Первый алтайский многодневный сверхмарафон (1989 г.) или "Марафон - это способ самоубийства". Окончание.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
Утром проводил Таню на автобус. Затем, как обычно, лёгкий завтрак и на старт.
Мы с Мишей Москвиным наметили план возвращения его на второе место. Поскольку он выглядел на предыдущем этапе не лучшим образом, все уже решили, что он не сможет отыграть у Гены Бычкова несколько минут. Моё лечение не прошло даром и утром Миша не испытывал вчерашних болей. Мы решили, что я отвлеку внимание Бычкова на себя, а он должен постараться уйти в отрыв. Надо было особенно хорошо «отработать» подъём Чике–Тамана, а под гору, как говориться, «и свинья рысак».


Стартовали не спеша. Чуйский тракт круто повернул на юг. Я несколько задержался и бежал не впереди, как обычно, а в середине группы. Миша наоборот выдвинулся вперёд. Я задал Гене Бычкову вопрос о стокилометровом пробеге в Юрмале, где он был вторым. Он с удовольствием начал рассказывать. Возле нас сконцентрировалась небольшая группа ребят, все с интересом слушали Гену. Так мы бежали неспешно почти до Хабаровки, где Миша воспользовался ситуацией и создал отрыв от нашей группы. От Хабаровки идёт плавный затяжной подъём. Миша увеличивал расстояние между нами. Издалека казалось, что он бежит на пределе. Когда же мы подбежали к пятнадцатому километру на пункт питания, Андрей Семитко, ответственный за этот пост, сказал, что Миша впереди почти на пятьсот метров. Я закончил «разговоры», попытался бежать своим темпом и по возможности догнать его. В Чике-Таман я вбежал достаточно быстро, спиралевидный подъём ввинчивался в небо, но, несмотря на крутизну, бежалось легко. Справа от нынешнего Чике–Тамана, хорошо видна узкая ленточка старого перевала. Я уже второй день вспоминал высказывания В.Я. Шишкова о Чике–Тамане, где описан как раз он, поэтому с интересом поглядывал в его сторону:
«Чике-Таман. Прежде всего, изречение, нацарапанное на придорожном столбе, на самой вершине перевала рукою отчаявшегося ямщика: «Ета не Чекетаман, а Чёрт–Атаман, сорок восемь грехов». В этом всё сказано, вылита вся желчь наругавшегося донельзя человека, замучившего себя и погубившего здесь, может быть не одну лошадь.
Чике–Таман огромный горный кряж, преградивший путь в долину Улегома, куда выходит тракт. Вы подъезжаете вплотную к горе, выходите из повозки и пешком поднимаетесь по бесконечным извилинам тракта, подобно пьяному мужику, выписывавшему мыслите по крутому склону горы, и, измучившись, благополучно достигаете вершины перевала. А лошади тем временем надрываются над вашим экипажем. Вы поднялись на сто шестьдесят сажен и на столько же должны спуститься. А горизонтальное расстояние между крайними точками подъёма и спуска всего одна верста. Все эти отдельные зигзаги тракта очень коротки и узки, радиусы закруглений малы, уклоны велики. Телега в закруглениях иногда не может повернуться: колёса висят над ничем не ограждённой пропастью. Ещё один неловкий шаг лошади, и она вместе с возом сорвётся вниз.
И вот тут начинается ад. В особенности весной, или во время дождей, когда дорога покрывается липкой грязью.
Ругань самая отъявленная, какую только может выдумать озверелый человеческий ум, грохочет в горах. Ямщики ревут дикими, сумасшедшими голосами, - глаза у них свирепые, руки разбойные – палками и камнями бьют лошадей, лошадиные тощие бока, как барабан пустой, отдаются на удары, лошадь еле дышит, у неё в глазах темно, она сердце надсадила, у неё ноги дрожат, бока от палок ноют, в глазах ужасная боль и мука.
- Но, холера! Но, падина! (…)
- Что ты делаешь! – кричу я – как ты можешь бить свою кормилицу?
- А она, черт, не видит, куда везёт.… Ишь напрокинула…
Но как может знать лошадь, куда ей идти, если заблудились при постройке сами строители. Проводят тракт не там, где нужно».
Как же хорошо, что наш пробег проходит не в начале двадцатого века, а уже после того, как Шишков наметил более лёгкий маршрут, да и асфальтовое покрытие лучше, чем грязь. Ширина дороги позволяет спокойно расходиться двум большегрузным машинам, КамАЗам, например, везущим бензин в Монголию. Году в 2002-м я пробежал «старый Чике–Таман». Дорога до сих пор пригодна для проезда не только лошадей, но и легковых машин. Саша Грибанов, с которым мы были в той поездке, спокойно проехал его на «Ниве».
Миновав вершину, я буквально «полетел» вниз. Мишу увидел далеко внизу на очередном витке теперь уже спиралевидного спуска. Бежал он значительно тише меня, слегка прихрамывая. Видимо, снова обострилась боль. Догнал я его после села Купчегень, километра за три до финиша. Мы побежали вместе. Миша предлагал мне убегать, но я не видел в этом смысла. Финишировали, взявшись за руки. У Гены Бычкова мы выиграли 12 минут! Миша восстановил свою вторую позицию, причём создал даже определённый запас времени. Теперь уже Гена выглядел деморализованным.
Место стоянки выбрали очень удачно, на берегу красивейшей речки – Большой Ильгумень. Это место раньше нас облюбовали древние люди, поскольку здесь хорошо видны следы оросительных каналов. На склоне ближайшей горы очень много дикой или одичавшей смородины, крыжовника. Огромное количество богородской травы, растет просто полянами. К вечеру мы опять соорудили палаточную баню, которая вызвала всеобщий восторг. Привязали верёвку к дереву и, выскочив из бани, хватались за неё и прыгали в ледяную воду. Визги и покряхтывания были слышны далеко за пределами лагеря. Дима Горемыкин и Евгений Ястребов на прилежащем к дороге огромном камне сделали надпись о нашем сверхмарафоне.
В последствии, я часто ездил по Чуйскому тракту в сторону Монголии и всегда обращал внимание на этот камень и надпись. Она видна до сих пор и по прошествии 25 лет со дня пробега. Щемящая грусть охватывала моё сердце.
* * *
Я печаль свою никак не вырежу
Из груди своей больной.
Словно рак клещами вытащил
Моё сердце, мою боль.
Вроде всё уже изведано,
Всё случалось и не раз.
Что же в жизни мне осталось,
Что встревожит сердца глаз?

