Цена Победы

Рассказ Александра Яковенко о восхождении на пик Победы команды Федерации альпинизма России, проходившее при поддержке ОАО Рособоронэкспорт


Фото: Алексей Букинич

С Сашей Яковенко мы встретились в офисе Red Fox. «Возьми у меня интервью, – сходу сказал он. – Про Победу. У меня очень много мыслей после нее накопилось».

Оказалось, он целый день пытался до меня дозвониться, а я забыла телефон дома. Но если вы с кем-то должны встретиться, то это обязательно случится, даже если нет телефона, интернета и прочих современных средств связи, без которых никто уже просто не мыслит себя в нашей бешенной «скачке», о которой пойдет речь в рассказе.

И вот мы сидим в питерском кафе-кондитерской. И наше интервью тоже буквально на ходу, на бегу, на скаку – у меня через два часа поезд, у Яковенко запланирована очередная встреча. Но на эти два часа время, кажется, остановилось, в кондитерской тихо и спокойно. Саша неторопливо начинает свой рассказ. Расскажет, помолчит, задумается, будто вспомнит что-то, и продолжает дальше. Я слушаю молча, не прерываю. И только уже под конец начинаю задавать вопросы.



Александр Яковенко:
В качестве предисловия хочется сказать, что в этой нашей «скачке» мы теряем лучших товарищей, на скаку не заметив, что рядом товарища нет. У нас так и происходит, но об этом я еще расскажу позже.

Победа. Я не был на ней не помню точно сколько времени. Подымался на нее два раза и последний раз, кажется, в 1991 году. Уже двадцать лет с тех пор прошло – достаточно большой срок. Была еще одна попытка в 92-м, но вертолет, на котором я туда прилетел, упал, он до сих пор там лежит. Вслед за ним прилетел второй вертолет и тоже упал. Вот так вот мы там разом положили два вертолета.
А вообще, Победа завораживает. Или не столько завораживает, сколько подспудно, даже несмотря на такой перерыв, заставляет думать – можешь ты это сделать или нет. Настоящая мужская проверка. Когда мы в первый раз ходили на Победу, мой друг Юра Гребенюк сказал: «Это та гора, на которую ты взойдешь только в том случае, если будешь этого хотеть так же, как хочешь дышать». Как ты хочешь дышать? Ты же не думаешь об этом – дышишь и все. Так и тут, если твое желание взойти на Победу будет таким же, тогда у тебя это получится. Эта мысль сидела в моей голове, и я постоянно думал, хочу ли я сейчас ТАК на эту гору, могу ли я ТАК на нее идти? Ведь, подумай, за последние пять лет на Победу взошло всего, кажется, три человека. Многие экспедиции под ней сидят, и никто не может взойти. Николай Тотмянин в прошлом году сидел в снегу – безрезультатно, Сергей Богомолов – тоже, Вика Клименко уже третий раз пытается взойти. И так все экспедиции. Успеха добьется только та команда, которая организована по-военному, когда все идут строем с общей установкой: «Мы должны взойти», и никакой другой мысли ни у кого не возникает. Вика в этот раз сидит в лагере и говорит: «Там же наверху сильный ветер. Куда идти?» А я ей отвечаю: «Вика, мы залезем, у нас другого варианта нет». Другие варианты нами даже не обсуждались. Хотя я и ловил себя постоянно на мысли, хочу ли на эту гору так же, как дышать, но тут же отсекал себя от этих эмоций.



Про само восхождение. Экспедиция организовалась. Старший тренер – Николай Захаров, ОБ – Александр Пятницин.


Александр Пятницин и Александр Яковенко


Николай Захаров


Были жесткие требования отбора. Для всех, кто хотел войти в состав экспедиции, поставили условия, что сначала они должны приехать на Эльбрус и поработать в качестве волонтеров на массовом восхождении. Ишутин изначально заявил, что работает самостоятельно по своей программе. Учитывая его альпинистский опыт и то, что он опытный высотник, на Победе был два раза, у него команда достаточно подготовленная, Николай Захаров разрешил ему работать по своим планам.

Общий сбор начинался 10 июля, для всех было поставлено следующее условие – сначала пройти общую акклиматизацию на пике Ленина, после которой все, кто сходил на Ленина, едут на Победу.



