ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ НА ПАМИРЕ.

ПРОЛОГ.
Так уж сложилось, что в 1977 году мой летний сезон в горах был прерван военными сборами. Пришлось перенести маршрут по Памиру на вторую половину сентября. Другие члены команды косили от картошки и забивали на производственную практику с помощью писем Спортклуба МАИ об учебно-тренировочных сборах такой важности, не проведение которых, грозило, по меньшей мере, развалом Советского Союза, и может быть, благодаря нашему маршруту он продержался ещё столько лет.

ЧАСТЬ I. ПОДГОТОВКА.
Трудности начались уже при защите маршрута. «Сложилось мнение», что сентябрь – октябрь на Памире - это межсезонье и погода там неустойчива, хотя ни одного отчёта об этих месяцах в библиотеке МГКТ не было. Пришлось раскапывать труды первопроходцев. В итоге, с всякими оговорками, маршрут утвердили, и с июля начался марафон: сначала стажёрство в школе СТП и пятерка на Кавказе, потом сразу же военные лагеря, а после них, в тот же день, отъезд в Душанбе. Лагеря позволили хорошенько отдохнуть после гор. Будучи закоренелым пацифистом и патологически ненавидя строевую подготовку, я, как Остап Бендер, почувствовал страстное тяготение к рисованию. А повод к тому был: начальник части решил «окультурить» военный городок и, набрав волонтёров, заказал нам «дизайн-проект». 25 дней я разрисовывал дембельские альбомы и отъедался свиной поджаркой, которую желудки моих однокашников совершенно не воспринимали из-за полного отсутствия в ней даже намёка на мясо. На 26 день начальник части, случайно зайдя в нашу мастерскую и поняв, что ничего не сделано, расколол меня вместе с Кисой (ну почти Воробьяниновым), застав за приёмом послеобеденного сна. После краткой, но убедительной выволочки мастера русской словесности мы отправились навёрстывать упущенную строевую в ускоренном темпе. Но 4 дня - не 30, можно и потерпеть. И не только еда и отдых были там положительными факторами. На прощание я получил от фельдшера двухсотграммовую банку чистого кодеина в таблетках за хорошо оформленный альбом. А кодеин при моём хроническом бронхите в горах был жизненно необходим. Хорошо, что про наркоту тогда мало знали, а попадись я с этой баночкой сейчас, отмерили бы мне по полной.
Когда на перроне Ленинградского вокзала наш подполковник произносил прощальную речь, я бочком выскользнул из строя и помчался к метро, ведь нужно было успеть собрать рюкзак и кое-что подкупить до отъезда.

ЧАСТЬ II. ПРОТИВОСТОЯНИЕ КСС.
Вокзал Душанбе встретил жарой и ярким солнцем. Выгрузили из вагона рюкзаки и коробки, навьючились и пошли к назначенному месту встречи всей группы – пивной бочке рядом с вокзалом. Потягивая мутноватую и вонючую жидкость из кружек, стали ждать остальных. Через пару часов все были в сборе. Приехали, прилетели и спустились с гор все семеро осколков команды: «штурман» сам рисовал тушью на кальке карты всех Среднеазиатских гор и поэтому не брал их в маршрут принципиально, благодаря чему однажды четыре дня мы плутали, совершенно не зная, где находимся; «комиссар» отвечал за морально-идеологическое состояние группы, но дискредитировал себя уже в поезде отсутствием штабной колоды карт и его любимых сигар «Corona»; «завхоз», основной девиз которого: «лишний рот для нас горе»; «князь» впервые шёл с нами и я за него зуб дал, что он обязательно пройдёт тройку до нашего похода; «тигрица гор», которая мурлыкала только в горах, а внизу могла и нарычать, и поцарапать; я был «бугром», благодаря чему третий год группа попадала в такие жопы, и мой «тёзка», который считал, что после его женитьбы женщинам в горах делать нечего.