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ

Утром этого дня мы стартовали с моста через Большой Ильгумень. На этот раз мы с Мишей Москвиным не мудрствовали лукаво, а просто побежали вместе. Никто за нами не увязался, и мы постепенно уходили и уходили от остальных ребят. Этап был длиною 44 км. Было жарко, и мы не спешили. Это был один из самых красивых участков сверхмарафона. Мы снова выбежали в долину Катуни. Сначала перед нами открылась небольшая равнина слева, где даже с дороги было видно, что долина хорошо и давно обжита. Небольшой сад, следы оросительных каналов, группа каменных баб, «оградки» захоронений. Справа высились крутые горы. В этих местах отличная охота на марала, горных козлов, медведя.
А вот и Катунь. Мы её ещё не видим, но уже хорошо слышим шум стремительно бегущей воды. Вскоре мы бежим прямо над ней, ведь нас придвинули к ней бомы. Дорога буквально прорублена сквозь скалы, и глядеть на беснующуюся Катунь порой страшно, того и гляди, закружится голова. Бомы тянутся почти десять километров до села Малый Яломан по названию одноименной реки. Но нам ещё далеко до Малого Яломана, после живописного поворота мы пробегаем по мосту через Большой Яломан. Здесь видны остатки древнего городища, что напоминает нам о людях живших столетия и даже тысячелетия назад. Неподалеку от бома Кор-Кечу («гибельная переправа» на алтайском языке) раньше была паромная переправа (построена в 1903 году) на правый берег Катуни. Следы для укреплений в виде отверстий хорошо видны и сейчас. Из исторических источников известно, что в древние времена тут была канатная переправа. Где-то здесь, переправляясь на правый берег Катуни, чуть не утонул В.Я. Шишков во время своей экспедиции. Кор-Кечу один из самых интересных бомов Чуйского тракта. Здесь можно увидеть песочные пирамиды. Скала и песчаные утёсы нависают прямо над головой. Катунь делает огромный зигзаг, образуя живописнейшую заводь. Открывается вид на правый берег Катуни, который Юрий Осокин назвал «лунный пейзаж». Вид действительно великолепный: зелёно-изумрудная Катунь образует огромные омуты, вода то уходит на большую глубину, то с силой вбрасывается на поверхность. Голубое-голубое небо окаймляет скалистые горы. Просто нереальное небо. А горы необычные, разнотональные и разноцветные. Остроконечные вершины кажутся какими-то искусственными, как в фильмах Уолта Диснея.
Впоследствии мне несколько лет снился сон, где мы с Мишей бежим вместе именно на этом отрезке сверхмарафона – вдоль бомов.
Малый Яломан - чудесная деревенька. Живут здесь одни алтайцы. Знаменита она тем, что тут разбит самый высокогорный плодоносящий сад Сибири. Яблоки, груши, сливы обильно плодоносят в этом райском месте. Здесь особый микроклимат, а обилие солнечных дней превышает район Сочи. Позднее, во время очередного путешествия, я познакомлюсь с директором этого сада Борисом. Интересно, что его жена происходит из другого «сеока» (рода, «кости»), и, несмотря на то, что она много лет живёт в Малом Яломане, местные жители так и не приняли её. Враждебны. Борис с женой много лет ухаживают за садом, организуют его охрану, что крайне трудно среди вороватого и агрессивного населения, особенно когда оно в подпитии. Борис жаловался как-то после очередного столкновения: «Хоть пистолет покупай». Хотя какой пистолет если у всех ружья и винтовки.
Эти места богаты археологическими памятниками. Их сотни. В пещере на реке Малый Яломан найдены кости шерстистого носорога, осла, лошади, бизона, красного волка, барса, пещерной гиены, относящиеся к ледниковому периоду (200 тыс. лет назад). Красный волк и снежный барс и сейчас встречаются в Горном Алтае. Здесь и на правом берегу Катуни жили скифы, гунны, древние тюрки. Об этом свидетельствуют множество курганов и могил этих эпох, каменные бабы, наскальные рисунки.
За Малым Яломаном поворот на равнину. Огромные валуны – остатки ледниковой морены. Меня во время бега по этому участку и особенно впоследствии, при езде на автомобиле, не покидало ощущение воздушности: «Едешь - словно по небу летишь».
Мост через Катунь. Справа ещё один. Старый. Его построили в 1936 году по проекту инженера Цаплина. Это первый в мире двухкабельный висячий мост. Сейчас это памятник архитектуры мостостроения.
Иня Большое село. В тридцатые годы здесь была большая Ининская автобаза, школа механизаторов и шофёров. Профессия тракториста и шофёра была в то время самой популярной на Алтае. В районе Ини также много архитектурных памятников, курганов. Могил. Древние оросительные каналы даже реставрированы в Советское время.
За Инёй мы несколько отдалились от Катуни, затем снова подошли к ней. Справа висячий мост через Катунь. Дорога к селу Инегень и далее по тропе к Тюнгуру и Белухе. Этот маршрут нас будет ждать до 1994 года, когда двенадцать членов КЛБ «Восток» и примкнувшие к нам новосибирец и заринец совершим пробег от Семинского перевала через Иню – Инегень – Тюнгур – Терехтинский хребет – Куладу – Каракол и обратно на Семинский перевал. Тогда за семь дней мы преодолели 370 километров как по Чуйскому тракту, так и по откровенному бездорожью - конским и козьим тропам. Это был один из самых сложных пробегов организованных нами за все годы.
Но это впереди, а пока мы с Мишей, не ведая о будущих проблемах, отмеряли километр за километром. Спуск - и снова Катунь расплёскивает свои брызги буквально нам на ноги. Подъём вверх, красивый и весьма крутой. С вершины эго перевала замечательный вид: Катунь уходит вправо, узкая дорожка вьётся вдоль неё. Кажется, что Катунь спешит к Белухе, хотя наоборот, она от неё убегает. Открывается достаточно большая долина. Слева, белой бурливой лентой в Катунь впадает знаменитая Чуя, дающая название Чуйскому тракту. В каком-то смысле здесь, а не в Бийске, начинается Чуйский тракт. Поднявшись на гору «Верблюжья Шейка» (Тее–Моин), сложенную из белого мрамора, дорога уходит в ущелье Чуи. Для Алтайцев слияние рек, также как вершины гор, перевалов – святые места. Места жительства горных духов. Хотя мы и не язычники, невольный трепет, восторг и почтение к этим местам мы ощущали всеми фибрами души.
Финишировали мы с Мишей вместе у нашего лагеря, на берегу Чуи. Гена Бычков проиграл нам 10 минут.
Чуя, в отличие от Катуни – белого цвета, от примесей, которые она несёт в себе. Она мельче Катуни, но свирепа неимоверно. Пороги, теснины, шум, рёв и грохот несёт в себе грозная Чуя. Самые сложные сплавы по рекам проходят на Алтае именно на Чуе. Это знаменитые «Чуя – ралли» и «Можой – ралли». Под шумную песню Чуи мы убаюкались довольно быстро в этот вечер усталые, но не теряющие оптимизма.

