Арча для фриков… Из неофициального...

Интересная вещь - боль... поначалу хочется сбежать от нее, вырваться, уйти, забыться, избавиться. Постепенно перестаешь трепыхаться, смиряешься. Затем все сильнее погружаешься в нее. И наконец, она становится частью тебя. Настолько, что начинает приносить удовольствие.
Не хотелось вообще думать об Арче, о Науке, каждое воспоминания о тех днях, о парнях, о вершинах, смотрящих безмолвно, о последних днях Дена, о словах, что говорились или не говорились - все это отдавалось болью. А сейчас, наоборот, хочется вспоминать, вспоминать и вспоминать. Каждое слово, каждый взгляд, каждый жест. И ветер, заметающие снег в лицо или того хуже - в штаны, когда идешь отлить. И ночные звезды, и луну над Короной. И то как Ден с Лехой заметали веником мусор на плакат с голыми бабами. А потом как настоящие питерские аристократы легли на нары и стали читать книжки. Ну да - книжки интеллектуальнее голых баб, книжку они никогда не станут использовать вместо совка.
И от каждого воспоминания пронзает боль, но теперь эта боль вызывает волну тепла…





С чего начать? Я давно не писала каких-то личных рассказов помимо репортажей, интервью и статьей в журналы. Видимо, когда что-то становится работой, то теряется искра. А может не искра, а желание таким образом самовыразиться, или же потребность излить из своей души то, чему становится в ней тесно.

Иногда, конечно, возникало желание написать что-то, что никак не связано с работой или обязательствами, но тут же появлялась мысль: «А зачем? Кому это нужно? Все это бессмысленное сотрясание воздуха пером». И порыв уходил, будто его сдувало ветром.

И вот сейчас без разницы: зачем, надо или нет, «смысленно» или бессмысленно… просто хочется…


В Арчу я не хотела ехать. С тех пор как соскочила с этой «героиновой Иглы» под названием «альпинизм», мне не интересно ехать в горы, чтобы сидеть внизу и смотреть как другие лазят. Гораздо интереснее стали новые проекты, как например, наш бомж-велотрип, или другие, связанные с моим старым миром и моей первой профессиональной специализацией – миром театра и искусства.

К тому же в последнее время мне не хочется уезжать надолго от близких – мамы и дочери. Кажется в таких поездках я теряю что-то важное – драгоценное время, которое могла бы провести с теми кто и есть самое ценное в жизни, с теми кто и есть настоящее, реальное, а не тот наркотик экстрима и удовольствия, создающий иллюзию наполненности, смысла и совершенства, и заставляющий чувствовать себя живым.

Поэтому все свои проекты я теперь строю так, чтобы была возможность поехать вместе с дочерью, а когда встает выбор: ехать с ней или без, то однозначно выберу не тот вариант, что «покруче», а тот - куда могу отправиться с ней.

Но иногда обстоятельства складываются так, что течение подхватывает и самым лучшим, и возможно верным решением, будет расслабиться и плыть.

Итак Арча…
Изначально не нравилось все, начиная с разваленных скрипящих самолетов нашей российской авиакомпании, где даже вино не наливают, чтобы можно было упиться и забыться и не думать о том, на какой помойке собрали все запчасти к этому самолету. И заканчивая аЦким количеством народа вокруг, что вызывало клаустрофобию.

Отдельно хочу сказать спасибо Саше Яковенко и Александру Пятницину, которые в меру сил старались создать для всех оптимальные условия.
Но это ИХ мир, в котором они чувствуют себя комфортно. А мне, как и Дену, приходится к нему приспосабливаться.

Именно массовый альпинизм в тех 90-х годах чуть не стал причиной, по которой я едва не бросила его, еще не начав им серьезно заниматься. Поначалу даже начала ходить соло, которое в те годы было запрещено, а пойманного нарушителя могли «раздеть», лишив всех «клеточек» заработанных с таким трудом, а еще и написать бумагу в секцию и профсоюз. В итоге, мне удалось смириться, принять правила игры, и ждать момента, когда можно будет начать ходить в двойке.

