Зимние Фаны. Экскурсия в семидесятые.
Я даю здесь краткую характеристику зимних условий в Фанских горах по впечатлениям от ряда походов в семидесятых годах, которая может быть полезной для желающих сменить традиционные места новогодних вылазок на свежий район.
Выбор маршрута
Снаряжение
Особенности харчевания
Колорит зимнего трансфера
Кишлачная прелюдия
Об особенности восточного детского (и не только!) менталитета
Куликалонская тропота
Радиалка на в. Джонат
Пер. Лаудан
Сбылась мечта идиота…
Аэродинамическая труба на перевале Зау
Калейдоскоп впечатлений от зимних городов
Возвращение
Общие итоги
Выбор маршрута
После походов 1971 и 1972 года в Фаны у меня появилась идея посмотреть что здесь творится зимой.
Основными районами для зимних походов в политеховском клубе тогда были Кольский (Хибины и Ловозеры), Горная Шория, Южный Урал. Более крутые ходили на Приполярный Урал. Некоторые особо борзые в Куйбышеве-Самаре хаживали и на ЗФИ - Землю Франца-Иосифа, остров Хейса.
Лыжная двойка под эгидой турклуба КПтИ в Горную Шорию в 1971 году под руководством В.Кривошеева сыграла роль катализатора.
Зимний горнотаежный опыт, да еще при морозах за -40 был очень ценен. При горной специализации все же хорошо бы зиму тоже расходовать на большие горы.
Кроме того, в команде был кадровый голод, институт не дает стабильности кадрам, это не завод. Неумолимые распределения каждый год кого-то вычеркивали.
Если зимой делать с новичками единичку, к лету они готовы для двойки. В принципе зимой можно и двойку делать при оценке реальных условий.
При сложившейся практике, почти каждый уикэнд зимой проводить на природе, ничего непривычного в круглосуточном пребывании на холоде не было. Для зимнего опыта ребята перворазники сходили на Южный Урал в декабре в единичку.
Было это у меня первое горное руководство.
Собралась компания однокурсников: С.Усольцев, В.Мамаев, В.Лаптев, В. Король, Н.Цветкова, присоединился и старый спутник по Фанам врач Р.Ягудин.
Н.В.Пагануцци в свое книге «Фанские горы и Ягноб» писал о теоретической возможности лыжных походов в бассейне Пасруда, на Куликалонах и в Арчамайдане.
Район Куликалонских озер был более предпочтителен по подъездам и рельефу. Каньон в Пасруде представлялся для зимы проблематичным, начинать с его обхода через боковой перевал не самая лучшая идея, автодороги до Алаудин тогда не .было.
Арчамайдан, в принципе, значительной частью пригоден для передвижения лыжным ходом, однако это был бы типично линейный проход, боковые ущелья там имеют неподходящий рельеф, состояние перевальных взлетов в них оценивать сложно, они практически не просматриваются. Да и по уровню они не годятся для стартового знакомства с зимними условиями.
В районе Куликалона все снежная анатомия склонов разного типа наглядна, хочешь – несложные восхождения пробуй, а можно и радиально-кольцевые выходы делать, идеальный полигон для знакомства с зимними условиями и учебных единичек. Полноценные категорийные походы зимой как самоцель тогда не ставились, главная задача – не терять потенциальный сезон для начального уровня подготовки.
Летний поход с траверсом Сарышаха дал возможность хорошо с верхотуры оценить визуально по рельефу наиболее подходящие объекты для зимы.
Первым объектом с набором высоты со всех точек зрения желателен был реализуемый радиально. Самым мягким рельефом обладал пер. Лаудан. Однако, даже не побывав зимой ни разу, чуял, что лучше идти по положительному рельефу. Воспоминания о распределении снега по склонам в Горной Шории давали основания предполагать, что мульда Лаудана будет сильнее забита снегом, отсюда лавиноопасность, тропежка и т,д.
Идеально смотрелась для первого выхода вершинка Джонат между пер. Лаудан и пер. Джонат.
Четкая линия вполне проходимого даже зимой гребня представлялась лучшей линией подъема, с нее легко оценить состояние снежного покрова с разной солнечной экспозицией.
Однако пришлось слегка лукавить при заявке и включать в нитку именно пер. Лаудан. Слово «вершина» при заявке тогда могло сыграть роль красной тряпки в МКК. Хотя люди там были вполне адекватные, могли понять обоснование такой линии, но и их реакцию можно было предсказать и понять. Они и так ставили свои подписи на выпускные документы, не зная достоверно об условиях.
Если бы что-то случилось, даже не связанное с этим выходом, разбор полетов проходил бы с участием дядей повыше туристского начальства, ни уха ни рыла не понимающих в этих нюансах и все решающих на основании формальных правил. Ведь сыграл бы роль и такой нюанс, зимой принято было оценивать перевалы на категорию выше, и если перевал был 1А, то зимой автоматом 1Б.
А Лаудан тогда у нас на карте фигурировал как 1А, да и Гуинтан тоже.
По формальным признакам единичка была с набором двоечных перевалов, да еще зимой, когда присутствует такой фактор, как холод и днем и ночью.
Если все прошло бы нормально, можно было бы спокойно объяснить правильное безопасное тактическое решение. Отклонение от заявленного маршрута на 200 метров – несерьезное. А дальше начал бы работать принцип положительного прецедента.
Информация была скудная, где то за два года раньше ходила зимой группа из КуАИ (Куйбышевский авиационный институт, позднее Самарский аэрокосмический), но она, по словам участника, не делала сквозных прохождений, ограничившись подъемом на пер. Канистон и выходом на Куликалон.
Канистон у нас фигурировал как Каткистон, по Новому таджикско-русскому словарю Калонтарова 2008 г. «катъ» - разрыв, морфема «кан» какого-либо подходящего для перевала значения не дает. Может, найдется лучший знаток.
Итак, первая цель – выход в Куликалонскую котловину, осмотреться, идти к Лаудану, потрогать снег в мульде, затем на гребень Джоната. После вершины спуск в лагерь и переход под пер. Гуинтан. Его рельеф был очень подходящ для зимы, что и подтвердилось. После перехода через Гуинтан планировалось перейти к ущелью Газныч. Там сделать лагерь, из которого устроить радиальный выход на пер. Зау, обкатанный прошлым летом, и, по возможности, пройти его сквозняком.
Конечно, при такой нитке, километража даже на единичку не хватит при формальном подходе. Однако, в МКК были разумные люди, понимающие что выполнение зимой формальных требований по километражу с учетом радиальности при явном превышением факторов трудности по сравнению с тепличными для такого маршрута летними условиями некорректно. Один посоветовал слукавить и формально указать, что пешедралом чапаем до Куль-Али от Зеравшанской долины для акклиматизации, а не на машине.
На том и порешили.
Снаряжение
Одежда. Экипировка предполагалась такая же, как в зимних лыжных походах. Шапочка-балаклава. Брезентовый штормкостюм.
Обувь. Ботинки ГД «А-ля вибрамы» с набором войлочных стелек.. На группу одна пара валенок в чехлах из ткани 500 для дежурного и ночных дел.
Бахилы. Важнейший элемент был – брезентовые бахилы, мешки до колен со шнуровкой, использовавшиеся с лыжными полужесткими креплениями. Теоретически при снежном покрове они не должны были сильно протираться даже при движении без лыж. В крайнем случае, бахилы можно было бы разрезать снизу, зашить сверху и еще один срок носки обеспечен.
Это не понадобилось делать, хотя под подошвами брезент уже сильно потерся.
Бахилы замечательно утепляли ноги, главное, ни в коем случае не пытаться их сушить. Приняв форму сапога и промерзнув они лучше держали тепло, такое решение обувной проблемы было самым простым, дешевым, эффективным и сердитым. Хлипкие фонарики – это летнее решение.
Их эффект был особенно ощутим, когда на 3300 на 1 час снял их, для опробывания возможности скалолазанья.
Ходить в них предполагалось и с лыжами, и без лыж (рис. 1).
Рис. 1 Раиль Шайхутдинов (третий слева) и его шобла в боевой зимней экипировке. 1979 г.
Лыжи. После Горной Шории я склонялся к широким коротким охотничьим лыжам, кант в Фанах не нужен, мы не собирались крутить годиль. Но не у всех они были, взяли обычные «Туристы» с окантовкой и без нее. Крепления тросиковые с пружиной. Набор мазей.