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

На этом этапе сошел казахский бегун Болат Абдурахманов. Он слишком «стремительно» пробежал через Чикет–Аман. Началось воспаление надкостницы голеней. Естественно, сказался последующий этап (44 км). Воспаление и боль стали невыносимыми. Болат не смог продолжать бег. Болат - интересный человек. Он очень дружелюбный и весёлый. В марафонский бег он пришёл своим путём. Длительное время занимался боксом. Мастер спорта СССР. Но поджали годы, а душа просит новизны. Вот и решил заняться бегом, но не оздоровительным, а марафонским! Он не только бегал, но и организовывал сам пробеги, в том числе и популярный в своё время Павлодарский марафон.
Этап этого дня был чрезвычайно интересным и интриговал нас со вчерашнего дня.
Нас ждал Белый Бом! Мы стартовали на высоте 750 метров над уровнем моря, а должны были финишировать на уровне 1200 метров. Теперь тракт идёт вдоль Чуи, и хотя долина этой реки достаточно широка, по-прежнему дорога то и дело подходит к бомам, и мы бежим рядом с бушующей Чуей. Вот, наконец и грозный Белый Бом!
Белый Бом стоит особняком и ярко выделяется на Чуйском тракте. Называется он Белым (Ак-бом) по цвету великолепного мрамора, из которого он состоит. В дореволюционное время это было самое трудное и опасное место Чуйского тракта. Встретившиеся здесь вьючные лошади не в состоянии были разминуться. Когда наладилось автомобильное сообщение, пассажиры выходили из автобусов и пешком проходили наиболее опасные места. Теперь же в громадной глыбе белого мрамора вырублена широкая магистральная лента шоссе. И путешественник не всегда обратит внимание на узкую, полузаросшую, круто извивающуюся по карнизу отвесно спускающихся в Чую скал полосу старого шоссе. Теперь Белый Бом перестал быть местом страшных катастроф.
А для нас он открылся только с положительной стороны. И хотя мы видели много памятников погибшим шофёрам, настроение восторженности не оставляло нас. Огромная белая стена, вдоль которой застыли, как у кремлёвской стены часовые, голубые могучие ели. Затяжной подъём, а на вершине перевала хорошо видна старая дорога. Поражало, как можно было по ней совершать длительные путешествия не только на машинах, но и на лошадях или верблюдах, такая она узкая. Места очень живописные и разнообразные.
То гора тебя прижмёт и вот-вот бросит в бурливую пасть Чуи, то откроются замечательные поляны, усеянные цветами. Разнообразит пейзаж одиноко стоящая каменная баба, как страж оставленных могил. Часто встречаются небольшие, вскрытые археологами или гробокопателями древние курганы. К юго-востоку от села Белый Бом, по левому берегу Чуи, находиться могильник Белый Бом, состоящий из 62 курганов и каменных оградок. Он датирован II веком до нашей эры.
Очень разнообразен растительный мир: сосны, ели, пихта, лиственница, перемежаются с различными видами кустарников и редко встречающейся берёзой. На полянках вдоль Чуи часто можно встретить легендарный эдельвейс. Особенно крупные экземпляры в районе Белого Бома.
Естественно, во время бега было не только лирическое настроение. Хочешь не хочешь, а в гору бежать всегда тяжело, и мы бежали. Я немного оторвался и опередил Мишу Москвина на финише. Выиграл секунд тридцать. Геннадий Бычков прибежал ещё через 6 минут. Дождавшись у речки Ярбалык всех стартовавших в тот день, мы уехали ночевать в рабочий посёлок Акташ: к месту предполагаемого финиша сверхмарафона. Утром завтрашнего дня планировали вернуться к реке на автобусе и стартовать на последний этап.

Беленький цветочек
Северного места
От любви к Алтаю
Раскрывается.
Из алтайского эпоса


ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ

«…Моя первая любовь к высокогорьям алтайских белков вспыхнула неожиданно и сильно. Любовь эта не несла в дальнейшем разочарования, а дарила меня всё новыми впечатлениями. Не берусь описывать ощущение, возникающее при виде необычайной прозрачности голубой или изумрудной воды горных озёр, сияющего блеска синего льда. Мне хотелось бы только сказать, что вид снеговых гор вызывал во мне обострённое понимание красоты природы. Эти почти музыкальные переходы света, теней и цветов сообщали миру блаженство гармонии…». Это отрывок из рассказа Ивана Ефремова «Озеро Горных Духов». Такое пронзительное признание охватывает практически каждого путешественника по Горному Алтаю. Мы не были исключением.
Акташ - известный и очень важный для Алтая горняцкий посёлок. Посёлок образовался в связи открытием здесь ртутного рудника, где практически открытым способом добывается стратегически важное сырьё. Это было одно из самых крупных, если не крупнейшее месторождение в СССР. Иван Ефремов, известный советский писатель-фантаст, автор очень нравившейся мне в молодые годы книги «Лезвие бритвы», написал свой чудесный рассказ «Озеро Горных Духов» по мотивам открытия именно этого месторождения. Неслучайна и близость к поселку загадочного Мертвого озера, очень напоминающего описанное И. Ефремовым.
Наш лагерь разместился у речки, за небольшой вертолётной площадкой. В день приезда мы посетили Акташский пограничный отряд. Пообщались с офицерами и солдатами. Посетили баню, кажется, даже с бассейном, но может быть, я запамятовал, и это было в другой раз? Посёлок большой. Преимущественно русское население. Много магазинов, хорошая большая столовая. Как я уже сказал, много военнослужащих. Несколько двухэтажных панельных домов. Вдоль села шумно бежит речка Чибит, которая вырывается из узкого ущелья, где расположен ртутный рудник и идёт дорога к «Красным воротам», Мёртвому озеру и далее в районный центр Улаган.
В 1991 году я организую сверхмарафон и в эту сторону. Это будет очень сложный и захватывающий пробег. А по составу участников - самый представительный марафон. Достаточно сказать, что бежали Валера Христинок из Киева, чемпион кубка Европы в суточном беге; Леонид Крупский из Екатеринбурга, будущий рекордсмен мира в беге на 12 часов в закрытом помещении; Виктор Добрянский из Жмеринки, победитель крупного сверхмарафона в США, и другие. Здесь пробежал свою первую многодневку и выиграл её наш Андрей Дерксен, победитель в будущем многих русских и зарубежных сверхмарафонов. Об этом пробеге алтайским телевидением снят хороший документальный фильм, который часто напоминает мне «как молоды мы были».
Вечером мы, как обычно, посидели у костра, побалагурили и легли спать с хорошим настроением, ведь завтра финиш. Однако, как у шоферов после дальней дороги:
- Приближаясь к дому – не расслабляйся!
Ночью неожиданно раздался шум. Многие ребята выскочили из палатки. На большом КамАЗе, к нам пожаловали пьяные «аборигены» - местная шпана. Специально ли они приехали «проведать» нас или с пьяного угара ехали искать место поживописней для продолжения веселья? Начали выяснять отношения. Видя нашу готовность к самообороне, «аборигены» ретировались.
