Тригопункт на Хан-Тенгри. Часть 3
День 13 августа, как под копирку, повторил предыдущий. Синее утреннее небо к обеду заволокло поднявшимся снизу туманом. Скалы были крутые, но несложные. Тяжелые рюкзаки добавляли недостающую остроту ощущений. Впереди сначала работали красноярцы, как признанные скалолазы, но потом этой доли хлебнули все. Несколько раз видели обрывки старых веревок, обнаружили еще один древний кованый крюк, но взять его на память, как и первый, не удалось. Слишком уж хорошо сидел он в трещине. К концу дня, изрядно вымотанные, мы поставили палатку на хорошей площадке, выложенной плоскими камнями. Судя по описанию, читанному еще внизу, мы находились на высоте 6800 м. Продолжительная вечерняя дискуссия о том брать завтра с собой палатку или нет, закончилась уже ночью. Приняли решение, учитывая плохую погоду и незнакомый маршрут, идти с полной выкладкой до предвершинного плато...
Утро 14 августа было ясным и безветренным. Мы чувствовали близость вершины и не очень торопились с выходом, стараясь очистить ото льда и подсушить отяжелевшую высотную палатку. Около полудня подошли к большому кулуару. По всей ширине он простреливался камнями, летевшими с противным воем на подлете и фырканьем на отлете. Не без труда выбрались на гребень, ограничивающий кулуар слева. Коля Щетников, находясь в нескольких метрах от гребня, получил удар камнем по рюкзаку и правому плечу. К счастью, все обошлось синяком, и мы продолжили наш путь уже по гребню.
Дмитрий Бочков.
Путь по правому борту кулуара в обход скального бастиона тогда ещё не был разведан. Позднее Женя Стрельцов мне говорил, что именно в обход бастиона шла в 1936 году команда Колокольникова. Мои попытки отыскать, позднее, в литературе информацию на этот счёт успеха не имели. Сразу же обнаружили перильные веревки, закрепленные стальными карабинами к современным скальным крюкам, которые, правда, пришлось перебивать. Веревки хорошо сохранилась. Перила, видимо, были оставлены экспедицией московского «Буревестника». Ее участники были последними, кому удалось добиться разрешения на посещение ледника Северный Иныльчек и взойти на вершину в 1975 году. Вскоре мы уткнулись в бастион, который, по нашим расчетам, должен быть последним препятствием перед выходом на предвершинное плато. У нас еще были с собой три веревки, которые можно было здесь повесить. Погода совершенно испортилась. Холодный ветер сек лицо снегом и, цепляясь за треногу, пытался столкнуть меня с гребня. Саша Онин страховал ушедшего вверх Юру Курмачева. Его фигура иногда угадывалась в снежных вихрях. Вскоре он осторожно спустился спиной вперед и Саша пристегнул его к крюку.
- Круто и камни все живые. Сплошные сопли...
Вызвался идти Серега Ким. Его фигура растворилась в пурге, но вскоре движение веревки прекратилось. Я понял, что и у Сереги пройти не получается. Надо было что-то делать. Погода скверная. Ночь на подходе. Мы стояли цепочкой на узком продуваемом гребне, где даже сидячую ночёвку невозможно было организовать. Ночь, проведенная здесь, могла оказаться для нас последней. Я снял рюкзак с привязанной к нему треногой, пристегнул его к перилам, затолкал в карман пуховки моток репшнура, пристегнул на пояс несколько крючьев и, взяв у подошедшего Кима конец веревки, налегке полез наверх. Скалы были крутые и сильно разрушенные. Пройти их с рюкзаком в такую метель было, и правда, очень трудно. Онин снизу кричал, что веревка кончилась, но ни одного места, где можно закрепить веревку я еще не нашел. Метрах в пяти выше угадывалась площадка и я выторговал у Онина эти недостающие метры. Для этого пришлось долго орать одну и ту же фразу:
- Пять метров дай!
- Пять метров дай!!
- Пять метров дай!!!
Коля Щетников на страховке Саши Онина поднимает оставленную накануне треногу.