Следующая остановка была в аэропорту Душанбе. После покупки билетов на утренний рейс, расположились лагерем в скверике напротив. Спозаранку, весёлые и бодрые, мы уже стояли в очереди на посадку. Вдруг навстречу появился какой-то заросший щетиной мужик с рюкзаком и начал интересоваться: кто мы, откуда и куда летим. Не ожидая подвоха и приняв его за своего, откровенно выложили наши планы. В ответ он достал из кармана красные корочки, сунул их девушке на посадке и заявил: «Я сотрудник КСС и снимаю эту группу с рейса!». Весёлость и бодрость разом пропали, а на смену пришло замешательство. Познакомились. Сотрудником оказался Володя Ганин. Попытались его урезонить, но он был твёрд как скала. В итоге вся группа уехала на турбазу Варзоб, а я вместе со штурманом оказался в кабинете начальника КСС Ширкина. Бывший полковник конфисковал у меня маршрутную книжку и категорически отказался пускать нас на большой Памир, ввиду большого количества трупов в этом сезоне, неустойчивости погоды, лавинной опасности и большой воды в реках. Но всё же согласился на компромисс: выпустить в Фаны или Матчу, если мы представим маршрутные документы. Слушал я его и думал: какие интересно походы он прошёл, чтобы стать начальником КСС и сидя в кресле в Душанбе рассуждать о лавинной опасности на Памире? Поняв бессмысленность дальнейших переговоров, уехали в Варзоб. Ребята, предчувствуя вынужденный застой, уже поставили лагерь.После кратких дебатов, решили идти двумя путями: давить через Москву на начальника КСС и одновременно прорабатывать запасной маршрут, который был для нас, как серпом по яйцам - ведь свой мы пестовали всю зиму. Для этого нужна была связь с Москвой. А тогда это не как сейчас: достал мобильник и позвонил. Нужно было автобусом ехать на переговорный пункт, ожидать в течение часа связи, при условии, что абонент находится на телефоне, да ещё и денежки немалые отстёгивать. Но выхода не было, и оставшиеся полдня мы провели на переговорном пункте. Нам ещё повезло, что мой братец лежал дома. На спуске с перевала Большой Фонтан он сломал ногу и после семидневного сольного выхода с Памира, в Москве его загипсовали. Поэтому основную часть переговоров он взял на себя. В итоге мы получили адреса и телефоны основных горников Душанбе и надежду на звонок из Москвы начальнику КСС. Первым делом отправились к Мише Крайнову. Узнав нашу историю, он стал нашим опекуном. В тот же вечер было проведено экстренное совещание у Миши Дунаевского. За рюмкой чая Володя Ганин, который снимал нас с самолёта, чуть ли не пустив слезу, посетовал: «Сказали бы сразу, что вы знакомы с Михаилами, я бы и не прицепился». Решили завтра ехать к Ширкину уговаривать совместно.
Утром в его кабинете собралась целая делегация миротворцев, но он был непреклонен. Даже уговоры его подчинённого – Володи Ганина, который теперь горой стоял за нас, не помогли. Пришлось набрать у душанбинцев отчётов и ехать в Варзоб прорабатывать маршруты по другим горам. В наше отсутствие каждый по-своему коротал время: тигрица коврики пенопластом набивала,тёзка кошки точил, комиссар на глазок отмерял себе вечернюю пайку антистрессовой жидкости,а завхоз с упоением наблюдал за купающимися девушками.Дальше события развивались в нарастающем темпе: звонки в Москву, отправка телеграмм в МКК Калининского клуба туристов с нитками вновь проработанных маршрутов, приём телеграмм и опять звонки, звонки, звонки. В Москве кульминацией этого процесса стало появление моего братца на костылях на дне рождения Алексея Харченко. Разгорячённая и благодушно настроенная компания столпов горного туризма, пообещала вмешаться и помочь.
