СТАРИКИ-РАЗБОЙНИКИ

В 2014 году звёзды на небосводе расположились так, что нам троим, которым в сумме было 185 лет, захотелось тряхнуть стариной, но не сильно (так чтобы последний песочек не высыпался), и отправиться на Центральный Тянь-Шань. Это спонтанное чувство в неприкаянных душах возникло одновременно, а может кто-то был живчиком – сейчас припомнить сложно. Но поскольку я был самый молодой, то спинным мозгом чувствовал, что бегать за пивком придётся мне – так оно и случилось. Планы были более чем скромные: сходить на Хан-Тенгри, и, если не окочуримся, то и на Победу. В аэропорту Домодедово. Слева направо: Сергей, Давид и я. Компания подобралась сильная: мастера спорта, кроме меня двоечника - второразрядника. Правда "Снежный Барс" и семь семитысячников за плечами.

Наступил улётный день – 25 июля. Груза у нас было предостаточно, но был и бонус – мы проходили как горнолыжники, и вместо 20 кг., как для всех смертных, нам разрешено было провозить 30. Это мой приятель что-то намухлевал при покупке билетов. Для пущей верности, на регистрации предъявили по паре телескопических палок, сославшись, что лыжи в рюкзаках. На удивлённый вопрос сотрудника: «А где же вы в Азии снег найдёте в августе?», ответил, что полезем так высоко, что снегу будет по колено, а то и выше. Вот ведь сам накаркал, а мог бы и промолчать.

Перелёт и Бишкек прошли как-то мимо нас, потому что летели ночью. Нас встретили и повезли на базу. Не ополоснуться после перелёта в Иссык-Куле – жемчужине Киргизии или Казахстана посчитали моветоном. До сих пор не знаю, чья это жемчужина, потому что в школе у меня по географии была натянутая за уши тройка. Залез в Яндекс, но и там ответа не получил. Про себя решил, что они разгородили его посередине бонами и повесили рыболовные сети, чтобы подводные пловцы туда-сюда не шастали. Ведь и приработок есть: поднимай сети раз в неделю, и выгружай рыбку или пловцов – главное, чтобы ячея была соответствующей.

После недолгого купания приехали в город Пржевальск - по-ихнему в Каракол.

Разместили нас в прекрасной фазенде со всеми удобствами во дворе, и с видом на гараж и плакучую иву.

Пока мы с Давидом наслаждались прелестями азиатского базара, отчаянно торгуясь за каждый не сворованный орех, Сергей успел побывать в пасти у дракона.

Я отправился за местным пивком, но странным образом оно на обратном пути каждый раз куда-то исчезало. Мне так и не удалось порадовать своих партнёров хмельным Каракольским пойлом, и в качестве успокоения я им поведал, что оно полный отстой, и не представляет никакой художественной ценности.

На следующий день на джипе добрались до лагеря Аксай-Трэвел в Кар-Каре. Вылет обещали сделать днём раньше, а не 28 июля, как предполагалось.

Палатки все стояли ровными рядами, как кровати в казарме.

При въезде стоял указатель, который однозначно предсказывал судьбу: налево пойдёшь – сытым будешь, либо увезут к едрене-фене сердитые летуны, а направо полная неопределённость – это смотря к кому в лапы попадёшь.

В лагере стали свидетелями медитации эзотеричек. Верховодила ими БЛОНДИНКА в гламурной розовой футболке!!! Хотел встать к ним в круг, но испугался, что она исцарапает или покусает до смерти.

Приход на аэродром принёс удручающие сведения. По разведданным один вертолёт грохнулся где-то на 5600 на северном склоне Хана. Лётчик жив, а пассажир сломал ключицу.

Это было бы сносно, но когда мы увидели толпу велосипедистов на погрузке, то поняли, что с вертолётом нам ничего не светит. Оказалось, что это у них новый вид туризма – велотур по салону вертолёта.

Когда вертолёт улетел, пришла пора действовать. Нас, конечно бортанули. Вертушка вернулась вроде бы с грузом «200», кажется, с Южного Иныльчека, и в семь вечера улетела в Бишкек. Сходил в магазин, купил две бутылки водки и арбуз.