И на вопрос какой альпинизм я предпочитаю, то как и Ден, не задумываясь, даже если разбудят среди ночи, отвечу: «В двойке!» Ну максимум в тройке или четверке. Наверное, отчасти еще и поэтому из всего проекта ВЫСОТА именно Ден меня сильнее всех «зацепил». Фриков всегда тянет к другим фрикам.


Перед поездкой
Если бы знать тогда, что все так обернется, то в итоге поехала бы я или все же нашла бы десяток причин, чтобы остаться?

Собираю вещи. Долго не могу найти свой мешочек с обвязкой, жумарами, спусковухой, карабинами, самостраховками… Наконец, вспоминаю, что все это забыла в деревне. В конце лета я там красила верхнюю мансардную часть дома и завешивалась на фасад с веревок. Ладно… Как пресс-службе мне вряд ли придется куда-то лезть. Нахожу старую обвязку, достаю из коробки старую восьмерку… долго на нее смотрю и кидаю обратно. Отвыкла уже на восьмерках дюльферять. Возьму у кого-нибудь нормальное устройство.

Следом идут теплые вещи, затем кошки, пара буров… после раздумий один из них постигает участь восьмерки, и вместо него беру самовыкрут. Группы поддержки у прессы нет, так что один бур – для самостраховки, а самовыкрут – чтобы сдюльферять с любой жопы.

Достаю любимые гривелевские Монстры, укладываю на дно баула. Через некоторое время, походив по квартире, вынимаю обратно, долго смотрю и возвращаю на антресоль, а вместо них беру один Taa-k-oon, так, для поддержки штанов, вместо ледоруба. Зачем мне Монстры, когда полезть-то там на маршрут будет не с кем? Все, с кем возможно хотелось бы – будут участвовать в чемпионате.
Давно уже для меня прошел тот период, когда важна была сначала «клеточка», потом Гора, и высшим мастерством казалось пойти на эту гору не важно с каким напарником – с любым. Теперь уже не важно на какую гору, важно с КЕМ и важно то, что хочется сходить ИМЕННО С ЭТИМ ЧЕЛОВЕКОМ.

Поэтому первым приятным воспоминанием от Арчи остался Учитель. Это был настоящий день отдыха. Наконец-то можно было провести несколько часов в СВОЕМ мире, в своей цивилизации – только мы втроем и горы вокруг. И погода как раз под стать, все как я люблю, чтобы была не легкая «прогулка с мальчиками», а небольшое приключение с преодолением трудностей. Но жизнь удивительна тем, что каждый получает в итоге то, что хочет сам. Вот у Айгуль через несколько дней была как раз приятная прогулка в безветренную солнечную погоду, и это восхождение надеюсь оставило у нее приятные впечатления от первой в жизни единички.

Каждому свое…. И этим «мое» для меня потом стала «Наука»…

Только сейчас поняла насколько все символично происходило.Учитель для учителя, то есть восхождение на пик Учитель со своим бывшим учеником. А потом небольшие уроки жизни – наука на «Науке».


На Науке…

Когда в самом начале распределялись дни дежурства между судьями, то кто-то озвучил, что больше двух дней никто на Науке и Коронской не выдержит, и надо меняться каждые два дня. Я провела на Науке бессменно пять дней, не спускаясь вниз, и могла бы провести там все две недели чемпионата, если бы не другие задачи помимо судейских – отправка репортажей. На Науке было спокойнее и тише. Когда много людей, то создается сильный шум, из-за которого перестаешь слышать горы и самого себя, а так же других. Все смеются, галдят, общаются, но не слышат друг друга. Потому что слова… много слов – это лишний фоновый шум. Как на диктофонной записи: когда много шума, то не слышишь самого главного – сути и смысла общения. На Науке можно было услышать друг друга.

