Про пингвинов. Игорь Комаров

Пингвины (профсленг) – специалисты, в силу специфики профессии большую часть года имеющие дело со снегом.

Почему клопы выжили

Для составления точного специализированного прогноза лавинной опасности, дабы ответить стихии эффективно и адекватно, лавинщики-практики проводят ряд разнообразных тестов на территории, отданной им на попечение. Один из самых надежных источников сведений о состоянии снежной толщи – это исследования, проводимые непосредственно на склонах гор.

Площадки для обследования снежных пластов бывают «домашними», рядом с метеоплощадками и станциями канатных дорог, бывают удаленными – поблизости или прямо на угрожающих лавинами склонах. На первых различные замеры ведутся по строгому графику, на вторых, по ряду причин куда более информативных, лишь в случаях, допустимых техникой безопасности на потенциально лавиноопасных склонах. Особую ценность представляет информация, получаемая с опытных площадок во время метеоявлений, способствующих формированию лавин. В этом случае лавинщику крайне важно соотнести ценность добываемой информации со степенью риска ее получения. Велик соблазн, но адекватно растет и цена вопроса. Тут уж принципы чекистов насчет паритета между горячим сердцем и холодной головой должны работать на всю катушку.

В один из обычных неспокойных денечков, когда ситуация развивается подобно вялотекущему гриппу (видимость – дрянь, осадков вроде немного для аврала, но ветерок перетасовывает их на горе не совсем понятным из-за дрянь-видимости образом, старые данные из шурфов [снежные ямы для исследований снежных слоев] не дают однозначного ответа; в общем, то ли само рассосется, то ли с осложнением свалит), вся наша бригада спозаранку слонялась неприкаянной по территории отряда. От журнала с последними данными по метео к чайнику и обратно.

Полдень. Вышел я из лаборатории взглянуть на скрытый метелью склон Чегета, хотя знал, что смотреть не на что – «молоко» и есть «молоко». Проходит мимо мой напарник, товарищ еще со студенческой скамьи, великолепный лыжник, отличный альпинист и до зависти классный лавинщик. Перекинулись парой дежурных фраз, за которыми, уже через плечо: «Пойду-ка копну, а то сидеть осточертело». Я никак на это не отреагировал: мало ли чем от бездельного ожидания не займешься!

Проходит пара часов. Сквозь порывы ветра где-то что-то вроде грохнуло. А может, показалось. Еще минут через сорок звонит по телефону тогдашний чегетский начспас, человек легендарный в альпинистских и спасательских кругах. «Слышь, – говорит, – щенки, у вас все на месте? А то я с «Ая» (верхняя станция первой очереди канатки) уезжал, когда закрывали, на «Долларе» (много лет как «одичавшая» трасса на Чегете), похоже, доска сошла. А с ней вроде человек гуднул. Может, так, может, показалось, но заставил по всем турбазам народ пересчитать, то же – в поселке. Вот и к вам звоню». «Да, – отвечаем, – мы-то с утра на взводе. Ждем-с. Никто никуда дальше отрядных домиков не отходит».

К вечеру погода начала устаканиваться, ветер стих, облака разошлись. Ф-фу. Беру телескоп, штатив и собираюсь пойти поглядеть, что на горе да как. Звонок, голос начспаса: «Слушай, все везде на местах, по «Доллару» уже прошелся повыше, доска сошла точно, хоть и нетолстая, проскочила порядочно. Но из нее никто и ничего не торчит. Не мог же я так обмишуриться? Ты, если что в свою «подозрительную» трубу увидишь, звякни в КСС (Контрольно-спасательная служба), я там буду». «Непременно», – говорю.

Напарник жил в соседнем с лабораторным домике. Думаю, позову, сходим вместе. Четыре глаза надежнее двух. Зашел в прихожую – никого, в углу рюкзак валяется и одна лыжа Elan fiberglass стоит, то и другое в снегу. Прохожу дальше. Аж в спальне обнаруживаю напарничка. Лежит, укрывшись до подбородка одеялом. А рожа – будто со стаей кошек воевал. Вся исцарапана. Пальцы, придерживающие одеяло, тоже в ссадинах. Тут-то до меня кое-что доходить стало. «Ты где это, друг ситный, прогуливался?» – вопрошаю. Орел драный забормотал что-то маловразумительное. Но слово за слово правду все ж выложил.

