Первый алтайский многодневный сверхмарафон (1989 г.) или "Марафон - это способ самоубийства". Продолжение.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ
В этот день надо было пробежать очередные 43 км. Нам предстояло двигаться вдоль Катуни, через сёла Манжерок, Усть-Муны, Барангол, Усть–Сема. От Усть-Семы тракт через мост уходил от Катуни, и мы должны были встретиться с ней только на 8-й день соревнований. На этом живописном участке много достопримечательностей. Перед селом Манжерок, воспетым Эдитой Пьехой, стоит памятник В.Я. Шишкову, поставленный в честь столетия со дня рождения писателя. В 1913-14-х годах под его руководством были произведены геодезические изыскания, по результатам которых впоследствии был проложен современный Чуйский тракт.


Чуйская торговая тропа известна с XV века. Во второй половине XVIII века бийские купцы возили по ней на лошадях и верблюдах товары на ярмарку в верховья Чуи (район Кош-Агача). В 1902 году на средства предпринимателей Бийска узкие участки тропы были расширены, она стала колёсной дорогой. Вложенные деньги быстро окупились возросшим товарооборотом. Ранее Чуйский тракт пролегал через Старо-Белокуриху, Алтайское, Камаринский перевал, Белое и Чергу. Современный маршрут проложен в 20-х годах ХХ века. За счёт расширения многих участков, ликвидации крутых поворотов дорога стала более безопасной, обеспечила продвижение большегрузных автомобилей.
Пробегая памятник В.Я. Шишкову, мы мысленно отдали долг памяти этому замечательному писателю и человеку. Каждый из нас, если и не был подробно знаком с творчеством Шишкова, то о его романе «Угрюм – река», слышал.
Для меня третий день, как оказалось впоследствии, стал одним из самых тяжёлых. Да и вообще, участвуя впоследствии во многих многодневках, как в Советском союзе, так и за рубежом, а также на примере выступлений моего близкого друга Андрея Дерксена, я сделал вывод, что в многодневных сверхмарафонах третий и четвёртые дни самые сложные, даже переломные. Особенно в горах.
По сумме результатов двух дней я неожиданно для себя стал лидером. Вторым шёл Миша Москвин, отставая на две с лишним минуты, затем Гена Бычков, проигрывая Мише 6 минут 20 секунд. Поэтому все 43 км этого этапа, Миша и Гена просто «душили» меня, стараясь убежать и отыграть потерянное время. Мне оставалось только терпеть и иногда пытаться их немного образумить, изображать, что я ещё не сломлен и готов принять их вызов. Где-то за два километра до финиша, мы как раз подбегали к мосту через Катунь в селе Усть-Сема, я хвастливо их предостерёг, что смогу на последнем километре развить скорость три минуты на километр. Я, конечно, бахвалился, но мне поверили или сделали вид, что поверили, и мы финишировали, обнявшись, триумвиратом. Это было красиво, но как только я остался один, у меня самопроизвольно потекли слёзы от боли. В тот момент казалось, что никогда в жизни я не был так измучен.
