей Ушаковым ушли искать путь в верхнем ледопаде. Пройдя ледопад и двигаясь всей группой по плато, я оглянулся на перевал. Красивый кулуар – мечта для начинающих летунов.

Неожиданно услышали крики с перевала Сюрприз и увидели две красные ракеты. Бугор дал команду остановиться и в половине четвёртого послал меня и Суханкина без рюкзаков вниз на зелёнку вызывать спасотряд.

Гордый важностью, поставленной перед нами задачи, я взвинтил темп, но Витя явно не тянул. Поэтому, когда вышли на ровный открытый лёд, я отстегнулся от верёвки, попросил смотать её, и сказал, что побегу вперёд, и чтобы он догонял. Но бег мой продлился недолго. Через сотню метров, я наступил на невинный сугробчик выпирающий надо льдом, твердь разверзлась, и я полетел в тартарары. Правда, и полёт продолжался недолго – метра три. Инстинктивно выставив перед собой колени и локти, я распёрся в трещине. Мне повезло, что она вначале сужалась, и ширины растопыренных мной конечностей хватило для того, чтобы расклиниться. Глянул вниз и чуть не захлебнулся адреналином. Оторопь пробежала по спине мурашками – дальше трещина расширялась и дна не было видно. Не хотелось думать в свои неполные 21 о том, что было бы, если бы трещина оказалась пошире… Гоня от себя эту мысль, я стал кричать, в надежде привлечь Витино внимание. Святая наивность – будто из-подо льда что-нибудь слышно! Смотав верёвку, Витя глянул вперёд, и не увидев меня, подумал – нечистая… Пошёл по моим следам от кошек и обнаружил дырь в сугробчике, откуда доносилась трёхэтажная литературная речь. Этот впаренный нам Синявским Витя был настолько ошарашен, что не нашёл ничего лучшего как размотать верёвку, накинуть мне петлёй её на шею, и изо всей силы за оба конца потащить вверх. Сказать я уже ничего не мог, а на мои хрипы он не обращал внимания, считая, что выполняет святую миссию – спасает товарища. Когда хрипы начали затихать, он опомнился, ослабил верёвку и освободил мою шею. Тут уж я позволил себе громко высказаться о том, какие действия я совершал с его родственницей по женской линии старшего поколения. Немного отдышавшись, объяснил, чтобы он завязал петлю на конце верёвки и спустил мне. А я уж как-нибудь исхитрюсь вщёлкнуть её в грудной карабин. Когда опупея с моим спасением закончилась, и я вылез на поверхность, то сразу ощупал шею. Кажется, появилась странгуляционная борозда. Хорошо, что ментов здесь нет, а то могли бы докопаться за попытку суицида.

На зелёнку мы пришли в половине седьмого, а уже в восемь вечера авангард спасотряда выдвинулся вверх. Остальные должны были пойти завтра утром. Я тоже ушёл с передовой группой, а Витя остался внизу. В два часа ночи мы добрались до наших палаток. Здесь нас ждала трагическая весть: погибли Борис Гельфгат– начальник школы и Володя Золотарёв. Четыре года назад я уже писал об этом случае, но сейчас решил написать про весь маршрут, который мы прошли.

Гельфгат Борис Евсеевич (1929 - 09.07.1976)

Золотарёв Владимир Петрович (07.07.1949 - 09.07.1976)

Подробности не были известны, поскольку в моё отсутствие Бугор с Генкой поднялись сколько-то по склону перевала Сюрприз, и сумели установить только голосовую связь с группой Юры Егорова. Я сразу рухнул в спальник и мертвецки уснул, несмотря на две ударных дозы адреналина полученных днём. Всё-таки 22 часа на ногах – это не шутка.

11.07. С утра все полезли на Сюрприз, а меня, как наиболее измотавшегося накануне, оставили кашеварить. Мужики спускали по склону тела погибших (две группы в красных кружочках).

_{65. 11.07.Спуск тел Гельфгата и Золотарёва с пер.Сюрприз}

Потом выяснилось, что не хватает верёвок. Я собрал всё, что было, включая репшнуры и полез наверх. Сначала по лавинному конусу, затем на передних зубьях до повешенных верёвок, и по двум верёвкам на пруссике до Генки. Отдал ему всю рыбсетьснасть притащенную мной, и получил указание сидеть на этом месте неизвестно зачем. Ввернул ледобур, встал на самостраховку и стал вырубать себе во льду нишу, чтобы укрыться в случае схода лавины и от летящих сверху ледышек, которые срывались из-под работающих наверху мужиков. Лохань я выгрыз на славу – если я в неё ложился, то сверху меня было не видно, и любая лавина проскочила бы выше меня. Посидел в ней пару часов и стало совсем скучно и тоскливо, а кроме того солнце жарило так, что чувствовал себя карасём на сковородке, но без сметаны. Не выдержав пошёл выше к парню из соседнего отделения – Васе. Посидели с ним, покалякали. Когда бессмысленное сидение совершенно осточертело, а язык распух и стал царапать нёбо, как рашпиль, пошли с Васей и Синявским вниз. Снег к этому времени совсем раскис и спуск превратился в нервотрёпку. На нём ноги разъезжались, а местами был голимый лёд. Первым метров на сто улетел Вася, но не шибко побился. Мы с Синявским рубили ступени, и от падений воздержались. У меня вместо ледоруба лишь огрызок – очень неудобно таким работать. Видно ночью какой-то бобёр отгрыз половину древка. Спустились в лагерь и начали упиваться водицей.