Спать дальше я не мог. Был возбуждён и, опасаясь за безопасность лагеря, просидел у костра всю ночь вместе с Виктором Черепахой, одним из представителей молодежного центра Октябрьского района г. Барнаула, также помогавшего проводить пробег. Мы всю ночь проговорили. Было странное ощущение. Я как бы «проснулся». Видимо, перенесенный стресс изменил что-то во мне, я вышел из своеобразного «транса», в котором прибывал со дня начала пробега. Всё это время я находился в постоянном напряжении, сосредоточившись на преодолении дистанции. Участвовал в организационных вопросах, много общался со спортсменами, организаторской группой, местными комсомольцами. Жил, как «заведённый». Бегу, говорю, ем, сплю, снова бегу… Между делом созерцаю природу. Размышляю. Вспоминаю различного рода детали дня.
И так по кругу. Ночная перепалка «разбудила» меня. Я вышел из состояния полного самопогружения и мобилизации. Оглядывался по сторонам, немного недоумевая:
- А что я тут делаю?
Ночь в горах – это нечто. Звёздами усыпано небо. Млечный путь -
действительно млечный. Окружающая темнота напрягает и в тоже время
завораживает. Она живая. Смотрит на тебя, как на голого, понимая твои страхи, тревоги и сомнения. Чувствуешь себя маленьким и слабым, а совсем не хозяином природы, как это бывает днём, в светлое время суток. На фоне мироздания ты меньше муравья или песчинки. И это ощущаешь нутром своим. В голове прозвучало ироническое сравнение:

Ползёт муравей,
Летит букашка,
А это я -
Богумил Сашка.

Под утро я подремал около часа. Встал разбитым. Погода испортилась. Моросил мелкий дождь. Было прохладно. На автобусе мы спустились к месту финиша предыдущего этапа и стартовали. Андрей Семитко, врач соревнований, решил преодолеть этот этап. Бежали вместе. Километров через пять резкая кинжальная боль пронзила левую ногу, я чуть не закричал. Боль не отступала. Бежать было очень трудно. Начал хромать. Гена Бычков как-то сразу оценил обстановку и резво стал убегать от меня. Миша Москвин поначалу не хотел меня бросать, но я дал ему совет бежать за Геной.
Как резко изменилось моё восприятие окружающего. Розово-романтическое настроение куда-то испарилось, боль и страдание заполнили меня целиком. У меня был отрыв в полчаса от Миши Москвина, от Гены Бычкова - час, а сейчас на каких-то 30 километрах, я мог «спустить» всё, накопленное за десять дней бега! Пришлось мобилизовать себя буквально в каждой нервной клеточке. «Скрип моих зубов раздавался по окрестностям».
Дорога шла всё время вверх и вверх. Миновали село Чибит, основанное русскими миссионерами в далёкие 80-е годы XIX века. Значит, до финиша остаётся пять километров. Высота над уровнем моря - 1444 метра. Тракт идёт по древнему руслу Чуи.
Андрей Семитко, как мог, поддерживал меня, но я бежал и никого и ничего не видел кроме мокрого асфальта. Гора казалась бесконечной. На финиш я еле добрался. Хотя мне казалось, что бежал я медленнее, чем, если бы шёл, проиграл Мише около 5 минут, а Гене 12 минут. Мне удалось сохранить лидерство. Но какой ценой! Мне помогли переодеться, я свалился на заднее сидение автобуса и лежал без движения несколько часов в забытьи - до времени официального награждения и закрытия соревнований.

Нас очень хорошо встретили «комсомольцы» Улаганского района. Группа бегунов, уже без меня, валявшегося в автобусе, совершила представительский забег к мемориалу Советских воинов. На центральной площади Акташа состоялось закрытие соревнований. Спортсмены услышали много теплых слов от представителей Улаганского района и местной администрации. Было много подарков. Мне подарили каску и шахтерский фонарь, а также, к всеобщему удивлению, живого барана.
После торжественной части мы отправились в лагерь. Болат Адурахманов заколол барана, и на заключительный ужин у нас был бешбармак из баранины. Вот такой жертвенный баран на прощание получился. Мы задобрили Горных духов.

