Сплав по реке Малый Анюй, Чукотка

В каждом приключении есть отметка, после которой ты начинаешь чувствовать, что остался один на один с Вселенной, с Природой. Это, скорее, психологическая отметка, когда понимаешь, что вернуться обратно уже не так легко. Обычно после этой воображаемой точки приходит осознание: всё, что не успел доделать «там», роли уже не играет, перестать из-за этого переживать, понять, что телефон больше не ловит и самому начать ловить кайф.

Кайф от необыкновенной тишины, которая неожиданно нарушается свистом крыльев разжиревших гусей, отправляющихся куда-то в экваториальные широты.

Кайф от чистоты звуков: плеска хариуса возле лодки или ручья, который небольшим, но шумным водопадом ныряет с травяного склона в реку.

Кайф от дождя. Удивительно, но в диких местах даже дождь начинает выглядеть естественно, ведь он часть Природы, которая тебя окружает. Другое дело, что он в городе льёт постоянно, тут уж да – побесишься.

И, в конце концов, кайф от того, как спокойно и уверенно река тащит лодку, даже когда ты бросил грести, потому что плеск твоих вёсел нарушает гармонию, которая сложилась здесь без тебя.

Начало моего сплава в типичной тундре

Спустя примерно 20 километров, это 3-4 часа ходу, Малый Анюй, наконец, вошёл в зону леса. Сначала робкие лиственницы стояли поодиночке, но потом решили, что вместе веселее и покрыли своими дружными и стройными рядами склоны сопок. «Край леса» — так говорили об этом месте в Илирнее, куда я сейчас плыл. Для меня же это было начало. Начало необычной природы, потому что вокруг Анадыря леса нет, и начало нового долгожданного похода по Чукотке.

А моя вторая ночёвка была уже в зоне лиственничного леса

У сплавов по рекам Чукотки есть одна особенность: сидя в лодке, тяжело оценить всю красоту, которая тебя окружает: вокруг тундра, а ты находишься ниже уровня берега. Поэтому нет-нет, но надо пересиливать лень и вытаскивать мокрую, но хотя бы нагретую, попу на ветреный берег для того, чтобы, взобравшись на ближайший холм, нисколечко не пожалеть об этом. Обычно такие места видно издалека, и сейчас я снова причалил.

Когда я ступил на берег, в кустах, испугавшись неожиданного визитёра, запуталась какая-то птица, она с шумом пыталась выбраться из зарослей, чем напугала меня не меньше. Поняв, что это не медведь, я выдохнул и отправился вверх по оленьей тропе. Уже через минуту я стоял на высоком, метров под 50, и крутом берегу, восторженно озираясь по сторонам. Наверное, мне открылся главный вид этого путешествия, и, на удивление, это произошло всего на второй день пути.

На вершине ветер шумел в иголках кедрового стланика, который уже сбросил свои шишечки. Не обошлось тут и без кедровки, которая сейчас летала вокруг меня от дерева к дереву.

Тёмная река делала крутой поворот после которого, разбиваясь на протоки, терялась среди невысоких сопочек, багряных из-за предчувствия осени. На склоне росли лиственницы и кедровый стланик. У воды деревья были повалены оползнем, который сошёл из-за того, что берег подмывается резким изгибом реки. Склон спускался на другую сторону в распадок, где сильно шумел ручей, а потом медленно набирал высоту, темнея на горизонте зубчиками леса.

На севере, совсем близко, виднелись две мощные вершины высоких гор. Вау, дошло до меня, ведь левая и них — это гора Двух Цирков, куда я собирался отправиться, но в этот раз не вышло из-за задержки, и я оставил её на следующий год! Отсюда по прямой до неё всего пара десятков километров.

Изгибы реки словно повторяли скрюченные ветви старой толстостволой лиственницы, которая наклонилась почти под сорок пять градусов, но которой пока ещё хватало сил удерживаться за склон. Бабушку окружило молодое и стройное подрастающее поколение. Я представил бесконечное разнообразие картин этого места, которые могла увидеть лиственница, будь у неё глаза, и на секунду пожалел, что это не я держу корнями эту стылую землю, и не в моих ветвях уже тысячи дней путается холодный чукотский ветер.

А могло бы закончится и так, хмыкнул я, обходя пень, обугленный ударом молнии.


К двум часам дня подходило время обеда. Конечно, вылазить из лодки было неохота, поэтому я оттягивал время. К тому же надо было найти рыбное место, какую-нибудь заводь после переката, и там вставать.

В лиственничном лесу даже в дождливый день можно найти сухие ветки, или, расковыряв старый пень добраться до трухлявой сердцевины, которая вспыхивает, как порох. Пока горел костёр, и закипала вода, я безрезультатно пытался рыбачить. У меня был спиннинг с катушкой и россыпь разнообразных блёсен, только удачи не было. Она плескалась в нескольких метрах от берега, но не клевала. В 2012 году, сплавляясь по реке Амгуэма, я таскал харитонов на голую леску с одной блесной, поэтому сегодняшнее положение дел меня сильно удручало, терпения моего надолго не хватило, и через 10 минут я отправлялся к костру, есть тушёнку. К счастью, во время сплава мне встречались более удачливые рыбаки, поэтому без рыбы я всё же не оставался.