Вскоре пришёл Эдик Виноградов в невменяемом состоянии и рассказал, что произошло 9 июля. Их группа спускалась с перевала Сюрприз. Когда солнце подтопило снег и пошли лавины, они решили не рисковать и сели под ледовым сбросом, в расчёте, что лавины будут перескакивать. Четверо сидело под одним куском полиэтилена, а остальные разбрелись фотографировать. В этот момент вместо лавины сошёл осов из тяжёлого мокрого снега. Сидевших с края Бориса и Володю он запрессовал в трещину, а Виноградову лишь проехался по плечу. Бросились раскапывать и вдруг услышали стон немного в стороне. Стали копать там. Чуть больше часа ушло на извлечение, но было уже поздно. Долгие попытки оживить результата не дали. На следующий день они увидели нашу группу, и дали две красных ракеты.

Перед заходом солнца спустили Володю Золотарёва и захоронили в снегу. Егоров опять ушёл наверх. Уже перед самой темнотой спустился врач из группы Егорова и сказал, что для транспортировки нужно ещё пять человек. Пошёл наверх, помогал спускать Гельфгата и рюкзаки. Где-то потерял рукавицы в темноте, поэтому съезжать по верёвкам пришлось на голых руках. Спать легли очень поздно.

12.07.В половине пятого нас подняли для транспортировки погибших. Разделились на команды по пять человек: трое спереди, а двое сзади. Впряглись и потащили. Труднее всего приходилось на спусках, когда приходилось упираться рогом, чтобы не съехать вместе с телом вниз. За три часа доставили до конца снега на леднике Красноармейский (почти до начала подъёма к перевалу Шмидта). К вечеру пришли все остальные. Боссы решили, что команда Егорова идёт в альплагерь «Высотник» вызывать вертушку, а мы должны продолжить транспортировку до слияния РГО и Красноармейского.

Сделали импровизированные носилки каждую из шести ледорубов, перемотанных репшнурами. Привязали к ним тела и потащили вниз. Несли по четверо на перекинутых через плечо петлях от грудных обвязок. Труднее всего было прыгать через трещины. Когда передние перепрыгивали, то задние их тормозили, они останавливались, а задние в это время уже прыгали, и один из них повисал в трещине на той петле, за которую несли, потому что носилки с телами ложились поперёк трещины и служили якорями. Пришлось срочно менять тактику. Теперь передние подходили к трещине, задние останавливались, и по команде «раз!» передние прыгали и тут же останавливались. По команде «два!» передние резко стартовали вперёд, а задние прыгали. Количество провалов в трещины резко сократилось. Самая тяжёлая участь выпадала на долю тех, кто нёс Гельфгата спереди, ведь он весил больше восьмидесяти килограммов. Несколько раз приходилось и мне – это адова работа. Каждые двести-триста метров мы останавливались, и валились на лёд от усталости. Сейчас, когда я вижу на экране, как два бойца на руках по несколько часов несут носилки с раненым, тут же выключаю телевизор – не терплю профанацию! До лагеря на «зелёнке» не дотащили метров триста. Долго рубили во льду яму для захоронения. Спать упали (в прямом смысле) не солоно хлебавши. За последние двое суток я спал всего 4,5 часа.

13.07. Весь день с самого утра ели и отдыхали, сидя метрах в десяти от озерца. Вдруг раздался вопль Ирины, после которого она вскочила, и опрометью бросилась к воде. Я бежал рядом и на моих глазах её лицо начало раздуваться. С размаху она плашмя упала в озерцо. Я ничего не мог понять, что с ней происходит. Немного очухавшись, она вылезла из воды, и объяснила, что её укусил слепень, и от этого мог начаться анафилактический шок. Я был поражён её желанию и решимости ходить в горы - при такой предрасположенности, я бы на них только в телевизоре смотрел!

Вечером пришёл Егоров, притащил две жерди, и сказал, что тела нужно тащить до последнего снежника в кармане РГО. В десять вечера вышли за ними на ледник Красноармейский. Решили сделать спереди перекладину из ледорубов, а сзади тащить прямо за шесты.

