Вертолёт закадычный мой враг или первая примерка гроба на себя.

Поляна Москвина.

В 86-ом опять потянуло в горы. Замучили приступы обонятельной ностальгии. Двумя годами раньше мы так смачно покурили на пике Коммунизма, что аромат «Дымка» в смеси с чистейшим горным воздухом при минимальном содержании кислорода, произвёл на меня неизгладимое впечатление и врезался в память. Как любитель вредных привычек, я не мог уже дольше мучиться, да и любопытство разбирало – а как оно будет на этот раз? Обзвонил друзей, собрал команду курильщиков. Решили, что идём на Корженеву и Коммунизма, а для акклимухи на пик Четырёх.

Перекур на пике Коммунизма. 1984 г.

Приезд в Джиргиталь прошёл в штатном режиме. Все неприятности начались с момента погрузки в вертушку. От предчувствия, что скоро окажемся на поляне Москвина, мы радостно вылезли с рюкзаками на лётное поле. И тут что-то пошло не так. Вместо того чтобы запустить всю ватагу, летун ткнул в меня и Князя пальцем и сказал: «Вы двое садитесь, а остальные и рюкзаки – следующим рейсом. Сначала заскочим на Сулоева, захватим кой чего, и сразу на Москвина».

На Сулоева опять всё пошло не так. Нас выгрузили, борт догрузили, и он улетел с обещанием вскоре вернуться. Пошли в гости к «начальнику поляны», хорошему знакомому - Олегу Астахову. За чаем начались воспоминания о первом знакомстве в 81-ом. Мы тогда к ночи спустились с ребра Буревестник и направились к Сулоева, а праздничный салют из сигнальных ракет, выпущенных с поляны, освещал нам путь через Фортамбек. Вспомнили, как потом нас приютили голодных, грязных, оборванных и обмороженных.
Бомжи на поляне Сулоева. 1981 г.

Вспомнили, как в 84-ом катал нас Олег по поляне на тракторе.
Олег Астахов за рулём трактора на околице Сулоева. 1984 г.

За беседой, попивая чаёк и закусывая сурчатиной, временами слышали и видели, как на Москвина мотается вертушка. Время текло незаметно и неотвратимо. Судя по всему, про нас просто забыли. После обеда шансы улететь упали до нуля. Уныло оглядев свою лёгкую одежёнку и ледорубы – единственный атрибут горнопроходимцев, решили идти пешком. Предложение Олега остаться до завтра и аргумент, что Фортамбек разорвало и он сейчас непроходим, не подействовали. Желание слиться с командой в экстазе единства пересилило. Даже то, что мы не знаем дороги, и понятия не имеем, где эта поляна Москвина, кроме того, что где-то «за углом», не остановило. Лишь попросили, как приговорённые, выполнить наше последнее желание – развязать его баранов и отдать нам пеньковую верёвку. Прощание прошло без сантиментов: поблагодарили за гостеприимство, пожали друг другу руки и расстались. А в душе я затаил злобу на вертолёт. Из-за этого гада теперь придётся топать пешком – не прилетел зараза! И злоба моя почему-то была обращена на саму эту железную стрекозу, а не на того, «который в ней сидит».

Сразу взяли с места в карьер, который быстро перешёл на рысь, а вскоре и вовсе на шаг. Тяжеловато оказалось бегать, когда тебя только утром на 4000 бросили. Описывать спуски и подъёмы по конгломератам, моренам и льду без кошек, не буду. Скажу одно – не сахар и не малина. Когда наступили сумерки, решили, что пора сворачивать «за угол». «За углом» не то, что человеческого присутствия, а даже признаков жизни не обнаружили. Мы вообще ничего не обнаружили кроме моренных валов, уходящих куда-то далеко и высоко вверх. От бесконечных подъёмов и постепенно сгущающихся сумерек стало наступать чувство безысходности, а вариант схватить холодную становился всё явственнее. Вспоминая чай и сурчатину, жалели, что не послушались Олега.