Спальные мешки. Я брал двухместный пуховый напрокат у товарища, изделие пуховых дел мастера в КПтИ Паши Бабкина. Недостатком была его увесистость. Остальные двухместные спальные мешки, по сложившейся практике, сшивали в поезде из добротных ватных одеял.
Примусы. Для зимы – самый важный элемент снаряжа. Брали два, тщательно проверенных, с набором запчастей и конечно со 2-й гитарной струной для прочистки при поломке иглы.
Бензин тогда еще не обнаглели возить в поезде, брали 5–литровую канистру, затаривались в Куль-Али, хватило.
Палатки. Брали две, одна двойка, другая четверка, ставили тандемом с центральным предбанником, который был накрыт куском брезента, пришитым к одной палатке.
В четверке («кают-компании»), сделал экспериментально внутреннюю палатку-тент из ситца. Предполагалось, что будет теплее, а конденсат будет замерзать между стенками. То, что теплее, ощущалось, но конденсат образовывался и между стенок, и просто над головой, причудливой бахромой. Ее старались поутру осторожно сгрести лавинной лопатой, куском дюрали с двумя деревянными планками-ручками по бокам. На лавинную лопату ставили примусы.
Стеклоткань для обвертывания примуса с кастрюлей, два больших куска («бюстгальтеры», в нашей терминологии).
«Сухое горючее», прессованный уротропин, как аварийный вариант для замены примуса.
Свечи. При коротком зимнем дне важно было иметь их в избытке, они существенно повышали температуру в палатке. На батарейки для освещения надежда слабая.
Веревки. Для зимы наилучшим вариантом были легкие грузовые парашютные стропы, брали и одну 10 мм тридцатку.
Ледорубы. Брали на всех. На крутых склонах использовались постоянно, как точка опоры и для самостраховки. На малоснежных склонах ощущался недостаток сцепления из-за бахил.
Кошки. Брали одну пару титановых, на «всякий пожарный случай».
Лавинные шнуры. Хлопчатобумажную тесьму (киперную ленту) выкрасили в красный цвет и резали на пятиметровые куски.
Остальные элементы снаряжения и одежды как в обычном зимнем лыжном походе.
Особенности харчевания
Мясо. В зимних походах был популярен замороженный и расфасованный фарш, который просили проводниц прятать в служебные контейнеры в полу вагона.
В казахских степях морозы приличные, но в Самарканде и Пенджикенте могла быть теоретически и нулевая температура. Поэтому брали испытанную сырокопченую корейку, сало и копченую колбасу.
Зимний спецприкорм - орехи с медом и курагой.
.Остальное как в летнем рационе, но с большим количеством пакетных супов, для экономии бензина, и углеводных сладостей типа шербета и ириса.
Колорит зимнего трансфера
Самарканд встретил погодой, напоминающей раннюю весну. Транспортный график был четко отлажен. Ночью приходил поезд. В 8 часов – первый автобус до Пенджикента, в Пенджикенте – переезд на городском автобусе на другой конец города за базар на внутрирайонную автостанцию, откуда шли автобусы и грузтакси по кишлакам.
Грузтакси – безразмерное по вместимости транспортное средство. Уж кажется, все пространство заполнено дехканами, туристами рюкзаками. На обочине голосует колхозник с несколькими мешками. Водила тормозит, в кузове ропот… Все куда то рассасывается. Потом еще и барановладельца с питомцем прихватят, и мохнатый путешественник вливается в коллектив, добавляя свои пять копеек мемеканьем в общий гвалт.
Рис. 2 Грузтакси Пенджикент-Вору.
На рис. 2 элитный вариант грузтакси, однажды довелось ехать в варианте без сидячих мест, в кузове были втугую крест- накрест натянуты цепи. За них следовало крепко держаться, и стоять, амортизируя ногами. Те, кому, цепи или борта кузова не досталось, колыхались между заякоренных джигитов, как стоячие сосиски. Впрочем, сидеть на деревянных лавках при лихости кишлачных шумахеров, было тоже весьма несладко.
Заправляет отправкой всех транспортных средств диспетчер. Только неоднократное посещение этого могучего транспортного узла дает возможность осознать все величие этой должности. Он здесь царь и бог.
Долгие годы здесь пребывал в этой ипостаси рябоватый плотный мужчина с орденом Боевого Красного Знамени. Протез не мешал ему бойко сновать между машинами, перебрасываясь фразами с водителями и знакомыми дехканами.
Он был местной достопримечательностью. Его любимой фишкой было объявлять посадку на автобусы в кишлаки, пародируя тирольский йодль: «Йо-рыы, Йо-рыы, Йо-рыы, Урррр-ме-тан!»
Народ одобрительно ржал, сосед по чайхане доверительно сообщил, что эту манеру горланить он действительно привез из Тироля. Судьба у него была сложная, побывал он в разных дальних краях…
Зимой туристов здесь еще не видели толком, поэтому интерес был. Главный вопрос у практичных жителей: какой шайтан несет нас в то время, когда нет зеленой травки, спелого урюка и жаркого солнышка?.
Второй вопрос: как мы будем спать на снегу?
Лыжи вживую видели только те, кто служил в армии в более северных краях.
Летом туристов пруд пруди, сейчас это в диковину, с диспетчером завязалось личное знакомство. Через несколько лет ему очень понравилась моя полевая сумка. Здесь их в продаже не было. «Бугор, может продашь?»
Ну уж нет, самому нужна, обосновал, что мол, отцовская, не могу. Понимающе поцокал. Пообещал ему в следующий раз новую подарить.
В куйбышевском военторге были на выбор разные. В очередной заезд, пригласив совместно испить чайку, торжественно вручил офицерскую сумку, которую он сразу же нацепил, увеличив свою значимость и уважаемость. Проблем с посадкой при любой загруженности больше не было.
Грузтакси ходило обычно до кишлака Вору, нам сейчас можно было ехать на автобусе. До Куль-Али в 14-00 отходил старенький «Пазик».
Кишлачная прелюдия
В Куль-Али надо было заправиться бензином, да и ночевать было бы разумно здесь же, в чайхане у старого знакомца - бывшего курбаши Расула. Зимой, слава Аллаху, он не держал здесь арбузов и дынь, да и температура не способствовала работе Расуловского мощного мушиного инкубатора.
Раритетный телефон времен Эдисона функционировал, Расул четко исполнил стукаческую функцию, сообщив неведомому начальнику, что прибыло семеро, из них одна женщина, идут на Куликалоны. Освоение фарси на слух шло успешно.
Пока распаковывали рюкзаки, Расул, покопавшись в чулане принес транзисторный приемник, не починим ли? Сережа, по жизни и студент-радиотехник и радиолюбитель, поковырявшись в его недрах, сотворил нужный контакт, чайхану заполнили восточные страдания тенора о бахор (весне) и, естественно, мухаббат (любви, куда ж без нее весной!).
Расул-ака, вдохновленный халявным ремонтом, опять погрузился в чулан, долго гремел и переставлял какой-то хлам и вытащил на свет божий пыльный деревянный корпус от лампового приемника «Рекорд», без признаков шасси и какого-либо электронного компонента. Объяснений Сережи, что чинить там нечего, он не воспринял и тряс сетевым шнуром, показывая, что нужно его просто подсоединить и все заработает. Рустем что-то коротко ему рявкнул, и заказчик, неодобрительно покачав головой, спрятал свое сокровище, видимо решив дождаться более грамотного специалиста.:=)
«Бензинщик», как водится, появился только на следующий день, не рано.
Дорога через Куль-Али, плавно переходящий в кишлак Рудаки, была в оттепельных лужицах, в воздухе стоял приятный запах арчового дымка, смешанного с каменноугольным. Жителей пытались приучить к каменному углю, чтобы прекратить вырубку арчи, но не очень успешно.
В кишлаке Рудаки пришлось остановиться на ночевку не только по причине короткого светового дня, но и для вербальной разведки по поводу снежной обстановки. Чайханщик Рустамша-ака был гораздо адекватнее и приятнее для такой беседы, чем старый подозрительный басмач, да и с другими жителями можно было бы покалякать. Предстояло принять важное решение. По словам куаевца, ходившего на Каткистон, они обходились без лыж, тропя неглубокий снег.
Сейчас же мне хотелось посмотреть, на что годятся лыжи, поэтому мы все же их взяли, но при малоснежной зиме их можно было бы оставить в кишлаке.
Здесь же можно было оставить на хранение и ненужное барахло. В качестве хранителя Расул-ака не внушал больше доверия, два года назад он перерыл, судя по другим узлам на мешульках, все наши вещи и повыдергивал у Рустема резинки из парадных труселей(!?).