Площадка оказалась небольшой, но удобной. Я закрепил перила, надев на скальную балду тройную петлю из прихваченного репшнура. Верхонки пришлось подложить под острый перегиб веревки, а айсбаль я заклинил в скальной трещине, чтобы придать веревке нужное направление.
«Перила готовы! Веревку давай!» – орал я снова и снова уже сорванным голосом. Перильная веревка, наконец, натянулась, и я понял, что кто-то идет ко мне. У меня было минут пятнадцать времени и метров двадцать репшнура, оставшегося от петли. Я успел пройти от площадки по короткому скальному гребешку, который уперся в основание крутого ледово-фирнового кулуара. Завязывая петлю из последнего метра репшнура, чтобы накинуть ее на скальный выступ, увидел, вдруг, то, от чего душа моя наполнилась радостью. В 30 - 40 метрах выше меня, кулуар заканчивался, и висящий над ним снежный флаг ясно указывал на предвершинное плато.
Туман ушел, но ветер усилился. Стало совсем холодно. Сверкающие клубы снега на фоне чёрно-синего неба обещали нам интересный вечер. К перильной веревке я вернулся, в аккурат, к подходу Сереги Кима. Он понимал опасность положения и торопился, как мог. Все лицо его было в куржаке, одышка от быстрого подъема не давала сказать и слова.
Сергей Ким.
Он ткнулся головой в скалу, переводя дыхание и давая мне возможность вытащить из-под клапана рюкзака веревку, которую я так ждал. Вскоре, страхуемый Серегой, я уже прошел кулуар, высунул голову наверх, и увидел плато с вершинным взлетом, освещенным вечерней зарей. Хотел закричать от радости, но не смог. Плотная струя ветра заткнула мне рот, нос и уши. Очки-консервы вмиг наполнились ледовой крошкой. Я отполз вперед на метр от края и хотел встать, но веревка была уже внатяг. Выбрав, сколько можно, я сделал петлю и набросил ее на надежный скальный выступ, как будто специально для меня приготовленный. Уже второй раз мне сегодня везет. Снова обошелся без крюка. Внизу, я это чувствовал по напряжению веревки, шло движение наверх, и я пытался им командовать:
- Палатку давай!
- Палатку давай!
С трудом развязал ремни кошек и начал махать ногами в шекельтонах, чтобы спасти пальцы ног. Отогреть их удастся только в спальнике.
Из тьмы и метели появился Серега Ким. У него в рюкзаке был примус. Мы разделили кастрюльку. от примуса «по-братски». Мне досталась кастрюлька, Сереге крышка. Этими орудиями мы и начали выгребать фирн, предварительно разбитый айсбайлями, чтобы разровнять площадку под палатку. Поднялся Юра Курмачев, потом Саша Онин. У Саши был фонарик, еще немного светивший, и мы, в сгустившейся тьме, смогли обозреть результаты строительных работ. Площадка была хороша, но палатки до сих пор не было. Требовать ее я уже перестал по причине отсутствия голоса. Коля Щетников с палаткой поднялся последним, когда мы уже были на грани вымерзания. Следующие полчаса явили образец организованности и расторопности. Выяснилось, что загибаться на леденящем ветру никто не хочет. В момент натянули высотку, подстегнули полог и покидали внутрь куски поролона, запаянные в полиэтилен, которые тогда выполняли роль карематов. Саша Онин с насквозь промерзшим Колей Щетниковым копошились внутри, раскладывая поролоны и расталкивая подаваемые с «улицы» тщательно обметенные от снега рюкзаки. Ещё через полчаса в палатке царило веселье. Перспектива бесславно замерзнуть около самой вершины была забыта.
