Скоро раздача слнов! Напоминаем, что окончание приема заявок на Конкурс - 1 мая!

"Я все жизнь прожил на Севере в Мурманской области. Обьездил его, обходил. Погружался с аквалангом. Но рассказ отправляю на Ваш суд не с описанием природы( их вам пришлют немерено). Рассказываю про человека, на которых и стоял Север, Заполярье. Причем не только наш Российский Север, но и Аляска и Канадский Север."

Виктор Алексеевич Гришин , Санкт-Петербург.

Семеныч

Поселок городского типа Никель. Столица Печенгского района, затерявшегося на просторах Кольского полуострова. Сердце Кольской горно-металлургической компании, носившей в советский период имя: Комбинат «Печенганикель».
Печенгское отделение госбанка. Двух этажное здание нахально разместилось на облысевшей от сернокислотных дождей сопке и давлеет над поселком. «Спрут»-метко назвал его председатель тамошнего райисполкома. «Как положено банку»-скромно отвечал я.

Первый этаж, помимо кассового помещения, занимали инкассаторы. Приходили они: «Как стемнеет», то есть к вечеру и готовились на выезды.
Начальник группы инкассации Александр Семенович, всю жизнь провел Никеле, или Колосйоки, как его называли до 1944 года. Семеныч был человек-легенда.

Призвался в конце тридцатых, встретил финскую в погранвойсках, а там и Отечественная не заставила себя долго ждать. Оттрубил наш Семеныч на печенгской земле около восьми лет, так как сразу его из армии не отпустили. Демобилизовался с ранениями, контузиями и на восстанавливаемый комбинат «Печенганикель» его не взяли по здоровью. Мужик в отчаяние впал, но в то время о людях заботились и привлекли Семеныча к работе в милиции. «Хлопотное было дело»-вспоминает Семеныч. Надоедали «нарушители» границы, в лице гражданских лиц. А точнее, старые бабушки-лопарки, которые никак не желали признавать новые границы с Финляндией и только ведомыми им тропами ходили, теперь уже в чужую страну, в гости к своим товаркам. Пограничники на них даже времени не тратили. Поручали бабушек милиции и те везли их, не понимающих в чем дело, обратно.

«Докучали пацаны»- вспоминал Семеныч. Бои шли вокруг поселка жестокие, два раза полуразрушенный Никель переходил из рук в руки, а потом Петсамо-Киркинесская операция. В результате всех этих военных действий оружия и боеприпасов было вокруг полным –полно. Раздолье для пацанов, одним словом. И хлопот полон рот для милиции.
«Буквально разоружали всю местную шантропу»-говорил Вилков. Устраивали облавы, изымали целые арсеналы в сараях, чердаках, но все одно слышалась в сопках стрельба, взрывы. И небезобидные. Он мне показал несколько инвалидов с тех «героических» времен. Зрелище удручающее: без глаз, без рук.

Так и служил Александр Семенович в МВД. Хорошо служил, до капитана дошел, но опять здоровье внимания к себе потребовало. Комиссовали его из органов уже в зрелом возрасте, но тут на удачу отделение банка открыли. Не коммерческого, конечно, а государственного, чтобы строящийся комбинат «Печенганикель» обслуживать. В то время слово «коммерческий» и не слышали, в дурном сне присниться не могло. В банке организовали группу инкассации, то есть сбор денег. Туда и отправили Семеныча, на что он и не возражал. Мужик он был опытный, не одну портупею стер, так что работа была не в тягость. Что касалось ответственности, то после войны ее у всех хватало, и деньги были всегда в целости и сохранности. И полетели годы. Менялись люди, но Семеныч как стойкий оловянный солдатик служил инкассации. «При деньгах»-так любил он выражаться.