Нам радостно сообщили, что вертолёта не будет до 2-го августа. Ситуация стала патовой. Придётся идти пешком. Сидим, запиваем своё огорчение водкой и заедаем арбузом. Заодно провели военный совет, на котором решили, что пойдём через перевалы Семёнова и Одиннадцати - наиболее простым, коротким и уже хоженым путём. По телефону вызвали на завтра джип, чтобы он подвёз нас под ледник Семёнова. При общении с коммерческими матрасниками, сказали, что пойдём пешком на Северный Иныльчек. Они только пальцами у виска крутили, и всё время спрашивали – а вы хоть знаете сколько до туда километров? На это у нас был стандартный ответ: может 50, а может 200 – какая нам разница. Топографические карты мы не взяли принципиально, понадеявшись на игральные, а деменцией, вроде бы, не страдали.

Аборигены Ак-Сая.

Ночью из-за водки и арбуза меня разбудил звонок гидробудильника, а так не хотелось вылезать из тёплого спальника. Утром пошёл знакомиться с местными достопримечательностями.

Хотел сфотографироваться на память, но испугался слова МОМЕНТАЛЬНАЯ. Вдруг на снимке я буду выглядеть женщиной, а смена пола не входила в мои планы.

Погладить архара тоже не удалось – его охраняли злые собаки. В 9 утра за нами заехал Андрей, чтобы отвезти к началу маршрута.

По дороге заглянули к погранцам чтобы отметить пропуска. В три часа дня приехали на место и выгрузились. Речка Ашутор оказалась достаточно бурной, поэтому решили заночевать. Вечером к нашей стоянке подъехал маленький киргизёнок.

Его очень заинтересовало наше жилище. Он цокал языком, и никак не мог понять, как в такой маленькой юрте могут уместиться трое взрослых мужиков со шмотками, да ещё и готовить в ней.

Жаль было покидать гостеприимную зелёненькую травку, но нужно было торопиться, ведь мы здорово отстали от тех, кому посчастливилось улететь вертушкой. Утренние сборы были скоротечными.

Кое-как перебродили по одному реку Ашутор, переоделись, и пошли топтать морены Сарыджаза.

Вслед за моренами началась снеговая зона. На третий день прошли перевал Семёнова и стали спускаться, придерживаясь левого борта. В кармане было ледниковое озеро, покрытое льдом. Я решил пройтись по нему. Лёд, конечно, не выдержал, и я с наслаждением искупался.

Перед нами расстелилась очень красивая долина ледника Баянкол, окрашенная в лучах закатного солнца в розовый цвет. Впереди взметнулся утёс пика Мраморная Стена слева, справа пик Карлы-Тау, а ещё правее перевал Карлы-Тау 3Б, который мы ходили в 1989 году. Как видите тропинок, у нас на том хребте было натоптано много.

Хорошая панорама: слева пик Карлы-Тау, правее пики Казахстан и Баянкол.

Теперь мы прочно влезли в снег, и, похоже, травки нам не увидеть до самого возвращения.

По пути прыгали в ширину через ледниковые ручьи.

Наконец желудок подсказал нам: война – войной, а обед по расписанию. Ярко светило солнце. Мы вывернули все вещи для просушки и наслаждались царящей вокруг благодатью.

Там же было озерцо. Вспомнив сцену из «Трёх мушкетёров», где Планше глубокомысленно плевал в воды Сены, я сел на камень и стал глубокомысленно кидать камешки в воду.

Давид стал рекламировать свой любимый гербалайф, которым регулярно пытался накормить меня, несмотря на моё отчаянное сопротивление.

За регулярные отказы от этой гадости, он меня посадил в карцер.

Чтобы не испытывать судьбу, решили лезть на перевал Одиннадцати по ребру, а не по снежно-ледовым полям справа от него, на которых по нам могло что-нибудь шарахнуть. Лезем по осыпному гребешку.

Наконец по опостылевшим осыпям добрались до первой ночёвки.

Утро встретило нас великолепной картиной восхода.