«Эх! Зря оставили треногу, завтра спускаться за ней, время терять!» – воскликнул Саша Онин. Коллектив сдержанно хохотнул. Палатка, натянутая растолканными по углам рюкзаками, сильно хлопала. Серега Ким держал ногами шумящий примус, а рукой кастрюльку, куда Серега Лаврентьев подкладывал кусочки льда из старой красной авоськи, лежавшей у входа. Саша Онин, тренер по борьбе и единственный убежденный трезвенник, был облечен правом нести армейскую алюминиевую фляжку со спиртом. Из рюкзаков и карманов выскребли все, что могло служить закуской, справедливо рассудив, что завтра нам нужны будут силы. Если же потом придется день-другой поголодать, то это ничего. Вниз – не вверх! Несколько промокших сухарей, крошечный кусочек сала и три расплывшиеся фруктово-ягодные карамельки лежали на «столе». Украшением последнего была небольшая вобла, припасенная Кимом. Наш строгий Гуру Саша Онин решил, что более подходящий момент для открытия фляжки найти трудно, чем вызвал у всех вздох облегчения. Разговор оживился. Сначала он налил всем «по пробочке» в чай. Потом поели супчик из остатков концентратов и заполучили-таки еще по две пробочки, после чего усталость растеклась по всему телу и глаза против воли стали закрываться.
Тем не менее, улеглись быстро, как сардины в консервной банке, и быстро заснули. Алгоритм укладки был отточен на предыдущих ночевках.
* * *
Утром, пока все собирались и кипятили чай, Коля Щетников и Саша Онин сходили вниз за треногой. Похлебали чаю и пошли наверх. Есть все равно было нечего. Вчерашняя вобла пыталась вернуться из меня тем же путем, каким попала в желудок. Симптомы эти живо напомнили мне историю четырехлетней давности, когда на второй день сложного девятидневного траверса у меня открылась язва. Что было потом, вспоминать не хотелось. Треногу, с которой я сроднился за последние дни, пришлось поручить мужикам. Путь на вершину просматривался хорошо. Погода стояла солнечная, дул холодный ветер, но не так, чтобы уж слишком сильно. Единственным опасным местом на пути к вершине, был недлинный фирновый гребешок, проходящий прямо над северной стеной. Падение с него шансов на жизнь восходителю не оставляло. Впрочем, красноярец Володя Ушаков, носивший ласковое прозвище «Ушаня», рассказывал мне, что во время восхождения на Хан-Тенгри в 1973 году, он соскользнул с этого гребешка, но удачно угодил на большой камень, торчащий из склона метрах в десяти ниже по склону. Идущие следом мужики обнаружили его сидящим на камушке, курящим «Беломор» и кинули ему веревку.
15 августа 1980 г. Тригопункт занял своё место на вершине.
Мы пошли в кошках не связываясь. На всякий случай взяли моток репшнура. Я потихоньку передвигал ногами, стараясь не нарушить хрупкое равновесие внутри себя. Коля присматривал за мной, не уходил вперед. Остальные тоже резвости не проявляли, вчерашний день даром не прошел. Вскоре мы взгромоздились на снежное поле, косо уходящее влево вверх и кончавшееся огромным снежным надувом.
Это и была вершина. Сразу увидели небольшой тур, в котором нашли записку 1975 года. Это была записка группы московского Буревестника, кажется под руководством Гребенщикова. Там же нашли вымпел ЦК ВЛКСМ, местами вылинявший до желтизны. Пошли дальше по надуву набирая высоту, но одумались и вернулись. Последние скальные выходы были под нами. После недолгих поисков остановили выбор на рыжем заглаженном скальном монолите, торчащем из склона. Тренога идеально на него встала. Саша Онин достал из рюкзака визирный цилиндр и прикрутил к треноге. Тригопункт был в сборе и имел весьма солидный вид. Наибольшего труда стоило отыскать, откопать и притащить несколько камней, которыми мы заложили основание треноги. Камни из тура пошли туда в первую очередь. 15 августа 1980 года тренога обрела свое место на вершине Хан-Тенгри. Пусть теперь Арефьев шарит теодолитом по небесам чтобы засечь ее… Пока я писал записку Коля Щетников сделал десятка полтора снимков. Для облегчения веса мы с Колей на это восхождение взяли одну на двоих фотокамеру «Зенит-Е».
16 августа 1980. Группа Бархатова на вершине. Фото Н. Бархатова.