Этот день стал переломным для нескольких участников пробега. Пять человек сошли с дистанции. Прекратил соревнование Григорий Фрид. Сейчас, когда Гриши уже нет с нами, он умер от лейкоза в 2004 году, я с большим теплом вспоминаю его. Мы и познакомились благодаря пробегу. И в клуб «Восток» я пришёл через него. В процессе подготовки к супермарафону в газете «Молодёжь Алтая» было опубликовано интервью со мной, где я рассказывал о предстоящем соревновании. Гриша позвонил мне и стал одним из немногих членов клуба «Восток», кто согласился принять участие в сверхмарафоне. А вернее, он и Юра Осокин. С Юрой всё понятно, а вот то, что Гриша решился, было равносильно подвигу! По внешним данным он не походил на бегуна. Высокий, ширококостный, массивный, с тяжелым шлёпающим шагом, он был явно не предрасположен к марафонскому бегу. Не было опыта бега на такие дистанции даже в одном экземпляре, а тут надо было преодолеть более десяти подряд. Его фыркающее дыхание было слышно за несколько десятков метров. Это было его «фирменным» дыханием. По нему его узнавали и в тумане, и в темноте, и когда он был где-то за поворотом. На третьем этапе Гриша стёр все ноги в кровь. На них не было живого места. Я уговаривал его остаться с экспедицией и просто любоваться изумительной природой Горного Алтая, но он решил уехать в Барнаул. У меня есть фотография. Большая. Где-то сантиметров 40 на 30. Мы сфотографировались перед стартом четвертого дня и отъездом Гриши в Барнаул. Мы все оживлены, ведь скоро бежать. Что там впереди? А Гриша стоит. Очень печальный. В его глазах отрешение. Он уходил от нас, а мы оставались, и стыдился этого. Хотя чего было стыдиться? Видимо, он видел слабость в своём отказе продолжать участвовать в пробеге? Как я узнал впоследствии, приехав в Барнаул, Гриша говорил о многодневке как о каком-то ужасе. Он не понимал, как можно бежать так много и непрерывно в соревновательном режиме. Гриша знал Горный Алтай. Он по профессии был геолог и где только не бывал. Основные горы и перевалы были ещё впереди. А ноги, как и у Гриши, у многих были стёрты в кровь (то времени не было в продаже нормальных кроссовок, я, например, бежал в самодельных переделанных из шиповок кроссовках) и усталости, казалось, не было границ. Многие из членов КЛБ «Восток» укрепились в своём «правильном» решении об отказе участвовать в пробеге. Один из старейших марафонцев, у которого за плечами даже Одесская сотка, заявил, что никто впоследствии не сможет бегать, и иронично заметил: «Хотел бы я посмотреть на победителя». Ну а Гриша, мне кажется, никогда не простил себе той, как ему казалось слабости. Он постоянно доказывал себе, что он не «слабак», участвуя в многочисленных марафонах. Никогда больше не сходил. Даже коллекционировал марафоны. Так он самоутверждался. Не случайно он принял участие в двенадцатичасовом пробеге в манеже, где дорожка длиной всего 200 метров, и преодолел более 100 км. Только после этого забега он забыл свою «слабину». Впрочем, это только мои домыслы.
Гриша - мужественный человек. За несколько дней до его кончины мы с Сергеем Тимошенко посетили его в больнице. Он держался достойно. Стеснялся своей худобы, быстрой утомляемости, кровоподтёков на руках. Он прекрасно понимал, в какой ситуации он находится, что мы пришли прощаться с ним живым. У него не было заметно страха смерти. Была отрешенность, но в глазах не читалась слабости. Он уходил, а мы оставались…

Особая история в этот день приключилась с Александром Лущаевым, на тот момент студентом Алтайского государственного медицинского института. С Сашей мы познакомились благодаря общей любви к спортивному ориентированию и медицинскому образованию. (Я окончил АГМИ в 1979 году). Несмотря на разницу в возрасте мы быстро и надолго подружились. Саша спонсировал многодневный пробег 1994 года. Позднее мы вместе совершили полное экстрима и чудесных приключений путешествие на велосипедах по Горному Алтаю и Монголии. Даже на воздушном шаре полетали. А в 2005 году Саша уже без меня совершил восхождение на Белуху, высочайшую вершину Сибири. В июле 2014 года он тоже пробежал со мной и Михаилом Москвиным 100 км. скайраннинг посвященный столетию первовосхождения на Белуху братьями Борисом и Михаилом Троновыми, по маршруту: село Тюнгур – Аккемское озеро – перевал Кара-Тюрек – село Тюнгур. Но это было потом. А на третьем этапе ему пришлось туго.
