Просто Хан-Тенгри

Приключения начались в пещере на перемычке. Пещеру вырыли суровые сибирские парни - Андрей Ковалев и Сергей Суровегин. Они вообще-то ждали Катю Иванову, а пока не дождались, с нездоровым энтузиазмом ровняли ледник Иныльчек и обустраивали близлежащие горы. Пещерами, в том числе. Мы дружили. Еще я дружил с испанцами – Карлосом и Розой, которых привез сюда и за которых чувствовал себя ответственным. Мы с испанцами на акклиматизационном выходе не нашли сибирскую пещеру, несмотря на невнятные объяснения авторов и вырыли свою – плохую и маленькую, в которой оставили часть своих вещей для восхождения.

Решающий выход спустя несколько дней, сразу не задался тем, что мы не нашли нашу вторую - плохую и маленькую пещеру, но зато нашли первую – хорошую и большую. В ней было просторно и холодно, благодаря стараниям сибирских парней и отсутствию теплой одежды, оставшейся во второй пещере. Я-то, как нормальный советский альпинист, был в порядке: от кальсон и до пуховки - все на мне и спальник со мной, а вот испанцы подмерзали. Все их гортексовые куртки и штаны оказались погребены под свежевыпавшим снегом. Мои потери – ледоруб «Лхоцзе», о котором я мечтал всю жизнь последние три года и вера в человечество, ибо было подозрение, что вещи украли. Правда, мы не нашли даже пустую пещеру, но хитрые воры могли ее зарыть для сокрытия улик. Нашли пакетик спитого чая, но это была неважная замена курткам и ледорубу.

Я был на Хане первый раз, испанцы тем более. Решили так: сегодня как-нибудь ночуем, а завтра я им отдаю все, что есть на мне, и они идут на вершину, а я сижу в пещере и жду их сверху, а Андрея, Сергея и приехавшую, наконец, Катьку снизу. Потом меняемся – испанцы ждут, а мы идем на гору.
Первая часть получилась неплохо – до утра дожили все. Утром Карлос с Розой ушли в моих вещах на гору, а я, в одном белье, закутался в единственный спальник и провел один из лучших дней на высоте. После обеда снизу подошли русские друзья, а вечером спустились довольные и усталые испанские. Карлос от счастья даже ослеп (это мы так поняли его испанское бормотание), но Роза пояснила, что он забыл очки и ослеп от глупости, что впрочем, совсем недалеко от счастья. А дальше – «друзья моих друзей – мои друзья» - сибирская троица великодушно согласились спустить слепого Карлоса до лагеря, а мне позволили идти на гору, за что я им безмерно благодарен.

Сходил в пещеру к гидам международного лагеря узнать планы. Планы были простые: народу - тьма; на Хан по классике идти можно в любую погоду; спи спокойно, дорогой товарищ - утром мы тебя разбудим.

Никто меня не разбудил, потому что я не смог уснуть: Карлос всю ночь жаловался, что не видит солнца, а мы ничем не могли ему помочь. Поскольку я все равно не спал, решил выходить затемно, т.к. иду медленно и все равно, меня должны нагнать толпы восходителей. На улице был легкий ужас, но две предыдущие недели я рассказывал всему, что шевелится, какой я великий альпинист и поворачивать из-за непогоды было не совсем удобно… К тому же, гиды сказали, что по этому маршруту можно идти в любую погоду. Это же всего лишь Хан по классике.

Долго меня никто не обгонял, потом еще дольше никто не обгонял, а потом вообще никто не обогнал. Было одиноко. Допускаю, что вокруг меня сновали десятки людей, а я их просто не замечал – видимость была метров пятьдесят, а ветер позволял лежать, не доставая до земли. Когда по самочувствию я определил, что нахожусь где-то под вершиной, ноги вывели меня на площадку, которую я с тоской идентифицировал, как «ночевки 6400». Всего лишь полпути. Трепался бы меньше – можно было бы и спуститься…

О чем я тогда думал, бредя по склону? О том, что не стоило идти одному на незнакомый маршрут? Вряд ли. О том, что в такую погоду вообще не стоило выходить из пещеры? Тоже нет. О том, что в Москве жена и три маленькие дочери? Ну, об этом настоящие мужчины вообще не думают… Но я же не животное какое-нибудь, чтобы ни о чем не думать вообще. «Холодно, ветер… Ветер, холодно… Холодно, ветер… Ветер, холодно…» - хорошему высотнику этих мыслей вполне хватает. Бывают интеллектуалы, которые умудряются еще думать «Есть хочется…», но таких монстров в мире единицы.