В этот день с осыпей перешли на скалы, и стали вешать перила.

Здесь произошёл забавный случай. Когда я провесил перила, и начал спускаться за рюкзаком, сдуру оставил левую руку сверху, а правой снизу продёргивал жумар. После какого-то неловкого движения, левая рука вылетела из плечевого сустава. Боль дикая, и болтаюсь я на этих перилах, как говно в проруби, не в силах сдвинуться ни шагу, так как вывихнутая левая торчит из меня под углом пятнадцать градусов к телу. Попытался себе вправить руку сам, но рядом не было подходящих зацепов или уступов, и у меня ни черта не получилось. Пришлось кричать Давиду, чтобы поднялся ко мне, и вправил руку там же – на перилах. Операция прошла успешно, правда, с третьего раза.

Но беда не приходит одна. На спуске я шёл мордой к склону и сделал большой шаг правой ногой пока плавающие рёбра не упёрлись в тазобедренную кость. Нащупал вроде бы ступеньку, а она оказалась живым камнем, и вывалилась из-под ноги. Тело по инерции продолжило движение вниз, внутри раздался какой-то хруст, и опять дикая боль. Наверное, сломал левое нижнее плавающее ребро, подумал я, ну и нехай себе плывёт, и тихой сапой сполз к рюкзаку. Больше я таких глупостей в том маршруте не вытворял.

Местами приходилось перелезать через жандармы. Я себя чувствовал параолимпийцем в команде мастеров: боль в боку не утихает, левую руку нагрузить боюсь – инвалид да и только.

Давид навешивает очередные перила.

71

Ребро оказалось очень затяжным. Как выяснилось на нём полно удобных площадок для палаток. Пришлось заночевать ещё раз.

Дальше опять лезли по скалам, вешали верёвки, вытягивали рюкзаки и поднимались на жумарах. Временами забирались под тент, чтобы переждать заряд пурги. Потрепало нас по пути изрядно. Но ничто в горах не бывает бесконечным. Так и это ребро через пару дней вывело нас на перевал Одиннадцати, где пришлось опять сделать ночёвку. Как только поставили палатку пошёл снег. Я предложил натянуть тент над входом, чтобы можно было залезать в неё. Когда мы его натянули поднялся ураганный ветер, который едва не унёс палатку, но тент с нескольких оттяжек всё-таки сорвал. Снаружи творилось что-то кошмарное – полная задница. Ни выйти пописать, ни снегу для ужина набрать. Так и легли спать голодные. Всю ночь стихия давала нам прикурить.

Утро выдалось ясным и безоблачным, но вылезать из тёплой палатки на мороз не хотелось категорически. К этому времени старики-разбойники уже изрядно пообтрепались.

А я писал оперу про своих двух товарищей, надеясь, что он с ними разберётся по полной программе

Хан-Тенгри с перевала гляделся как на ладони

Хотелось позагорать на солнышке, но долго рассиживаться не пришлось – всех потянуло в лагерь Казбеке Валиева на Северном Иныльчеке, в МАЛовскую столовую. Спуск с перевала оказался гораздо проще подъёма, но всё равно пришлось вешать перила.

Отдых на леднике Одиннадцати, перед спуском в МАЛ. Впереди красавец Хан.

В половине седьмого пришли в МАЛ. Для местных обитателей мы были в диковинку. К тому году уже никто и не думал добираться сюда пешком - без вертушки.

Байки в кают-компании. Слева направо: Саша Чечулин из Алма-Аты (погиб в 2019 году при спуске с пика Победы. Это было его 15 восхождение на семитысячники. «Снежный Барс» № 577), Худайберген Ташманбетов из Джамбула по кличке «Муха» - «Снежный Барс» № 248, и повариха Света. Когда она увидела нас, то первым её вопросом было: «Неужели я так крепко спала, что не услышала вертушки?». Поверить в то, что мы пришли с севера через перевалы, да ещё в таком преклонном возрасте, она так и не смогла.

После первого замеса спирта повторили второй. Муха уморил всех рассказами о происхождении своего прозвища. По его словам, он носился по семитысячникам с такой скоростью, что чуть ли не за один сезон выполнил норматив «Снежного Барса».