Измаявшись неопределенностью, порешил коллега мой, коли ничего не видать снизу, подняться на канатке до кафе «Ай», да где-нибудь недалеко откопать шурфик, померить, что и как накапало и изменилось в снежных слоях. Копнул, померил. И там – ни то ни се: для защищаемых отрядом объектов не опасно, но вот за пределы трасс выезжать определенно не стоит. Надо возвращаться. Но если как все люди, «под опорами», скатываешься на Чегетскую поляну. Оттуда домой – крюк. А вот если через «Доллар» махнуть, да ближе к выкату – через Смородинный кулуар, выкатываешься чуть не к родному крыльцу. Хотя дальше носков лыж ничего не видать, на спуске каждый куст знаком.


Вот и двинул мастер спорта по альпинизму, как короче. Ясное дело, никому ничего не сказав. Что дальше было, не столько видел, сколько учуял своим спасательским чутьем чегетский начспас. Доска сошла невеликая, но протащило сердешного метров четыреста, в завершение развесив со всем барахлом на березе, по ходу аккуратно сняв и утащив куда-то одну лыжу. Ни ушибов больших, ни переломов. Слез, болезный, с березки, приковылял вниз, да и притих от чужих глаз подальше под одеялом. Срам – опытный лавинщик как последний чайник влип!

Лежит, чуть не плачет. Но более не от того, что попал в лавину, а что на лыжу «попал». Надо сказать, что в те времена хорошая пара лыж покупалась, считай, «на всю оставшуюся жизнь». Как изводился по ней мужик!
Сохранить инцидент в тайне – дело чести отряда. Насчет исцарапанной хари сочинили для общества историю с чисткой крыши и падением с оной. За работу на крыше без страховки начальство влепило нашему герою выговор, даром что именно он отвечал в отряде за ТБ.

Лыжу мы все-таки отыскали. В июне. А к концу лета напарник сам все рассказал за чайком начспасу. На что тот изрек: «У Жванецкого в рассказе клопы выжили, потому что не высовывались. Он в клопах ничего не понимает: не высовывались бы – с голоду сдохли. Они высовывались, да только ВОВРЕМЯ!»

Сон разума

Есть у спасателей анекдот, несущий очень тонкий, малопонятный для непосвященного комический элемент. Анекдот, так сказать, «тильки до сэбэ».
Поступил молодой человек на работу в МЧС. Проходит год, встречает своего товарища, с которым давно не виделся. Тот: «Ну как ты? Что работа?» «Ты знаешь, все отлично, сам не ожидал. Спецодежда видная, удостоверение бордовое, на нем я в форме, сборы – то на море, то – в горах, кормят, премия регулярно, стаж идет, как у погранцов, коллеги – конкретные бизоны. Но как спасработы, так хоть увольняйся».

Хотя наша служба имеет совершенно иное подчинение, а по части оплаты, надбавок, снаряжения и прочих благ в последние годы просто не о чем говорить, анекдотец не менее актуален для занимающихся противолавинной защитой (о «паркетных» лавинщиках мне мало что известно).

У нас весь расклад не как у людей. Если, к примеру, работы ведутся идеально, результата не видно. Все крутится, все катаются, через некоторое время администрация района даже задумываться начинает, не продать ли земельку, что под противолавинным отрядом да под пушками, какому достойному человеку? Что она, кормилица, зря простаивает под этими бездельниками. Лавины-то никому не мешают! Вообще, похоже, лавины эти – страшилка ушлых пушкарей.

Зато если окажется, что лавины реально вредны для недвижимости, либо, что бывает значительно чаще, залезут какие герои-райдеры, не буду уточнять куда, да привалит их там, вот тогда – извольте на ковер. Вмиг свидетели находятся, что это не само свалилось, мародеры-лавинщики подстерегли и прикопали. В СМИ аж подпрыгивают от азарта. И маячит перспектива полузабытого клише «враг народа».