Многие приехали в начале месяца, и еще до 10-го числа сами акклиматизировались. На пик Ленина было отведено 10 дней, за которые каждый должен был подняться на вершину. Ишутин сказал, что акклиматизируется на Хане.
На Победу мы планировали идти разными маршрутами. Одна группа собиралась подниматься по классике, а Ишутин сказал, что пойдет траверс Неру-Победа, что тоже показатель высокого уровня. Команда красноярцев под руководством Пуговкина Антона с Кривошеевым Максом и во главе с Глебом Соколовым планировала сделать первопрохождение по стене.


Макс Кривошеев и Антон пуговкин



Вот такие у нас были хорошие красивые планы – если уж идти на гору, то идти на нее по-всякому.
Естественно, погода и прочие факторы внесли свои коррективы. На Неру Ишутин не полез, так как было видно, что они не справляются. Красноярцы начали работать без Соколова, потому что он за месяц не смог акклиматизироваться – из-за непогоды даже на Хан не сходил. У нас на Ленина сходили две ростовские команды и наша, в составе которой были я, Женя Прилепа, Саня Расторгуев и Юра Круглов. Из нашей команды Прилепа и Расторгуев не залезли на гору, поэтому автоматом выпадали. В итоге, мы собрали единую команду из тех, кто переночевал на высоте от 6500 до 6900 м и поднялся на Ленина, которая была готова идти на Победу.

23-24-го числа мы прилетели и вертолетом забросились под Победу. Поднялись на 5800, там переночевали. Так как Прилепа с Расторгуевым не пошли, то я был переведен в команду ростовчан, и хотел бы сказать спасибо ребятам, что они меня взяли. Именно такой акцент хотелось бы сделать: не я возглавил группу, а они меня взяли. Потому что это полностью тренированные, организованные молодые парни, которые готовы идти на любую гору. Конечно, можно сказать, что кроме тренированности есть еще такая вещь, как опыт, которого, естественно, у них меньше, так что было такое, что они начинали болеть, что им было тяжело, но все шло очень гармонично и без надрывов. Я просто удивлялся тому, что в наше время молодежь так грамотно и зрело рассуждает: как пролезть вот эту гору, как запланировать этот маршрут.
Наша следующая задача – взойти на К2, и когда они узнали об этом, тут же сказали: «Ну ничего себе, раз такое дело, то мы тогда еще серьезнее будем относиться, так как теперь понимаем, что у нас еще выше есть вершины и еще больше ответственность!» Красавцы! Поэтому у меня был с ними психологически полный комфорт.
Очень показательным я считаю следующий факт. Мы вышли 1 августа на восхождение, и когда спустились обратно, я сказал: «Парни, если честно, я потерял связь с действительностью. Какое сегодня число?» И когда они ответили мне: «Сегодня 10-е число», – я был в шоке – 10 дней длился наш выход, но я не заметил, как прошли эти десять дней, как мы ночевали, что ели, как это все происходило. Хотя происходило очень многое, но настолько все было не напряжно, что я испытал непередаваемое удовольствие от восхождения с этими парнями.
Так вот, погнали. Снега много, опасное снежное состояние маршрута. Мы взаимодействовали с командой Ишутина, который в конце концов пошел с нами по классике, правда, вышел через два дня после нас, потому что шел снег, и он пережидал в базовом лагере. Мы же сказали, раз уж мы альпинисты, то и пошли несмотря на непогоду.
Еще мы плотно и тесно работали с командой украинцев, которых было 6 человек. На маршруте приходилось много тропить: снега много, снег глубокий. С украинцами постоянно менялись и тропили по очереди, поэтому шли в хорошем режиме. Они заночевали на 5800, вырыв пещеру, а мы пошли дальше на 6100. От перевала Дикого и выше - царство льда и снега. 10 дней мы провели в этом снегопаде и пурге, когда ветер достигал до 100 км/ч. Были такие моменты, как на четвертый день, когда мы с 6500 вышли на 6600 и за один день прошли всего 100 метров, больше не смогли потому, что как только выходишь на ребро, как ветер буквально валит с ног. Веревка 20 метров между нами не просто болталась, она натягивалась дугой по ветру. В итоге, мы вырыли дыру и поставили палатку.
На пятый день вылезли на Важу Пшевеллу, спустились в мульду, вырыли пещеру. Украинцы вырыли пещеру рядом с нами, потом подошел Ишутин со своими и тоже вырыли пещеру. Такие у нас получились три дырки на высоте почти 7000 метров, мы их соединили окошечками, через которые передавали друг другу продукты и общались.