Рано утром, имея на руках две телеграммы от МКК с разрешением на маршруты и в Фанах, и в Матче, мы сидели в кабинете начальника КСС и с нетерпением ожидали телефонного звонка. И вот он раздался. Кто-то из Центрального совета по туризму поставил в этом противостоянии жирную точку. Ширкину было заявлено, что из Москвы виднее, какая сейчас погода на Памире и не стоит Москве препятствовать. Ему ничего не оставалось, как поставить подпись и печать. Это была победа! Выхватив из его рук маршрутку, мы со штурманом рванули в Варзоб, где уже на собранных рюкзаках сидела команда.

ЧАСТЬ III. МАРШРУТ.
Долгожданное свершилось: наконец-то мы в Ляхше! Глядя на этот «кукурузник», сейчас трудно поверить, что они начали летать в 47 году прошлого века и до сих пор летают – поистине абсолютный долгожитель в авиации. А экипаж попался отменный: оба русские и свои «в доску». Узнав, что мы из МАИ, сразу начали величать нас «коллегами». А со штурманом экипажа почти весь полёт проболтали, уточняя местные обычаи и нравы. Мы знали, что самолёты заправляются очень чистым бензином Б-70 и, по доброте душевной, предложили им уменьшить взлётный вес их самолёта. Они с радостью согласились. Правда, бензина в их «этажерке» оказалось маловато, но их это не смутило и они слили с соседнего самолёта. Я не знаю, как на нём летала местная авиация, но бензин оказался полным дерьмом. Он был ярко жёлтого цвета и настолько этилированный, что раз в два дня тёзка иголкой выковыривал из отверстий в рассекателе примуса твёрдый белый нагар. Без этой процедуры примуса вообще отказывались работать. На прощание пожелали друг другу удачных полётов, хотя в отношении нас это звучало несколько кощунственно.Дальше нас взял на борт грузовичок, но перед мостом шофёр нас высадил, сказав, что мост выдерживает только его и «антилопу гну», а мы – лишний груз. Наблюдая с берега, держали кулаки, чтоб он только не провалился из-за наших рюкзаков и вместе с ними.После поездки остались следы дороги на лице и на одежде. Так хотелось искупаться, но, ни бассейна, ни горячего душа поблизости не оказалось.Искупаться всё-таки удалось на переправе через речку Шагазы. Не всем, как комиссару повезло замочить только штаны. Наиболее грязные окунулись полностью и вес их рюкзаков сильно возрос.Второй день в горах был самым тяжелым. Утром вышли из кишлака Иргет, имея острую необходимость набрать более километра по высоте и перевалить перевалом Бель-Кандоу (3300 м.) в долину Суграна. Всё бы ничего, но стартовый вес был очень велик - 48 кГ., если верить аэропортовским весам.По холодку шлось приятно, но часа через три солнце, поднявшееся почти до зенита, стало поджаривать совсем по-азиатски. Рубашки промокли от пота. Хотелось раздеться, но боялись превратиться в печёные пирожки с мясом. На развилке тропы ноги по привычке увели меня налево, и это была роковая ошибка. Выйдя в долину Суграна и увидев под собой километровые конгломератные сбросы, я понял, что правильная тропа была правая. Возвращаться неохота и для нас не по понятиям. Ползли по крутым травянистым склонам «в лоб». Через час потеть перестали и рубашки высохли – воды в организме не осталось. Впрочем, её не было и вне организма – с собой мы её не взяли для экономии веса, а ручьёв там не было. Следующим симптомом обезвоживания стало отсутствие слюны во рту. Язык распух и стал, как рашпилем натирать нёбо. Аскорбинка, брошенная в рот, не растворялась, а превращалась в абразивный порошок, который только усугублял трение языка. Губы потрескались. На десятый час подъёма первой выбралась на перевал тигрица. Потом стали по одному подтягиваться мужики и падать как подкошенные. Она за это время успела где-то найти ручеёк и отпаивала вновь приползающих смесью клюквенного экстракта с ледяной водой. Как мы тогда пили этот продукт Детчинского комбината пищевых концентратов – ума не приложу! От него даже стенки алюминиевого автоклава сразу чернели и на них появлялись