А по погоде? Как начинает крутить, свистеть, заваливать сугробами, когда все население и отдыхающие дружно предаются утехам домашнего ли, ресторанно-гостиничного ли уюта, вот тут-то у лавинщика начинается совсем здоровый образ жизни. Свежий воздух – чуть не круглыми сутками, никаких излишеств в питании – некогда просто. Здоровые физические нагрузки: зачастую по несколько тонн снарядов за день «поняньчить», по самый ствол занесенных снегом пяток орудий пооткапывать. Не считая интеллектуального труда: каждые пару минут отвечать на вопросы по телефону, рации – устно, факсами – письменно. Все (вплоть до пожарной охраны) вдруг начинают проявлять живой интерес к делам нашим скорбным.

Когда день (от силы – пара) такого дурдома, это вроде действительно тонизирует, устойчивость психики повышается, лишний вес контролируется. А вот когда переваливает за четвертые сутки (не приведи Господь, неделю), вот тогда только молись, чтобы крыша не слетела. Какие там грибочки-косячки, нет ничего более психоделического, чем выполнение своих обязанностей в затянувшийся на неделю интенсивный снегопад.

В один из самых серьезных на моей памяти снегопадов, когда за три недели выпадение осадков прекращалось разве что на несколько часов, отряд наш численностью в семь голов оперативного состава держал круговую оборону в поселке Терскол. Решением высших властей все отдыхающие были эвакуированы (убедившись в дальнейшем в эффективности нашей деятельности, более такого не предпринимали). Наша задача была – отстоять стратегически важные для района объекты. Все время перемещаясь с позиции на позицию, на время не только ослабляли опасность для этих самых объектов, но и обеспечивали безопасность нахождения на соседней точке размещения артустановок («позиции»), после чего переезжали на оную – и все повторялось по кругу. Снегопад не унимался, если чуть замедлить этот «кругооборот», лавиной могло накрыть какое-нибудь звено в этой цепи обороны, и тогда «белое золото», как в мультике про «Золотое копытце», уже не остановить.

Чтобы не подставлять под вполне возможный лавинный удар весь немногочисленный личный состав отряда, решили так: подъезжаем, расчищаем по-быстрому орудие, ориентируем, выгружаем потребное количество снарядов, затем на позиции остаются механик и воздействующий, которые вдвоем осуществляют мероприятие. Остальные же отъезжают в безопасное место и находятся с лопатами и прочей атрибутикой «на полном стреме», как говаривают в определенных кругах.

В очередной раз так и поступили, оставив моего напарника и главмеха на позиции. Пока механик проверяет параметры орудия, заряжает его (в армии на это дело целый расчет положен!), воздействующий имеет несколько минут на отдых, сидя в кабине нашего боевого ЗИЛа. В этот момент, точно вам скажу, одна мысль в голове – не отключиться бы. Иначе, очнувшись, не то что безопасно и грамотно (что одно и то же) построить «обработку» не сможешь, как себя любимого зовут запамятуешь. Три, пять, десять минут... Главмех толкнул снаряд. Лязгнул клин затвора. Медленно поплыл по пояс в снегу к машине. Теперь есть немного времени, пока воздействующий выйдет, выставит координаты, бахнет, отнесет гильзу в кузов ЗИЛа, самому посидеть, чуть расслабиться, борясь с «отключкой». Доплыл, дотянулся до ручки дверцы машины и с силой потянул на себя. Она с лязгом распахнулась.

«А-а-а, так-растак!!!» – воздействующий, рявкнув, распрямляется во весь свой нешуточный рост и въезжает головой в крышу кабины, аж железо загудело. Механик, как Джеки Чан, отпрыгивает от кабины метра на три. Немая сцена.
Затем механик: «Ты чё?!» Воздействующий: «Блин, это – ТЫ?!» Механик: «А кто ж?!» Воздействующий: «А я думал, ЛАВИНА».

Дальше пошло своим чередом. Мужики пришли в себя, уперлись, все прошло без помарок. Когда отстрелялись, механик рассказал нам, как дело было. Но никто не засмеялся. Все понимали: СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ.
Видели эту гравюру Франсиско Гойи?
Кстати, как признался позже герой инцидента, ему в тот момент и во сне снилась лавина.