Мы давно финишировали, а его всё не было. Приехала замыкающая марафон машина, и я поинтересовался, где же Саша. А Саша оказывается ещё на дистанции. Он шёл пешком по Усть-Семе по солнцепеку и категорически отказывался доехать в лагерь на машине. Он был в пути уже более шести часов. Опасаясь за его здоровье, я поехал за ним. Увидев меня, он как-то сразу понял, что противоречить нет смысла, и как только я открыл дверь машины, просто свалился в неё. Мы молча доехали до лагеря на речке Семе, где отпоили и накормили его. Он ничего не говорил, находился в каком-то состоянии самопогружения и замкнутости. Вечером мы организовали в селе Камлак отличную баню. Пошли все, за исключением Миши Москвина Он лежал в спальном мешке на траве и никакие уговоры не могли заставить его вылезти из этого мешка. У Миши упрямый «вятский характер» и уговаривать его бесполезно. Вечером провели собрание, проанализировали прошедший этап. Грустными были только Гриша Фрид - он собрался уезжать домой, и Саша Лущаев, он по-прежнему был молчалив и замкнут.
***
Долгий день,
Устали ноги,
В голове сумятица.
Предстоящие тревоги,
Вдалеке маячатся.

ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ

Было замечательное утро. Особенный, свойственный лишь Горному Алтаю воздух, напоенный свежестью, травами, лесом, шумом бегущей Семы. Туман от реки, постоянно меняющий виды на лес, горы и дорогу. Он то поднимался, то вновь опускался на нас, удивительно и непредсказуемо, словно рисуя картины или демонстрируя живые слайды. Утро началось с сюрпризов. Саша Лущаев, по словам рано встававшего повара, в пять часов утра на попутной машине вернулся на место, откуда я его снял с дистанции, и, приплюсовав к сегодняшнему этапу эти километры, отправился на маршрут. Я отнёсся к этому поступку Саши спокойно, зная его характер, что-то подобное ожидал. Мы построились на тракте, сфотографировались, попрощались с очень хмурым Гришей Фридом, который все же решил ехать в Барнаул, и стартовали как всегда, в восемь утра. После бани мне бежалось как-то весело. В ногах появилась лёгкость, сила и упругость. Я постарался не спешить на первых километрах. Первый перевал, перед селом Камлак преодолел в основной группе лидеров. На следующий перевал перед Чергой я забежал первым.
В селе Черга соединились старый Чуйский тракт, идущий от села Белое и новый, разведанный В.Я.Шишковым. Интересно, что Черга раньше была курортным, дачным местом. Это одно из старейших сёл Горного Алтая. Сюда ещё до революции приезжали «на дачи» из Томска, Бийска, Барнаула. Здесь развито земледелие, мараловодство. Толщина чернозема в этих местах не имеет аналогов во всём мире. Только здесь, на Алтае, культурнейший слой почвы достигает один метр семьдесят сантиметров! Вблизи Черги расположен уникальный заказник, где разводят редких животных и птиц. Гордостью заказника являются зубры. Можно сказать, что Черга, это сибирская Аскания Нова.
Но продолжу повествование о пробеге. Я постарался сосредоточиться на своих ощущениях, почувствовать свободу движений. Представил, что растворяюсь в изумительном воздухе и в чувстве радости, охватившем меня целиком. Казалось, что я могу бежать бесконечно, исчезло чувство тяжести в ногах присутствовавшее на предыдущих этапах. Я бежал так, как не бегал много лет. Я даже не заметил, как остался один, мне было интересно быть с самим собой, изгибающейся дорогой, невероятным ощущением свободы. Как во сне мелькнул рыжий парень с велосипедом, стоящий у дороги, и, как оказалось в будущем, ставший моим другом – Юра Чуликов. За Чергой обогнал медленно бегущего Лущаева. Подбодрил его, и - дальше. Когда я финишировал за селом Мыюта, то даже огорчился, что на сегодняшний день бег закончился. Отрыв от второго составил более пяти минут. Я был очень рад появлению во мне качественно нового ощущения бега. Главным его содержанием было то, что я не мучился!