каверны. Наступило тридцатиминутное молчание, сопровождавшееся только бульканьем и причмокиванием. По измученным лицам блуждала довольная улыбка от осознания, что вверх дальше некуда - теперь только вниз. По вдруг осипшему голосу и хрипоте я понял, что холодная водица сделала своё дело, и бронхит вновь просыпается во мне в надежде одержать реванш. В ответ я только саркастически ухмыльнулся, забрасывая первую таблетку кодеина в рот. Получай дорогой - это тебе не кодтерпин, к которому ты привык - тут чистяк, не одолеешь. Спустившись за пару часов на удобное место, быстро поставили палатки и устроили себе праздник живота. Наелись как удавы, разбавив слегка пищу «смелой водой» по поводу взятия самого тяжёлого перевала, и прилегли её переваривать. А моей незавидной долей было мытьё автоклава и посуды. Вылез из палатки и стал свидетелем незабываемой и прекрасной картины: на северо-западе появился яркий диск луны и начал быстро выплывать из-за гор. На всякий случай оглянулся: сзади сияла наша нормальная советская луна. Первая мысль – НЛО, о чём я и крикнул в палатку. В ответ в меня полетели миски и грязные инсинуации, что я, дескать, принял больше остальных, а теперь у меня в глазах двоится. Ну, первое могло быть, но чтоб двоилось на 180 градусов? Всё-таки кто-то из любопытных вылез. Вслед за ним и остальные опорожнили палатку. Крутя головами, они разглядывали обе луны. К моей версии добавился ещё и ядерный взрыв, нанесённый проклятыми капиталистами. Ненастоящая луна быстро увеличивалась в размерах, становилась полупрозрачной, сквозь неё начали просвечивать звёзды, и вскоре совсем растворилась на небосклоне. Раскинув мозгами, решили, что человечеству мы уже ничем не поможем, а НЛО вообще в гробу видали. На этой мажорной ноте и улеглись спать.
А утром получили вознаграждение за вчерашние муки. Перейдя по мостику через каньон Суграна, мы попали в осеннюю сказку.Палитра цветов была настолько разнообразной, что хотелось снимать и снимать. Зелёное, жёлтое, красное, бордовое – дух захватывало от этого.Но на беду попалась облепиха, и пару часов нас было и за уши не оттащить от кустов.Поднявшись на правую террасу Суграна и увидев вдалеке заросшую лесом конечную морену ледника Бырс, слегка погрустнели: до места заброски ещё пилить и пилить.На четвёртый день закончились наши мучения от неподъёмных рюкзаков.В устье Шини-Бини мы зарыли в камнях часть груза, предназначенного для дальнейшего маршрута. «Ишачка» сменилась акклиматизацией.
Перевалив через перевал Тамара, и уложив ещё одну заброску у ледника Девлахон, почувствовали, как за спиной у нас вырастают крылья. На Пеший шли как на Ленинские горки, а уж вниз сыпались – только пятки сверкали. Добежали до заброски и вновь решили устроить себе праздник живота. По-хорошему устроить бы днёвку, но отсидка в Варзобе поджимала нас по времени, и пришлось ограничиться половинкой. Завхоз захотел впервые попробовать сделать омлет из яичного порошка и сухого молока. Пока ставили палатку, а дежурные возились с примусами, в лагере началась какая-то суета. Князь то к комиссару подойдёт, пошепчется, то к завхозу, а они в ответ только рукой на кучу вещей показывают, и он обескураженно отходит. Наступил и мой черёд. Подходит он и начинает исподволь: типа заброски сделали, акклиматизацию прошли, да и День Гранёного Стакана не за горами – надо бы отметить. Я был занят проработкой завтрашнего маршрута. Не желая отвлекаться, рассеянно ткнул пальцем в сторону кучи и сказал: «Фляга там лежит. Бери, пей». Наверное, я повторил слова комиссара и завхоза. Он был совершенно ошарашен. Привык в других группах, что на спирт наложено табу, а с нами шёл в первый раз и такого авангардизма понять не мог. Воистину запретный плод сладок: как только он получил разрешение, ему тут же расхотелось. Но как не были мы заняты своими делами, а осадок в душе от его вопросов остался. Когда приготовление омлета перешло в завершающую стадию, все чинно