Итак, Наука….
Для тех, кто еще не понял. Наука – это название хижины. А то наш корректор, которому мы с Айгуль скидывали по почте тексты и фотки, чтобы она правила и выкладывала на РИСК и отправляла на другие ресурсы – на сайты ФАР, ЕАМА и пр. Так вот она вошла в ступор и, так как связь с нами односторонняя (только когда мы поднимались на склон на «точку связи»), то очень долго не знала как откорректировать и надо ли корректировать фразу: «Челябинск идет на науку через дырку в заборе». И что из этого надо с большой буквы, а что в кавычках. Так вот «Наука» – это хижина, а забор – ну вы сами, наверное, знаете что такое забор. Лазали же в детстве через дырки в заборе?



На «Науку» я ушла вместе с командой Москва-Самара, которые собирались на м-т Захарова, и когда мы туда поднялись, было солнечно. Да так солнечно, что можно было чуть ли не загорать среди зимы на высоте 3700 м. Народа было много, кто-то постоянно спускался с маршрутов, но все они к вечеру постепенно рассосались, то есть ушли вниз. Хотя хижина была все равно заполнена, Архангельск спал под нарами, и еще Урал-2 – в палатке за шхельдинским камнем.

И еще среди ночи спустилась группа… Поначалу не хотела писать. Но все же… Ведь желание написать этот рассказ вызвали именно философские размышления на тему… на тему «великого, доброго, вечного» и зачем мы ходим в горы и что мы в них находим. Какие люди нас там окружают и какие мы сами и что мы сами даем тем, кто нас окружает?

Поэтому буду писать просто маленькие зарисовки без конкретных действующих лиц, потому что на месте этих лиц могли быть десятки других окружающих нас лиц.

Все кругом говорят, что горы – это хорошо, что они делают нас чище, мудрее, лучше… Но учат ли они нас чему-то?

Одна из команд Фестиваля на 18-ти часовой связи спрашивала консультацию по спуску, так как не могла найти нужный кулуар. В 21 час они на связь не вышли. В 22 часа включаю рацию – по правилам связи, которые были неоднократно озвучены на собраниях: после двух пропущенных сеансов связи выходит спасотряд, если группа не вышла на связь в положенное время, то она может выйти на связь каждый последующий час и тогда сеанс связи не будет считаться пропущенным.
В 22 часа снова тишина. Команды Москва-Самара и Архангельск, которым завтра выходить на Захарова и Никифоренко, уже начинают между собой обсуждать в какой кулуар группа могла уйти и с каких сторон подыматься поисковым отрядам.

Спрашиваю базу по связи, что будем делать? Отвечают: ждем до утра.
В 23 часа снова включаю рацию и пытаюсь вызвать. Тишина.
Команды принимают решение – не выходить завтра на маршруты, а ждать.
– Какой смысл: мы полезем, а в 9 утра нам скажут дюльферять обратно.

В итоге, они меняют собранное снаряжение, чтобы вместо пятерки утром выйти на поисковые работы по тройкам. Ложимся спать.
Среди ночи просыпаюсь от шума за дверью хижины. «Слава богу – пришли»… И только собираюсь встать, чтобы открыть дверь, закрытую вечером на крючок, чтобы ветер не колотил ее по стенкам хижины, как в этот момент дверь буквально «сносят с петель» – выдергивают с такой силой, что крючок сам вылетает.
«М-м-м…?»
Затем будто рота солдат врывается в маленькую тесную хижину с громким топотом сапог, то бишь ботинок, и горланя во весь голос. А время почти 2 часа ночи. В хижине, за исключением меня, это все команды чемпионата, которые рано утром выходят таки на пятерки.

– … Э… это вы? – пытаюсь тихо спросить, чтобы не разбудить спящих с двух сторон парней.
Но меня не слышат, ведь я уже писала, что когда много шума, люди не слышат друг друга.

Учитывая, что парням, которые легли в 12 ночи и которым в 4 утра вставать, а потом двое суток (как потом оказалось – трое) работать на маршруте и ночевать на полке, то решаю оставить все вопросы до утра и пытаюсь заснуть. Заснуть не получается. Наши друзья начинают кипятить чай, варить еду и при этом на всю хижину обсуждать «как это было круто». В итоге, обе команды, ночевавшие в хижине, стартовали на маршруты 5Б Захарова и Никифоренко после бессонной ночи.