Что-то подобное, я испытал в году 1979-м. После многодневных соревнований по ориентированию в Красноярском крае, где несколько дней мы ночевали в мокрых и холодных палатках, ежедневно участвуя в соревнованиях, я приехал в Барнаул. Соревнования были тяжелыми. Мы выиграли сложную эстафету у сильнейших команд Сибири и России. Нам противостояли члены сборной команды СССР, такие как Глушко, Оськин, и другие. На последнем десятикилометровом этапе мне пришлось выводить с четвертого места нашу команду в яростной борьбе с красноярцами. Мы победили, а после моего финиша всей командой искали и нашли в высокой траве потерянные в азарте борьбы мои очки. Так вот, в 1979 году Алексей Савиных предложил мне выступить в краевом двадцатикилометровом пробеге. Старт был 9 мая, всего через день после моего возвращения из Минусинска. Я жаловался на огромную усталость, опустошённость. На свою беду, я тогда увлекался биоритмологией. И как раз на день выступления приходились самые неблагоприятные дни, как в эмоциональной, так в интеллектуальной и физической сферах.
- Полный ноль! - говорил я Алексею о своём состоянии. В конце концов, он меня убедил, и я стартовал. На первых километрах было очень тяжело. Ноги свинцовые. Сказалось, что бегал последние дни по мягкому грунту, по лесам и по болотам. К тому же в тот далёкий год двадцатка проходила от площади Свободы по ул. Фомина. А она, как известно барнаульцам, весьма крутовата: более чем пятисотметровый лобовой подъём! Я бежал последним в группе из пяти человек и грустил. Рядом были Алексей Савиных, Михаил Москвин, Иван Грязнов, и Сергей Завьялов. Темп был хороший. 3.05 -3.10. на километр, в зависимости от рельефа местности. Я прикидывал, на что я могу рассчитывать в этом забеге. Ноги были тяжелые, я рифмовал про себя:
- Не будет конца улице Фомина – и ругал, что согласился бежать. Но тут произошло событие, которое изменило мое состояние в корне. Движение машин в то время не ограничивали, и один мотоциклист обогнал нашу лидирующую группу и поехал непосредственно перед нами. Выхлопы его мотоцикла просто начали нас душить. Мы начали кричать ему, чтобы двигал дальше, но он, видимо, не слышал нас из-за треска мотоцикла. Я, надо честно признаться, в молодости был вспыльчивый человек и, видя такую беспардонность, резко рванул к мотоциклисту, чтобы уже физически объяснить ему, что он «не прав». Мотоциклист, видимо, почувствовал мою агрессивность, прибавил скорость и уехал. Однако, в момент своего «рывка» вдруг почувствовал и осознал, что груз с моих ног слетел. Я был просто ошарашен этим ощущением лёгкости и силы в моих ногах. Стал быстро анализировать, как воспользоваться новым шансом. Решил, что наибольшие возможности на победу имеет Алексей Савиных. Он хорошо тренирован, свеж и психологически уверен в победе. Прекрасно знает, что я только что из болот, а другие не настолько готовы, чтобы соревноваться с ним. Тёмной лошадкой был Сергей Завьялов, но я тогда не придавал этому значения. Иван и Миша были для меня понятны. Иван тогда ещё не достиг тех результатов, которые он будет показывать через несколько лет, а с Мишей мы тренировались вместе, и я знал его плюсы и минусы. Таким образом, основным конкурентом был Савиных. Зная, что самым сильным оружием у Алексея является быстрый темп, я подумал, что надо не дать ему возможность проявить его основное оружие. Бежали мы в сторону пос. Южный. На повороте было неплохое время: 32.00 мин - 10 км. Учитывая плохую погоду (шел мелкий снег с дождём и дул ветер), а так же то, что пришлось взбегать на крутой подъём, время было даже хорошим. С поворота я решил резко увеличить темп, первым вошёл в поворот и стал нагнетать скорость.
