Глава из старой книги
Наверняка среди рисковчан есть читавшие эту книгу влюблённого в своё дело ботаника О.Е. Агаханянца. Его рассказы не только о растениях, но и о людях, с которыми ему приходилось встречаться, довольно интересны. Перечитав недавно её, я не мог удержаться от того чтобы не поделиться одним из них, который вызывает добрую улыбку...
Прошу строго не судить, что об экстриме почти ничего нет и повествование продолговато. На вкус и цвет, как говорится и происходило на Паимре...
"Всякий чертежник обладает известным мастерством, но не всякому свойствен художественный вкус. Картографический вкус. Хороший картограф — это маэстро. Это большая редкость. И ценится такой специалист очень высоко. Наверное, с картографическим вкусом надо родиться. Не уверен, что его можно приобрести тренировкой.
«САМОРОДОК» (отвлечение)
Самородок — крупные природные зерна или различной формы куски благородных металлов.
Большая Советская Энциклопедия
- Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, где здесь булошная?
В дальнем горном кишлаке, где и магазина-то не было, этот вопрос прозвучал нелепо, особенно это старомосковское «булошная». Мы с удивлением уставились на вопрошавшего. Это был долговязый мальчишка лет семнадцати, явно городского облика. Огромные грустные глаза и оттопыренные уши придавали ему одновременно глупый и трогательный вид.
- Товарищ с луны, — прокомментировал впечатление лаборант Коля.
- Вы знаете, я очень хочу есть, — грустно заметил мальчишка.
- Булочных здесь нет, столовых тоже, но с голоду умереть тебе на Памире не дадут, — сказал я — Пошли.
И мы завернули в ближайшую кибитку, я вручил хозяину пачку заварки, он расстелил дастархан, выложил традиционную лепешку, мы вытряхнули свой полевой припас. Мальчишка потянулся было за сухарем. Я остановил:
- Потерпи, дождись хозяина и чая, будь мужчиной.
Он отдернул руку, извинился, грустно вздохнул,
Видно, и правда был очень голоден. Расспросил его, кто он и откуда? Выяснилось, что зовут его Даниилом, он из Душанбе, куда родители весной только переехали из Москвы. Окончил десять классов, поступать никуда не захотел. Как он выразился, «не определил четкого интереса». Отец устроил его рабочим в экспедицию, но он опоздал на самолет. Потом не было летной погоды, а когда прилетел, ему сказали, что на его место уже кто-то принят, вручили деньги на обратный билет. Но он решил посмотреть Памир, заехал сюда на случайной попутке, деньги подошли к концу, и вот он встретил нас («так удачно», — добавил он).
Пока я просматривал его бумаги, подоспел чай.
- Когда ты последний раз ел?
- Вчера утром.
- Давай наваливайся.
- Благодарю вас.
Ел он быстро, но опрятно. Мы заканчивали в том тлеете маршруты, с часу на час ждали машину, и я решил увезти парня и пристроить куда-нибудь на (работу. У самого у меня в отряде вакансий не было.
Для Даниила нашлось место сезонного рабочего в смежном отряде, которым командовала серьезная Начальница. Первое время наши базовые лагеря стояли близко, мы часто навещали друг друга, а иногда и объединялись для совместных маршрутов. С тех пор как появился Даниил, ни Начальнице того отряда, ни мне скучать больше не приходилось.
Почему-то парня никто не звал ни Данилой, ни Даней, а только полностью — Даниилом, иногда даже Макаровичем. При убеждении, что наш сумасшедший мир прекрасен и создан специально для него, он не ждал от жизни ничего плохого. Да и не встречал, я думаю. Наверное, от этого и шло непонимание им опасности. Это было не смелостью, а скорее какой-то необстрелянностью в жизни, но он слыл храбрецом. Дважды тонул, сунувшись вброд в заведомо опасном месте. Один раз, увидев гюрзу, решил поймать ее, наступил ей на хвост, и потом весь отряд, вместо того чтобы ритмично работать, целую неделю носил ему передачи в больницу.
По-видимому, родители несколько перехлестнули в его воспитании. При любых ситуациях он сохранял учтивость. На фоне несколько вольных памирских нравов это выглядело иногда смешно, а иногда даже занудливо. Например, порежет руку, кровь хлещет, а он выводит фразу:
- Коля, вас не затруднит посмотреть, где у нас бинты? Не откажите в любезности, пожалуйста...— И так далее и тому подобное.
Коля называл его Графом, но только за глаза. Такой уж он был, этот Даниил. Он очень хотел повзрослеть и свою акварельную молодость считал чуть ли не пороком. Этот чудак не понимал тогда, что если молодость — недостаток, то он уменьшается с каждым днем. Стараясь казаться солидным, любил пускаться в рассуждения, в которых за версту чувствовалась литературная классика, правда далеко выходившая за рамки школьной программы.
По тем же классическим образцам проявлял он свою перманентную влюбленность в кого-нибудь. Казалось, он жил в постоянном ожидании, когда «дама» уронит платок, чтобы кинуться его поднимать. Но платков никто не ронял, а если обожаемые им Начальница и лаборантка давали ему поручение, он кидался выполнять его сломя голову, падал, расшибался и… блестяще проваливал любое дело. Однажды ему поручили доставить из Хорога в лагерь (это километров двадцать) оставленный там рюкзак. К всеобщему удивлению, рюкзак был доставлен за час. Начальница похвалила его за оперативность, но потом взялась за сердце: парень нанял и оплатил пятитонное грузовое такси, и доставка рюкзака обошлась отряду в порядочную сумму. Он не знал, что на Памире его подвезли бы и бесплатно.