После такого суворовского перехода и спирта накануне устроили себе днёвку. Разбираем заброску, чтобы завтра выйти пораньше. Групповой снимок на прощание и за знакомство.

МАЛ на Северном Иныльчеке, которым руководил «Муха». Наша палатка стоит на деревянном настиле, любезно выделенным им.

Просторная кают-компания для встречи друзей и приёма пищи.

У Мухи в его Турайе сдохла батарейка, поэтому пришлось сбегать в лагерь Бирюкова и позвонить в Москву, чтобы предупредить, что мы всё ещё живы.

На следующий день все готовятся к выходу. Света пожарила нам яичницу, и мы плотно позавтракали. Саша Чечулин (в центре) обувается. Это будет его очередное восхождение на Хан-Тенгри.

Через три часа после выхода авангардной группы, тронулись и мы. На основном пути движения групп к Хану ледниковые ручьи были предусмотрительно оснащены мостками.

Вышли на снежно-ледовый склон ребра, предварительно одев на себя кошки и кузницу. В стрёмных местах там были провешены перила. Шёл по ним на жумаре, держа его только правой рукой, памятуя о вывихе левой на ребре перевала Одиннадцати.

Лагерь 4600 на северном гребне Хана. Но мы решили там не останавливаться – уж больно много народа, да и проблема с туалетом не решена. А эксгибиционистов я очень не уважал. Ведь Муха обещал нам две свободных палатки на 70 метров выше, в которых мы и разместились.

Наконец-то мне одному досталась отдельная палатка, и я мог свободно курить, не боясь быть выгнанным на мороз. Как уж мне надоели эти некурящие! Подумал, что пора написать оперу про своих двух собратьев. Рядом стоят нелюдимые Барнаульцы. А что сделаешь – Сибирь дело тонкое. Проблема с туалетом: ведь единственный вариант – это гадить за борт. Раньше не думал, что и меня постигнет когда-то страх высоты, но зацепившись рукой за уступ, преодолел себя, и страх прошёл, даже не только в туалетах. Утром решили отдохнуть и никуда не идти. Слава судьбе, что эти Барнаульцы учесали наверх.

Но всему хорошему приходит быстрый конец. Второй днёвку мы позволить себе уже не могли. Пришлось собираться и топать вверх.

Гребень вначале снежный, потом скалы, и снова снег. Присесть практически негде. Пришлось вырубать ямы в снегу и укладывать туда рюкзак, чтобы организовать седалище. Но надеть потом рюкзак было жутко тяжело. Временами навстречу спускались коммерсы. Расходиться с ними было трудно, особенно на скалах. И так весь день. В этот день поставил антирекорд: выкурил всего 3 !!! сигареты, против обычных 15-ти. Кое-как доплёлся до 5600, хотя думал, что умру по дороге. Пульсоксиметр показал сатурацию 54 - наверное, пора отбрасывать коньки. Но за все эти мучения Тянь-Шань одарил нас великолепной картиной заката.

Утром приготовили себе нехитрую еду на нашей скромной кухне. Решили опять устроить днёвку. Позавтракали. Давид уплетал свой любимый гербалайф из пластмассовой миски. К нам заглянул Андрей Петров – альпинист из МАИ. Передал с ним записку в Москву, чтобы дать знать, что мы всё ещё живы.

Немного ниже слева валяется разбившийся вертолёт, по чьей вине нам пришлось топать пешком до Северного Иныльчека.

Снизу начал подтягиваться народ, а мы как коты Васьки весь день жрали. Видимо горняшка. Сатурация 71 – может оклемаюсь?

Хан-Тенгри на фоне Давида смотрится не плохо. Хорошо видно ребро, уходящее от Западного седла к вершине.

Давид под охраной своих двух маленьких литовских друзей.