ЭПИЛОГ

Ничего случайного в мире нет. Кажется невинной встреча, немудреной книжка, забавным случай, но… «Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовётся…».
Сейчас я не могу представить себе, как бы сложилась моя жизнь, не проведи мы этого марафона. А ведь мне совершенно случайно попалась заметка Геннадия Швеца о тринадцати марафонах по Сахаре. Во время пробега и после него я познакомился с прекрасными и интересными людьми. Всех трудно перечислить. Я лучше узнал себя, свои возможности, о которых даже и не догадывался в обычных условиях. Следующие пробеги, в которых я участвовал, были безусловным продолжением первого. Памир – Сахалин - Французские Альпы - Монголия. Снова, и снова Горный Алтай – в 1991, 1994, 1996 годах. Для меня это один пробег. На самом деле я «финишировал» в 1996 году, проведя последний марафон многодневный совместно с Сергеем Краснобаевым, моим французским другом. Мне всегда хотелось провести настоящий международный пробег, для настоящих ценителей сверхмарафонского бега, коих я видел в ассоциации «Марафон и приключение» (Франция). И мы провели его. Забеги, которые я проводил или в которых участвовал в последующие годы (100 км, 80 км, 85 км, 12 часов, 24 часа) – дети первого многодневного алтайского сверхмарафона 1989 года. Цепочка, которая началась в 1989 году, отозвалась во мне таким эхом, что перевернула, мою, казалось, уже устоявшуюся жизнь. Да и не только мою. Если поговорить с участниками сверхмарафонов, которые я проводил, практически для всех это незабываемые события в жизни. Для кого-то сразу, для кого-то позднее пришло осознание «величия» содеянного. Величия в своих собственных глазах. Осознание своего личного мужества, самоуважения, рождённого в процессе преодоления неимоверной усталости, внешних и внутренних невзгод. Возвращение к себе «истинному», не приукрашенному лоском цивилизованного, чисто внешнего самовосприятия. Хорошо быть героем на людях, но трудно один на один с самим собой. Я лучше стал понимать себя. Знать свою настоящую цену. И ничто в жизни не сможет поколебать мою веру в себя. Ведь я – марафонец! А марафон - это особая философия и мировоззрение.

«МАРАФОН – ЭТО СПОСОБ САМОУБИЙСТВА"?

Люди по разным мотивам приходят к нам в Клуб Любителей бега. Одни поначалу хотят бегать для здоровья, затем, по мере его улучшения, начинают участвовать в соревнованиях. Другие сразу движимы амбициозными желаниями самореализации через ветеранский спорт. Кто-то в молодости не реализовал себя и теперь навёрстывает упущенное. Кто-то продолжает бегать, плавно переходя от увлечения молодости к продолжению выступлений в ветеранском спорте.
Многих привлекает просто общение с близкими по духу людьми, или просто – общение. Человек «общественное животное», а «на миру и смерть красна». Вместе легче бегать помногу километры, жизнь принимает организованный характер. Есть чувство сопричастности. Кто-то уходит, через бег от вредных привычек, находя в клубе новые ценности – спортивные и духовные.
Есть бегуны-философы. Их мало, их часто просто не понимают сами бегуны. Они любят бег и относятся к нему как к «хрустальному сосуду». Для них бег – жизненная необходимость, смысл жизни, метод самопознания, модель жизненных взаимоотношений. Инструмент проверки себя на протяжении всей жизни: кем был, кем стал, кем будешь. Это – путешествие в себе и во времени. Ведь путешествие – это не только физический путь, а путь души. Людям понять бегающих «от инфаркта», для здоровья, короткие или средние дистанции, значительно проще. Понять же марафонца труднее, а иногда и невозможно даже близким родственникам. «Зачем вам это надо? Мотивы? Кто о чём думает во время марафона?» Вопросы и простые и сложные. Как посмотреть. Каждый определяет свой интерес по-своему.
Занимаясь бегом 40 лет, а марафонским и сверхмарафонским бегом почти 30 лет, я, естественно, не раз задавался вопросом, зачем я это делаю. У меня взрослые дети, уже стал дедушкой, а я всё бегаю. Причём были перерывы до восьми лет, и не раз, но начинал снова. И не просто бегал для здоровья, а обязательно для участия в соревнованиях, подвергая себя опасности. В 1990 году, когда бежал по Памирскому тракту на высоте более 4000 метров над уровнем моря, терял сознание, чем казалось, подтвердил высказывания жителей Горного Бадахшана, что все мы смертники, раз решились бежать на такой высоте. После таких случаев вольно или невольно пытаешься понять, что движет тобой: излишняя гордыня, глупость, жажда новых ощущений или что-то другое.