Время сегодня было дорого, и мы поспешили вниз, к палатке. Попив наскоро пустого чаю и зарядив фляжки, по одному пошли вниз, благо перила были хорошие. Палатку, по предварительной договоренности с Бархатовым, оставили. Спустившись до кулуара встретили пятерку Бархатова. У них все было нормально. Обсуждать мелочи не стали, получив предупреждение в виде нескольких камней, пролетевших мимо нас и воткнувшихся в мягкий снег кулуара. Где-то между ночевками 6800 и 6400 встретили наших киргизов. Слава Мусиенко, шедший первым, радости при встрече не выказал, хотя мы были с ним дружны. Слава Дуйко, идущий следом, тоже. Такая странная реакция получила объяснение при встрече с Володей Бирюковым. Он мне учинил настоящий разнос по поводу того, что я отправил вниз с перемычки больше половины группы. Его коллеги по топографической экспедиции, видимо, сумели изложить события нужным им образом. Досталось и Коле Щетникову, который попробовал за меня заступиться. Спорить было бесполезно и с ощущением человека, которого незаслуженно оговорили, я отправился дальше. Помню, что встретились мы на неудобном участке, и разойтись на веревке было непросто. Уже в сумерки я дотащился до пещеры, где собралась вся группа. Пещера обледенела от длительного использования, в ней было грязно, но нас это не смутило. Было приятно лежать в теплом спальнике, прихлебывать чай и тихо разговаривать, не перекрикивая хлопающую на ветру палатку.
Последующий анализ событий показал, что именно уход с перемычки вниз большей части нашей группы, позволил оставшимся переждать восьмидневную пургу и сохранить ресурс для восхождения. Мы провесили перилами маршрут и на последнем сухаре втащили треногу на вершину. Группы Бархатова и Бирюкова вслед за нами полными составами взошли на вершину и благополучно спустились вниз.
* * *
К вечеру следующего дня мы благополучно спустились в базу, где узнали новости. Борис Багаев с командой еще висел на северной стене Хана, четверка Жени Стрельцова подходила к вершине пика Погребецкого. Одна команда белорусов благополучно прошла пик Чапаева, другая, с Леней Лозовским и Эдиком Липенем, рискнула пойти на Победу по северному ребру. На площадке 6600, рядом с телами Ананьева и Добрынина их прижала та самая непогода, которую мы пережидали в комфортных пещерах. Недостаток продуктов у них ощущался сильнее, чем у нас. Уже через два дня отсидки они поняли, что надо уйти вниз, но непогода не давала это сделать. Две мороженые луковицы, найденные рядом с остатками брошенной палатки, лишь немного поддержали силы. Спускались на уколах и таблетках Эдика Липеня. Измотаны они были настолько, что не узнавали тех, кто их встречал. Дня через три после нашего спуска Лозовский с группой ушел вниз. У них были визы в Австрию. Тогда это было очень важно. Вместе с ними ушли Коля Щетников и Слава Мусиенко, которых в поселке Иныльчек ждала геологическая работа.
Врач Наташа Абросимова ставит капельницу.
От меня проку уже не было, а уйти вниз по причине язвы я не мог. Наташа Абросимова, доктор из Новосибирска, ставила мне капельницу, говорила ласково и пыталась скормить какие-то таблетки. Таблетки тем же путём вылетали наружу, но манная кашка из ее рук чудесным образом приживалась внутри. О моем восхождении на пик Чапаева речь уже не шла. Спустились с Хана Коля Бархатов и Володя Бирюков с командами. У Жоры Акыбаева, единственного этнического киргиза в нашей киргизской команде, Наталья обнаружила воспаление легких и потребовала его немедленного вывоза в Пржевальск. Вертолет санавиации прибыл через два дня после вызова, чему все удивились несказанно. Многочисленные попытки вызвать этот вертолет в начале экспедиции, когда заболел сын Игоря Мешкова, молодой тренированный лыжник, после купания в моренном озере, были безуспешными. На счастье, его молодой организм тогда сам справился с болезнью, и надобность в вертолете отпала.
Выбираем дыню для Жоры Акыбаева.