Дыхание у моих конкурентов резко участилось, за чем я пристально следил. Метров через пятьсот я выпустил следовавшего за мной Мишу Москвина, попросив его поддержать темп. Отдышавшись во время сравнительно ровного темпа, через пару километров я снова предпринял аналогичный рывок. Все опять «задышали», но никто не отстал. Как я рассчитал, следующее ускорение в районе телецентра должен предпринять Алексей Савиных, так как расстояние уменьшается, остаётся мало времени, а финишная скорость у него хуже моей и Завьялова. Так и произошло. От телецентра стартовала «пятёрка» (5000 м.) для желающих бежать эту дистанцию и Алексей рванул за ними. Опять мы бежим по улице Фомина, только теперь круто вниз. Алексей вкладывал все силы, это было видно, он старался оторваться от меня и рядом бегущего Сергея Завьялова. Миша и Иван к этому моменту отстали от нас. Не скажу, что я «не упирался», но несколько сдерживал себя. В памяти была ситуация, случившаяся в юности, когда я бежал слишком быстро под гору, а затем, когда дорога пошла в гору, ноги просто перестали меня слушать. Что-то подобное описывал и Лассе Вирен о своем опыте бега в Новогоднем пробеге в Бразилии. Эти мысли меня сдерживали. А Алексей и Сергей всё уверенней и уверенней «уходили». Даже сопровождавший нас на велосипеде Владимир Иннокентьевич Киселёв (известнейший в Алтайском крае врач-психиатр, к сожалению, ныне покойный, с которым мы с Алексеем Савиных имели честь вместе работать) уехал от меня «как не перспективного победителя». Но у меня оставалась уверенность в благополучном исходе дела. Ближе к концу спуска, когда наметилась пологость, я максимально сократил отставание. А когда дорога перешла в незначительный подъём, я стал стремительно приближаться сначала к Сергею, а затем и к Алексею. Дорога шла под широким мостом. На мосту рёвом кричали болельщики, как мои, так и соперников. Особенно выделялся Олег Барутенко, тренер Сергея Завьялова. Он буквально свисал за ограждение и очень громко, что-то кричал ему.
Однако под мост я зашел третьим, а вышел первым. Я резко «переключил» частоту шагов и как-то сразу стал уходить от Савиныха. Завьялов продолжал бежать чуть сзади, он сумел приспособиться к моей частоте бега, но я чувствовал, что он бежит на пределе. Продолжая затяжной спурт, я не уменьшал скорость. У ВДНХ, перед выходом на прямую, когда до финиша оставалось метров пятьсот, опять сумел резко изменить ритм бега. Сразу между нами образовалась брешь, и я стал стремительно уходить. Финишировал первым. Отрыв составил 14 секунд (около 90 метров). Видимо Сергей Завьялов просто бросил бежать.
Я был счастлив и совсем не ощущал усталости. Был горд тем, что сумел выиграть соревнование в беге, будучи в плохом физическом состоянии. Как в шахматах, за счёт просчёта своих и чужих ходов. Я тогда понял, как бегают великие бегуны. Имея равные возможности, они «переигрывают» друг друга. Они не просто бегут, они – «играют в шахматы»! Это было для меня открытием!
* * *
Никак не утихнут
Осенние ветры.
Никак не остынут
Усталые нервы.
Прошедшие годы
Замерзли как лужи,
А в памяти слайды –
Гримасы и рожи.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Село Мыюта, где мы остановились, существует с 1847 года. Это первое село на Чуйском тракте, где в 1856 году открыта церковно-приходская школа, в которой стали учиться дети крещённых (православных) алтайцев и русских. Вот что писал В.Я. Шишков о Мыюте: «Село Муюта. Тут «Русь» помаленьку кончается и начинается царство инородной «орды»… Муюта большое селение, наполовину русское, наполовину теленгинское. Есть церковь, Почти все инородцы крещённые. Они очень религиозны».
В тридцатые годы в селе Мыюта находился ГУЛАГ. Сейчас в бывших бараках расположена ферма – коровники. Они хорошо видны с тракта. Чуйский тракт, в прямом смысле, построен на костях. Трупами умерших мостили дорогу. Когда впоследствии я много раз колесил в этом месте по тракту, мне всегда казалось, что дорога стонет и шевелится.
Наша стоянка была выше с. Мыюта у реки Сема. Вечером предыдущего дня мы, как обычно, изучили маршрут предстоящего этапа, а утром начали штурмовать его. Дорога всё время идёт в гору. У районного центра Шебалино некоторое выполаживание, затем под гору и снова вверх. Село Кумалыр, что по алтайски означает «прыжки по кочкам», и вот нашему зрению предстает Семинский перевал. У его подножия расположена деревня Топучая. Название говорит само за себя. Бежал я этот этап спокойно и уверенно. Через пару километров остался один и стал постепенно уходить от преследовавших меня Москвина и Бычкова. Финишировал за Топучей у подножья Семинского перевала с результатом 2 часа 50 мин. 20 секунд. Высота над уровнем моря – 1125 метров. Миша и Гена прибежали вместе через пять минут.