На фото справа - Михаил Ишутин, президент Федерации альпинизма Архангельской области, мастер спорта, инструктор 1 категории






Затем еще подошли автономщики, как мы их называем. Есть такие клиенты, которые платят полный пакет или полпакета в Аксай-Трэвел и потом что хотят, то и делают: пристраиваются к каким-то группам, идут по их следам и лезут по их веревкам. Они идут самостоятельно, не связываясь, просто как отдельные личности – удивительно.
На следующий день мы не смогли выйти на восхождение, так как ураган был очень сильный, просидели еще день. Потом небольшое окно: утром встаем – звезды видно, Китай видно, ветер дует, но двигаться можно. И тут же все три наши группы вышли наверх: украинцы, мы и команда Миши Ишутин.



В нашей команде, у Вани Осипова, начался сильный кашель, поэтому было решено, что на гору он не идет, а остается в пещере, ждет нас. У Ишутина остался Вова Кондрашов, у которого тоже начался сильный кашель. Конечно, в этой ситуации надо было брать больных и спускаться с ними вниз, но в результате обсуждений приняли решение, что они останутся дожидаться нас. У украинцев тоже через минут двадцать после того, как они вышли, один парень повернул обратно, сказал, что забыл или потерял где-то рукавицы. Конечно, он мог бы потом догнать, но наверно, была другая причина.
В итоге у нас осталось четыре человек, у украинцев и Миши – по пять. Вот такой компанией в 14 человек мы и вышли на штурм. Четыре часа шли до «Обелиска», так как был глубокий снег, а еще большие карнизы, слева по движению.





Дальше состояние маршрута оказалось отличное. Обычно там на ноже, который начинается выше Обелиска, очень жесткий фирн, и ты в кошках становишься одной ногой с одной стороны ножа, другой – с другой, при этом дует сильный ветер, и приходится как-то балансировать на этом участке. А тут оказался просто глубокий мягкий снег, следы топтались нормально, можно было хорошо стоять, и мы прошли его в нормальном, бодром темпе, если так можно выразиться, учитывая высоту более 7000 метров. В итоге, выйдя в три часа утра, к 12-ти были на вершине.
На вершине сделали фотографии со спонсорскими флагами и флагом Победы, стали валить вниз.















На спуске я встретил Мишу, который шел навстречу, ему всего метров двести оставалось, сказал ему: «Хватит уже, вот она – вершина, засчитываем, пошли обратно». Он: «Да, ладно, до парней дойду». Очень внятно и адекватно отвечал.
Как только наша четверка спустилась к «Обелиску», я по рации сказал Захарову: «Все, мы спустились на Обелиск, идем к пещере». А он мне: «Ребята, ждите. Ишутин плохо себя почувствовал и его сейчас ведут». Двое человек из его группы побежали за нами, а двое остались с ним. Через двадцать минут Захаров сообщил по рации, что там уже пытаются провести реанимацию. Букинич пытался оказать первую помощь, но безрезультатно. Буквально за какие-то пятнадцать минут Миша ушел: глаза остекленели, тело одеревенело – все произошло очень быстро.
Его завернули, и он остался лежать там. Я сказал Коле Захарову: «Ну что, мне подыматься?» А он мне: «Ты обалдел что ли? Три часа дня, если вы будете сейчас пытаться его спускать, то еще парочку человек там положите». Действительно, надвинулся такой ураган, что мы стояли, и у нас сквозь зубы вырывались стоны. Уже следующие три человека были «на подходе»: Вася, например, стоял тоже как неживой, так окоченел от холода. Захаров сказал: «Собирай всех людей и веди вниз». Только к 10 часам вечера мы спустились к пещерам, в темноте уже ничего не видели, по рации попросили, чтобы зажгли фонарики и посветили нам. А Миша Ишутин остался под жандармом, на высоте приблизительно 7300 м.