расселись в палатке, порезали немудрёную закуску, разлили по кружкам и стали ждать горячее, сглатывая слюну и ведя неторопливую беседу. В этот момент за палаткой раздался сильный хлопок и крики. Моментально сообразив, что взорвался автоклав, я рыбкой прыгнул в противоположный вход и, не опрокинув по пути ни одной кружки, вывалился наружу. Более уморительной картины я никогда не видел: валяется пустой автоклав, примус пошёл вразнос, штурман сам себя затаптывает в ручей, вся палатка в омлете, а тигрица совершенно индифферентно стряхивает пальчиками жёлтые ошмётки со своей новенькой синей пуховки. Представил себе чувства женщины, облившей своё вечернее платье шашлычным соусом. И плакать хочется, и наорать не на кого. Приступы неудержимого хохота у меня сменялись приступами кашля, и ответить на крики завхоза: «Что-нибудь осталось? Дайте хоть кусочек попробовать!» я был не в силах.На следующий мы день двинулись вверх по леднику Шини-Бини.В его верховьях находилась наша следующая цель - перевал 50 лет КПУи пик Наблюдений 5520 м. Очень хотелось понять, что чувствуют люди на Эльбрусе, да и высотный «потолок» свой приподнять.Взошли, понаблюдали, ничего не почувствовали, но «приподняли». Следующий перевал Вилка оказался посложнее предыдущих. Ключевым участком стал ледопад в слиянии ветвей одноимённого ледника. Уткнувшись в хаотическое нагромождение сераков и трещин, стали искать проход в этом лабиринте. С рюкзаками соваться совсем не хотелось – уж больно велика была опасность обвалов.После трёхчасовых лазаний по ледовым мостикам и серакам, всё-таки удалось разгадать этот ребус. Опасные места проскакивали по одному, под неусыпным присмотром нескольких пар глаз. Кое-где и перилиться пришлось, и рюкзаки тягать, и через трещины попрыгать.Верховье ледопада было спокойным, и вскоре мы встали на ночёвку на плато под перевалом. Сама седловина не сулила ничего хорошего. На всём протяжении с гребня свисали огромные карнизы, и отыскать глазами более-менее безопасный путь не удавалось. Решили, что утро вечера мудренее, и лучше спать, чем голову ломать. Ночью несколько раз слышали грохот обвалов. Утром картина не улучшилась, а скорее наоборот: появились свежие конуса от рухнувших карнизов. После двухчасовой разведки, не найдя приемлемого пути, пошли через вершину слева от перевала. Маршрут оказался несложным и главное безопасным.Весь следующий день мы потратили на прохождение ущелья Гандо. Вот уж действительно - хорошее место таким словом не назовёшь. Свободное лазание сменялось рубкой ступеней в конгломерате,спусками к самой воде, а потом опять лазанием вверх по склону. Местами приходилось цепляться, чуть ли не зубами. И так целый день до темноты. Только к ночи дошли до прекрасной лужайки с озерцом на слиянии Гандо и Девлахона. Мы стали замечать, что после каждой очередной жопы, Памир нам делает подарок. И чем больше жопа, тем лучше подарок. Так было и после Бель-Кандоу, и после Тамары, так оказалось и сейчас. Утром место стоянки выглядело ещё прекрасней. Травка и кустики кругом, а в озерке абсолютно прозрачная вода.Так не хотелось отсюда уходить, но сентябрь уже заканчивался, а впереди нас ожидала очередная заброска, заключительная часть маршрута, ну и конечно наши деканы, для проведения с нами воспитательно - экзекуционной работы. По пути к заброске затеяли с завхозом жаркий спор о минимальных сроках выхода в цивилизацию. Это было очень необходимо для определения дневной пайки. По сложившейся традиции продукты должны были закончиться за сутки до выхода к людям. Натощак как-то быстрее бежится к еде.Над ущельем Девлахон величественно господствовал пик Тиндаля, которым мы любовались уже не первый час.Отыскали свою заброску, но полноценной днёвки за весь маршрут у нас так и не получилось. Рано утром, с потяжелевшими рюкзаками, пришлось тащиться вверх по леднику.После лабиринта трещин перед нами предстал перевальный взлёт Панорамного. Впереди жёсткий фирн и лёд. Впереди нас ожидало 320 метров перил, вкручивание ледобуров и вытягивание рюкзаков.