Новая чайхана Рустамши была гораздо комфортабельнее Расуловской беленой глинобитной сакли, резная, двухэтажная. В ней были гостевые комнаты со стопками узких матрасиков-курпачей. Здесь все же была местная достопримечательность, в абрикосовом саду стоял мавзолей Абу Абдуссалома Рудаки, основателя поэзии на фарси, уроженца здешних мест (рис. 3). Завидные способности, видимо, у него были, если уже в восьмилетнем возрасте коран наизусть знал.
Для иллюстрации маршрута я применяю фото с четырех походов: 1972, 1974, 1978, 1979 г.г., время – конец января – начало февраля. В первых двух я был руководителем, в других – мои выпускники.
Рис. 3 Новая чайхана Рустамши-ака в кишлаке Рудаки и мавзолей Рудаки. 1972.
Беседы с чайханщиком и местными добытчиками арчи в окрестных ущельях привели к разброду в мыслях. Вроде бы снег был неглубокий, местами глубже. Да и вообще такие оценки природных факторов, заметил, местные зачастую дают (возможно, невольно) стараясь из лучших побуждений угодить пожеланиям гостя. «Холодно ли ночью?»- «Да, да, холодно, совсем холодно…»
«Днем тепло? Да, да, солнце греет, совсем тепло…»
Объективные критерии, (градусы, сантиметры, футы, дюймы:=)) в таких разговорах трудно применять.
Оценка расстояния «На ишаке пять километров, пешком больше десяти» отнюдь не всегда было шуточной.
Главное, уяснил, что, фактически, на Куликалон зимой не ходят, нечего там делать, арчу можно добывать и ближе, тем более что какой-то контроль за порубками был.
Хорошо представляя микрорельеф маршрута по летним впечатлениям, прикинул, что при не слишком глубоком снеге легче протропить, чем переть на горбу зря такую тяжель.
Берем с собой одну пару лыж, которая в связанном виде побежит на веревочке сзади «собакой», как запаска в лыжных походах.
Если что (машалла!) может использоваться для сооружения квази-акьи. Иншалла, не пригодится, переживем.
Остальные лыжи оставим в чайхане, здесь же и ненужные в горах вещи.
Об особенности восточного детского (и не только!) менталитета
На следующий день началась рядовая ишачка. Было сравнительно тепло. Самым тяжелым было пройти мимо кишлаков Артучь и Якка-Хона («Один дом»), где жители жалостливо смотрели, на утирающих пот и сопли рюкзаконосцев, с неведомой целью идущих туда, где зимой делать нечего, это не укладывалось у них в головах. Весь кишлак трудился на субботнике, под руководством опытного мастера возводились стены школы. Детям приходилось ходить за семь километров в Куль-Али
Кворум зрителей был полный.
Любознательные «цветы жизни» нарезали круги вокруг неспешно топотившего каравана, стараясь получше рассмотреть выражение каждой потной рожи и клянча значки…
Особенно их забавляло ритмичное извлечение звуков, как из резиновых пупсов, из нагруженных, как ишаки, взопревших дядей, многократно требуя отдельного персонального ответа на каждое «здрасте!» и дергая за рюкзак при непослушности. При их количестве это было затруднительно и озверительно.
Медленный темп под тяжелым выходным рюкзаком вполне терпим, но вот ведь психологическая засада какая, окружающим гражданским лицам, особенно рациональным восточным аборигенам, такой экономичный черепаший темп кажется умиранием, последней агонией и вызывает сочувственные взгляды, жалостливое цоканье, покачивания головой….
Пусть бросит в меня камень тот, кому, не хотелось бы поскорее выбраться из этого коридора ироничного сочувствия на безлюдную волю, в пампасы, пропади пропадом такое внимание к твоим соплям! Невольно ускоряешь темп, предельно бодро ворочаешь головенкой с вымученной легкой счастливой улыбкой («Да мне же клево, граждане!»). Такие участки, после которых пульс зашкаливает, имхо, потяжелее барахтанья по живой сыпухе.
Хорошо быть полным пофигистом!
Оно понятно, конечно, зимой такое развлечение – исключительная редкость, Шапито с клоунами приехал! Как прервать такое удовольствие!
В другом, 1974-м году, приехав в кишлак Рудаки засветло, решили не ночевать в чайхане и сразу выдвинуться на волю, сколько удастся. Палатку поставили за кишлаком Якка-Хона, недалеко от дороги. Было нас тогда трое, все Александры, пришлось индивидуализировать имена. Один уже имел почетный позывной Балаганов, так что быть ему Шурой, мы оставшиеся поделились на Саню и Сашу.
Утром мимо сверху с ишаком, груженным арчой, спускался таджик.
Подойдя здороваться, был приглашен на чай. Сильно ругал нас, что не остановились ночевать в кишлаке.
Я не противник, при необходимости, воспользоваться гостеприимством, тем более что это не связано с каким-либо стеснением хозяев. Почти в каждом доме есть специальная гостевая комната, со стопкой курпачей. Да и в некоторых кишлаках есть целые общинные гостевые дома для размещения родственников на разные праздники. Любопытно и за жизнь побеседовать. Если сырые, холодные, голодные, усталые, неохота возиться с биваком (в разных сочетаниях) , то оно в жилу, а когда как застоявшиеся жеребцы рвемся на природу, это незачем.
Зимой еще и повышенное внимание напрягает. Если взрослые ведут себя вполне тактично и удаляются после необходимого минимума общения, то цветы жизни, особенно, если их много, создают массу неудобств. О посещении шхельды со вкусом можно забыть, почетный эскорт до очка (или за камень) неизбежен. Да и посмотреть им, наверное, интересно, может эти дяди, прущие груз, как ишаки, и устроены так же, не как простые люди…
Тут хотел бы не ради хохмы коснуться некоторых особенностей кишлачного юного поколения. В отчетах часто встречаются упоминания о его неуправляемости, отсутствии чувства дистанции и т.п. По моим наблюдениям не все так однозначно, в этом зачастую виноваты сами критики. Хочу развить немножко тему примером и затем привести свое видение.
Когда гость ушел, со стороны кишлака раздался восторженный групповой индейский клич. Разглядели, зоркие разведчики! Было воскресное утро, балбесничали без школы, а тут шапито приехал!
Скоро вокруг уже образовалось кольцо любознательных детишек, пока еще ведущих себя несмело, разглядывающих наше барахло и демонстрирующих знание предметов, которых вживую еще не видели: «Лыжа-а, лыжа-а». Дозволено было попробовать одеть их на свой сапожки и проехаться. Самый шустрый, «Вождь», на ближайшей маленькой горке начал пытаться съезжать, демонстрируя похвальную терпимость при постоянных падениях.
Потренировавшись, Вождь поволок лыжи к крутому склону в русло Артучи, с явным намерением суицидно съехать прямо в речные булыганы с бурлящей водой. С трудом отняли лыжи у неофитов-лыжников и попытались уберечь их от членовредительства карамельками. Сборы затягивались.
В первых Фанских походах Рустем просвещал об особенностях восточного менталитета.
На Востоке уважают силу без хамства, твердость без грубости, вежливость без мягкотелости.
Излишнее добродушие расценивается как признак слабости с различными вытекающими последствиями, а у детей вызывает желание сесть на шею, если подставляют.
В таджикском народном воспитании важными базисными моментами являются уважение к старшим и ранняя самостоятельность (не вседозволенность!). С малых лет дети вовлекаются в посильный семейный трудовой процесс. Старшие присматривают за младшими, не гнушаются работой. Но их не заставляют есть, не укладывают спать, это несерьезно, это отдано им на усмотрение.
Инфантильность у них существенно ниже среднероссийской. Понятия «маменькин сынок», просто не существует, мужчина должен быть мужчиной, хоть и маленьким. Когда малыш остается с мамой в летнем агуле один, он не подпустит туристов близко, расставит руки: «Харам!», он защитник.
И вот появляется тетя (или дядя), затевающие с ними игру в «дочки-матери», со своим представлениями, со своими правилами, с сюсюканьем. А ведь психологи еще советуют для доверия с детьми на корточки присаживаться, как к собакам, я мол, такой же (такая же)!. Но это ведь для других ситуаций (да и для других детей, пожалуй)!
Дистанция не выдержана, дите уже считает дядю (или тетю) с таким заигрывающим либеральным подходом уже не как взрослого, которого надо уважать, а как своего сверстника, которому хоть в лоб дай.