Когда однажды Абебе Бикилу, двукратного олимпийского чемпиона в марафоне, пробежавшего в Риме и Токио босиком всю дистанцию, спросили, что есть для него марафон, он ответил:
- «Марафон – это способ самоубийства».
Такое странное определение долго меня озадачивало и не давало покоя. Каждый раз, участвуя в соревнованиях по марафону, я думал об этом.
Постепенно формировалось мировоззрение, объясняющее это высказывание великого марафонца. Состояние неимоверной усталости, переживаемое марафонцем во время бега, особенно в заключительной его части, сродни умиранию. Здесь уместно вспомнить об известном высказывании: «Каждый умирает в одиночку». Оставаясь один на один со страданием, человек понимает, что внешние факторы не имеют значения. Социальная значимость, внешняя оценка, позы, достижения, деньги, связи и многое другое - не актуальны. Мы часто живём по инерции, всё более и более погружаясь в суету городов. Чем больше мы имеем вещей, привычек, стереотипов - «мусорный ящик разных мыслей в голове», тем дальше мы уходим от себя:

Растворяемся мы в вещах,
В суете, болтовне, веселье…

На шоссе ты, как в бане, совершенно голый. Только ты гол не для окружающих, а для самого себя. Человек возвращается к самому себе – истинному. Ты один, и рядом «смерть». Перед самим собой не надо лицемерить, лгать, изображать из себя кого–либо. Ты смотришь на себя как в зеркало:
Вот – ты. Вот – страдание. Как ты его переносишь, такой ты и есть. Словно окунаешься в детство и видишь жизнь в разрезе, во всём «длиннике»: каким был, что хотел, что интересовало, что ты любил и к чему пришёл. Выявляются ложные цели, никчемность суеты, душевная мелкость. Жизненные приоритеты и смысл твоего существования становятся ярче и понятнее.
После марафона ты как бы рождаешься заново. Подобное состояние человек испытывает также после тяжелого заболевания или сложной критической ситуации.
Однажды я заблудился в горах Алтая. Это было в районе Телецкого озера, в верховьях реки Лебедь. Сутки лил дождь. Черневая тайга, верховые болота, огромные поваленные деревья, трава по пояс. Начало июня - в горах холодно. Я оказался один в силу ряда обстоятельств. Без пищи, спичек, ножа, компаса. Когда утром прекратился дождь, рассеялись облака и туман, выглянуло солнце, понял что ухожу на 180градусов не в ту сторону. Километров пятьдесят шел ориентируясь по солнцу в сторону таёжного посёлка Каяшкан. Случайно набрёл на лесников, которые и помогли выбраться. Пока я бродил, было много разных ощущений, но самым ярким то, что ты один - хоть закричись. Ты один и никто тебе не поможет. Можешь рассчитывать только на себя. Обостряются все инстинкты. Удивительное состояние. Идёшь много километров, и никого нет. Живя среди людей, мы не можем это состояние понять. Всегда кто-то рядом. Окружающие и наш родной телевизор создаёт ощущение защищённости, уверенности в себе, осмысленности существования. Мы, по сути, никогда не остаёмся одни - сами с собой.
Бегая марафон - я самоутверждаюсь. Не показушно, а только для себя.
- Значит я еще могу, не сдался!
Я нахожу ответы, на многие вопросы этой жизни, расставляю приоритеты, по степени их действительной, не ложной, значимости.
Вопрос – как я это делаю?
Мне интересно оставаться наедине самим с собой. Хотя эти слова для многих моих друзей по бегу, наверное, странны. Вокруг меня всегда много сподвижников, я с удовольствием и чаще бегаю в группе. Но, тем не менее, когда я занялся марафоном и, особенно, сверхмарафоном, мне очень нравилось бегать долго и одному, особенно рано утром. Я выбегал летом в пять часов утра и часа три–четыре бегал по лесу, наслаждаясь одиночеством и единением с природой. Кому-то покажется это странным и скучным, но только при поверхностном взгляде. Есть такое выражение – «медитация на бегу». Сосредоточение или рассредоточение внимания в процессе бега активизирует более радостное эмоциональное восприятие мира. Когда я бегу, казалось бы, один - я никогда не остаюсь один. С меня слетает шелуха надуманных проблем, тревог и сомнений, навязчивых тревожных мыслей. Актуальными становятся настоящие проблемы и переживания. Да и как я могу остаться один? Когда я бежал свой первый сверхмарафон по Горному Алтаю в 1989 году, то со мной рядом «бежали» Шукшин, Шишков, Ефремов, и другие. Я старался смотреть на места, которые пробегал их глазами, «слушал» их рассказы о прошлом и сличал с настоящим. Тысячи скифов «смотрели» на меня из своих могил, а я старался «увидеть» их, представить лица, внешний вид, ухмылки, ненависть или любопытство:
- «Зачем ты пришёл и кто ты?».
- « Не иди по следам древних, но ищи то, что искали они» - как бы говорили они славами буддийского проповедника и поэта Кобо-дайси.
Так как же мне будет не интересно в одиночестве! Можно путешествовать в пространстве и времени по книгам, представлять прошлое настоящее и будущее глазами людей разных поколений. Одно дело, когда историки коверкают «историческую правду», а другое увидеть прошлое глазами очевидца. Мне очень интересно читать дневники или мемуары из далекого прошлого. Это чудо услышать реальный голос, звучавший иногда тысячелетия назад.