Дошел до стенки на 6700, кое-как взобрался на нее, придерживаясь, за веревку, потом по склону, тоже с веревкой, потом веревка кончилась, но почти сразу же начался купол. Последний поворот направо, и – вершина. Сначала я подумал, что это галлюцинации – амбарные замки на алюминиевой треноге. Если бы я тогда знал про традицию вешать в день свадьбы замки на перила мостов в знак верности, то решил бы, что сошел с ума. К счастью, не знал. Как не знал и того, что эти замочки вешают для участников скоростных забегов – принес с вершины замочек, значит был там, не принес – беги дальше.

У треноги я постоял меньше минуты и пошел обратно. «Что вы чувствуете, стоя на вершине?» Ветер… Холодно… Неожиданно пришлось включить мозги: я не помнил, откуда, из какого желоба вылез на предвершинный купол. Пришлось встать на карачки и выискивать дырочки от кошек на плотном фирне. Нашел место, где дырочки шли вниз, а точнее – снизу, и начал спуск.

На 6700 неожиданно встретил поднимающуюся тройку, обменялся с ними умнейшими фразами: «Вы куда?»- «Ты откуда?» и каждый пошел своим путем – я вниз, а они – не знаю.

Уже почти на перемычке я вдруг встал. Этот момент знаком всем марафонцам – 36-й километр, организм иссяк. Я про марафоны знаю очень хорошо, даже больше чем очень – мне друзья рассказывали. Не шли ноги, не шевелились руки и не дышали легкие, а все остальное работало, но что толку? Последние ровные метров двести я шел едва ли не столько же, сколько весь предыдущий спуск.

Стемнело. Кое-как дополз. В левой части нашей пещеры, пустовавшей утром, поселились какие-то туристы. Я ввалился в свой, правый отсек (пить!пить!пить!) и увидел там только спальный мешок и какую-то ветровку, брошенную в углу. Ни горелки, ни еды, ни воды – ни-че-го! Мои дважды друзья – и испанские, и русские, ушли вниз и унесли всё, что могли. Я чуть не заплакал, но нечем было. Ну, не уроды? Уже устроившиеся на ночлег туристы вежливо предложили поесть и протянули тарелку сухой пшенки. Спасибо, конечно…

Пошел к гидам: вдруг за меня волнуются? А если честно: вдруг у них есть чай? Тридцать метров шел полчаса: если переставал работать грудными мышцами, дыхание пропадало и я садился. Потом включал мышцы и вставал. То еще развлечение... В гидской пещере никто за меня, конечно, не волновался, но кружку чая налили, высказав, что думают о моих умственных способностях. Сами же говорили, что можно в любую погоду… Вернулся в пещеру, а там сюрприз: туристы вскипятили воду и, подозреваю, меня это спасло.

Попытался улечься спать, но оказалось, что лежать не могу – легкие лежа не работали - оставалось сидеть. Полусидя-полулежа промучился час или два и понял, что отрубаюсь. На всякий случай вспомнил всю прошедшую жизнь, как рекомендует мировая литература, но где-то на начальной школе сознание неожиданно выключилось. Всё..

Утром случилось чудо: во-первых, я проснулся. Во-вторых, проснулся бодрым, здоровым и отдохнувшим. Даже странно было вспоминать, что накануне вечером у меня что-то в организме отключалось. Мозги, кстати, тоже отключились, ибо под брошенной ветровкой, которую я не догадался приподнять вчера, лежали и горелка, и вода и какая-то еда, которой я с аппетитом и позавтракал. Потом подумал и доел вчерашнюю пшенную кашу, приправив ее салом. Туристы из своей половины смотрели на меня с ненавистью – это их первый выход на высоту и поэтому отношения с едой у них были неоднозначными. Я подмигнул зеленолицей туристочке и ее тут же вырвало.

На улице солнце било по глазам: на небе - ни облачка. Десятки восходителей делили узкий склон Хан-Тенгри, цепляясь за перила. Я чувствовал себя здоровым как никогда, и через пару часов был уже в базовом лагере. Вот таким был мой дебют на Хане.

Еще дважды в этом сезоне я мог взойти на вершину. Второй раз спустя совсем немного времени после первого.