Чадолюбивый Шура сделал опрометчивую ошибку, не ограничившись ритуальной раздачей карамелек, а пошел вглуПь и вширь, присюсюкивая и разрешая сначала несмелые, а затем и очень смелые манипуляции с барахлом, принялся угощать гостей орехами с медом и курягой из небольшой стратегической банки, строго медицинского назначения.
-«Да ладно вам жмотиться, вы и дома пожрете, а им в редкость и в радость».
-«Шура, здесь в каждом доме мешок с куриной ягой, такую ты мамане с самаркандского рынка в кулечке домой повезешь, а ты не Христос, вон сколько их! А наш дом отсюда с Чимтарги не увидишь, и редкость такую дома точно не жрем, махонькой радости и нам хоц-ца!».
Шура и сам понял ошибку, когда увидел, что уровень лакомства в бвнке понизился негуманно по отношению к нам, а неокормленных туева хуча!
Вырвав банку у Вождя, получил достойное вознаграждение. Неудовлетворенный желудочно Вождь, проклацавший клювом начало особо вкусного угощения, отвлекшись на ревизию снаряжения, разобиделся. Успевшие угоститься начали дразнить его.
Отбежав к дороге, как эквивалент, залепил Шуре ишакпродуктом аккурат в глаз. Ну как же, товарищ по игре повел себя не по справедливости!.
Шура, издав тепловозным тембром длинный сигнал «Отправление поезду», кинулся к Вождю, с намерением накрутить уши.
Детишки, счастливые, что большой дядя решил поиграть с ними, засмеялись, ласково кидаясь в него кусками заледеневшего снега (снежки из сухого снега не лепились), а обделенные орехами – всерьез, ишакпродуктом.
Когда незадачливый "Христосик" оттирал снегом бурую пахучую слизь с фингала, приободрили его «Благодари Аллаха, что свежее, а если б замерзшим, не проморгался бы!». Детишки корчили рожицы, а те, кто повзрослее, очень грамотно показывали неприличные жесты, демонстрируя хорошее знакомство с русской культурой.
При возвращении назад Шура часто поглядывал на часы у кишлака. «Шур, ты че, смуглянке какой черноокой успел свидание здесь назначить?».
«Нет, прикидываю, когда у них занятия в школе кончаются».
Старые знакомцы начали встречаться, бредущими с портфелями из школы в Куль-Али. Поодиночке они были тихи, вежливы и приветливы…
Куликалонская тропота
После кишлака Якка-Хона скоро исчезли следы, они заворачивали в ущелье Тандара, откуда возили арчу. До лагеря Артучь на заснеженной дороге ощущалось по уплотненному нижнему слою снега, что здесь иногда ходят. Началось поочередное тропление по довольно глубокому снегу.
На пастушескую хижину на склоне под перевалом Гуинтан положил глаз, как на потенциальный лагерь (рис. 4).
Рис. 4 Пастушеский кош на склоне пер. Гуинтан. 1979 г.
Первый бивак был напротив заснеженного альплагеря Артучь (рис. 5).
Лагерь выглядел необитаемым. Через два года здесь встретили сторожа с собакой, который пригласил к себе на чай. Он иногда отлучается в свой кишлак.
Рис. 5 Заснеженный альплагерь Артучь. 1972 г.
Дальше по ущелью Артучь снегу было еще больше. На взлетах перед Куликалоном пришлось побарахтаться в сыпучем снегу. Он был как мука и совершенно не хотел уплотняться в надежную опору.
Рис. 6 Ущ. Артучь со склона пер. Гуинтан. Алаудин показал головку. 1972 г.
Рис. 7 Перед началом подъема на Куликалоны. 1979 г.
Рис. 8 Начало подъема на Куликалоны. 1979 г.
Рис. 9 Привал на подъеме к Куликалону. 1979 г.
Рис. 10 Склон каньона р.Артучь. 1972 г.
Рис. 11 Туман накатил. Нелегка зимняя «заразанька». 1979 г.
«Собаковод» Сережа на узких местах траверсной тропе по ущелью Артучь замучился со своей лыжей-«собачкой», норовившей юркнуть со склона вниз. Пришлось приторочить ее под клапан рюкзака.
Начинало смеркаться, на холмистое плато выползли уже почти в темноте. Подсвечивала заснеженная Куликалонская стена.
Рис. 12 Последний взлет перед Куликалоном. Показались Мирали и Мария. 1974.
После захода солнца за горы сразу сильно похолодало, поверхность снега схватилась корочкой наста. Его прочности хватало ровно настолько, чтобы можно было осторожно выжаться на одной ноге, затем он лопался, и первый резко проваливался, екая сердцем, селезенкой и прочим ливером, почти по пояс. Пробивать же сразу наст ногой довольно затруднительно.
Появилось сожаление об оставленных лыжах, однако прикинув в уме, его отбросил, ведь пришлось бы весь километраж до этого места переть на горбу солидную тяжесть или мучаться с «собаками».
На берегу замерзшего озера Кулисьех в темноте стали разгребать площадку лавинной лопатой. Растянули тандем из двух палаток.
Рис. 13 Типичный вид лагеря на Куликалонах в 1972, 1978, 1979 г.г. Снежку до…, девочкам по пояс.
«ХОдовые» испытания внутреннего тента дали некоторый положительный результат по утеплению, но к утру мощная бахрома из конденсатного инея нависала над головами, требовалась исключительна аккуратность, чтобы не обрушить это добро на спальные мешки. Снежные грозди лавинной лопатой снимали и выбрасывали. В горнотаежных походах таких неприятностей не было, все же всю ночь дежурные, сменяясь, топили печку.
Примуса после готовки и ужина некоторое время жгли в палатках и выключали, переходили на свечи. Когда их несколько, ощутимо теплее. Свечи подвешивали в специальных «канделябрах» к стропе, вшитой под потолком. Через нее же перебрасывался внутренний тент. Утром примуса нельзя было включать до уборки инея, дождь был хуже инея.
Рис. 14 Обзорная картинка «зимнего Куликалонского полигона».
Рис. 15 Вид на ущ. Артучь со склона пер. Гуинтан. 1972 г.
Глубина снега в Куликалонской котловине была значительная, в ложбинах больше.
Однако по годам разница была существенная.
Например, в 1972 году в некоторых местах проваливались по пояс.
В 1974 году на месте бивака под арчой были даже проталины до травы (рис. 16).
Рис. 16 Бивак у оз. Бибиджонат. Снега негусто. 1974.
При радиалке под пер. Адамташ во многих местах снег покрывал камни недостаточно толстым слоем и лыжи «находили» их на, казалось бы, ровном месте (рис.17).
В 1978 и 1979 году снега было опять с избытком.
Рис, 17 При неглубоком порошкообразном снеге лыжи частенько «находили» камни на внешне идеально ровном месте. На заднем плане стена Мария-Мирали. 1974.
Радиалка на в. Джонат
Утренний осмотр склонов подтвердил желательность набора высоты по положительному рельефу, мульды к перевалам выглядели перегруженными снегом. Но сначала надо было бы все же пощупать снег в мульде Лаудана ногами.
Выходили впятером, Рустем и приболевшая Наташа оставались в лагере. Абсолютно здоровым быть в зимнем житье-бытье, особенно без возможности нормально подсушиться, трудно.
В Горной Шории меня постоянно удручал насморк, а обледеневшая рукавица превратила нос в очень болезненную мозоль. К этому походу подготовился достойно, изготовив могучий слюнявчик-сопливчик из мяконькой байки в веселенький цветочек. Он болтался у меня на на шее, как неряшливый номер лыжника на дистанции. Со своим предназначением сопливчик справился великолепно, выполняя еще и роль салфетки, как у благородного джентльмена.
Взяли с собой стропы в качестве веревок, при нужде можно было бы связаться классическим булинем с подтяжками, уж стенок здесь не предвиделось. Не исключал возможность ночевки, поэтому взяли один примус, спальные мешки, меховые тапочки-чуни и два больших куска полиэтилена. Холодной такую ночевку уже не назовешь.
Первые пройденные метры по склону мульды Лаудана показали, что ловить в таком снегу нечего, да и, вероятно, опасно будет вверху по лавиноопасности.
Выход на гребень Джоната делали по крутому склону, поросшему редкой арчой (рис. 18). Барахтанье на одном месте в сухом снегу, не хотевшему быть опорой, было мучительнее живой осыпи. Это было в общем-то предсказуемо, даже издали было видно, что склоны с менее солнечной экспозицией несли больше снега.
Рис. 18 Линия подъема на в.Джонат. Синяя линия – спуск.