Впереди была рубка ступеней и подъёмы по перилам.Из-за отсутствия ледовых молотков пришлось мне изрядно поработать кайлом, чтобы и для остальных путь стал проще.Каждый использовал свой любимый способ подъёма по льду: завхоз предпочитал силовой,а комиссар полз по-пластунски, наверное, думая, что в такой позе он наиболее устойчив и хорошо сцепляется со склоном.Последняя верёвка, и мы оказываемся в бергшрунде под перевалом.Дальше лезть не имеет смысла. Ночевать придётся здесь. Уже темно и пора ставить лагерь. Место удобное: ровная площадка для палатки и полно сосулек для воды. И опять Памир нам сделал подарок – великолепную картину красно-жёлтых облаков на закате солнца.Утром наша ночёвка выглядела очень живописно: палатка, уютно примостившаяся на краю обрываи гирлянда свисающих сверху сосулек.Хотя мы спали все в одной палатке, но провели её некоторые по-разному. Хмурый комиссарпо настроению был явным антиподом цветущей и жизнерадостной тигрицы.Завершающим стал перевал Липского. Внешне спуск выглядел достаточно спокойным: одна верёвка перил по крутому льду, а дальше меж островов сыпух некрутой ледовый склон вроде бы идётся ногами до бергшрунда.Но кажущееся спокойствие оказалось обманчивым. Уже на середине склона мимо нас начали свистеть камни. Послеобеденное солнце начало делать своё чёрное дело и с западным склоном. Срывающиеся со скал и вытаивающие изо льда булыжники, разгонялись на ледовом склоне и неслись вниз со скоростью курьерского поезда, лишь иногда касаясь его. По этим ледяным взрывчикам только и можно было определить их траекторию. Пришлось выставлять наблюдателей: пока несколько человек спускались, остальные внимательно следили и предупреждали в случае надобности. Рубежом этого спуска «под присмотром» стал бергшрунд. Камни либо влетали в него, либо, перелетая, быстро теряли скорость на более пологом снежном склоне. Через берг спускались на лепестках, а рюкзаки отправляли по навесной переправе.Я наблюдал, а комиссар цеплял. С одним из чувалов произошла заминка: карабин никак не хотел продеваться через лямки абалака и кольцо. Мы вместе согнулись над непослушным рюкзаком, изо всех сил пытаясь его прицепить, и в этот момент раздался крик князя. Слишком увлечённые процессом, не смогли сразу отреагировать и это нас спасло. Над спиной комиссара пролетел здоровенный «чемодан» и ухнул в бергшрунд, лишь обдав нас ледяной крошкой. Видно он, как матрос-анархист из «Оптимистической трагедии», захотел попробовать комиссарского тела. Князь сказал, что он хотел сначала его приласкать, а потом уже на нас переметнулся.Дальше наш путь лежал на запад по леднику Петра Первого, а времени до поезда оставалось в обрез.На следующий день спозаранку побежали по морене. Даже сердоликовая долина смогла задержать нас лишь на час. К вечеру вышли на плато Тупчек. Возникла идея провести традиционные «разборки» (разбор действий каждого участника с возможностью откровенно высказывать даже бугру всё самое неприятное) прямо сейчас, а не в Москве. За ужином, приготовленным из последних продуктов, каждый наслушался о себе такого, что лично мне спать совсем расхотелось. Решили устроить ночной марафон, чтобы не идти с утра натощак. Фонари давно сели, но светила полная луна. В её призрачном свете, уже не разбирая дороги, брели через грязевые потоки, форсировали какие-то речушки и утром, через 24 часа после старта, вышли к мосту через Сурхоб. Мы представляли собой достаточно жалкое зрелище: штаны, заляпанные грязью чуть ли не по пояс, осунувшиеся лица, красные после бессонной ночи глаза. Для того чтобы показаться в приличном обществе, пришлось умываться, переодеваться и приводить себя в порядок. Все как-то разом погрустнели и замолчали, очевидно, вспоминая счастливые дни, проведённые в горах, а завхоз, бросая прощальный взгляд на Сурхоб, чуть не уронил скупую мужскую слезу.