На Иныльчеке в тот год было какое-то засилье великих альпинистов. Некоторые были уже великими, а кто-то только готовился им стать. Не буду называть фамилии, но это было какое-то нашествие: от Питера до Крыма и от Белоруссии до Иркутска. Молодые и не очень, мужчины и женщины… Великие слонялись по леднику, бездельничали, иногда ходили в горы, заглядывали в палатки, выпивали, флиртовали с менее великими представителями противоположного пола и друг с другом – обычные люди, если не смотреть послужной список. Сначала я смотрел на них открыв рот, но потом привык и даже гонял из столовой, когда они вечерами воровали колбасу и печенье.

Однажды под звуки улетающего вертолета в нашу кают-компанию зашел человек и сказал: «Здравствуйте, я – Сергей Бершов. Где мне можно поставить палатку?» Я с трудом удержался, чтобы не ответить, как в анекдоте: «Вам – везде!». Это уже было чересчур: Бершова в альпинизме я считаю не скажу кем, чтобы не задеть ничьих религиозных чувств. Он, Виктор Пастух и Вячеслав Сасько поселились в нашем лагере и начали жить своей спортивной жизнью. Потом получилось так, что они позвали меня играть в преферанс, хотя игрок я весьма средний. А может, поэтому и позвали. Играли скромно – по центу за вист, это если я проигрывал, а если выигрывал, оказывалось, что именно эта «пуля» была не по центу, а по копеечке…

Как-то Бершов говорит: «Не хочешь стать чемпионом Украины?» «Хочу, конечно, но ты же видишь - играю я не очень…» - отвечаю. «Ты не понял, мы собираемся на Хан по маршруту Свириденко и нам нужен четвертый» - поясняет Пастух. Я напрягся: лезть на Хан-Тенгри в такой компании - это совсем не то, что рассказывать о своих подвигах поварихам и переводчицам. «Я же в Москве живу, прописан в Ташкенте, а гражданство вообще – советское» - попытался изящно дезертировать я. «Главное не прописка, а фамилия. А она у тебя подходящая» - отрезал Бершов.

Я взял паузу, всю ночь не спал, думал, мучился. Под утро, наконец вспомнил, что вот-вот должны прилететь итальянцы, уже не друзья, а за деньги и это - мое спасение. Утром вылез из палатки с квадратной головой и сказал, что не могу – работа, мол, извиняйте. Потом еще несколько дней сомневался... Молодой был, дурак. Сейчас бы отказался сразу и спал спокойно. Таким вот героическим могло быть мое второе восхождение на Хан-Тенгри.

А третий раз я чуть не зашел совсем прозаически. Прилетели те самые итальянцы, а с ними Владимир Яночкин.

Андрей Ершов, наш работадатель, объяснил, что итальянцы от гидов отказались, поэтому мы – простые повара. Яночкин добросовестно играл роль простого повара, хотя две южные стены Коммунизма, северная стена Хана и Эверест пару месяцев назад немного мешали. Картошку он чистил, расположившись у самой популярной тропы и, как бы невзначай, задирал проходящих провокационными вопросами. Скоро его начали обходить, но кое-кто ловился, например, Погорелов, который с заслуженной гордостью ответил, что они возвращаются с северной стены Хан-Тенгри. Яночкин открыл свой чемоданчик, с которым не расставался никогда, и на внутренней крышке которого были наклеены не Вера Холодная или Грета Гарбо, как должно было быть, а та самая северная стена, ткнул в нее пальцем и сказал: «Ну, это я еще в 86-м ходил…» Такие вот невинные поварские развлечения.

Мы добросовестно кормили своих подопечных, а когда они куда-то шли, мы брели за ними на расстоянии брошенного взгляда. А что? Имеем право. Так я и добрел до 6700, а когда предпоследний итальянец сел на снег, я напоил его чаем, и повел вниз. Имею право.

Последний итальянец до вершины дошел.

А теперь обещанное краткое изложение всего вышенаписанного:
Подходит ко мне как-то Сергей Бершов и говорит: «Володь, у нас тут чемпионат Украины в высотном классе – Хан-Тенгри по Свириденко, а лезть некому… Не выручишь?» А я ему: «Нет, Серега, что-то сегодня не хочется. Как-нибудь без меня в этот раз…»

И ведь почти не соврал… Надо было этим абзацем ограничиться.