Утром в тоне шутки (но в каждой шутке доля шутки) спрашиваю:
– А как же: два пропущенных сеанса связи – выход спасотряда?
На что в ответ получаю наезд, суть которого сводилась к тому, что связь в 21.00 – это аварийное прослушивание, на которое вовсе не обязательно выходить.
Странно, по всем правилам связи, которые существовали еще с Советских времен, если группа в момент последней связи не спустилась на базу или не встала на ночевку, то ей назначается обязательная связь до тех пор, пока она не встанет на ночевку. А тут в 18 часов они были на вершине и искали спуск, толком не зная куда спускаться.
На попытки сказать, что ребята уже готовы были выйти на поиски, получаю ответ:
– Что с нами, двумя мастерами спорта, может случиться?

На этот вопрос вместо меня лучше всего ответили горы буквально через несколько дней, когда мастер спорта сорвался на маршруте Барбера.

И дело тут вовсе не в пропуске связи. Я тоже в последние годы частенько не выхожу на связь потому, что связь бывает оказывается, когда ты в «заднице» или неудобном месте и в этот момент не до рации, или потому, что бывает нет смысла выходить, так как связь дерьмовая и тебя не слышат, или потому, что ты бывает вообще в «жопе мира» находишься, где нет связи.

Суть не в связи, а в отношении… к другим…
В последние годы замечаю, что у альпинистов зачастую отсутствует внимание к «другим», оно тонет в азарте, в собственных переживаниях, собственных удовлетворениях, собственных целях и амбициях.
Я уже писала, что именно Ден Одинцов, асоциальный чувак, фрик, по сути изгой на сборе ВЫСОТА, который приходил в «судейское» жилище на Рацека и как кто-то сказал потом, «демонстративно развешивал свои носки и внутренники», за что на него там не раз наезжали, но именно он очень внимательно относился к другим, «слышал» их…



Или другая зарисовка из арчинской жизни…

– Мы планируем начать в 6 утра, когда начнем, скажем по рации, – сказал мне вечером Коля из команды Урал-2.
Тогда я не обратила внимания на эти слова. Но уже потом, утром, по рации…
6.15
«Наука Уралу-2»
«Наука на приеме»
«Подошли под берг»
«Да, я вас вижу»
«Мы скажем, когда начнем работать»

6.33
«Наука Уралу-2»
«На приеме»
«Начали работу на маршруте»

И так оба дня пока парни лезли маршрут. И хотя весь контрфорс я хорошо видела их в бинокль, только уже на гребне под вершиной они не просматривались, но они постоянно выходили, даже вне времени официальной связи, и сообщали где находятся, когда начали работать, когда встали на ночевку. И даже в 21.00 вышли, хотя в 18 часов, как и все команды остановили работу на маршруте.
Зная, что у них с собой нет ни спальников, ни палатки, только тент, и что они не планировали ночевать на стене, а думали вылезти за один день на гребень, то на 21-часовой связи я спросила нужна ли им ночью какая-то дополнительная связь? Ответили, что нет, что лучше поспят. Хотя как потом сказали, поспать за эти долгие ночные 14 часов так и не удалось. Жесть, конечно. Обычно, когда я попадала на такие «холодные» ночевки, мы старались двигаться и работать на маршруте как можно дольше. Потому что пока лезешь и как-то работаешь, то не так замерзаешь. А 14 часов!!! Поэтому я стояла ночью внизу на леднике, смотрела на фонарики, которые блуждают по полке и думала: какой запас прочности должен быть, чтобы просидеть зимой на маленькой полочке под тентом в одной пуховке 14 часов, когда на хижине ночью, лежащие рядом на нарах часы, показывали -10 градусов.

Этой ночью я осталась на «Науке» одна. Все ушли вниз. И только три команды окружали меня: на Семенова-Тяньшаньского Самара-Москва на маршруте Захарова и Архангельск – на Никифоренко; и еще на Короне на Смирнова, – Урал-2. Долго уже после девяти-часовой связи стояла на улице рядом с хижиной, смотрела на звезды и на фонарики на стенах.
Наверное, этот вечер был самым романтическим вечером в этой поездке, и одним из ярких воспоминаний, которые останутся.