Интересно узнать, как Топучая выглядело во времена В.Я. Шишкова:
«Дорога к деревне Топучей после недавно стаявших снегов и дождей - ужасна. Местами сплошные топи Небольшая деревня Топучая торчит в расширившейся здесь долине речки Семы, вблизи её истоков. Дно долины болотистое. Высота над уровнем моря 1 верста с лишком. Деревня существует лет 30
- Чем же вы кормитесь?
- Мы ямщиками живы. Ямщика мимо нас прет, как саранчи…
- Откуда переселились сюда?
- А из разных мест, кто из Алтайского, кто из Смоленского, из Муюты, из Бийска.
- Что же вас тащило сюда?
- Да будто полагали, что приволья больше здесь…»
Мы решили свериться с ощущениями В.Я. Шишкова и прошлись по деревне. Впечатления совпадали. Время в этой деревне практически остановилось. Напросились в баню к местным жителям. Баня, как и во времена Шишкова, топилась по-чёрному. Мы, непривычные к такого вида баням, больше измазались и надышались сажей. Зато получили массу новых ощущений!
Ночевали на островке среди болотных кочек, но сон был хороший, несмотря на то, что утром нас ждал Семинский перевал.

* * *
Тучи. Ветер. Осколок неба.
Сарлык в тумане. Дорога лентой.
И шум машины,
Штурмующей небо…

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

«Дьал Менку» - «Вечная Грива» или «Седая грива», так издревле алтайцы называли Семинский перевал. Сколько про него сложено преданий, легенд, рассказов и песен!
Для шоферов всех мастей, начиная со дня существования Чуйского тракта как автомобильной дороги, он притча во-языцах.

Шорох бегущих шин.
Семинский, Семинский, Семинский.
Сколько погибших машин?
Семинский, Семинский, Семинский.
Покорял я тебя много раз,
Семинский, Семинский, Семинский.
Ненавижу тебя сейчас,
Семинский, Семинский, Семинский.

Приблизительно с таким настроением утром этого дня мы начали штурмовать почти девятикилометровый вертикальный подъём. Для нас всех Семинский перевал был «terra incognito». Уже впоследствии, когда мне волею судеб пришлось прожить на перевале более пяти лет, я много узнал о нём, его удивительной истории, богатейшем животном и растительном мире. Где ещё на свете на сравнительно малом участке произрастают более 2000 видов высших растений! Во всей Западносибирской низменности всего 800. Здесь сочетаются четыре вида тундр, тоже крайне редкое, если вообще где-либо встречающееся сочетание.
Но это было потом, а сейчас я усердно бежал в подъём. Старался не выходить вперёд, разумно решив, что бегать быстро надо в другой ситуации. С каждым километром лиственница и ель уступают место могучему кедру. К вершине он окончательно вытесняет их. Голубые ели Семинского перевала когда-то были привезены в Москву и посажены на Красной площади.
Чем выше, чем холоднее. На вершину перевала я вбежал вместе с Мишей Москвиным. Несмотря на усталость, мы были очарованы прекрасным видом, открывшимся с вершины. Голубые бесконечные дали, остроконечные вершины Теректинского хребта, белеющая двугорбая спина высочайшей вершины Семинского хребта – Сарлык (2507 м). Издали гора действительно напоминала своенравного яка (сарлыка), стада, которых пасутся на склонах этой величавой горы. Облака буквально задевали наши головы. Воздух здесь холодный и прозрачно-чистый. Ощущение, что пьёшь его, как воду, такой насыщенный свежестью и ароматами трав и кедра. Обратили мы внимание и на обелиск, поставленный здесь в 1957 году в честь двухсотлетия присоединения Горного Алтая к Российской империи. Справа, у подножия горы Туэкта, уютно расположилась спортивная база Госкомспорта СССР, где сборная команда Советского Союза по лыжным гонкам и биатлону готовились к Олимпийским играм 1980 года.