Ворошиловский стрелок

Профилактическая обработка (обстрел) склонов, сход лавин с которых угрожает всяческим объектам в долине, – дело тонкое, хлопотливое и крайне ответственное. Руководитель такого мероприятия называется «воздействующим» и обладает абсолютной властью на время его проведения. Изменить ход дел может только командир противолавинного отряда, приняв всю ответственность и командование на себя.

Напряжение от осознания того, что ты пробуждаешь колоссальные разрушительные силы, велико для каждого участника действа. Не говорю уж о воздействующем. Отрадно, что временами сами обстоятельства вносят радикальную разрядку в «напряжуху».



В одно из воздействий на северные склоны горы Чегет, на ныне печально известный лавинный очаг № 59 (в народе «Грандэ»), тогдашний командир отряда (сейчас большой начальник в службе), страстный любитель и умелец буквально снайперских попаданий из наших орудий, начал склонять меня, в тот момент – воздействующего, спровоцировать лавину из Грандэ не попаданием в «контур наибольших напряжений», расположенный непосредственно на склоне, как велит методика, а обрушением здоровенного карниза на гребне путем прямого попадания в оный. У нас существуют строгие допуски на такие дела, плюс я не видел необходимости подобного ковбойского антраша. О чем не преминул высказаться.
Но командир уже завелся. «Не обижайся, – говорит, – но на этот выстрел я тебя отстраняю от руководства и принимаю воздействие на себя». Я: «Пааажал-ста!!!»

Готовились минут десять. Поправки выставляли с долями, угол возвышения проверяли квандрантом, раза три все отменяли и перепроверяли на разный глаз.

Зарядили вручную, чтоб ничего не сбить с отсчетов, потом еще перепроверили дальность лазерным дальномером и снова ввели поправки.

Наконец, на лафет стал сам начальник наших пушечных механиков (в отличие от военных артиллеристов, у нас механик во время выстрела, чтоб не разбалансировать лафет, стоит на нем – родео рядом не лежало!).
Обычное: «Готовы? Внимание! Огонь!»


Главмех медленно и нежно тянет на себя рукоять спуска. Три секунды абсолютной тишины. И – бабах!!!
Все наши сразу же уставились на ожидаемое место разрыва в двух с половиной километрах от позиции. Пара-тройка секунд – приходит звук разрыва. Командир улыбается самодовольно. Но вот обычного дымного облака, оползания снега, которого добивались, нет как нет. Командир хватает бинокль, я – тоже. Теперь улыбаюсь я. Ехидно. Криминалисты говорят: нет трупа – нет преступления. У нас, при наличии видимости, нет следов попадания – нет самого попадания, хоть сто двадцать раз звук будет. Но ждать, разинув варежку, нельзя. Пока работаем, дорога перекрыта. Надо быстро ее «открывать», а то таксисты инфаркт получат.

Достреляли без приключений. Сняли оцепление. Уже не торопясь, сворачиваемся. Дело к вечеру. Солнышко нырнуло за гребень. И вдруг блеснул, буквально сквозь гребень, солнечный луч. Засияла дырка в карнизе. Тут стало все на свои места: снаряд, летящий с жуткой скоростью, пробил карниз насквозь, взрыватель сработал при соприкосновении, но разрыв произошел уже ЗА карнизом, над противоположной стороной гребня. Поэтому звук услышали, а вот разрыва не увидели.


Командир обернулся ко мне и гордо произнес: «Пацан, мои трусы тебе по колено, жизни не знаешь!» Надо сказать, что он аж на три дня старше меня, чем до сих пор беспардонно помыкает, согласно кавказскому обычаю.
Мне ничего не оставалось, как независимо отвернуться и прогнусавить: «Подумаешь, ВОРОШИЛОВСКИЙ СТРЕЛОК…» Народ повеселел, взбодрился.

А «ворошиловского стрелка» пару недель назад вспоминали... И улыбались...
Словно не минуло двадцати лет с тех пор...