Внутренне постоянно посмеивалась и шутила сама с собой: «Хотела уединения? Вот и осталась наедине с голыми бабами и крысами».



Через пару дней Ден сказал, что поймал всего лишь мышку, но мне кажется, что все же той ночью со мной была крыса, потому что грызла доски она очень громко. Либо это была очень активная и громкая мышка. Или может в этой наступившей одинокой тишине слышимость была повышенная. Казалось, я слышала ночью каждый шорох на улице, завывания ветра, стук входной двери, когда она хлопала на ветру, и даже, выходя на улицу, отдаленные разговоры парней на полках. А может мне казалось, что я их слышу. Может я слышала их внутренним слухом, которому не мешали посторонние шумы. Дверь, правда потом, когда поняла, что этой ночью никто уже не спустится и не поднимется, закрыла не только на крючок, но и привязала покрепче за гвоздь какой-то веревочкой. И впервые, с самого выезда из Питера в Ала-Арчу я наконец заснула спокойно в тишине, одиночестве и хорошо выспалась, хотя встала утром в 6 утра, чтобы засечь в бинокль, когда команды стартанут со своих полок.

Утром в 6 утра выхожу на тропинку, которую за эти дни прошла туда-обратно несколько десятков раз – тропинка под стену Семена-Тяньшаньского. В 8 утра все три команды начинают лезть, с разницей в плюс-минус 15-20 минут. Стою до 9-часовой связи, наблюдаю в бинокль по очереди за каждой командой. Небо очень красивое – малиновое. Значит погода скоро испортится. Надеюсь, они все успеют вылезти. Ветер сегодня сильный, иногда приходится опускать бинокль и прятать лицо в капюшон.



После связи возвращаюсь на хижину, чтобы позавтракать.
Вообще, когда уходила с Рацека, то сказала на кухне, что мне нужны продукты на 2-3 дня, так как судьи по 2 дня дежурили. А в итоге удалось растянуть их на пять дней. Потому что мой рацион, особенно в дни одиночества, был скромным. Утром – кусочек сыра с чаем, в обед съедала маленькую упаковку «Аксая» с арахисом и изюмом, вечером пара кусков сала с черными сухарями и чаем. Была гречка, но варить самой себе не хотелось. Сварила когда парни Москва-Самара спустились вниз. Один день, когда поднялись Денис с Лехой, тоже позавтракала «поплотнее», разделив с ними пачку мюсли, а они в ответ угостили меня белыми сухариками.
Вот сейчас дома ем совершенно не задумываясь, а там каждый сухарик был наполнен смыслом и жизнью.



А еще, когда завтракала одна утром, только в компании женщин на стенах, то смотрела на… нет, не на голую бабу, а на круасаны на тарелке перед ней. Очень хотелось выпить чашечку настоящего кофе с круассаном, или с какой-нибудь другой пироженкой. Но пироженок не было.



Так что перекусив по-спартански кусочком сыра, снова ухожу на свой «пост наблюдения». Поднимаюсь на плечо напротив контрфорсов Захарова и Никифоренко.

Красиво. Наконец-то вижу красоту Арчи. На вершине Учителя так дуло и заметало в лицо, что не было возможности взглянуть на окружающие горы. А сейчас вокруг окружает цирк, через небольшую «дырку в заборе» вдали за горами в дымке видны равнины Киргизии.





Сижу здесь до 15-часовой связи.