Состояние отупения и безразличия нарушил крик Князя: «Нашёл!» Интересно, что на этот раз? Уж не своё ли говно, как когда-то на пике Ленина, которое оказалось путеводной звездой в тумане. Ан нет - консервную банку, а чуть выше ещё пару. Князь то кладоискателем оказался! Это было спасение. Мы так обрадовались найденным отходам цивилизации загрязняющим планету! Чтобы не сбиться с пути выбирали наиболее загаженные места, которые уже в темноте привели нас к желанной цели – помойке МАЛа, а оттуда до лагеря рукой подать. Наше появление в лагере мужики встретили минутой молчания, а потом детским визгом на лужайке. Оказалось, что вертушка на завтра отменяется, а может быть и на послезавтра.

Утро, которое у нас началось ближе к обеду, было тяжёлым. У нас с Князем отходняк после вчерашнего марш-броска, остальным тоже кисло на такой высоте. Решили в этот день не напрягаться, а раскидать снарягу и продукты по людям. На следующий день сходили в сторону Корженевы и сделали заброску для будущего восхождения. Вечером поняли, что пора. Уже третий день в горах, а ни на одном 6-ти тысячнике ещё не были - неспортивно! В планах был пик Четырёх.

Сдуру вышли рано, но после обеда нам это надоело, и встали на ночёвку. На следующий день, тоже не напрягаясь, часам к четырём притопали под пик, откуда нужно было уже лезть, а не идти. Заночевали. Завтра шашки наголо и вперёд. Пик Четырёх.

Встали часа в четыре. Собрались. Фома идти отказался. Настораживал Князь – уж больно долго и неуверенно зашнуровывал свои трикони. Так и случилось. Отойдя метров 50 от палатки, он крикнул, что не пойдёт, и повернул обратно. Полезли вчетвером. Немного не дойдя до вершины, услышали крики и увидели, что Фома машет руками. Посыпались вниз, как груши с дерева. В лагере нас ждала нерадостная сцена. Князь лежал, наполовину высунувшись из палатки. Лицо коричневое, изо рта пена. Дело пахло керосином.

Завхоза сразу отрядили в МАЛ за помощью, а вчетвером быстро побросали самое необходимое в мешки и запеленали Князя. Невзначай бросив взгляд вниз, увидел необычную картину. Завхоз зигзагами по-пластунски полз, тщательно зондируя ледорубом снег перед собой, по вчера ещё твёрдому фирновому склону, требовавшему ходьбы в кошках. Нетрудно догадаться, что палящее солнце и наступившее резкое потепление сыграли с нами злую шутку, а вернее подкинули большую грязную свинью, превратив склон в решето.

Если б я знал, что там такая рвань! И надо ж мне было послать именно его! Он патологически любил трещины, а особенно их дно, и они отвечали ему взаимностью. После 12-ти метрового падения на Тянь-Шане с приземлением на голову и 8-ми метрового на Кавказе, он был признан заслуженным мастером свободных полётов и жёстких приземлений. Но возвращать его было уже поздно и, наверное, опаснее. Решили предоставить его тушку в лапы судьбы.

Забегая вперёд, скажу, что судьба и на этот раз была благосклонна. Когда основная зона трещин кончилась и появилась хорошо набитая тропа, он встал и побежал по ней. По пути встретил большую группу чехов, сидевших на рюкзаках, а рядом на тропе оскаленной пастью зияла большая дыра. Из неё только что достали упавшего чеха. Завхоз предложил бартер: его цепляют к верёвке и провожают до морены, а он относит рюкзак пострадавшего в МАЛ. Обоюдовыгодная сделка состоялась к радости обеих сторон. Пробеги он там получасом раньше, и очередного свидания с трещиной ему не миновать бы. Есть всё-таки в трещинах что-то притягательное.