Кроме Жоры Акыбаева и меня, третьим пассажиром вертолета был Володя Ушаков, у которого были нелады с давлением. Нас с Ушаней отправили вниз, чтобы мы зря не ели продукты, которых и так не хватало. Кроме того, мы должны были организовать вертолет для эвакуации экспедиций. Не успели мы взлететь, как Жора затребовал бумажный мешок. Наталья колола ему мочегонное средство во избежание отека легких, и каждые полчаса ему приходилось бегать за камни по нужде. Вскоре вертолет приземлился в Пржевальске и в открытую дверь хлынул раскаленный, напоенный запахом трав, иссыккульский воздух. Когда винты остановились, подъехал УАЗик скорой помощи и Жора отбыл на нем в больницу, предварительно закинув полный пакет в аэродромную траву. Борис Найдович на КСПшном УАЗ-469 забрал нас с Ушаней на базу альплагеря Ала-Тоо, где мы втроем и отпраздновали возвращение. По пути заехали в магазин, грязные, небритые, все в пуху от лезущих пуховых курток. Ассортимент покупаемого товара – две бутылки водки для Ушани и четыре бутылки молока для меня - шокировал продавщицу и трёх покупателей, учтиво пропустивших нас без очереди.
На следующий день мы с Ушаней купили дыню и навестили в больнице Жору Акыбаева, который был вполне доволен оказанным ему приемом. Белые простыни и много еды – о чем еще можно было мечтать?
Ушаня у Жоры Акыбаева в больнице.
После холодного Иныльчека пржевальская жара казалась мне раем. Легкий прохладный иссыккульский бриз смягчал зной среди дня, а вечером город студили ветерки со снежных склонов Терскея. Купание в Иссык-Куле имело эффект целительный. Ссадины, беспокоившие меня неделями, сразу затянулись, а через пару дней и коросты все отпали.
Вскоре на молочной диете я совсем отошел и, как мы и договаривались с Володей Бирюковым, поехал на базу топографической экспедиции в Джергалан. Машин на территории не было - все были на объектах. В кухонной палатке тоже тишина. До утренней восьмичасовой связи было еще полчаса, и я устроился на скамье около вагончика, где стояла рация и жил экспедиционный радист Володя по прозвищу «Ерей».
Именно такой позывной был присвоен базовой рации экспедиции №224. Ежедневные крики в гарнитуру: «Я Ерей! Я Ерей! Как меня слышишь? Прием!» привели к тому, что по имени Володю уже никто не называл. В вагончике зазвенел будильник, через минуту открылась дверь и в проеме показалась сильно помятая физиономия Ерея. «Привет!» – ответил он хрипло на мое приветствие, и я понял, что вчерашний вечер был бурным. Вернувшись из туалета, Ерей сполоснул руки и лицо у алюминиевого рукомойника и затянулся папиросой. «Дик, Дик, иди сюда, тут еще немного Джонни осталось!»- крикнул он, ухмыльнувшись, и поправил босой ногой закопченный казан, накрытый деревянной крышкой. Я понял, что Джонни постигла трагическая судьба. Не дождалась она возвращения своих друзей с Хан-Тенгри. Учитывая голодную жизнь там наверху, я решил не сообщать по радио эту печальную весть.
Связь была плохой, но главное удалось понять и передать. Бирюков сказал, что все идет по плану, и последние группы возвращаются в базовый лагерь. Они уже начали переносить грузы на вертолетную площадку на середине ледника. Я сообщил, что наши попытки заполучить вертолет пока успехом не увенчались и вряд ли увенчаются, если не заказать санитарный рейс.
- Заказывай! - прокричал Володя – Я потом разберусь!.
- А кто больной?
- Пусть будет Дуйко!.
Иныльчекский автобус. Фото Н. Бархатова.
В тот же день через КСП района мы сделали заявку на эвакуацию с ледника Иныльчек больного Дуйко с воспалением легких. Несмотря на угрожающие формулировки состояния его здоровья, которые мы от раза к разу усиливали, вертолетчикам ставили более важные задачи, чем эвакуация больного альпиниста. Несколько дней мы с Ушаней мотались по иссыккульской долине вслед за ускользающим от нас вертолетом. Настигнув его, наконец, в районе поселка Ананьево мы получили от вертолетчиков твердое обещание, что завтра вертолет пойдет на Иныльчек . Они не обманули.