К 16-ти спускаюсь на хижину, там по-прежнему никого нет. Перекусываю орешками из пакетика и опять ухожу по своей тропинке…

Погода начинает быстро портиться, как я и предсказывала утром, глядя на небо. Урал-2 где-то уже на гребне, постоянно теряю их из вида в очередных каменных развалах. Архангельск вышел наверх бастиона. Уже четыре часа, а Самара-Москва только-только выходит наверх своего контрфорса. Успеют или не успеют сегодня до вершины? «Ну, давайте же, давайте, поднажмите». Каждый раз, поднимая бинокль к глазам, так и хочется их мысленно подтолкнуть вверх, чтобы быстрее шевелились. Архангельск уже прошел мимо них и движется по ледовому склону под вершинную башню. Вот, наконец, и Самара-Москва вышли к большой полке. И в этот момент горы начинает накрывать туман. В его клочьях вижу, что Архангельск уже под скалами. Переключаюсь на Урал-2, но их уже не видно.



Возвращаюсь на хижину, думаю, что в такую погоду уже никто не поднимется и я снова буду ночевать одна с телками и крысами… глядя на круассаны и глотая слюну…
Но нет… пришел Ленинград. И сразу атмосфера изменилась. Парни развели активную деятельность: сходили за льдом, подмели пол, используя вместо совка, валявшийся на полу лист календаря с тремя телками. Не засняла на фото-видео этот процесс, так как к тому времени было уже темно. Решила сниму, когда они будут еще раз подметать, но больше у них не просыпалось такого хозяйственного настроения.

Не поймите не правильно. Это всего лишь судейский протокол. Каждый нашел свое полезное применение девушкам


По связи узнаю, что Самара-Москва не успела дойти до вершины, решили не рисковать штрафными баллами и встали на ночевку.
Архангельск в 21 час сообщил, что находятся на спуске и попросили оставаться на связи пока не выйдут к началу спускового кулуара, поэтому рацию не выключаю. Где-то в 22 часа они сказали, что начали спуск по кулуару и попросили часа через два включить фонарик, чтобы в тумане не проскочить хижину.
Ден говорит, что можно подвесить фонарик к окошку, но я думаю о том, что парням утром рано вставать на маршрут, поэтому им лучше выспаться, и прошу посветить Уральцев, живущих в палатке, которые к тому времени спустились и начали готовить в предбаннике еду. Коля говорит, что если они лягут спать, то привяжут фонарик к палке и поставят рядом с палаткой.
Договариваюсь с Деном, что они распинают меня в 4 утра, чтобы включить рацию на прием, так как не знаю когда утром начнет работать Самара-Москва и чтобы не проспать с ними связь. Мой будильник на часах стоит на 6 утра и я боюсь его менять, т.к. плохо вижу на экране все эти мелкие символы звоночков, вдруг совсем отключу звонок.
Отваливаемся спать. Уральцы готовят в тамбуре. Потом тихонько почти не слышно заходят в хижину, спрашивая, можно ли они тут поедят. Засыпаем под их тихий разговор и легкое шуршание пуховок. Даже не слышно было когда они ушли. Ни топота ботинок, ни криков: «Как это было круто». Хотя реально у них было круто – 14 часов «холодной» ночевки, думаю впечатлений было… но об этом они рассказали уже утром.
Ночью спустился Архангельск. И тоже как-то не сильно запомнился их приход. Но утром они поблагодарили за фонарик.

За завтраком общаемся. Как обычно: о горах, о бабах на стене – о том, какая кому больше нравится, а какая нет.
– А мне нравится ванна, – говорит Маша, – хочу себе такую же.
Видимо, кто о чем больше думает: я думала о пироженках, а мужики, похоже, о бане и ванне.



Архангельск собирается спускаться вниз. На улице «жопа», наблюдать в бинокль все равно что наблюдать за ежиком в тумане. Поэтому большую часть времени туплю в хижине от связи до связи. Леха читает книжку, Денис, кажется, слушает музыку.
Принюхиваюсь….
– Ты чего? – Ден как обычно кажется замечает каждую мелочь.
– Мне кажется или там траву курят?
Парни тоже начинают принюхиваться.
– Нет, это трубочный табак.
Ден громко кричит парням поделятся ли они табачком…
Я выхожу наружу. Уральцы сидят на пороге и раскуривают трубку.