Дальнейшие действия стали ясны как пень. Связались и поползли квадратом, как партизаны в тылу врага. В центре был наш больной, который служил якорем провалившемуся, что он исправно периодически выполнял. Когда доползли до открытого льда, пришлось пересадить его в абалаковский рюкзак, прорезав в нём две дыры для ног, и тащить на плечах, сменяя друг друга. Один нёс, двое поддерживали по бокам, а четвёртый сзади держал за рюкзак. Ох, и адова была эта работа. Он хоть и тощий, но всё равно с одеждой килограммов на 75 тянул. Пройти свои 200 метров и передать эстафетный рюкзак товарищу – это было счастьем. Сейчас, когда вижу, как на экране телевизора кто-то в одиночку часами тараканит другого на закорках, мне даже «Вертикальный беспредел» чистой правдой кажется.

Вскоре навстречу попались двое новозеландцев, у которых была рация. По ней связались с лагерем и узнали, что врач и инструктор уже вышли к нам. Продолжили свои потаскушки, а эти две импортные суки, вместо того чтобы помочь, шли рядом, подкармливали нас шоколадками, и советовали вызвать геликоптер. Когда они окончательно задолбали, предложили им физдовать подобру-поздорову, потому что геликоптер нихт, найн и не будет.

Часам к 9 вечера дотащили до морены, и тут подошла помощь снизу. Увидев бессознательное тело, врач сразу смерил давление и сказал, что 40 на 0. Я и представить не мог, что такое бывает. Дал кислород, что-то вколол и начал хлестать по щекам. Князь начал материться, а вскоре и слегка очухался. От сердца отлегло - будет жить. Транспортировка продолжилась в том же порядке. По дороге избавлялись от ненужного снаряжения – оставляли на тропе ледорубы, верёвки, кошки. Нести стало гораздо тяжелее - в темноте ноги на морене заворачивались в бантик, а главное Князь, чувствуя себя наездником, постоянно говорил куда идти, куда наступать и давал ещё много ценных советов. Руки чесались от желания дать ему по репе, и только сострадание к больному сдерживало нас.

В четыре утра спустилисьв МАЛ, где нас уже ждал врач первой Гималайской экспедиции – Свет Орловский. Он диагностировал у Князя частичный отёк мозга и рекомендовал завтра же санрейсом эвакуировать его. От руководства МАЛа нам предложили по полкружки спирта. Для вежливости, мы чуть-чуть поотказывались. Ровно столько, чтобы они не успели передумать, а потом с наслаждением выпили и вповалку рухнули в одну из предоставленных палаток. На этом и закончилось восхождение на пик Четырёх. Мечта покурить на нём и вдохнуть незабываемый аромат «Дымка» не сбылась.

Утром собрались на военный совет - решать, что делать. За Князем должен был прилететь санрейс, а Фома вызвался сопровождать его. Нас останется четверо. Конечно можем сходить на Корженеву и Коммунизма, но в случае ЧП втроём трудно будет утащить пострадавшего вниз с семитысячника. А просить второй раз о помощи язык не повернётся – мы и так весь альпинистский улей разворошили своими спасами. Не за этим они сюда приехали, чтобы каких-то туриков из беды вызволять. Об этом и Завхоз рассказывал, что когда шёл вверх с врачом и инстуктором, они были, мягко говоря, не в восторге от ночной прогулки. Особенно сильно жужжал инструктор на тему, что сидят, небось, в палатке и ждут, пока их спасут. Правда, когда нас встретили, несущих Князя уже по морене, жужжанье прекратилось, и в голосе появились уважительные нотки.

Настроение было не из лучших, а вернее его вовсе не было. Пока не узнаем окончательный диагноз и возможные последствия, идти куда-то кощунственно. Решили, что нужно сворачиваться и выбираться. Можно конечно через перевалы, но уж больно неохота. Хотелось улететь вертушкой с надеждой, что в этот раз она не промахнётся. Вертушка подразумевала дополнительные расходы, но у нас была куча продуктов и бензин, которые вполне можно продать.