Но пора и честь знать – не всё же на днёвках отсиживаться. Решили выйти пораньше. Будильник прозвенел в пять утра, и я стал голосом будить откровенно дрыхнущих приятелей. Давид одевался до 5-40. Лучше бы я поспал до завтрака – так хотелось! Давид, видно чувствуя свою вину, постоянно напоминает о времени. Как мы не торопились, но раньше 8-30 выйти не удалось. По ступенькам добрались до перил. На нижнем фото хорошо виден перевал Одиннадцати (на заднем плане снежное седло в правой части).

К середине дня Давид дошёл до скал и полез по верёвкам. Я пытался не отстать, хотя это плохо получалось. Каждый шаг давался с трудом – не было уже той борзоты, как за 25 лет до этого.

Чуть выше произошёл ещё один забавный случай. Я жумарился из последних сил в скальном кулуаре, а сверху навстречу быстро валил какой-то ухарь, постоянно дёргая мою верёвку. Даже шофёры пропускают машины, идущие на подъём, а этому хоть бы … Тогда я и выдал тираду, в которой некоторые идиоматические выражения даже в словаре Даля отсутствуют. Когда поравнялись и он снял очки, пришлось извиняться - это был Саша Чечулин. В каком-то месте упёрся в скальную стенку и долго не мог её одолеть. Пришлось сделать небольшой траверс вправо. В каком-то месте я выбился в лидеры и шёл первым до самого Петьки. Там сел на зачехлённый рюкзак и стал ждать остальных. Первым пришёл Давид и, не останавливаясь почесал на седло. Дождался Сергея и тоже тронулся вниз. Этот спуск стал для меня пыткой, видно израсходовал все силы на подъёме. Даже на бергшрунд не обратил внимания – просто перепрыгнул его сходу. В 20-30 я, наконец-то, совсем никакой был на седле. А сверху с фонарём кто-то спускался с горы. Сил хватило только на приём наркомовских 100 грамм за одержание, а следом щёлкнул выключатель и свет померк.

Утро выдалось солнечным. От Димы Грекова прогноз неблагоприятный – вроде как в воздухе запахло циклоном. Решили выждать. На Западном седле Хана на фоне Победы. Приятный сигаретный дымок щекочет ноздри.

Решил прогуляться. Надел сбрую и в 12-30 отправился вверх. Первая табличка на ребре Хана была погибшей туристке из Кургана. Интересно, пересекались ли мы с их группой в 89-ом году или нет – мы ведь тоже тогда были там.

К двум часам дня дошёл до верёвок и посчитал, что на сегодня хватит. Включил рацию и сообщил, что иду вниз. После обеда зашёл в гости к Мише из Ярославля. Проболтали до самого вечера.

На следующий день снизу опять предупреждение о надвигающемся циклоне, хотя погода была хорошей. Мы выжидали. Нужно было всё-таки захватить с собой карты Таро, надеялся, что они были бы полезней, чем прогнозы Грекова. Давид решил, что завтра пойдёт на Хан от седла до седла. Я такого авангардизма даже в прежние годы не приветствовал. Считал, что на семитысячники нужно ходить с максимальным подъёмом только 500 метров по высоте. А сейчас и подавно. Правда, сам нарушил своё правило в 1989 году, сходив на Хан с седла. Но на обратном пути меня уже ждал оборудованный лагерь на 6700. Я был готов идти с промежуточной ночёвкой на 6400 или на 6700. В этом мы с ним не сошлись.

В 2 часа ночи прозвенел будильник. Я окончательно отказался идти от седла до седла. Давид собрался и в 4-20 пошёл вверх. Западное ребро, по которому ходил Давид.

Лагерь 6400 на ребре Хана.

В 10 утра он по рации сообщил, что дошёл до 6400. Выше него целая мемориальная скала. Левая табличка увековечивает память альпиниста из МАИ, погибшего на Хане в 2001 году в возрасте 19 лет - сына будущего председателя альпклуба МАИ.

На верхней табличке разборчиво видна только дата гибели 14 августа 1989 г. Странно – 15 августа спускались с Хана, но ни о какой гибели ничего не слышали. Правда, через седло мы пронеслись на крейсерской скорости после леденящей ночёвки на 6700.