На гребне, для порядка и практики хождения в связке, связались. С гребня снег сдувался, поэтому он лишь слегка прикрывал камни. Попадались грядки скалистых выступов. Иногда попадались мощные туры из каменных плит (рис. 19), сложенные, вероятно, пастухами. Видимо, они тоже иногда использовали этот гребень, по моему предположению, ранней весной, когда в мульдах лежит жесткий снег.
Рис. 19 Пастушеский тур. На заднем плане Рузирават. 1972.
Когда по альтиметру была высота 3400, оставили у высокого тура рюкзаки, с ночлежным барахлом. . Зимний день короткий. Чувствовалось, что засветло можно не успеть спуститься к палаткам, а спускаться предстояло в нижней части по более крутому склону, на котором наши ГД были заэкранированы брезентовыми бахилами. Луна должна выйти позже, а в темноте пришлось бы искать следы от мульды Джоната. Приходилось учитывать, что темпы не летние, да и экспериментальная ночевка без палатки была запланирована.
Рис. 20 К вечеру начинает хмурится. 1972.
Контуры гор начало затягивать дымкой (рис. 20 ).
Когда вышли на вершину, и, по идее, должна была открыться потрясающая панорама, видимости не было никакой, максимум на десяток метров.
В другом походе уже без меня с новым замесом неофитов (работа не институт, двух отпусков не дают), у моих ребят была аналогичная ситуация (рис. 21).
Рис. 21 Видимость ноль целых, х… десятых, «а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!». 1978.
Начали спуск. Реально беспокоила вероятность в тумане и глубоких сумерках проскочить мимо тура и рюкзаков, гребень был довольно широкий. Надо было бы сложить их не кучкой, а разложить в линейку поперек гребня. Альтиметр добросовестно показывал не только высоту, но и суточные колебания давления.
Однако, все обошлось благополучно. Лагерь делали уже при фонариках. На один лист полиэтилена уложили коврики, пустые рюкзаки, потом спальные мешки. Сверху накрылись от выдувания тепла вторым куском полиэтилена, подоткнув его по краям, Одели меховые тапочки-чуни, а ботинки, естественно, тоже сунули в спальные мешки.
С вечерним чаем колдовал уже возлежа в мешке, как римлянин в триклинии. Температура была порядка -10- -15 градусов.
Рис. 22 Утреннее солнце зажгло Рузирават. Вид из спального мешка с гребня в. Джонат. 1972.
Ночь прошла довольно неплохо. Утро было солнечным, особенно не спешили, пусть солнышко прогреет (рис. 22, 23, 24)
Рис. 23 В. Рузирават с южного склона гребня в. Джонат. Утро. Февраль 1972 г.
Рис. 24 Утренний вид на Аурондаг, Темиртау, Сарышах, Диамар. 1972 г.
Рис. 25 А это уже вечерний вид на те же вершины, другой год. 1978.
Склон в конце гребня был крутоват для спуска, была мысль пощупать склон в мульде перевала Джонат (рис. 26).
Рис. 26 Зимняя линия спуска с в. Джонат.
С этой стороны снега на склоне гребня было мало, бахилы скреблись по щебнистому склону. Дно мульды выглядело очень гладким, Чувствовалось, что там много снега. На всякий случай, разведочный выход на дно мульды сделал на страховке через деревце арчи. Солнце еще не прогрело наст и он хорошо держал меня. Однако, явно гулкий барабанный звук настораживал.
Когда ледорубом протыкал легкими толчками снег, как квази-пенетрометром, чувствовалось, что глубже снег значительно менее плотный. Сделал ледорубом небольшой шурф, на его стенке действительно был заметен рыхлый подслой.
Могло сыпануть и с противоположного склона, Алаудино-Борцовского.
Ну его к Аллаху, такой гладкий путь как по асфальту.
В другом походе в этом месте наблюдались лавины (рис. 27).
Рис. 27 Если рядышком сошла лавинка (с отрога Алаудин – Борцы за мир), не грех закурить… Внизу мульда пер. Джонат. 1978 г. Снято с южного склона гребня в. Джонат.
На гребень уже не выходили и последний участок спуска шли траверсом по присыпанном снегом щебнисто-травянистому склону, слегка проскальзываясь бахилами, с опорой на штычок ледоруба.
К лагерю вышли при ярком солнце, уже хотелось сбросить штормовку.
«Коменданты базового лагеря» беспокоились, хотя вероятность ночевки была запланирована. Однако румяный и веселый вид всей компаши, показал наглядно, что и без палатки можно неплохо провести безветренную ночь.
После небольшого отдыха свернули лагерь и двинулись вниз под пер. Гуинтан.
Рис. 28 «Президиум Куликалонских озер» заглядывает из-за Флюорита. 1972.
На солнце было даже жарко, но стоило уйти в тень на спуске в ущелье Артучь, как сразу чувствовалась зима.
Бивак делали на ранее утоптанной площадке напротив альплагеря Артучь.
Пер. Гуинтан
Памятуя, что, чем солнечнее и выше склон, тем меньше снега, на Гуинтане сразу набрали сначала высоту, а уже затем пошли к перевалу траверсом в верхней части склона (рис. 29).
На линии подъема неприятных признаков снежной доски не было. На перевальной точке снега мало.
Рис. 29 Линия зимнего подъема на пер. Гуинтан.
Противоположный западный склон перевала был малоснежным, местами проглядывали участки склона с признаками летней тропы. Это явно было обусловлено более солнечной экспозицией склона. Кишлак Гуинтан проходили уже по торной тропе, по ощущениям было, как ранней весной в марте. Жители еще не видели зимой туристов и шумно приветствовали.
В более позднем походе в 1978 году ребята (рис. 30) заночевали в кишлаке по приглашению. В кишлаке был гостевой дом. Хозяева угощали арбузами. Вопрос о том, что правда ли, что таджики в надрезы половинки арбуза льют водку, выдерживают, и едят ложками как изысканный шербет, восприняли как намек. Угощавший арбузами таджик в огорчении хлопал себя ладонями по бедрам и сокрушался, что сейчас вот чего нет, того нет.
Путь до ущелья ручья Газныч дальше шел по скользкой автодороге.
Немного углубившись в ущелье, утоптали площадку под лагерь внутри разрушенного дома, со стенами высотой в пояс.
На следующий день предстояла радиалка на перевал Зау, пройденный прошлым летом и использованный для старта траверса Газныча.
Рис. 30 «Три богатыря» на пер. Гуинтан. И.Гидаспов, А.Дорожкин, Р.Шайхутдинов. 1978 г.
Рис. 31 Вид с пер. Гуинтан на запад. Февраль 1972 г.
Рис. 32 Линия зимнего спуска с пер. Гуинтан в сторону к-ка Гуинтан.
Сбылась мечта идиота
В школьной юности читал рассказ, как двое горнолыжников в студенческие каникулы жили-не тужили в тиши и одиночестве в пастушеском коше на Кавказе, днем катаясь на солнечных склонах, а вечерами, скатившись мимо сосен, аппетитно рубали гречку с тушенкой у железной печурки…
В первый зимний поход приметил пастушеский кош на склоне перевала Гуинтан. Летом на него и внимания не обращал.
Вот бы здесь пожить хоть денька два также…
Рис. 33 Кошара на Гуинтане. 1974 г.
Попробовать лыжи на пер. Гуинтан удалось в 1974 году.
Базовый лагерь на Гуинтане расположили в этой самой хибаре (рис. 33), сложенной из дикого камня, которая использовалась как загон для овец. Здесь же было и пастушеское место, сравнительно меньше загаженное.
Весь земляной пол был покрыт толстым слоем овечьего кизяка, сухого, как порох, и промерзшего, так что такая поверхность нас уже не пугала, а запашок легкий был вполне терпимым. Главное, здесь было совершенно безветренно. Внутри для тепла и уюта поставили палатку.
На перевал лыжи путешествовали на горбу. Изображать горнолыжников мы не собирались, предстояло апробировать лыжи способами, применяемыми в горнотаежных походах для спуска с рюкзаком, косыми траверсами с поворотами полуплуг и телемарк.
При спуске выявилась неприятная неоднородность поверхности снега.
Участки с плотным настом чередовались с участками сухого рыхлого снега. Видимо, с утра шло прогревание склона с неодинаковой скоростью, в зависимости от ориентации его складок. Разогнавшись на насте, влетаешь неожиданно на рыхлый участок, где лыжи притапливались довольно глубоко, подъезжали под корку наста, и ноги начинали работать ледоколами, ломая наст. Это приводило к сильнейшему торможению. Парировать такие рывки с креплениями, лишь частично фиксирующими пятку, не всегда удавалось. Проверка во второй половине дня показала, что склон действительно стал более однородным. По рыхлому снегу спускаться было стабильнее.