Даниилу была свойственна какая-то обратная инерция. Когда надо было спешить, он еле двигался, а во время маршрута чуть ли не бежал. Он постоянно таскал мне растения, преимущественно всякую ерунду вроде сурепки, и спрашивал, не новый ли это вид. Коля при этом злился, но я думаю, что мальчишка просто хотел сделать мне приятное. Он вообще старался быть приятным и полезным всем без исключения Врожденный такт и отличное воспитание при душевной доброте придавали ему необыкновенное благородство. Во всяком случае его Начальница признавалась мне, что рядом с Даниилом она чувствует себя иногда ужасно невоспитанной.
К тому же парень знал французский. Его рюкзак был набит зарубежными детективами в ярких обложках, и он часто предлагал обожаемой своей Начальнице услуги переводчика. Но французский язык в отряде был не нужен, нужна была прозаическая работа, но именно она ему никак не давалась.
Что у него не было навыков полевой работы, понятно: неоткуда им было взяться. Но он был начисто лишен элементарной восприимчивости к приобретению таких навыков и простой житейской сообразительности.
Спальные мешки выгружал с машины в арык. Паяльную лампу раскачивал, повернув ее к стенке палатки, и однажды учинил пожар. Вскрытую банке сгущенного молока укладывал во вьючный ящик «лежа», а потом искренне удивлялся, что все вещи почему-то липкие. Ледоруб в его руках превращался в опасное оружие. Он размахивал им, как Дон-Кихот копьем, и в отряде многие ходили побитыми и перевязанными. И главное, что все это он делал с лучшими намерениями.
Сначала над ним посмеивались. Но постепенно Даниил превратился в настоящее бедствие. Начальница избавилась было от него, пристроив работать на метеостанцию, но через неделю он снова появился в лагере. Оказывается, он передавил все напочвенные термометры, и его выгнали. Тогда Начальница не пожалела времени (наши лагеря тогда стояли уже довольно далеко друг от друга), привезла его ко мне и сказала:
- Ты его сосватал, ты и работай с ним. А я не могу больше.
Хлопнула дверцей кабины и уехала. Даниил стоял передо мной и сиял готовностью к беззаветной службе. Весь он был в ссадинах и синяках, одежда изодрана, на рубахе расплывалось грязное масляное пятно. Он искренне радовался встрече, улыбался во весь рот.
- Слушай, а не хочется ли тебе домой? — спросил я тоскливо.
- Нет, что вы?! — удивился он. — В городе сейчас совершенно нечего делать, а здесь так много интересной работы!
Я с опаской покосился на него. Он ничуть не шутил. Из-за отсутствия рабочих вакансий пришлось оформлять его по договору чертежником с месячным испытательным сроком. Это была единственная возможность что-то платить ему. Конечно, я и не думал допускать его к чертежной работе.
Но однажды мы с Колей ушли в многодневный маршрут, поручив лаборантке разную камеральную работу, включая чертежную. Мы тогда стояли в ботаническом саду, и для такой работы условия были. Когда мы вернулись, и я спросил, где Даниил, лаборантка сказала, что он чертит карты. Я содрогнулся и кинулся в дом спасать планшеты. Даниил сидел, склонившись над чертежной доской...
Вычерченная им карта сияла тем картографическим шиком, какой дается далеко не всякому. Четкость и плавность линий, со вкусом подобранные и блестяще выполненные шрифты, изящная раскладка экспликации, точно отбитая и художественно выполненная рамка, а главное — безукоризненная чистота работы. Я опешил.
- Где ты учился чертить?
- Здравствуйте, — приподнялся он, — А у меня всегда по черчению пятерка была.
И я понял, что передо мной «самородок».
Через две недели бывшая его Начальница, увидев работу Даниила, стала сманивать его к себе. Когда я намекнул на некорректность ее поведения, она сказала
- Он нанес моему отряду такой ущерб, что я имею право на компенсацию.
Пожалуй, она была права. Но Даниил не согласился уходить из нашего отряда. Подозреваю, что не последнюю роль в этом решении сыграла очередная «прекрасная дама» в лице конопатенькой сезонной лаборантки.
В том году наш отчет и карта были оформлены лучше всех. Даниил пошел в гору. Его зачислили в штат института. Потом его забрал к себе САМ, который не мог нарадоваться такой удаче: парень не только чертил, но и прекрасно рисовал. Его использовали уже только’ для самой ответственной работы, предназначенной для изданий. Но однажды САМ неосмотрительно взял Даниила с собой в горы. Тот мигом утопил собранный гербарий и прожег в парадном, взятом для представительства пиджаке САМОГО огромную дыру. По-видимому, по этому поводу было выражено неудовольствие не в самом академическом стиле, и геологам удалось сманить Даниила к себе.
Чертежно-картографическая слава далеко превзошла его известность полевика-неудачника. Его холили и лелеяли. И кто знает, как бы сложилась карьера и жизнь Даниила, если бы не приспела ему пора в армию. Отслужив, он окончил университет, и я потерял его из виду. Слышал, что он преподает геодезию и картографию где-то в Африке... на французском языке."
И в заключение несколько слов об авторе, уже, к сожалению, ушедшего от нас, с последней страницы обложки этой же книги, изданной издательством "Мысль" в 1987 тоду.
Да и настроение поднимают, это точно!
Это был невероятный рассказчик, аудитория всегда или внимала, затаив дыхание, или умирала от ржачки. Жаль, на моей полке только одна книга, подписанная автором моим родителям - "За растениями по горам Средней Азии". Она больше геоботаническая, но я ее рекомендую всем, кто любит горы и хочет лучше знать и понимать их.
Спасибо, Виктор.
В это трудно поверить, но мы с собой в кавказскую шестьёрку взяли томик стихов Гумилева и книжку Феликса Квадригина "На байдарке". Очень скрасили время вынужденных днёвок!