Даже в отпуск не выезжал. Нет, был случай, в начале пятидесятых. Но сам он об этом распространяться не любил, кто-то из его сотоварищей рассказал на какой-то массовке. Дело было так. Семеныч призывался откуда-то из-под Куйбышева (Самара, теперешняя) и решил на родные места посмотреть. Сказано-сделано- поехал он на Волгу. Но как-то неудачно начал ехать. Дорога была длинной, нескорой, железнодорожный транспорт не спешил явно. Нужно было сказать, что Семеныч и не спешил. А чего? вагон-ресторан рядом. Семеныч выпить не дурак. Да и попутчиков сколько было в то время! В отпуска ездили не каждый год, а когда дорога полагалась. Так что было с кем посидеть Вилкову, было. Так это только до Москвы добраться нужно было, а там еще до Самары пилить. Ну и пилил наш Семеныч ни шатко, ни валко и добрался, наконец, до Куйбышева.

Конечно, поездки в поездах любого не красят, а если еще с регулярным ненормированным распитием, то тем более. В общем, вышел на перрон города Куйбышева наш герой весьма небритый, весьма измятый и со слегка трясущимися руками. Вид у него явно был не фартовый, что и было замечено местной шпаной. Ждать автобуса в свою деревню ему пришлось долго. Опять же буфет рядом. В общем, развезло Семеныча на волжском приволье от пива «Жигулевского». Все понятно, пиво да на старые дрожжи. Вот и захмелел мужик. Тут его вокзальные фраера и прижали. Мало деньги и вещи отобрали, так еще избили, и без документов оставили. Семеныч- в милицию. Побитый, с небритой рожей, без документов, без денег. Естественно, никто не верит его блажи. Ладно не поверили, так еще в каталажку (обезьянник по нынешнему) посадили. Пока проверили биографию Семеныча, пока родственникам сообщили, время прошло достаточно. Одним словом, не получилось у Семеныча триумфального вхождения в родное селение как полагалось, труженику Севера с «длинным рублем». Не было у Семеныча ни длинного рубля, ни короткого. А если честно: ни копейки, одна только щетина на файсе, да одежка мятая-перемятая. Ну, куда ехать таким героем в деревню. Вообщем, посидел наш Семеныч с дальним родственником на травке за вокзалом, выпили самогонку, родственником предусмотрительно захваченную, и решил Семеныч домой возвращаться. А чего? Правильное решение. В послевоенную деревню, без копейки, без подарков, в таком виде. Сты-до-ба! Нужно сказать, что и родственник его понял и не настаивал на визите.

«Поменялись они с родственником одеждой»-вспоминал Вилковский кореш, который так доверительно выдал нам тайну Семеныча. Время послевоенное, голодное, раздетое, а в деревне тем более. Вилков хоть и увозился в обезьяннике, но был все же в одежде справной: гимнастерке габардиновой и брюках диагоналевых. Для деревни так вообще как смокинг для дипломата. Родственник был вне себя от счастья. А когда Семеныч махнул рукой и снял с себя еще и сапоги хромовые, в гармошку, так родственник вообще над землей воспарил. Сбегал куда-то, самогону нашел, уговорили и его. После чего Семеныч в драном белье сел в пассажирский поезд по справке, выданной милицией, что он пострадал во время своего круиза и поехал из негостеприимной Самары к себе, теперь уже домой, на родной Север. Лежа на третьей полке пассажирского вагона, голодный Семеныч зарекся посещать родные пенаты. Да, к слову сказать, и родственник, с которым он встретился, у него был единственный…

Полетели годы. Семеныч исправно нес инкассаторскую службу. Шло время, сменились инкассаторы не по одному разу, а начальник группы инкассации каждый вечер был на своем посту. Слово он свое сдержал: из Печенгского района он никуда не выезжал, разве что до Мурманска, да и то по служебным делам. Все отпуска он проводил на рыбалке, причем в одиночку. Компаньонов на дух не терпел. Возвращался из своих рыбацких вояжей похудевший, загорелый и абсолютно отдохнувший.