В коше прожили два дня.
На вторую ночь было приключение. При розжиге примуса сухим горючим, сыроватая таблетка растрескалась, кусочек, отлетевший на кизяковый пол был потушен. Однако незаметно тление ушло вглубь.
Ночью проснулись от дыма. Пол в нескольких местах светился красным. Горело, как в торфянике. Срочно ледорубами начали вскрывать верхний слой и закидывать красное чрево снегом с лавинной лопаты. Все окуталось теперь еще и паром…
Развлечение в чаду, копоти и атмосфере черной бани длилось до рассвета. Утром потрясенно разглядывали свои чумазые рожи в зеркальце и щупали прокопченную одежду в саже.
Сбылась мечта идиота…
Устроили специально еще дневку, пытались проветрить круто прокопченную одежду и барахло. Устроили себе купание в снегу.
В вагоне поезда соседи крутили носами: «Эк вас прокоптило, ребята!»
Аэродинамическая труба на перевале Зау
Подъем на знакомый по прошлому году перевал прошел и по снегу спокойно (рис. 34, 35). Было его поменьше, чем в мульдах Лаудана и Джоната.
На перевале была хорошая панорама на юг. Снега на седловине очень мало, весь выдувался ветром. Пятеро, отдохнув, отправились вниз делать лагерь, я на пару с Рустемом остался ночевать на перевале без палатки, с пуховым мешком и полиэтиленом.
Хотелось почувствовать зиму не в долине, а на 3300 на гребне.
В принципе предполагались три варианта:
1, Гипотетический, если хорошо, скалы разрешают лазанье, не сильно холодно, хорошая погода, звезды благоприятствуют:=) – попробовать подняться на в. Газныч по летнему маршруту. Спуск – в Зиндон и возврат в лагерь.
2. Если на вершину идти нежелательно по условиям, то спускаться в Зиндон, делая пробное сквозное прохождение перевала Зау с возвратом по кольцу в лагерь.
3. Если погода и звезды не благоприятствуют и этому, то ограничившись пробной ночевкой на 3300 возвращаться в лагерь.
Рис. 34 Линия подъема на пер. Зау.
Рис. 35 Перевальный взлет Зау. Скальные барьеры как укрепляющий противолавинный фактор.
Ночью вдруг начался ветер, сначала умеренный, потом усилился.
Полиэтилен гремел над ухом, сильно продувалось пространство над спальным мешком. Замерзнуть он не давал, но уснуть толком возможности не было.
Утром даже с облегчением вылезли из мешка. Небо было совершенно чистым, пронзительно-синего цвета, но портил все пронизывающий сильный холодный ветер, дувший с постоянной силой как в аэродинамической трубе.
Попытка для очистки совести полазить на ближайшем большом камне в перчатках показала, что нечего и думать идти на Газныч.
Спуск в Зиндон по этой погоде тоже сулил проблемы, можно было закоченеть на этом открытом склоне. Кроме того, спуск с Малого Алло по Зиндону частично идет по крутому склону, где тропа будет абсолютно нивелирована под снегом, сухой порошкообразный снег – плохая опора, падать есть куда. Прохождения таких участков с характером каньона нужно пробовать снизу, а не сверху, загоняя себя в ловушку.
Ботинки ГД без бахил мгновенно промерзли, влажные шнурки тоже.
Наскоро запихнули барахлишко в рюкзаки, ботинки даже не пытались шнуровать закоченевшими руками, сунули ноги в спасительные бахилы-сапоги, и, кое-как их завязав, дунули вниз.
На верхей грядке скал уже было тихо, солнце еще не добралось сюда, но контраст с гребнем был разительный. Ноги так сильно успели промерзнуть, что решили привести их чувство старым добрым способом, усевшись на скальной грядке друг против друга и засунув голые ступни на теплые животы, расстегнув штормовки и задрав свитера. Правильным оказалось предположение, что в замкнутом пространстве урочища Кантиф зимой может быть комфортно.
Выкурив по доброй трубке душистого «Золотого руна» за неспешной беседой, пришли в норму и уже засупонили свои копыта по всем правилам.
Когда вышли из тени, сразу захотелось сбросить штормовку.
Солнце жарило вовсю, в Газнычском аппендиксе урочища Кантиф было почти безветренно.
При подходе к палаткам увидели троицу, идущую откуда-то снизу.
Ребята на дневке не терялись и сделали неблизкую вылазку в магазин кишлака Вору, затарившись добрым бургундским под железной пробкой. Это было неплохо для бодрости перед довольно скучным двадцатикилометровым обратным маршем до кишлака Куль-Али по дороге.
В Зимтуте таджики с интересом разглядывали наши изрядно потертые бахилы и хвалили их.
К вечеру как раз добрались до чайханы Расула..
По этому же маршруту потом ходили еще группы до 1979 года, разнообразя нитку радиалками.
Был сделан еще группой Б.Иванова сотоварищи межсезонный сквозной переход через Фаны в 1974 году на майские праздники по маршруту Куль-Али – Б.Алло – пер.Двойной – пер. Сурх – пер. Норват – к-к Норват. Фактически это не зима, внизу в долинах вовсю бушевала весна, но снег еще лежал от Б.Алло, которое частично было замерзшим. Ходили также в бахилах.
Рис. 36 Подход к пер. Сурх, май 1974.
В ущелье Казнока шел интенсивный сход грунтовых лавин с обоих склонов. Тяжело им дался из-за глубокого снега подъем на Сурх. На гуглоснимке (рис. 37) видно, что затененная экспозиция может увеличить глубину снежного покрова.
Рис. 37 Северный склон пер. Сурх.
Калейдоскоп впечатлений от зимних городов
Зимний Самарканд выглядел необычно, сугробов, естественно, не было, все выглядело как ранней весной в средней полосе.
Правда, в следующем году пришлось испытать в Ташкенте на пересадке до Самарканда в начале февраля жесткую колючую метель, которая на четыре дня парализовала аэропорт. Были причины, не позволявшие плюнуть на Аэрофлот и добираться земным путем. Все места, пригодные для сидения даже на полу, были заняты.
Хитрые аборигены додумались использовать узкое пространство между двойными витринными стеклами аэропорта, Ширина пространства позволяла улечься на пол при среднем телосложении. По всему периметру аэропорта получался этакий террариум, в который хитрецы добирались к свободному месту, выискивая куда поставить ногу, чтобы не наступить на чью-нибудь промежность или голову. Там люди спали, выпивали, закусывали, глядели оттуда самодовольно на переполненный зал.
Рейсы отменяли не более чем на три-четыре часа, чем держали всех пассажиров в напряжении, хотя ясно было, что близкого улучшения не предвидится.
Вдвоем с напарником нашли решение. На лестничной площадке стояла мусорная урна в углу. Если ее отодвинуть, то за ней образовывалось суверенное место для сидячей ночевки.
Утром урна ставилась на место, а вечером ее опять отодвигали для ночной дремоты. Вот таким манером четверо суток. О палатке на снегу мечталось, как о пятизвездочном отеле.
В короткие интервалы могли позволить небольшие прогулки вокруг опостылевшего, пропахшего потом аэропорта и даже выбраться в сумрачный от метели город. Во время одной такой прогулки развлекла и поразила работа ташкентских оперативников.
По заснеженному тротуару впереди идет неспеша гражданин. Навстречу шла развеселая типичная троица. Центровой держит в руке откупоренную бутылку-огнетушитель портвейна, из которой все поочереди отхлебывают, запрокинув голову, как пианисты. Все оживленно базарят жестикулируя неприлично.
Когда до гражданина остается два метра, фланговые троицы мгновенно с двух сторон заламывают ему ручонки назад, защелкивая браслеты, а центровой свободной рукой показывает красную книжку, допивает портвейн из горлА, бутылку в кусты.
Рядом визжит тормозами невесть откуда появившийся «луноход» с гостеприимно открытой задней дверцей.
Гражданин подхватывается чьими-то ласковыми руками внутрь, вся троица ныряет туда же. Вся операция заняла несколько секунд, клиент не успел мявкнуть…
В Самарканде несколько осложнилась зимой проблема доступного ночлега. Летом без проблем разрешали ставить палатку во дворе турбазы на Дагбитской. Перевалочную базу альплагеря Артучь для себя открыли в 76-м, да и ее какое-либо функционирование зимой было бы сомнительно.