Через день ближе к вечеру на УАЗике местного КСП мы, ожидая возвращения ушедшего наверх вертолета, проехали через шлагбаум Пржевальского аэропорта вслед за уже знакомой машиной скорой помощи. Из приземлившегося вертолета вылезли человек десять в знакомых грязных пуховках. Кое-кто был в валенках. Попытки сдать в «скорую» Славу Дуйко с легким кашлем и помороженным пальцем успеха не имели. На вопрос водителя «скорой», обращенный к врачу, возвращавшемуся от вертолета: «Ну, кто тут больной?», врач мрачно ответил: «Тут нет больных, тут только дурные!» Как Володя Бирюков разобрался с этим санрейсом мне неизвестно. На базе немного выпили, но до праздника мероприятие не дотянуло. Всех сморил сон.
Следующим утром подъехали все остальные участники иныльчекской эпопеи, которые прошли ледник пешком, а потом добирались до Пржевальска на попутках с приключениями. От Чон Таша до переправы более 20 км они ехали на автокране грузившем мраморные валуны, принесённые ледником, а через бурный Иныльчек их перевёз бульдозерист. И всё это за «Большое спасибо». Было понятно, что санитарный вызов предполагает только один рейс вертолёта, поэтому Бирюков заранее отправил народ пешим ходом вниз по леднику, оставив ровно столько, сколько можно было взять одним рейсом, ну и груз, конечно. Петя Шипков и Гриня долго не верили в страшную весть о преждевременной кончине Джонни. Но, в конце концов, отменный ужин, устроенный Володей Бирюковым и радость возвращения, вытеснили печаль из их сердец и мы все вместе от души повеселились. Тогда и получился настоящий праздник. А ведь порадоваться было чему. Тригопункт на вершину поставили. Сделали несколько хороших восхождений и все остались целы. Для района Иныльчека это скорее исключение, чем правило.
«За Победу!» - кто-то крикнул тост, и все поняли, что речь идет не столько о свершённом этим летом, сколько о планах восхождения на пик Победы в будущем году, которые мы уже обсуждали…
Переправа через реку Иныльчек. Фото Н. Бархатова.
В празднике приняли участие все обитатели альпинистской базы, событие того стоило. Был даже посторонний субъект в очках, представившийся корреспондентом газеты «Правда». На следующий день в бане красноярцы весело рассказывали о застольной беседе с пытливым корреспондентом. Проходя многочисленные пограничные проверки, они свыклись с легендой о том, что они - рабочие топографической экспедиции. Доля правды в этой легенде, впрочем, была. Корреспондент, в итоге, получил эпическое повествование о восходителях, которые, рискуя жизнью, прошли через ветра и снега и установили-таки триангуляционный пункт на вершине Хан-Тенгри.
И, «Вы представляете?!, вновь измеренная высота Хан-Тенгри оказалась 7010 метров!». Попытка засечь наш тригопункт на Хан-Тенги была сделана в том же году. Уже после экспедиции, по словам Коли Щетникова, белорусы, выступая в качестве рабочих, занесли аппаратуру на пик Нансена, но увидеть в теодолит нашу треногу тогда не удалось. А вот слова Славы Александрова: «В 1981 году мы с Гриней и Пашей Садовниченко работали на леднике Семенова в бригаде Гены Вылегжанина. Гена наблюдал вашу визирку на Хане с трех разных вершин. После камеральной обработки результатов измерений он все равно получил высоту 6995 м».
Шутка красноярцев, однако, имела последствия. Говорили, что в газете «Правда» вскоре появилась заметка об отважных топографах, измеривших высоту пика Хан-Тенгри. Найти эту заметку в библиотеке мне не удалось. Можно было бы над этим посмеяться, но… Года через три, купив во Фрунзе карту Киргизии, я обнаружил на ней пик Хан-Тенгри, уже подросший до 7010 метров.
Вот она, сила «Правды»...
на Риск-е с 2008 ...
Что же Вы столько лет скрывали !
с Уважением и Добрыми пожеланиями !
- Николай
Действительно, надо было начать писать раньше!
Это же история, альпинизма, СССР, топографии....