Я, тем временем, пытался дооборудовать естественное очко, находящееся рядом с нашей палаткой стульчаком из снежных кирпичей. Но они постоянно разваливались. Но и само очко было прекрасно: ведь кругом чистый снег, а все экскременты и мусор улетают вглубь ледника. Он чем-то напоминал ненецкий унитаз, состоящий из двух палок, одну из которых ненцы втыкают в снег, чтобы ветром не сдувало, а другой волков отгоняют. В качестве первой у нас была рукоятка лыжной палки, загнанная по самую сурепицу, а поскольку на такой высоте волки не водятся, то и нужда во второй отпала.

В пять вечера Давид сообщил, что дошёл до вершинного серпа, но дальше без верёвки идти к стеле стрёмно, так как дует сильный ветер, и он начинает спуск. Но в принципе это уже вершина, во всяком случае, альпинисты так считают. В девять вечера он по рации сказал, что уже на 6400 и продолжает спуск, и что выше него Миша из Ярославля и четверо англичан. Ждём. В лагерь он вернулся в 23-50 вымотанный в ноль. Хорошо, что я не поддался на его авантюру.

Утром с погодой полная задница: снег, ветер. В восемь утра спустились англичане в зелёных костюмах. Правда, это трудно было назвать спуском: их качало так, как будто они только что из бара, а женщину волокли под руки. Интересно что с Мишей? Начали завтракать, и тут в палатку постучал Миша и попросил помочь ему свернуть палатку. Оказывается, он пришёл под утро. Собрав рюкзак, Миша пошёл на Петьку Собираемся в Не знаю спустится он или нет? Я пришёл в пещеру поляков и собрал рюкзак там. Потом надел сбрую, кошки и спустился на юг в бергшрунд. 10 м. влево на спускаче и 30м. по жёстко натянутой верёвке на 50 градусном снежно-ледовом склоне до палаток. Их стояло семь: две Marmutлицом друг к другу, и пять Red-Fox, скорее всего, Ак-Саевских. Сергей скомандовал, чтобы я поднимался наверх. Попили бульона и кипятка. Продукты на исходе. К вечеру зачем-то переселились в освободившуюся от поляков пещеру.

Следующий день не принёс облегчения. Всё та же метель и ветер. Собираемся в пещере. Жутко тесно. Всё время бьюсь головой о свод и матерюсь. Прошёл вчерашние две верёвки вниз и начал откапывать палатки Marmut. Тут же высунулась из пещеры голова одного из одесситов. Они стояли невдалеке в пещерах, но ходить друг к другу в гости совсем не хотелось. Мы уже шестую ночь на седле, и одно предположение о седьмой вызывает животный страх.

В 4 утра одесситы отправились вниз, а мы за ними следом, но только в 8-20. Идти по пробитой тропе было несложно, до момента пока не влезли в «бутылку» или «бутылочное горлышко». Как и в 89-ом у меня по спине запрыгали крупные мурашки. Действительно, без бутылки туда лучше не соваться. Ещё её называют мышеловкой, что тоже вполне отражает специфику этого места.

Повесили верёвки, и кое-как сползли вниз. Рюкзак Давида спускали на верёвке, чтобы ему было легче идти по сдвоенной.

А слева от спускающегося Сергея «мышиный глаз».

Кругом всё висело, и откуда жахнет предположить было трудно. Как МАЛовцы ходят это место на подъём – для меня загадка. Японские камикадзе их самообладанию позавидуют.

Но судьба нас ещё раз благословила и благополучно спустились. Не дойдя полукилометра до правой морены Южного Иныльчека встали на ночёвку. Как же хорошо дышится и спится на высоте 4, а не 6. На следующий день нам предстояло прийти в МАЛ на его левую морену, недалеко от устья ледника Звёздочка.

Утром спустились на Южный, и мой указующий перст однозначно говорил словами Ильича: «Правильным путём идёте, товарищи…»

А вот и старики: Давид,

Сергей.

Дошли до первого лагеря Аксай-Тревэл, и застали плачевную картину. Пока мы прохлаждались на седле Хана, внизу творился кошмар.