В 1972 году, в первый зимний выезд в Фаны довелось ночевать в «караван-сарае», так называли здесь Дом колхозника для рынка. Впечатлила невероятных размеров казарма с рядами коек, с адекватным портяночным амбре, (правда, и мы свои пять копеек в этот коктейль вставили своим барахлом, не Шанель №5) но тепло, чистая постель, грешно жаловаться, если нужно ночку перекуковать.
В следующем году, уже дуэтом, внесистемно, пришлось провести несколько дней в Самарканде в полумаргинальных условиях, как бомжи. После четырехдневного сидения в ташкентском аэропорту, наконец, аэроплан доставил нас в Самарканд с некоторыми финансовыми потерями. Шустрые карманники ухитрилились так умело освободить нас в аэропорту от существенной части деревянной валюты, что и не смогли припомнить, когда это могло произойти.
С тех пор разработал легкую сбрую, типа оперативной, для хранения бабла, которая успешно использовалась и в многочисленных командировках. Возгордившиеся своей бдительностью некоторые спутники, были неоднократно наказаны за щелканье клювом в азиатских просторах, что приводило к необходимости расплачиваться за это веревками.
Проклял идиотское желание воспользоваться 50% скидкой Аэрофлота в нестабильный в Азии зимний период и сэкономить время. Воистину тише едешь, дальше будешь.
Пришлось дожидаться денежного перевода на скромном рационе. Зеленый чай за пять копеек три раза в день и маленькие сушки за 50 коп. кг. Пускаться в Бендеровские аферы было не с руки, 30 м стропы – не товар в Самарканде.
В Старгороде, по свидетельству Ильфа и Петрова, было большое количество парикмахерских и похоронных контор, в зимнем Самарканде тоже поразило неимоверное количество парикмахерских, передвигаться приходилось пехом, и город воспринимался в больших подробностях. Вывески «Сарторошхона встречались» очень часто, и еще было большое количество мангалов с кебабами из фарша, летом их было значительно меньше, такое сырье в жару проблемно и для покупателя и для продавца. В зиму такой фастфуд был очень популярен и расцвел пышным цветом.
Раздражающий нюх мясной смог и соответствующие желудочные спазмы заставили избегать таких районов. Убивая время с пользой, по карте изучали город и пешедралом исходили его из конца в конец.
Надолго зависли на холме Афросиаб, куда выбрались из конца галереи мавзолея Шах-и-Зинда. Бродя среди старых могил, присмотрели даже укромное местечко, где можно было бы бросить кости в горизонтальное положение в спальных мешках. Экстремальный бомж-тур затягивался, походные тяготы казались легким пикником.
Решили отщипнуть от остатков финансовой мощи по рублю на караван-сарай, отоспаться за неделю. Увы, «Местов нет», класть на пол нас категорически отказались, советовали спуститься в подвал, в котельную. Это что-то любопытное, ну-ка, ну-ка…
Кочегар газового котла, форма одежды №2, «голый торс», гостеприимно показал узкую промежность между неприлично горячей футеровкой топки, в которой бушевало пламя, и стеной.
«Здесь вам хорошо, тепло будет! Много не возьму, по три рубля.»
Синхронно в унисон изматерившись, развернулись к выходу из адской жаровни по цене столичной гостиницы.
После пешего марша от базара до вокзала МПСовская лавка казалась мягким креслом. Знакомый наряд милиции сочувственно приветствовал, как старых знакомых: «Что, ребята, все еще не смогли уехать?».
Инкубаторский вид в одинаковых полувоенных комбинезонах с обувкой, достойной гиппопотама, придавал некий легитимный геологоподобный образ и не вызывал криминальных подозрений у органов.
Отбившись от занудного наркоши, доставшего еще вчера предложением «взорвать косяк» в дальнем вокзальном сортире («Из дома выгнали, одному курить скушно!»), подремали в сидячем положении до рассвета.
В планах следующего дня было посещение мавзолея Гур-Эмир, мой спутник был первый раз в Самарканде, культурная программа его просвещения шла полным ходом, при полном застое продовольственной. Перевода все не было, закралось сомнение в номере дома моего кредитора. О выезде в горы уже после Ташкентского сидения речи не шло, считали, для душевного спокойствия, что просто приехали на экскурсию как матрасники в разгрузочно-диетическое турне.
Самое тяжкое, сознавать, что все вокруг жрут мясо, плов, шурпу, лагман, когда хотят.
В рюкзаках в камере хранения лежало немного супов, мелочь несерьезная. Переплачивать за багаж не хотелось и глобальную закупку планировал на Пенджикент, где и ассортимент супов был хороший.
Очередь мавзолея подошла к вечеру. Седой аксакал-сторож сначала не хотел пускать, (внутри шла реставрация, стояли строительные леса), но его уговорили.
Было сумрачно, день кончался, освещения не было. Присев на деревянный настил лесов, для отдыха гудящим ногам, поговорили о Тимуре, припомнив пророчество, связывающее начало войны со вскрытием саркофага Тамерлана 21 июня 1941 года археологами и антропологом Герасимовым.
Чтобы вытянуть ноги, решили пять минут полежать на досках и… мгновенно отключились от недосыпа.
Почувствовав необходимость повернуться на жестком ложе, продрал глаза и не сразу врубился в реальность. Тусклый блик играл на нефритовой плите саргофага. Оп-па! Приплыли, здравствуй бабушка!. Два часа ночи. Растолкал кореша, осторожно, стараясь не грохать чудовищными горнолыжными говнодавами, что удавалось с трудом, мимо каморки сторожа, прилепившейся к стене во входном портале, прокрались к выходу, дверь была заперта.
Будить сторожа? А смысл, куда пойдем в два часа, здесь хоть доспать можно. Вернулись на свои дощатые нары…
На рассвете подошли к каморке сторожа, странно, там горела тусклая лампочка, слышалось бормотанье. Может утренний намаз, не помешать бы? Дождавшись паузы, осторожно постучался. Бормотанье возобновилось, пошло взахлеб, навзрыд. Дошло, наконец, мы же бедного аксакала, наверное, насмерть напугали!
Максимально добрым лисичкиным голосом объяснил ситуацию, чтобы не принимал нас за шайтанское отродье или дух «железного хромца».
Сторож долго ругался после испуга, сон у него чуткий был, еще ночью он услышал тяжкие шаги со стороны гробниц, заперся и до утра горячо молился. Освещение было отключено, впотьмах он не углядел вечером два зеленоватых бревна на досках реставрационных лесов, или так и принял их за истинные бревна, мало ли какую дрянь реставраторы оставили, может алебастр в мешках. Решил, что мы ушли, пока он пил чай.
Ему и в голову не вступило, что мы могли вот так сладко задрыхнуть рядом с саркофагами. Показали ему паспорта, чтоб меньше сумлевался и не принимал за расхитителей или осквернителей гробниц, и с облегчением вышли на свет из самой невероятной гостиницы, в которой мне когда-либо пришлось ночевать…
В 1974 году удалось переночевать на пустующей турбазе на Дагбитской. Прямо из Пенджикента, с рюкзаками, лыжами, пропахшие кизячным дымом завалили в пустынный холл. Сторож ничего не мог решить без директора, а он до вечера на каком-то филиале турбазы в предгорьях. Открыл номер, в который и сбросили все барахло.
К вечеру вернулись, как раз застав только что приехавшего директора, величавого мужчины с байскими манерами, вокруг которого суетился угодливо сторож.
Директор не возражал, база пустовала, естественно, не бесплатно. Да и нужен-то нам был лишь пол, чтобы спальные мешки бросить.
Для восточного приличия завязали с ним разговор («Как плодятся Ваши овцы, хорош ли урожай овса…») о развитии туристической индустрии в Самарканде. Он сказал, что в планах у него есть организация зимней разведки на Куликалоны, с целью выяснить возможности их использования «как зимнего полигона туризма». И шайтан меня дернул за язык сказать, что в рамках самодеятельных походов процесс идет, и даже хотел поделиться с ним некоторой информацией.
Произошла резкая смена декораций «А маршрутная книжка у вас есть?». Вякнул, что для посещения мест, где в принципе, можно пасти баранов как-то странно выписывать маршрутную книжку, да и Конституция разрешает свободное перемещение по территории СССР, если не запретная зона.
Величавый начальник изрек, что без этой бумажки наше место в караван-сарае, а не на его турбазе и удалился. Поблагодарил его в спину за восточное гостеприимство и выговорив сторожу на боцманском сленге, что думаю об его начальнике, попросил открыть нумер, дабы забрать барахло.