И энергично брался за работу. Орлам своим распускаться не давал. Инкассация дело щепетильное: торговые точки, столовые. Столько соблазна. Жестоко карал Семеныч нарушителей. Самодостаточный был мужик, что и говорить, можно сказать аскетичный.
Как-то добился я фондов в конторе на мебель. Износились мы вдребезги. Перед клиентами было стыдно. Мебель была еще довоенная, чуть ли трофейная. Семеныч пошел в отказ, что не желает он менять стол в инкассаторской. Нужно сказать, что стол был отменный, из лиственных пород, очень прочный. Точно был трофейный. Но уж очень затасканный. На все мои происки поменять стол Семеныч отвечал вежливым, но жестким отказом. А когда уж очень я его достал, он не выдержал и сказал: «Ленин, Виктор Алексеевич, на пеньке писал, а какие работы были». Так я от него и отстал.
Семеныч жил этим районом, который знал с довоенных времен. В его голове уживались старые финские названия. Он их произносил сочно, с удовольствием. Для нас, приезжих, это отдавало старинными шведскими сказками, вроде «Снежной королевы»: Петсамо, Сальми-ярви, Кайтакоски, Колосйоки…Он, казалось, знал все ручейки и озера, помнил их названия.
Чем он становился старше, тем ближе для него была война. Казалось, он жил ею. Чем бы ни начинался разговор в их инкассаторской комнате, все сходило к военному времени. То Вилков ввернет какое-нибудь название вроде бы известного всем населенного пункта, а он, оказывается, финский. Сам не замечаешь, как сидишь на стуле и во все уши слушаешь Семеныча. А ему только дай волю, была бы аудитория.

Когда мы выезжали по делам в Мурманск, то все, курс краеведения проходили полностью. Семеныч, если у него в конторе дела были только чисто хозяйские, принимал для приличия настоечки и, сев на переднее сиденье, начинал повествование. Обычно в машину набивалось много народу, в дело и не в дело ехали в областной центр. Кто ехал просто так, для прогулки, тут же начинали выпивать и закусывать. Разогревшись, внимали рассказам Семеныча. А тот и рад благодарной публике. Его несло.

Наваливалось на бампер графитовое полотно дороги, мелькали в зависимости от сезона заснеженные или покрытые желтой вуалью изверченные березы, а если весна, то в окна машины заглядывали изумрудные молодые листья. Красиво. Нестерпимая голубизна одного озера сменялась другим, уже темно-синим блюдцем. А вот уже бурлит, вся в белоснежной пене, речка возле погранотряда.

«Граница на замке»-резюмировал Семеныч. Действительно, под общий смех, мы увидели на воротах в пограничную зону обыкновенный навесной замок.
Мы обогнули озеро Сальми-ярви, на котором, собственно и стоит Никель. От величественных картин Заполярного Севера цепенеешь, уходят мысли, и ты бесцельно смотришь в окно машины, созерцая мелькающий калейдоскоп красок.
«…Вот я ему и говорю. Нужно цепи искать…»-проникает в уши неторопливое повествование Вилкова. Невольно вслушиваешься. Вообще-то я все его рассказы знаю, но может новенькое выдаст старый.
«…Вот я ему и говорю»_продолжает Семеныч: «Зубило, стой, так ехать нельзя улетим в кювет».
«Да ладно тебе заливать, Семеныч, нормально ехали»-встревает вышеупомянутый Зубило, в миру Коля Зубцов, водитель инкассации.
«Чего нормально, а кто на боку лежал под Корзуново?»-повысил голос Вилков. Я напрягся. Когда это наша инкассация в кювет завалилась?
«Это не при вас, Виктор Алексеевич»-почувствовав мое напряжение, дал пояснение Вилков.
«А ты, Зубец, не мешай, когда люди рассказывают, лучше за дорогой смотри. Нам второго Корзунова не надо»-это уже в затылок Зубцову.
«Ну тебя Семеныч»-отмахнулся Зубцов: «Сколько времени прошло, а все помнишь».
«А как же»-повеселел Вилков: «Кто как не я вас, молодых, научит». «Это уж точно»-вздохнул Зубцов.
Какое-то время в машине было тихо. Но вот раздалось движение, и кто-то нетерпеливо произнес:
«Ну а дальше-то как было, Семеныч?»