Дорога пошла вниз. Гена Бычков решился на рывок и ушёл от нас вперед. Я предложил Мише не горячиться и спокойно продолжать спуск. Гена убежал метров на сто. Когда дорога приняла несколько ровный рельеф, мы стали медленно приближаться, где-то к двадцать пятому километру дистанции догнали его и побежали дальше вместе. Под гору мы передвигались достаточно быстро, поэтому, как нам впоследствии объяснил Дима Горемыкин, он несколько опоздал с оборудованием финиша и не заметил, что мы пробежали его. С нашей стороны не заметить Диму было не мудрено, так как лагерь расположился ниже крутого спуска от дороги, на берегу бурлящей речки Туэкты. Мы пробежали несколько километров, пока нас не догнала «Волга» и перевезла обратно в лагерь.
Этот день знаменателен тем, что приехал мой ближайший друг Андрей Семитко. Он отважно на стареньком «Москвиче» вместе с женой Ларисой, маленьким сыном Пашей и племянницей Сашей приехали поддержать нас. С Ларой я и моя жена Татьяна учились на одном курсе мединститута. Поскольку они врачи, то их участие в пробеге имело большое значение. У нас накапливалась усталость, и новые свежие лица, «вести с большой земли» значительно улучшили наше настроение. Андрей обладает изумительным чувством юмора, просто детским оптимизмом, не унывает ни при каких обстоятельствах. Сезона два или три я провёл с Андреем на сборе папоротника в Прителецкой тайге, и мы хорошо понимали друг друга. К тому же мы внешне похожи: одинакового роста, носим очки, имеем залысины. Когда Андрей бегал по городу, его часто окликали мои знакомые, путая со мной. Алтайцы, на папоротнике, нас считали братьями. Мы не возражали.
На этой стоянке мы впервые устроили палаточную баню. Это, что-то незабываемое! Все были в полном восторге, особенно когда после жара в парилке мы бросались в ледяную горную воду. Спали – как убитые.

* * *
Что за наваждение –
Мне снится перевал,
Где снег весной не тает,
И холод все сковал.
Снегами запорошен
И кедр, и дом лесной,
Сарлык вдали белеет
Двугорбою спиной…

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

Этап этого дня был каким-то умиротворенным, спокойным. Мы продолжили спуск с Семинского перевала. Миновали пост ГАИ и развилку дорог.
Направо уходит дорога в Уймонскую долину и далее к Белухе, высочайшей вершине Сибири - 4508 метров. Кстати, здесь происходит слияние старого Чуйского тракта с новым. Во времена экспедиции В.Я. Шишкова трасса проходила от Топучей вверх на Семинский перевал, затем, на вершине уходила вправо и спускалась в долину реки Песчаной. Через небольшой скалистый перевал «Каменное седло», проходила берегом Теньгинского озера, село Теньгу, затем вдоль реки Урсул подходило к месту, которое ныне именуется «Нефтебазой». Здесь и происходит соединение «старого» и «нового».
Об этом участке Чуйского тракта, легенде о «морской корове» проживающей в Тенгинском озере, а также предполагаемой подземной реке, соединяющей озёра на расстоянии 50 км, подробно написано у Шишкова в путевых очерках «По Чуйскому тракту». Местность вдоль древней тропы у рек и речек изобилует архитектурными памятниками. Следы прошлых поколений встречаются на каждом шагу в виде курганов различных культур: Пазырыкской культуры ранних кочевников (скифов), периода древних тюрков. Огромное количество каменных «баб», наскальных рисунков. Известные на весь мир Шибинские курганы (семь курганов, включая «царский» у села Шибе хорошо видны с дороги). В археологии, даже выделен «Шибинский период» скифской культуры. Академики Грязнов, Киселев, Руденко в тридцатые и пятидесятые годы XX века вели в этих местах археологические раскопки, результаты которых перевернули мировое представление о народах населявших Алтай и Сибирь. Уникальна также «Каракольская галерея», или по-алтайски «Бичекту–кая» - «Скала с надписями», в устье реки Каракол, впадающей в Урсул. Как пишут специалисты - она отличается высоким и зрелым художественным исполнением рисунков. Это замечательный памятник древнетюркского изобразительного искусства на Алтае. Знаменитый Алтайский художник Г. И. Гуркин сделал в своё время целый альбом зарисовок с этой писаницы.