Добряк сторож забеспокоился, куда же мы на ночь глядя, просто шеф любит, чтобы его просили и уговаривали. Желания быть объектом байского куража не было, а вокзал гостеприимен, и не в таких местах куковать приходилось. Когда начали завьючиваться рюкзаками, он появился с сообщением, что шеф смягчился. Упираться рогом было непрактично, тем паче, что подлизывать ничего не пришлось.
Но о каком либо зимнем плановом туризме в Фанах вообще, и на Куликалонах в частности, я впоследствие не слышал.
Возвращение
В 1972 году путь в двое с половиной суток в зимнем поезде скрашивался чаепитием с небольшими запасами душистого венгерского рома «Казино». Он превращал чай в амброзию, а изменяя концентрацию можно было получить или вкусный чай, или глинтвейн, или грог, в зависимости от времени суток. Задумал привезти бутылочку этого нектара в Куйбышев.
Рустем, услышав об этой планиде, рассмеялся долгим ехидным колокольчатым смешком. Поглядев ласково, как смотрят на младенца, произносящего первые идиотские, но очаровательные звуки, пуская пузыри и бессмысленно гугукая, он нравоучительно заявил, что такая акция неосуществима в принципе. Множество чаепитий и долгий путь делают ее успешность маловероятной, а первый же обед с обязательной жареной верблюжьей печенкой (не в ресторан же идти!), которую, обязательно скажут, «грешно помимо», обратят в ноль. Выдержать групповое обвинение в жмотстве не выдерживал никто.
Но у меня созрело решение, использовать не исследованные достаточно качества женщин. Наталье я вручил пузырь рома с просьбой не выдавать до Куйбышевского вокзала, несмотря на командное осуждение и даже на мои попытки, топая ногами, разорвать договор, сделать его ничтожным.
Все было по предсказаниям, и осуждение, и топанье ногами.
Только на заснеженной скамейке вокзала фигурный пузырь нектара перекочевал из Натальиного рюкзака в мой.
Фактически это и не ром по технологии, а ромовый продукт. Зато он был душистым и вкусным и казался лучше настоящего кубинского, и его сейчас даже на интернет-аукционах покупают.
Общие итоги
В Фанских горах не так уж много ущелий, где лыжи могут быть действительно использованы как средство передвижения, если ставится задача именно облегчить с их помощью передвижение, а не сверхзадача обязательно прокорячиться, не снимая.
Это Каракуль, Арчамайдан, Артучь и Куликалоны, Пасруд и Алаудинские озера.
Я говорю с точки зрения именно горного туриста, передвигающегося с рюкзаком по маршруту.
Однако и здесь в отдельных фрагментах ущелий предпочтительнее были бы снегоступы. А идеальны были бы сочетание в походе коротких легких широких лыж со снегоступами. Про стремительные спуски по ущельям уже не говорю, плавные троговые очертания имеют ущелья лишь в верхней части, практически в каждом ущелье есть каньонистые участки, где лыжи бесполезны.
Зная рельеф большинства фанских ущелий и имея реальный опыт передвижения по ним летом, предпочел бы снегоступы для перевальных походов, кпд выше. Была мысль сделать укороченные охотничьи лыжи, да жаль было их курочить для эксперимента. Хотя, по ощущениям, были бы лыжи короткими да широкими, было бы легче, да еще бы с камусом. Однако были сомнения в эффективности камусов для сухого порошкообразного снега.
Отдельные участки ущелья Каракуля могут быть труднопроходимыми зимой в тех местах (между ущ. Кара-Арча и ущ. Кырктандур), где тропа лепится по крутому склону, фактически ее не будет зимой, а порошковый снег на крутом склоне- очень плохая опора. Есть участок в нижней части Ахбашера, тоже с таким же затруднением. Такие места могут соперничать зимой по заморочкам с участками приличных категорийных перевалов. Падать есть куда, опора хлипкая, страховка никакая.
Тогда представлялось любопытным сделать сквозное зимнее прохождение Фан по ущ.Сарымат, далее через связку пер.Сарымат-Ахбашер –ущ.Кара-Куль – Искандеркуль или по кольцу через пер. Дукдон - ущ. Арча Майдан. Возможной представлялась закольцовка из ущ. Каракуля через ущ. Арг – ущ. Казнок – пер. Двойной - оз.Большое Алло – ущ. Зиндон, частично апробированный маршрут в майских, близких по снегу к зиме, условиях.
Оптимальные линии движения как по ущельям, так и через перевалы могут отличаться от летней.
А если зимние забавы?
Использование лыж, как скоростной забавы здесь, – другая песня, детально не мне судить. Но на мой дилетантский по горнолыжке взгляд, более подходящим в Фанах был бы сноуборд плюс снегоступы для подъема и подходов. Так сейчас практикуется и в Горной Шории, бывшей в семидесятых годах глухим медвежьим углом и превращающейся сейчас в популярную свежую сибирскую Швейцарию с пушистым глубоким снегом и безветрием.
Альплагерь «Артучь» превратился в обычную базу отдыха и усиленно зазывает желающих в новогодние каникулы.
Как поход прошел?
Поход, как всегда, штатно, в графике, без травм и аварий. Благо маршруте не было ни дождика. Местные на Маргузорах сказали, что 2 месяца вообще не было дождей.
В поисках перевала Эстонского сходили на перевал МАК. По МАКу на tlib есть отчёт Калининского клуба 80-х годов и всё. Чрезвычайно неприятный перевал: со стороны Ахдасоя почти 300 метров крутой конгломератный склон, причём поднимаешься, очкуя получить по башке или с Сахарной головы, или с пика Вуикло. Высота в отчёте 4200, по нашему навигатору 4400. Он реально высокий. Со стороны реки Пушноват - каньон со стенами.
По Эстонскому вообще не ясно. В интернете описаний нет. Всех своих знакомых спрашивал - никто ничего по Эстонскому не знает. Сходил по гребню в строну Вуикло - там со стороны Ахдасоя стены, ни о какой 1Б вообще речи идти не может. В классификаторе высота Эстонского 3900. Но МАК 4400 и гребень в сторону Вуикло явно не ниже идёт. Ну не могли же ошибиться по высоте на 500 метров! Я думаю, что эстонцы что-то мутят. Скорее всего прошли тот же МАК и назвали Эстонским (там перевальная седловина широкая и разделена большим зубом. Если у кого-то есть другая информация по Эстонскому, прошу сообщить.
Может кому интересно, ледник Москва сильно потрескался в сравнении с прошлым годом, просто так пешком не походишь, лучше справа по морене. Вероятно было нехилое землетрясение.
Я по скальной узкой тропке ходил, местами стремной, тогда стройтрядовцы из Душанбе тянули ЛЭП до верхних кишлаков из Шинга, еще помогали им столб ставить.
Сейчас и в кишлаке Маргузор с лампочками живут?
В связи с конгломератной гнусью вспомнил про чудовищную сыпуху под небеса с конгломератной стенкой вверху с пер.Ашоурина, впечатляла меня своим видом, когда в Сарыматский угол попадал. Местная достопримечательность. Вот апофеоз сыпушного маразма, рай для любителей мышечной радости, не дай бог!
Не обратил внимания, ты, наверное, через Тавасанг выходил к Маргузорам?
до 6 озера отличная дорога, к 7-му озеру дорога хуже
посёлок у 6-го озера электрифицирован
где находится пер.Ашоурина? Что-то не видел на картах
http://alp.org.ua/?p=70306
В этом отчете (может быть интересен для тебя) неплохо описана нитка с этим чудом, только он там похуже смотрится с Сарымата, а со склона в.Гардиш, которую я обходил с Муноры на Сарымат траверсом, видна во весь рост.
Я тогда присматривал, как бы поинтереснее на Маргузоры выходить, но по этой сыпухе не тянуло, она тогда вообще безвестной перемычкой была. На ее первопроход не хотелось, но, видать, любители нашлись.
В отчете более гуманный перевальчик выбран, Чапдара, тезка Алаудинской. Он южнее Ашоурины и поинтереснее, но его тогда тоже не знал.
Было бы полезно внести в классификатор зимние категории по тем перевалам, у которых они имеются.
http://mojatropa.ru/asia/fany2010/Ahbasher.html
может, тоже сгодится
Хорошая литературная обработка хорошего отчета, но "АртучЬ" - повторенное больше десятка раз - реально глаз режет. Видимо, "литературная обработчица" оказалалась не в теме.
..............
Звиняйте, что старую тему взлохматил. Новых мало, поэтому перелистываю всю историю.