Но любоваться долго не пришлось - нужно было идти вперёд. Мы уже не соблюдали привычный ритм смены ведущего, а тропил тот, кто ещё был в силах это делать. Видно, шесть ночёвок на высоте 5900 отобрали последнее из поношенных годами организмов. С трудом ориентируясь в условиях плохой видимости, тупо шли, придерживаясь правого края ледника.

К девяти вечера, когда уже стемнело, увидели путеводную звёздочку на левом борту ледника в виде светящейся внутри палатки электрической лампочки. Сразу же развернулись на неё и побрели. Казалось, что до неё рукой подать, но впечатление было обманчивым. Я шёл впереди, а ребята немного отстали. Час за часом она светила нам, но не приближалась. Я понял, что если сяду отдохнуть, то уже не встану. Привычный режим: сорок минут хода и десять минут перекур - был нарушен. Шёл не останавливаясь, соблюдал режим перекуров: каждые сорок минут я выкуривал по сигарете на ходу. Охватило чувство отупения и безысходности.

К двенадцати ночи я достиг намеченной цели, и ввалился в кают-компанию. Не ворвался, не вполз, а именно ввалился. Там был бар. Глядя на моё бедственное состояние, мне тут же подали рюмку водки, которую я сразу же оприходовал. Протянул рюмку «бармену», не ставя на стол, и не отдавая в руки. Он понял мой жест, и мгновенно налил вторую. Процедура мне понравилась, и я её повторил несколько раз. Подтянулись друзья и застали меня в состоянии нирваны. Они тоже не захотели быть аскетами. Здесь же был и руководитель группы одесситов, которая сидела на седле в пещерах под нами. Когда разговор подогрелся и перекинулся на разные необыкновенные случаи в горах, он сказал: “Это что! А вот мы в 88-году встретили группу, которая шла на траверс пика Коммунизма с печкой на дровах, без примусов!” Тут я не выдержал, и застучал себя пяткой в грудь: ”Так это ж мы и были!!!” Спустя 26 лет, я вторично познакомился с Ростиславом Чайковским – одним из участников группы Саши Майорова из Одессы, которую мы встретили в 1988 году на ПФП под перевалом Кирова. Мы тогда жарили картошку с луком на сале, используя в качестве топлива остатки арчи. Им показалось, что после спуска с Коммунизма, от наших запахов, у них крыша съехала, а ходить в гости с мозгами набекрень даже одесситам неудобно. Ссылка.

Прекрасное Тянь-Шаньское утро. В отличии от прошлых дней, на небе ни облачка.

А вот и кают-компания с баром, которая накануне не дала нам умереть от этанольного голода.

Но на Звёздочке в лагере Аксай-Тревел лежала наша заброска. Не пропадать же добру, хотя о восхождении на Победу после отсидки на седле Хана, мы уже не помышляли.

Лагерь Аксай-Трэвел на Звёздочке.

Меня тогда очень приятно поразил Дима Греков. Когда мы к нему обратились, пытаясь выяснить судьбу нашей заброски, он бросил все свои дела, которых у него, наверняка, было по горло, и повёл нас на поиски.

Боря Слободянюк после очередной неудачной попытки взойти на Победу. Он доставлял нашу заброску.

Заброску благополучно нашли и перенесли в свой лагерь, а на следующий день всю нашу ватагу посадили в вертушку и отправили в Кар-Кару.

Ростислав Чайковский с сыном.

Под нами, похоже, озеро Мерцбахера, но покрытое льдом. Невольно пришла в голову мысль, что зря не взял из дома мормышку. Правда, вертолёт всё равно по дороге не останавливался…

Кар-Кара.

С Ростислава снимают показания.

И все мы, кроме двух местных, должны поместиться в один джип. Как думаете – он выдержит?

Дорога в Каракол.

P.S. Если кому-то понравился или не понравился мой пост, напишите, пожалуйста, в личную почту. К сожалению, благодаря админам Риска, это сейчас единственный способ общаться авторам с читателями.

P.P.S. Это мой предпредпоследний пост на Риске. Ещё два и я закончу свои автобиографические рассказы, после чего попытаюсь издать сборник рассказов в печатном виде. Кому интересно - записывайтесь в очередь. Всех вам благ!