Отправили Князя с Фомой в цивилизацию, а сами сидели, играли в преферанс и приходили в себя после ходовых суток. На следующий день вдвоём с Завхозом пошли снимать палатку из под пика Четырёх и собирать брошенное по дороге барахло. Шли и удивлялись – всё: ледорубы, верёвки, кошки лежало там же, где бросили. То ли последние сутки сюда никто не ходил, то ли оно такое плохое, что им побрезговали. Мы даже немного обиделись. А может быть, это порядочность и честность? Поверить трудно, хочется какой-нибудь подвох найти.

Для пополнения общака устроили торг-аукцион по распродаже продуктов, что вызвало немалый интерес среди местного населения. Особенно отчаянно торговался Миша Туркевич. Он это делал с упоением и до самозабвения. При каждой очередной покупке Миша перекладывал из нашей кучки в свою какой-нибудь пакетик или пачку, приговаривая – бонус. Это нужно было видеть! Картина маслом – не сотрёшь.

Прилетел борт с какой-то командой. Разгрузились, поставились. Один из них сразу лёг в палатку и не вставал. Свет Орловский осмотрел его и сказал, что нужно завтра же эвакуировать. Под это дело мы и вписались в качестве сопровождающих. В вертушку его внесли на руках. Машина взревела, сделала самолётный разбег, и прыгнула вниз с поляны.

Развалился на скамейке. Потекли мысли. Закончен сезон. Не повезло. Но надеюсь, что не последний - наверстаем. Задремал и мысли улетели вдаль. Представил себя лежащим на пляже в окружении сотрудниц и, как сибирский кот из анекдота, рассказывающим, как на Памире отморозил себе …. Но не совсем, а частично, и теперь врачи рекомендуют тщательный уход и массаж. Они смотрят на меня, как на героя, и я утопаю в свете их лучистых глаз.

Мечтания прервало внезапное ощущение дискомфорта. Вздрогнул, просыпаясь, бросил взгляд в иллюминатор и обомлел. Метнулся к летунам с криком: «Мужики, вы куда?! Нам налево (привычное направление)!» «А борт летит направо – в Дараут-Курган. Мы-то тут при чём – куда он хочет, туда и летит» - ухмыльнулись они. Опять консервная банка с пропеллером мне нагадила! Как чувствовал - всё-таки нужно было через перевалы уходить. С этого момента вертушка стала моей самой заклятой вражиной. Дал себе слово больше никогда не летать на ней.

В холодном поту я вернулся на место. Алайская долина рассматривалась как очень маловероятный, но возможный путь отступления, поэтому все оформили пропуска в погранзону, кроме меня. Приток свежих сотрудниц стал мощным отвлекающим фактором. Пляжи, кино и кафе занимали всё время. Ну, какое там, на хрен КГБ – не до них мне было, а с выездом на пляж они тогда не работали. И вот печальный результат - лечу в погранзону без пропуска.

Придётся мне неделю картошку чистить и гальюны драить на заставе до «выяснения». Потом партком, который будет пытать с пристрастием, откуда в Сары-Таше вода «Боржоми», которой я поехал лечить печень в Ессентуках. Моя склонённая голова, чтобы меч не посёк, и честное-пречестное, что я так больше не буду никогда… А под занавес всеобщее одобрение сослуживцев, но уже после спуска с Голгофы.

Вертушка садится прямо напротив больницы в Дарауте. Как ни странно наш лежачий больной встаёт и выходит сам. Провожаем его в приёмный покой и сдаём в стационар. Считая свою миссию выполненной, стали узнавать про пути отъезда. По мнению аборигенов, машина ходит в Джиргиталь не чаще, чем раз в неделю, да и дорога туда нецензурная. А в Сары-Таш по нескольку штук в день, а оттуда по тракту машины в Ош регулярно ездят. Джиргиталь для меня накрылся – неделю сидеть не буду. Придётся рисковать, и в крайнем случае сдаваться.