В шесть вечера я начинал искать место для ночёвки, потому что темнело рано — сентябрь. Иногда место находилось быстро, иногда приходилось грести и с полчаса, пока внутренний голос не скажет что-то вроде: вот оно, вот оно, вот оно! Смотри, как шикарно два дерева склонились к воде, как раз, чтобы полиэтилен от дождя натянуть, а вон на том бугре можно поставить палатку и держать оборону, причаливай!

Помимо основного костра я разжигал ещё парочку на удалении от палатки. Не знаю, помогало ли это от медведей, но нервы это точно успокаивало.

На ужин шли иностранные сублиматы Treak and Eat или Wise Food, которые я быстро проглатывал. Иногда была и рыба, запечённая в углях.

В нескольких метрах от лагеря можно было насобирать горсть спелых ягод: брусники, шикши, голубики, шиповника, и нарвать пару листочков багульника. Слышно было, как ягоды тихонько лопались в горячей воде, которая насыщалась их таёжным вкусом. Пар от чая смешивался с дымком от костра, и, дождавшись, когда вода закипит, можно было налить ароматный крепкий чай в кружку, закинуть толстых поленьев в костёр, откинуться и расслабиться.

Чукотское солнышко, видя, что я хорошо устроился, спешило оставить меня, но через какое-то время снова напоминало о себе алым поцелуем во всё небо и я, шлёпнув пару громких петард, чтобы показать, кто тут хозяин, отправлялся спать.



Река Малый Анюй на участке до села Илирней резвилась как ребёнок, петляя туда-сюда, а я считал про себя все эти повороты. Первый раз я видел фантастических размеров сели: грязную землю с беспорядочно торчащими обломками деревьев и камней, сошедшие с крутых берегов, подмываемых своенравной рекой. Эту тысячетонную движущуюся массу просто трудно представить. Иногда деревья не успевали упасть в воду и стояли, наклонившись к реке, а я развлекался, проплывая под хвойным навесом, задравши голову. Один раз я поднял весло и шлёпнул по дереву в знак приветствия, за что вместе с лодкой оказался весь засыпан жёлтой хвоей, поэтому в другой раз ограничивался лишь словесным «привет».

Перекат впереди, как правило, шумел подобно многометровому водопаду, а на деле оказывался небольшим кустиком, смытым в воду. Серьёзных препятствий не было, да и все попадающиеся на пути буруны от подтопленных деревьев были видны издалека, и можно было заранее прижаться к тому или иному берегу.

Утро третьего дня встретило меня снегом на сопках. Вот почему, оказывается, я мёрз этой ночью. Такую погоду я и ждал! Контраст белого снега на вершинах гор на горизонте, пожелтевших лиственниц и красных кустиков голубики в тундре, создавал неповторимую картинку сплава. Лесное разноцветное окружение мало походило на Чукотку, к которой я привык, и которую многие представляют. Возникали сравнения с Финляндией, где я побывал в прошлом году, хотя в Финляндии было большее разнообразие деревьев, поэтому я остановился на мысли, что именно так должно быть на Аляске.



Илирней — первое село на моём пути, в которое я прибыл на четвёртый день сплава по Чукотке. Глава села предложил остановиться у него и я не стал отказываться от гостеприимства. Село оказалось очень уютным: домики стояли покрашенные, а синим наличникам красиво акомпанировали пожелтевшие тонкие ивы, которые росли рядом с домами.

Удивительно, что в этом небольшом селе есть центральное отопление и горячая вода в кранах, а так же канализация. В большинстве маленьких сёл, которые я успел посетить таких благ цивилизации не было. Между домами часто стояли теплицы, в которых росла капуста. В тот же вечер я успел погулять по Илирнею, поэтому отправился в дальнейший путь уже на следующий день, но сначала сбегал на кладбище, которое находится по всем канонам русского православия на противоположном берегу реки.

Если есть возможность зайти на кладбище в каком-то селе, я стараюсь там побывать. Когда смотришь на даты или на ржавые звёзды на деревянных памятниках время вдруг становится осязаемым, а место причастным к истории.

Кладбище на высоком берегу реки было большое и просторное. Между могилками росли лиственницы, кедровый стланик и шиповник. Внизу широкой дугой бежал Анюй. На юге в дымке виднелись синие горы, а на севере белые вершины горы Двух Цирков. Рано было думать, но в голове пронеслось: «Похороните меня здесь!»

Знакомый рокот раздался вдалеке, и скоро со стороны Билибино прилетел вертолёт с рабочими. Он сделал положенный круг над Илирнеем, приземлился в селе, и через несколько минут отправился дальше на родной Купол. Как привет с Большой Земли. Улыбаясь ему я в последний раз окинул взглядом село и золотые таёжные просторы, которые светились на солнце, спустился к реке, сел в лодку, помахал Илирнею на прощание веслом, и мощными гребками вывел свой жёлтенький пакрафт «Альпака» на главную струю.



***
Прочитать вторую часть рассказа о сплаве, можно у меня на сайте. Интернет у меня на Чукотке настолько слаб, что я этот пост выкладывал около 40 минут! Поэтому, к сожалению, тут не так много фотографий.

Спасибо.