Но не менее интересным может быть - путешествие в себе.
Живя, мы постоянно меняемся, попадаем в различные ситуации, страдаем и плачем, смеёмся и радуемся жизни. Нас охватывает непонятный страх и смятение. Мы честолюбивы и амбициозны. Мы слабы и беспомощны. Мы разные. Причём в одном и том же человеке сочетается порою несколько людей. Человек многогранен, и в различных ситуациях, один и тот же человек, может себя вести совершенно по-другому. Почему мы такие? Если рассматривать жизненные ситуации как «испытательные», то легче жить. Жизнь – это испытание. В целом – вся жизнь педагогический процесс. Наблюдать за собой и стараться понять себя, не менее интересное занятие, чем подглядывать в замочную скважину за другими. Первым это понял Зигмунд Фрейд и его ученики. Что движет тобой, твоими мыслями чувствами? Так ли всё на поверхности?
Попробуем взглянуть на марафон «другими глазами».
Абебе Бикила - выходец из знойной Африки. Жителям многих африканских племен свойственно совершенно другое мировоззрение, отличное от жителей «цивилизованных» стран. В основе его лежит архаичное мифологическое мышление (К.Г. Юнг). Данный тип мышления характерен для многих народов Азии, Африки, так называемых «туземных» или племенных народов. Карл Густов Юнг и его ученики предположили, что каждое человеческое существо изначально имеет чувство целостности – могущественное и завершенное ощущение Самости. Из Самости, охватывающей всю психику, возникает индивидуальное самосознание (эго), формируясь по мере роста личности. В античной истории и в обрядах современных первобытных племён содержится богатый материал о мифах и ритуалах посвящения (инициации), проходя через которые, юноши и девушки разлучаются с родителями и становятся членами клана или племени. В родоплеменном обществе становление личности предполагает обязательное прохождение ритуала инициации, или посвящения. Юноши и девушки переживают символическую смерть и возрождение. Этот переход сопровождается телесными и духовными испытаниями, призванными ввести человека в пограничное, почти предсмертное, состояние. Индивидуальность испытуемого временно распадается, сливаясь с коллективным бессознательным общества. Затем происходит новое «рождение» человека, но уже в ином статусе – не ребенка, существа природного, но взрослого человека социального. Дети превращались во взрослых, полноправных членов общества. В наше время описан у некоторых африканских народностей ритуал, когда мальчик становиться взрослым лишь, после того как целый месяц проживёт в лесу в полном одиночестве. В основе любого ритуала, встречается ли он в племенных общинах или в более сложных сообществах, неизменно лежит обряд смерти и возрождения, являющийся для новообращенного «обрядом перехода» от одной стадии жизни к другой.
Воздействие посвящения, конечно же, не ограничивается лишь психологией юности. На протяжении всей жизни человека каждая новая фаза развития сопровождается повторением изначального конфликта между притязаниями Самости и эго. Обычно этот конфликт выражается наиболее сильно в переходном периоде от ранней зрелости к средним годам (в нашем обществе это между 35 и 40 годами). А переход от средних лет к старости вновь создаёт необходимость в утверждении различия между эго и психикой в целом. Эти критические периоды требуют большего осмысления и духовных усилий, чем в юности. Как врачу мне часто приходилось сталкиваться с проблемами кризисных состояний в переходных ситуациях среднего и пожилого возраста. Часто страх смерти парализует психику людей. Беспомощность и ужас в глазах. Попытки купить здоровье и жизнь за любые деньги. Этих людей жалко и не жалко. Жалко как представителей человечества. А не жалко, когда видишь животный страх в глазах, который уничтожает всякое человеческое достоинство. Люди не готовы к смерти. Но это другая тема.
Из известных моделей инициации, например, у молодых людей наиболее распространённой является модель сурового испытания на силу или выносливость. В обряде посвящения призывают отказаться от амбиций и всех желаний и покориться суровому испытанию. Новообращённый должен желать участвовать в испытании, не надеясь на успех – фактически быть готовым к смерти. И хотя видимая сторона испытания может быть мягкой (длительный пост, лишение зуба, нанесение татуировки) или мучительной (боль от обрезания, надрезания и других увечий), цель всегда одна: вызвать символическое переживание смерти, из которого может возникнуть символическое переживание нового рождения.
Выше описанным, мне кажется, объясняется высказывание Абебе Бикилы, его странная фраза:
- Марафон – это способ самоубийства. По крайней мере, для меня.
- Марафон – это обряд инициации. Марафон – это бесконечный поиск себя в себе.
Так же, как и сама жизнь для кого-то страшна и мучительна, марафон - непредсказуем и ужасен для дилетанта. Понятен и дружелюбен - для открытого и понимающего его или хотя бы старающегося понять.
Пробегая марафон - «ты как - бы рождаешься заново».