Переночевали в пещере. Утром ураган еще больше усилился. На спуске я молил Бога и одновременно благодарил его, что кашляющие парни шли сами своими ногами. Если бы мы начали транспортировку, то наша группа превратилась бы в похоронную процессию.



Навстречу нам вышли красноярцы, которые к тому времени спустились со своего маршрута, потому что Жигалов получил травму.


Александр Жигалов

Оставшаяся двойка с ребятами из Москвы, поднялась к нам на высоту почти 6000метров, ребята принесли чай. Мы спускаться дальше. Там на спуске, когда с 5800 до Дикого идешь, с одной стороны карнизы, а с другой – крутой склон, и приходится идти по краю карнизов и склона, там мы считали. И вот в какой-то момент вдруг обрывается карниз и Букинич с Василием улетают вниз. В тот момент у меня первая мысль: «Все, еще двое. Победа по полной программе собирает дань». Но они пролетели метров десять, зацепились за площадку и повисли на уступе. Удивляюсь, как их глыбами снега и льда не завалило. Мы их вытащили и давай как можно быстрее валить на перевал. В общем, получили полный набор всего, что может произойти. И вот тогда-то я только и осознал, что прошло уже 10 дней.



Вот так все происходило, если вкратце рассказывать.
Миши нет. Мы сходили на Гору.
И конечно, я хотел сказать пару слов про «скачки».

Тоска полная. Первое, что у меня вырвалось из нутра, когда я стоял на «Обелиске»: «Дружбан ведь. Зачем он туда пошел? Испортил всю картинку. Нет только не Это». Я полтора часа там простоял на ветру, до сих пор пальцы не чувствуют – потихоньку отходят, но еще не отошли. Холод был несусветный, казалось, что мозги начинают мерзнуть. И вот тогда поначалу такая злость взяла: «Ну как же так, мужик?» А ведь приказать ему нельзя было. Он командир, он начальник своей группы… Случилось несправедливое…

Прошло 4 дня, как я прилетел из Бишкека. Мне «по кайфу», что меня толкают в метро, что я дышу. И… Или я сентиментальный стал или уже взрослый, ведь не первый раз так друзья погибают, которых ты хорошо и близко знаешь, но… когда сюда приезжаешь, и видишь, что тут такая «скачка»… понимаешь в каком ритме живешь – одно, другое, прилетел туда, прилетел сюда, куча дел, – хочется замереть и сказать: «Ребята, я пришел с войны, я друга потерял». Я не был на войне и не знаю, каково это, но для меня это так же – я только что потерял друга, а должен как ни в чем не бывало бежать дальше в этой «скачке» и делать какие-то вещи. Я смотрю на все это и думаю: «Как же так? Почему никто не вздрагивает?» Все звонят, поздравляют меня с Победой, а я не знаю, как передать эти эмоции – они стали или тупые, или, наоборот, сильно заостренные. Все это… не то чтобы все это казалось мне правильным или неправильным, даже не хочу судить о правильности, но само это событие, то, что так вот произошло, а «скачка» продолжается – этого я не могу принять.

Конечно, можно сказать, что мы сами делаем свой выбор и сами для себя придумываем эту «мульку». Я точно так же себя успокаивал на Победе. Когда учащалось дыхание от волнения, из-за того, что происходило вокруг, я начинал глубоко дышать и говорил себе: «Ну ты же сам сюда приперся». На самом деле экстремальная ситуация… До такой степени экстремальная, что я представляя, что передо мной пятеро парней, которых я по сути сюда привел, должны еще спуститься вниз, что в данный конкретный момент даже двигаться не имеем возможности. Двигаемся, работаем на маршруте и вот сейчас мы сидим в пещере. Просыпаемся от того, что задыхаемся и начинаем откапываться, дырку делаем, чтобы хотя бы дышать. И так постоянно в течение ночи. И я смотрю на них и понимаю, что я их старше почти в два раза. Я их сюда привел, и нам отсюда как-то выходить надо, а обратной дороги пока нет. Мы еще идем вперед, и обратную дорогу я пока не представляю – веревки еще не висят, веревки плохие, ветер такой, что думаешь: «Хрен отсюда спустишься». И такая постоянная мысль в голове крутится: «Вот сами себе придумали все это. И даже войной это не назовешь, ведь война – она за правое дело. А с другой стороны, в жопу бы эту войну, и где эти правые дела. И что делать?»
Вот она – наша Победа. Букинич сейчас в больнице. Скорее всего, отчекрыжат ему пальцы слегка, станет настоящим альпинистом – у всех настоящих альпинистов что-нибудь да отрезано.
Я про «скачку» хотел сказать. Приехал в город и снова эта «скачка», опять у меня такой ритм, и не то, что я сопротивляюсь, но как-то нехотя влезаю в эту «скачку» и уже несусь дальше. Мысли постоянно возвращаются, обидно что так произошло. Ведь программа у нас хорошая, на К2 хотим ехать…