14.07. В двенадцать ночи караван тронулся в путь. Тащить по морене Красноармейского было несложно, а вот пробиться через его слияние с РГО на белую полосу льда было труднее. Когда первая белая полоса закончилась, пришлось продираться на вторую, более правую, белою полосу, местами с рубкой ступеней. Пройдя по ней немного, через моренный вал перелезли на третью полосу, а когда и она закончилась, пришлось идти просто по моренам. На каждом привале народ сразу же падал на лёд и моментально засыпал. Сигналом к побудке служили удары инструкторов плашмя ледорубом по спине – иное не помогало. Наконец спустились в левый карман и продолжили шествие. Вздохнули с облегчением, когда увидели, что другая бригада уже роет яму в снежнике для захоронения. Дошли до них только к полудню, проработав таким образом двенадцать часов. Засыпали тела снегом и отправились по тропе в а/л «Высотник». По пути выяснилось, что это был не последний снежник – можно было захоронить и ниже. Чуть не доходя до лагеря, увидел вздувшиеся и облепленные зелёными мухами коровьи внутренности. Уж на что я человек не брезгливый, но от жары и переутомления, мой желудок сразу запросился наружу. Какой же козёл это сделал? Не мог тёлку подальше отвести! В половине второго спустились в лагерь. Всех разморило. Я ушёл на речку и моментально заснул. Вернувшись к обеду, и поев, сразу же пришёл в коматозное состояние. Это перманентно продолжалось до ужина, когда я окончательно вырубился.

15.07. Подняли в половине пятого. Сунули в зубы по кусочку сыра, по паре сухарей, и погнали вверх. Снег за прошлый жаркий день стаял, и они лежали на поверхности. Взяли и понесли. Карман - это было вообще что-то несусветное. Постоянно летели камни. Один раз даже завалило тело Володи Золотарёва камнями. Ещё до восхода солнца вышли на тропу. Тут стало полегче. Принесли к языку РГО. Завалили камнями. Тела уже начали разлагаться. Пришли в лагерь. Там нас малость подкормили и подпоили гляциологи в своём шатре. Вспоминаю облик матёрого работника в рваной тельняшке, который изредка поднимал физиономию из миски, пел хорошо поставленным сиплым баритоном: «Я понял смысл Беломооор-Балтийского каналааа!», после чего опять опускал её мягко в салат.

Вертолёт так и не прилетел. Приняв допинг, в четверть пятого мы пошли вверх, на «зелёнку» за шмотками, так как о продолжении маршрутов речи не шло. По дороге встретились с Володей, которого разбил радикулит, и он два дня отлёживался где-то под кустом. Без четверти одиннадцать припёрлись на « зелёнку». Выпили спирта, поели и свалились. На этом дневник обрывается. То ли паста в ручке кончилась, то ли руки отсохли, то ли спирта было много. Остальное пишу по своей изрядно обветшалой памяти.

16.07. Утром быстро собрались, и чуть ли не бегом устремились вниз – вчера был разговор о том, что сегодня за нами пригонят машины. По пути услышали шум вертушки, значит тела сегодня заберут. Спустились в «Высотник», но машин пока не было. Пошёл на разливы Абдукагора привести себя в порядок: умыться, побриться. Отошёл метров на 150, пока не нашёл чистый ручей. Присел на камешек, разделся, положил рядом часы, и начал заниматься туалетом. Вдруг увидел подъезжающие к лагерю машины. Быстро похватал свои вещи и бегом обратно. О часах вспомнил, когда уже загрузились. Но орава одного ждать не будет, поэтому пришлось поднять руку вверх, махнуть ей вниз, и сказать: «Ну и хрен с ними!» А главное это не какие-нибудь часы фирмы Тиссот, а Победа на кожаном ремешке, подаренные отцом – жалко было до соплей. Внизу «Высотник» во всей своей красе.

Машины затряслись по дороге. На пути попался кишлак Поймазар. Сразу же собралась стайка ребятишек. Они глазели на нас, как на инопланетян во все свои карие очи. Ещё бы! Разодетые в пух и прах в разноцветный парашютный капрон, вместо зелёных брезентух – это было для них ново.

Но и мы получили свою дозу удивления, зайдя в местный сельпо. Кроме китайских разноцветных термосов, там были японские пиалы, которых в Москве днём с огнём не сыщешь. А главное там была масса книг, которые у нас можно было достать только на талоны. Мы недоумевали зачем таджикам термосы и книги? Они что, их читают, попивая из термоса?Наконец приехали в Ванч, где нас тоже окружила толпа любопытной пузатой мелочи.

Там же встретили группу москвичей, идущих на Памир в пятёрку, и которая тоже начинала маршрут из «Высотника». В ней оказался мой старший брат. Я поведал ему свою душещипательную историю о часах, и дал подробный устный абрис как их найти, который звучал примерно так: отойти от лагеря метров 150 и искать у чистых ручьёв плоский камень, на котором они лежат. Представьте себе эту долину, которая показана на фото сверху. Иголка в стоге сена – плёвое дело. Вы и представить себе не можете, но он их нашёл!