Бегу за камерой, уж больно трубка у них стильная и сама картинка стильная. Но они уже докурили.
– Там Ден хотел у вас стрельнуть покурить. Забьете еще разок?
Трубка снова забивается табаком, раскуривается и идет по рукам.



И уже включив камеру, понимаю, что Ден совсем не правильная модель для этой постановочной видеосъемки, так как в проекте ВЫСОТА за курение и выпивку – отчисление.



– Короче, если вы с Лехой останетесь в проекте, то это видео уйдет в архив как «хоум видео», – обещаю я, – а если нет, то вставлю в неофициальную версию ролика.
Ден, в ответ делает какой-то жест типа, говоря, что его это вообще не парит.



И вот мы сидим перед хижиной с уральцами, курим трубку, и неспешно говорим о том, о сем. Именно этот день, потом позже, вызывал самые болезненные воспоминания, а теперь именно он отдает внутри теплотой и ощущением гармонии.
И если я когда-нибудь снова окажусь в Арче, то больше всего хочу подняться на «Науку», провести там в тишине день-два… не знаю… И как сказал Лис Маленькому принцу о том, что колосья пшеницы отныне будут напоминать ему о Маленьком принце потому что его волосы напоминают спелую пшеницу. Так и мне Наука будет напоминать о Дене, о парнях, с которыми я провела там эти пять дней - урал, москва-самара, архангельск... и о тех счастливых днях.



И еще самолеты. Теперь, нажимая на ручку тележки, я вспоминаю Дена и в голове звучат его слова: «Нужно нажимать на ручку, чтобы тележка ехала». А еще… его вопрос:
– Ты боишься летать? – спросил он, когда мы обсуждали наш обратный перелет из Бишкека и я сказала, что надо будет заранее «напиться и забыться», так как на наших российских рейсах вино не наливают.
– Да, боюсь. Особенно нашими авиакомпаниями, – ответила я. – Боюсь потому, что ощущаю полную беспомощность. Сижу в самолете и как баран ничего не смогу предпринять в случае чего. Возможно, если бы я сама была за штурвалом, то может не боялась бы.
– Тогда надо научиться, – просто сказал Ден. – И летать….
Дальше они с Лехой начали обсуждать сколько стоит лицензия пилота и разные курсы и все такое…
Но… да, сказанная фраза была не просто фразой. Наверное, я бы действительно хотела научиться летать.


Непройденная Байчечекей…

Еще на спуске с Учителя, договорились с Димой Скотниковым, что сходим с ним куда-нибудь после того, как они пройдут маршрут на чемпионат.
– Какую-нибудь троечку, – говорю я.
– Нет, нафиг троечку, пошли «соплю» на Бачу, – отвечает Димон.
– Я давно не лазала по льду, тем более зимнему, – сомневаюсь.
– Все будет норм, – уверенно отвечает он.

Байчечекей. Мне нравится как звучит. Красиво. И потом, идя на «точку связи», смотрю на гору, на стекающий вниз узкий водопад, так называемая «сопля» или «сосулька» – четверка на Байчечекей, и думаю сначала: «Да, наверно, было бы классно пройти именно этот маршрут», так как чувствую, что это своего рода визитная карточка Ала-Арчи, визитка, которая служит способом представиться, показать себя, завязать знакомство. Потом думаю: «А вдруг это мой последний технический маршрут? Вдруг или уже больше не будет сил куда-то полезть, или того с кем хотелось бы полезть». И думаю, что это тоже был бы не плохой вариант, чтобы поставить точку в альпинизме. И даже если она окажется запятой, то тоже ничего…

Потом, когда шли на «Науку», парни показали начало маршрута и постепенно внутри начало появляться то самое возбуждение, которое заставляет ждать и дрожать от предвкушения, и растягивать момент этого предвкушения.