По этим местам проходило великое переселение народов. Интересно, что многие ученые считают Алтай прародиной некоторых европейских народов. В Финляндии даже вышла претенциозная книга: «Великая Финляндии от Алтая до Балтики».
Далее дорога идёт долиной Урсула. Эта река очень живописна, игрива, стремительна, с чистейшей кристально-изумрудной водой. Бежать вдоль нее было сплошным удовольствием. Казалось, что свежесть реки окутывает тебя, и ты сам свеж, силён и неподвержен усталости. Размышляя приблизительно, таким образом, я входил в состояние самопогружения, «убаюкивал» себя и совершенно не чувствовал «страданий». Я как бы «сужал сознание»: Глаза. Дорога. Река. Воздух. Меняющийся пейзаж. Не я бегу по дороге, а дорога бежит под меня. Я только переставляю ноги. Как в кино. Вот такой аутотренинг.
На финиш, за районным центром Онгудай, я прибежал первым. Вторым был Гена Бычков, проигравший мне 2 ми. 13 сек. Миша Москвин отстал значительно, он был третьим, уступив мне 14 мин. 30 сек. По сумме этапов Миша пропустил вперёд Геннадия Бычкова. Причиной такого положения стала боль в пояснице, ноге и по ходу седалищного нерва, возникшая километров за десять до финиша. Миша очень расстроился. Я, как мог, успокаивал его и после обеда и отдыха начал лечение. Сделал Мише хороший массаж, затем «прозвонил» его аппаратом «Леденёва – Усачёва». Наметили план преодоления следующего этапа с учётом Мишиного состояния.

Село Онгудай (в переводе с алтайского – «десять богов») основано в 1626 году, раскинулось вдоль шумного Урсула. Очень большой населённый пункт. Он стоит на половине пути от Бийска до Ташанты на высоте 860 метров над уровнем моря. Это географический центр Горного Алтая.
Шишков В.Я. писал: «Онгудай. Последний культурный до Кош–Агача посёлок. Здесь телеграф имеется, есть с живой душой люди, можно встретить относительный уют. Онгудай. Его российские переселенцы часто зовут «Возгудай» Онгудай село красивое, Уж осенью забрался я на гору и глянул на село. День ясный был. Под ногами желтый лист лежал, деревья оголялись Две церкви, старая и новая на пригорке красуются в зелёных рощах Онгудай село торговое. Зимой там ярмарка бывает, приезжают на ярмарку монголы на верблюдах за мукой…». Долина реки Урсул издревле служила местом стоянок первобытного человека, скифов и южных алтайцев. Окрестности Онгудая богаты историческими памятниками.
Наш лагерь был расположен по левому берегу Урсула, сразу за мостиком, напротив сворота на село Улита. Урсул здесь бурлив и резко бежит под гору, изобилуя массой порогов. Вскоре он сольётся с Катунью. Здесь отличная рыбалка. В реках Алтая водится хариус, таймень, ускуч. Рыбалка здесь настоящая охота. Требует специальных знаний, опыта, мастерства, чем отличаются местные жители.
Мы с Катунью встретимся только через два дня. Завтра нам предстояло преодолеть, пожалуй, самый живописный перевал Чуйского тракта, овеянный легендами – Чике-Таман.
На следующий день моя жена Татьяна, которая была врачом соревнований, уезжала в Барнаул, так как дети возвращались из пионерского лагеря. Дима Горемыкин предложил нам проехать на перевал Чике-Таман. Мы конечно согласились.
Перевал произвёл грандиозное впечатление. Серпантин - уходящий в небо, отвесные стены - страшно смотреть из машины. Дыхание замирает от ощущения полёта над землёй.
Продолжение следует...