Вот он, кульминационный момент. Семеныч ждал его, изнемогал, но самому начать, ни-ни.
«Ну что дальше, что дальше…»-Семеныч поерзал на сидении, устраиваясь поудобнее: «..А дальше было так». И замолчал, собираясь с мыслями.
«Вообщем, гололедица страшная, едем то боком, за задом. Я Зубцу говорю, что так до Зинкиного бока не доедешь, будешь на своем на обочине лежать»-начал издалека Семеныч.
«Да будет тебе, Семеныч»-не выдержал Коля. Семеныч пропустил зубилову реплику без внимания. Что тут скажешь. Художник!

В итоге Вилков все же рассказал, что хотел. А смысл всей истории сводился к тому, что он, видя, как кувыркается на обледенелой дороге машина, вспомнил, что в войну недалеко стоял немецкий автобат. К великому изумлению Зубцова и остальных инкассаторов он, не слушая их, и демонстративно не видя характерного поворачивания пальцем у виска, пошел в известном ему направлении. Вскоре раздался крик:
«Чего сидите, тащите цепи». Это изумленной публике подтвердил Зубцов, добавив, что они решили, что Вилков умом тронулся, когда тот вдруг заявил:
«Зубило, тормози, здесь немецкий автобат стоял, сейчас цепи на колеса возьмем». Это прозвучало так, словно, в соседнее ДРСУ заехать. Будто не прошло и тридцати с лишним лет.
«А цепи в гараже лежат»-весело добавил Зубцов.

Я повеселился вместе с публикой, а потом задумался, что как же породнился с местностью человек, что время для него потеряло границы. Пока мы миновали серые невзрачные пятиэтажки Заполярного, Семеныч убивал нас знанием местности.
Ну откуда бы нам узнать, что дорога, по которой мы ехали вдоль озера Сальми-ярви до Заполярного, была построена канадской концессией для отправки никельской руды с рудника Каула-Котсельваара в порт Лиинахамари. Что отдельные топкие места на этой дороге были сделаны в виде гатей из бревен, сцепленных цепями. Настолько прочно, что по ним ходили тяжело груженые рудой студебеккеры. Дорогу проектировали канадские инженеры, очень толково и удачно, так как ее никогда не заносило снегом. Это была «Дорога жизни» для Никеля в послевоенное время. Действительно, Печенгской дороги федерального значения не было и народ, желавший добраться из Мурманска до Никеля плыл пароходом до Лиинахамари, затем на трофейных студебеккерах, переделанных под пассажирский транспорт путем сколачивания на кузове будки от ветра. На вопрос как же ехали, Вилков усмехнулся, думая о чем-то своем, и ответил: «Нормально ехали». Потом добавил: «Суток двое-трое».

А через какое-то время еще: «Молодые были, море по колено». В машине воцарилась тишина. Так получилось, что из ехавших, местных не оказалось. Все приезжие. И каждый задумался о том лихом времени, когда «Длинный рубль» и романтика гнали людей на такие «подвиги».

«Летом было проще»-вдруг снова заговорил Семеныч:
«Гидроплан до Никеля долетал, на озере садился. Можно было до Мурманска за пивом слетать».
«Быстрее до Норвегии сьездить»-раздался голос из салона.
«Ага»-сказал Семеныч: «Если только на танке».
«Александр Семеныч, а вы были в Киркенесе?»-это уже я встрянул. Дорога отвлекала он производственных мыслей и, чтобы не зацикливаться на предстоящем совещании, я включился в разговор.
«А как же был»-охотно ответил Вилков:
«В сорок четвертом, во время Петсамо-Киркинесской операции».
« Не туристом, конечно», добавил он.
«Ну, наверное»-усмехнулся я.
«Это взлетная полоса»-резюмировал Семеныч, когда мы выскочили за Заполярный на необычайно широкую и ровную дорогу.
«Зубцов, смотри, не взлети»-ткнул локтем Вилков друга. Справа по дороге мы оставили Корзуново и Лоустари, военные городки морских летчиков и танкистов.
«Раньше, Виктор Алексеевич, и туда инкассировать ездили» -обратился ко мне Вилков:
«Потом в Заполярном инкассацию организовали, и эти пункты им передали.
«Жаль»-включился Зубцов: «Там военторги богатые».
«Да»- поддержал Семеныч: «Снабжение, особенно у летчиков, да после войны, было шикарное».