Недалеко стоял крытый ГАЗ-66. Подошли, поздоровались, поинтересовались. Они оказалось геологами везущими образцы породы в Ош.
- А не подбросите ли до Оша?
- А чего ж не подвезти хороших людей, если у них с собой что-нибудь есть?
- А як же. Мы почти с начала маршрута улетели.

По дороге познакомились и закрепили содружество горных людей смелой водой. Атмосфера сразу потеплела, и понеслись анекдоты, байки, прибаутки. Ребята оказались весёлые и приветливые. Один особенно выделялся балагурством. Вроде бы у них все равны, но он был авторитетнее.

Газон лихо несся по широкой Алайской долине, с каждым километром уменьшая расстояние до Сары-Таша, и в том же темпе сжималась во мне внутренняя пружина. Завхоз это почувствовал и выступил первой скрипкой, спросив у балагура, далеко ли до заставы? Километров 50 - последовал ответ. Тогда он выложил всё начистоту про моё беспутство и разгильдяйство.

Минута молчания была прервана голосом балагура:
- А мы сейчас выкинем образцы из ящика и туда его засунем. Кошмой накроем и сверху сядем. Глядишь, и прокатит.
-А если застукают? – спросил я.
-Тогда мы скажем, что в горах поймали волосатое чудище, побрили, отмыли, в человеческую одежду одели. А теперь везём в Академию Наук, чтобы определили, к какому виду фауны это недоразумение относится.
- А если документы потребуют?
- Тогда мы спросим: а у баранов вы тоже документы требуете? Ты главное дико вращай глазами, мычи, блей и хрюкай понатуральнее!
На том и порешили.

Машину остановили, ящик опорожнили, кинули туда спальник и предложили опробовать лежбище. От предложения холодок повеял на меня и мурашки пробежали по спине топоча копытами, а потом взглянул на это философски. Ведь всё равно в КОНЦЕ концов придётся примерить деревянный макинтош, и представился вариант потренироваться. Грех упустить такой случай. Залез в него, крышка захлопнулась и свет померк. Хоть и не страдаю клаустрофобией, но вначале было неуютно. Ворочался, как будто жирного на ночь объелся, да и жестковато было. Вдруг внутри меня прозвучал голос: «Смирись, сын мой и спи спокойно. Аминь…», а в голове мелькнуло – блин, здесь тоже страна советов. Лучше бы подушечку послал вместо рекомендаций, и погрузился в сон далеко не праведника, а патологически уставшего человека.

Когда моё тело извлекли на свет божий, пришлось долго разминать затёкшие члены, а ребята рассказывали о дорожных приключениях. Как только «похоронили», балагур, по принципу: лишний рот – для нас горе, предложил допить флягу без меня. Робкие намёки на честность пресёк весомым аргументом: ведь мы же о нём печёмся – охота ли будет погранцам стаскивать вдребадан пьяную ватагу с ящика?

Он был прав. На заставе им даже не пришлось устраивать ролевую игру. Погранцы в кузов не сунулись – запах отпугнул. Паспорта и фейсы показывали через борт машины. Едва отъехав от поста, сразу уснули. Через несколько часов, очнувшийся завхоз понял, что кого-то не хватает, и вспомнил про меня. Разбудил остальных, но только собрались вынимать, а тут, как чёрт из табакерки, нагрянул какой-то залётный разъезд погранцов. Решили больше не рисковать. Все опять повалились на ящик, и мирно засопели. Резонно – если «покойничек» изнутри по крышке гроба не стучит, то и нечего беспокоиться – значит ему там хорошо.

Жизнь налаживалась. Радостно было ощущать себя столь удачно провезённой контрабандой, но осадочек, от опустошённой без меня фляги, остался. А машина, тем временем, катилась по дороге в Ош, приближая нас к заветной цели - шумному и пёстрому азиатскому базару…

P.S. Предвидя вопросы о судьбе Князя, и камни в наш огород, сразу оговорюсь – он до сих пор ходит в горы.