Скажи, на твой взгляд, стоит ли оно того? Победа, К2…

Для меня? – Да, стоит. Это моя жизнь. Для себя я определяю это как некий Стержень, вокруг которого крутится все остальное. Все остальное – суета. Я бы, наверно, таксистом работал, или не знаю кем, если бы не альпинизм, жил бы обычной жизнью, хотя не знаю, смог бы жить обычной жизнью. Просто ходил бы домой, зарабатывал деньги и не задумывался о том, что происходит. А тут я задумываюсь и о том, что происходит в самом мире, и относительно себя в этом мире. У меня много друзей, которые перестали заниматься альпинизмом, и по прошествии десяти или больше лет они подходят и говорят: «Вроде все в жизни понятно, все стабильно, но нет в ней того, ради чего жить».



Вопрос не в этом. Вопрос не в том, стоит ли вообще ходить в горы, а стоит ли идти туда, где Победа может достаться ценой жизни? Стоит ли человеческой жизни то, что получаешь взамен?

В любом случае движение вперед осуществляется тогда, когда появляется тот, кто «на острие». Вот к этому «острию» все двигается. Движение цивилизации, да и вообще драйв в жизни придает именно «острие» – то, которое самое острое. И когда кто-то на этом «острие», все остальные, кто так же живет этим, смотрят и говорят: «Я подготовлюсь и тоже буду это делать». Как говорят классики: «Почему ты идешь на гору? Потому что она есть». Почему ты идешь на Эверест? Да потому, что он есть.
Почему К2? Ребята меня спросили: «Почему К2, а не Эверест?» Ответ простой: «Я был на Эвересте, а на К2 – нет». Поэтому К2 будет следующая, а потом все остальное. Поэтому, однозначно – стоит. Я думаю, что и жена Миши Ишутина все это понимает, и она бы его никогда не остановила.

Конечно, первую неделю после гор всегда ходишь, как не от мира сего. Но когда ты просто съездил в горы – это одно, а съездил на Победу – совсем другое, тем более, когда там остался твой товарищ. Конечно, это навевает мысли про объяснимость, обоснованность, нужность, ненужность. Хотя нет, про нужность – этот вопрос уже давно отпал, только вот хотелось бы, чтобы эта «скачка» тоже замечала, что что-то произошло. Но чаще всего она вообще ничего вокруг не замечает – переламывает внутри тебя все, пока рано или поздно ты не перестаешь обращать внимание: а, проехали, давай, скачем дальше… Жизнь человека, оказывается, ничего не значит. «Ну да, – говорим мы себе, – он сам этот путь выбрал, сам пошел». И все, мы дальше понеслись, уложили парашюты и пошли прыгать дальше.


Александр Яковенко

А что ты с этим сделаешь?

Ничего не сделаю. Сделаю или не сделаю, но согласиться с этим не могу, трудно соглашаться. Конечно, ты понимаешь, что никто тебя жалеть особо не будет – у всех повседневные заботы, – и мы настолько привыкаем к таким вещам. Вон, «Новости» включаешь и каждый день слышишь, что сегодня погибло три человека, а вчера погибло пять человек. И это обычные люди, они даже в горы не пошли, а что уж говорить о десятке каких-то «придурков», которые поперлись на Гору, и один там остался. Никто не вздрагивает. «Скачка» продолжается.



Фото: Алексей Букинич, АНдрей Васильев, Александр Жигалов