Справа на нас надвигалась огромная величественная сопка. Из крутых склонов, подернутых лесом, выпирали мощные базальтовые лбы. Беспощадной силой веяло от этого природного бастиона.
«Немцы здесь стояли»-словно прочитал мои мысли Семеныч:
«Ничем нельзя из было выбить».
«И как же с ними справились?»-спросил кто-то.
«А никак, сами ушли»-сказал Семеныч:
«Только генерала своего потеряли, убило его при бомбежке. Его вдова после войны сюда приезжала, по линии Красного креста и хотела памятник мужу поставить».
« И чего?» спросил кто-то.
«А ничего»-усмехнулся Семеныч:
«На сопку, на место гибели мужа ее допустили, а памятник ставить не разрешили. Огромный такой памятник, стела. Ее морским путем в Лиинахамари привезли.»
«Неужто обратно повезла»-испугалась за вдову наша попутчица.
«Да нет, стелу выгрузили в порту, а обратно кто же ее повезет. »-глядя в окно закончил Семеныч.
«Так, Семеныч, куда же стелу подевали.»-разволновался народ. Семеныч был великий актер. Он подождал, пока схлынет напряжение, и добавил:
«Да никуда! Вы каждый день не по одному разу мимо нее проходите.» Народ ахнул. Все поняли, про какую стелу говорит Семеныч. Она стоит посередине площади у райисполкома в честь возращения исконного русского Печенгского района.
«Семеныч?»-неожиданно вмешался в разговор молчавший Зубцов:
«Говорят, Генеральская сопка самая высокая точка в районе?» Семеныч никак не ожидал такой любознательности от водителя. Он подозрительно посмотрел на Зубцова, но тот внимательно смотрел на дорогу, и сказал:
«Да нет, Коля, не самое высокое». Зубцова погубило любопытство:
«А где же самая высокая, Семеныч?»-не унимался Зубило.
«Где говоришь?»-задумчиво повторил Вилков. Потом помолчал, посмотрел в окно машины и добавил:
«Да у твоей Зинки на пупке». От хохота машину вильнула.
«Держи руль крепче, Прежевальский»-крикнул невозмутимый Вилков хохочущему Зубцову.

Машину тряхнуло. Это мы въехали на мост через реку Печенгу. Печенга, Петсамо, снова Печенга, столько изменений, столько препон обрушилось на этот населенный пункт, что он практически исчез с лица земли.
«Вон стоит красное кирпичное здание»-Семеныч протянул руку и все увидели маленькое неказистое здание из красного кирпича.
«Это единственное здание осталось после войны». Что же впечатляет. «А здесь была церковь Трифона Печенгского»-Вилков кивает на невзрачную деревянную избу:
«Сейчас в ней КЭЧ» (квартирно-эксплуатационная часть, военные, одним словом). Действительно, никакого намека на церковь.
«Церковь не раз обращалась к властям с просьбой отдать им на восстановление это здание, но отказывают»-продолжал Вилков. Проскочили Печенгу. В машине установилась тишина, замолчал и Семеныч, задремал, наверное.