Возвращаемся с «Науки» на Рацека. Димон предлагает мне на Бачу пойти 13-го, а 12-го хочет успеть сходить еще какой-то маршрут с Костей.
– Нет, 13-го не вариант. Там забег на пик Учителя и мне надо быть на нем.
– Тогда давай завтра. (11-го)
Идем выпуститься. На завтра «сопля» занята. И та пятерка на 12-е тоже. А вот на 12-е «сопля» свободна. После короткого обсуждения оформляем самовыпуск в двойке на «соплю» на Байчечекей на 12 февраля. Я нахожу у кого-то Номики, хотя мне это не очень нравится, потому что привычнее свои Монстры.
– Возьми фифы.
– Ну уж нет. На фифах со стременами я точно не полезу.
Никогда не пользовалась этой техникой, даже в старые советские годы ходила с самодельными уральскими ударными фифами с грузами.
Но таких ни у кого нет. Поэтому Вадик дает свои Номики, которые с грузиками. Правда даже с грузиками они все равно легче, чем моя старая ударная фифа, которая осталась дома и Монстры. Мне привычнее тяжелый инструмент в руках. Но как-нибудь справимся. Тем более, что с Димоном я вообще не переживаю куда и как лезть.
Утром Костя с Димкой уходят вниз, чтобы спустить в Арчу лишнее барахло.
И буквально через полчаса после их ухода поступает информация про команду Ленинград.

Так что с Байчечекей и с Ала-Арчой мы так и не познакомились.
– Ничего, в следующий раз сходишь.
– Вряд ли будет следующий раз. После такого печального «рандеву» с Арчей, я не хочу сюда больше возвращаться, – сказала я тогда.

Но, когда-то я так же сказала, что никогда больше не поднимусь Эльбрус. А потом через 15 лет снова оказалась на его вершине.
Поэтому никогда не говори никогда.

И вот теперь я чувствую, что снова «сорвалась», снова хочется подсесть на эту Иглу, и снова чувствую ломку от того, что не удалось получить очередную «дозу», ширнуться из шприца с наклейкой «альпинизм».

Наверное, это снова пройдет. Надо только перетерпеть. И снова жизнь станет более многогранна и красочна, а не в белых и буро-серо-кирпичных красках склонов. В ней снова будет видно множество разных путей, дорог, увлечений, удовольствий.

И может быть даже полет в небо…


Поскрипитум

Я понимаю, что никого все эти философские размышления не заставят задуматься и в итоге это получится бессмысленное «сотрясание воздуха пером», но…

И еще. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то принял что либо на свой счет. О многих людях, с кем мы пересеклись сейчас в Арче и с кем еще думаю, не раз пересечемся в горах, я могу сказать теплые слова. Потому что о них остались теплые мысли. Каждое казалось бы незначительное слово, или сценка из быта, остались в памяти.

И спасибо Диме Грекову, который одним лишь словом умеет изменить ход настроения и душевного состояния.


И если говорить о героизме альпинизма, о котором зашла речь на Науке, то настоящий героизм был не на восхождениях в рамках чемпионата, Высоты, АМ, ТМ или в рамках чего-то там еще… А настоявший простой героизм без слов – это когда парни вышли на спасы… и еще героизм совершали каждый день девушки с кухни, которые в таких условиях готовили с раннего утра и до ночи для того, чтобы все могли совершать свои геройские поступки.
Потому что героизм – это когда не собственные амбиции удовлетворяешь, а когда делаешь что-то для других. Не важно «крутое» это что-то или простое бытовое…


Девчонки с Рацека – кухня (обе Наташи). Фото Айгуль Лотфуллина

Они же вместе с участницами сбора ВЫСОТА. Слева направо: Наташа, Лера Меркурева, Наташа и Вика Клименко. Фото Айгуль Лотфуллина




Фото Айгуль Лотфуллина

Прим. Я не рекламирую курение. Более того, резко негативно отношусь к курению и не переношу запах табака. Поэтому тот факт, что на сборе ВЫСОТА было запрещено официально курить, лично я считаю большим плюсом. Пусть курящие курят где-нибудь за пределами массовых сборов и не отравляют других табаком. Но при этом мне нравится когда курят трубку, нравится сидя в горах, глядя на окружающие вершины, вдыхать запах трубочного табака. Это такой же "вандеринг", как и чашечка кофе с видом из палатки на восходящее над горами солнце.