ЧАСТЬ IV. УЛЁТ.
С первой же попуткой мы прибыли в аэропорт Джиргиталь. Купив билеты, стали с нетерпением ожидать прибытия нашего рейса. Вернее, все моментально погрузились в коматозный сон, а дежурный бдел. В первый рейс нас не загрузили, сославшись на то, что есть ещё пассажиры с прошлого дня. Тем временем поднялся ветер. Не загрузили и во второй, и в третий. Тут уж стало не до сна. Всей толпой мы ходили за начальником аэропорта и тыкали ему билеты на поезд – мол, сегодня у нас паровоз на Москву. На что получали стандартный ответ: «Обизатэлно пасажу на слэдуший самалёт». Мы поняли, что он нас динамит и хочет на лапу получить. Это не входило в наши планы, да и материальные ресурсы не позволяли. Вдруг приземлился очередной рейс и у выхода с лётного поля мы встретились с тем самым экипажем «коллег», с которым залетали в горы. Обрисовали ситуацию, и они сразу всё поняли. А ветер уже дул 12 м./сек. с порывами до 20. Командир заявил начальнику порта, что он не полетит с его хилыми дехканами, так как «аннушку» на рулёжке при развороте против ветра может перевернуть, а мы создадим ему хорошую центровку, загрузив в хвост рюкзаки. Начальник обозлился и сказал, что закроет аэродром. Командир ответил ему чисто по-русски: «Пошёл ты на …, можешь закрывать. Я всё равно улечу!». Дальнейшие события развивались в темпе вальса. Появившись на поле, он призывно махнул рукой, и мы, как тараканы, полезли на борт. Открыли хвостовой отсек, покидали туда рюкзаки и сами взгромоздились на них для утяжеления хвоста. Нашей даме уступили место в салоне, в котором уже были три, неизвестно откуда взявшиеся, барана. Мотор взревел, и «кукурузник» покатился по полю. В шесть глоток мы рванули «Взвейтесь соколы орлами…». На развороте самолёт не опрокинулся, а быстренько разогнался, взлетел и взял курс на Душанбе. Болтанка была кошмарная, но мы узнали об этом только по прилёте. Как рассказала потом тигрица, весь полёт для неё прошёл под аккомпанемент уже не блеющих, а только блюющих баранов и богатырский храп из хвостового отсека.

ЭПИЛОГ.
Вечер провели в гостях у Миши Дунаевского. Его жена настряпала всяких вкусностей, а мы украсили стол оставшейся парой фляг со спиртом. Подошли Миша Крайнов с Володей Ганиным и, если мне не изменяет память, Саша Чепурченко с Ржепаковским. Рассказы о пройденном маршруте, байки о прошлых походах: как говорится, всё проходило «в тёплой, дружеской обстановке». Под занавес мы пришли к конценсусу, что сентябрь на Памире - это не межсезонье, а самое «золотое» время для маршрутов. Снега почти нет, а значит, нет и лавинной опасности. Погода устойчиво солнечная (у нас только 2 дня из 18 после обеда на небе появлялись тучи), а природа в предгорьях поражает изобилием красок. Напоследок попросили ребят передать пламенный привет начальнику КСС Ширкину и рассказать, как всё обстоит на самом деле в эту пору на Памире.