Обратно ехали веселее. Народ был оживлен: кто-то нагулялся по областному центру, я и Семеныч оформили свои дела. Я удачно отчитался по плану, Семеныч, судя по оживлению, разжился материальными ценностями сверх отпущенных фондов. Не просто так, конечно. Судя по покрасневшей физиономии, содружество областного отдела инкассации и районного прошло в теплой дружеской обстановке. Отдыхающие изнемогали. Уже были приготовлены бутерброды, разложена треска горячего копчения, ждали команды. Я и Семеныч не могли успокоиться и просчитывали итоги поездки. Наконец Олег Борун, постовой банка, взмолился:
«Мужики, хватит болтать, завтра дебит с кредитом сведете, а сейчас водка нагревается». Действительно, чего тянуть.
Еще допереживая сложный путь выбивания материальных ценностей в лабиринтах областной конторы, Семеныч принял налитый стакан и с чувством выпил его. Все остальные последовали его примеру. Вот уже остался позади поворот на Печенгу. Исчез залив с раскинувшимся над ним Мурманском. А впереди сопки, сопки…
«Как же вы далеко забрались!»-вспомнил я слова Сережи Попова, нашего однокурсника, который хотел заехать к нам, будучи в Мурманске в командировке. Не вовремя он приехал, в феврале. Время исключительных ветров и заносов. Не раз мы слышали по местному никельскому радио о том, что закрыт перевал, переметены дороги, остановлен даже железнодорожный транспорт. Сообщения с Мурманском нет. Честно говоря, не больно-то нам это было и нужно. В Заполярный пробивались и привозили хлеб. Молоко было под боком в местном совхозе. И все. Гостей мы особенно и не ждали. Так вот Сережа собрался в одну из суббот заехать к нам в гости, а на автовокзале тетка –кассир с характерным вологодским говорком пропела: «Иии, милай, какой там автобус, закрыт Никель, надолго закрыт. Метель там у них. Абаи дни будет закрыт по метеосводке».

На Сережин вопрос о том, что, может, он на поезде уедет, тетка словоохотливо пропела, что и железная дорога закрыта, что ее расчистить не могут. Глядя на расстроенную физиономию друга, тетка сочувственно посоветовала:
«Не расстраивайся, милок, нетути туда дороги, нетути. Позвони своим друзьям, они люди привычные, поймут. Ты летом к нам приезжай, летом у нас хорошо»-мечтательно протянула тетка.

Расстроенный Сережа не стал слушать о том, как хорошо тетке летом в Мурманске, а пошел на переговорный пункт позвонить нам. Его и здесь ждала неудача. Связи с нами не было, обрыв на линии.
«Вот здесь я и понял»-вспоминал Сергей: «Как же вы далеко забрались!».

Машина тем временем старательно взбиралась на очередную сопку и резво катилась вниз. Было похоже, что мы
кувыркаемся в облаках. По мере выпитого, разговор в машине становился оживленнее, слышался смех, делились впечатлениями о проведенном дне
Вот и «Долина славы», ранее «Долина смерти».Здесь на реке Западная лица Полярная дивизия остановила отборные части немецких егерей. Остановились, постояли. Семеныч стал серьезен, мы тоже замолчали. Затем Вилков сел в машину и через какое-то время тихо сказал:
« Какие тут бои шли, вспомнить страшно». Кто-то из сидящих поинтересовался: « Как же в таких условиях немца остановили?»

И тут услышали, чего нигде не слышали и не читали:
«А его и не останавливали, он сам встал. Выдохся и встал. Дороги ему не хватило». Мы ошеломленно молчали.
«Конечно, мы тоже вросли на Западной Лице, но устояли бы против танков, я не знаю»-задумчиво молвил Вилков.
«И чего бы было?»-спросил Олег.
«Да ничего, вдавили бы танками в тундру»-ответил Семеныч: «И ведь не отступишь, свои, нквдэшники изрешетят».
«Как это?»-не выдержал и я.
« Да так»-отрезал Семеныч: «Мы на позиции, а сзади нас части НКВД с автоматами и с приказом расстреливать отступающих». Помолчали. Каждый переваривал услышанное.
«Вот поэтому не больно-то я люблю все эти пышные мероприятия по поводу юбилейных дат»-задумчиво сказал Семеныч.
«Кто эту Победу завоевал они или убиты, или уже умерли от ран да болячек». Олег молча разлил остатки из бутылки и тихо сказал :
«За тебя, Семеныч.» «А почему бы и нет»-воскликнул Вилков и с удовольствием выпил.
А дорога вилась серою лентою, с каждым поворотом приближая нас к пограничному пункту Титовка. С него начинался Печенгский район. Мы ехали домой.