Планы на ветер.
"Нельзя ни в чем винить снег."
Уле-Эйнар Бьорндален
Эта история про то, как не надо ходить на 8 тысяч без акклиматизации, про любовь к горам и про любовь в горах.
Мы сидели на кухне и пили матэ, за окном был январь, жара +40 и разгар сезона на Аконкагуа. На мониторе была северная стена Шиша-Пангмы исчерченная линиями маршрутов.
-Как ты собираешься лезть соло?
- Ну, я надеюсь, что там остались перила, у меня будет маленький рюкзак и хорошая акклиматизация после Чо Ойю. И у меня будет параплан, так что, про спуск мне вообще не надо беспокоиться!
- Какой еще параплан?! Ты что, считаешь что у тебя недостаточно шансов умереть во время подъема по стене, где уже десять лет не было экспедиций, что бы еще говорить про этот чертов параплан? И что на счет Чо Ойю? 
Интересно, что еще могло меня привести на восьмитысячник, кроме безумной любви к аргентинцу? Вряд ли здравый смысл или какие-то там спортивные амбиции, которые закончились на этапе Победы. Я понимала, что наши силы не равны даже приблизительно, и мы не можем вместе идти на восхождение. Но мы могли быть в одной экспедиции, и для меня это было самым важным.
Марьяно поднялся на Эверест, Лхоцзе и два Гашербрума, он не воспринимал Чо Ойю как что-то серьёзное и требующее подготовки. Работа гидом на Аконкагуа позволяла ему постоянно быть в отличной форме перед сезоном, а опыт сольных восхождений внушал уверенность, что все всегда будет так, как хочет именно он. Меня беспокоил его проект на Шише – одиночное восхождении по северной стене со спуском в сторону южного БЛ. Это выглядело безумием уже на старте и это совсем не походило на восхождения по классике, где ты точно знаешь маршрут и повсюду видны следы. И еще этот параплан…
В апреле под Чо Ойю собралась неплохая компания, мы были второй экспедицией поднявшейся в АВС, вслед за Вилли Бенегасом (Guillermo Benegas). У Вилли была очень сильная команда из десяти шерпов, в конечном итоге, успех всех остальных зависел именно от их работы. Давайте посмотрим правде в глаза – сегодня альпинизм в Гималаях, это жумаринг по стационарным перилам. В 99% это еще и жумаринг с кислородом. Как к этому относится – личное дело каждого. Я не могла залезть на гору без перил, но хотела попробовать сделать это без баллона. В принципе, имея сильную и большую команду (хотя бы 6-8 человек), можно обойтись без шерпов и в вопросе обработки маршрута. У нас не было этой самой сильной команды, мы были вдвоем с моим напарником Гарри (Игорь Митрошенков) и был Марьяно, которому вообще не нужны были перила.
Чо Ойю поразила нас полным отсутствием снега. Гора блестела на солнце открытым голубым льдом, на гребне висели флаги чесс стрим, указывая на то, что ветер там не совместимый с жиз-нью. Я так и не поняла, почему мы поехали весной, а не осенью. Марьян тоже не ожидал такой картинки, видимо, все фотографии которые он видел, были сделаны в октябре. Он собирался идти с одним акклиматизационным выходом, с ночевкой в С2 на 7100. Мы с Гарри ходили в С1, делали заброски и ночевали там. Постепенно базовый лагерь заполняли другие международные экспедиции, приехала команда МАИ, но у нас с ними был разрыв в десять дней и мы не совпадали по графику. Совершая выходы, я все же осознала, что нахожусь у подножия шестой по высоте горы в мире и что, невзирая на итог, это будет новый опыт, плюс семьсот метров вертикального опыта ко всему, что было до этого.
С Марьяно мы находились только в базовом лагере. Он был решительно настроен и его мысли были заняты по большей части Шишой. Чо Ойю была лишь разминкой перед серьезным проек-том. Слушая его рассуждения про горы, я начинала бояться. У меня всегда присутствовал рацио-нальный страх на маршруте, повышенная осторожность и бдительность. Но здесь было что-то другое. Черт, я приехала сюда не для того, что бы умирать! 
- Мааариан! Зачем ты ходишь в горы? Я могу тебе объяснить, зачем хожу я. Но это очень банально и не оригинально. Я люблю делать то, что называется альпинизмом. Мне нравится процесс восхождения, нравятся люди вокруг. Нравятся горы, которые, когда смотришь сверху, такие красивые и совсем не опасные.
- Но у меня-то совсем все не так. Только в горах я живу, здесь мой мир и здесь я по-настоящему счастлив. Я не знаю, чем я могу жить кроме гор. Я разговариваю с горами и надеюсь, что они слы-шат меня.
- Но ты рискуешь, ты постоянно рискуешь своей жизнью, встревая в какие-то малоприятные си-туации. Ты же погибнешь в горах, рано или поздно!
- Ну и что.. Я не боюсь этого. Я встречусь со всеми теми, кто так же погиб до меня и нам будет о чем поговорить. Я очень люблю свою семью – маму и сестру, я знаю, что они будут плакать.. Но они уже отпустили меня, это же моя жизнь и я не должен ни на кого оглядываться.
Утром Марьяно пошел на акклиматизацию в С2. Уверенный взгляд серых, совсем не аргентинских глаз и дурацкие шутки. Нет, парень, не нужно так смотреть, застегивая покрытый инеем полог палатки! Нет, нет и нет, я вижу тебя не последний раз. Ладно, я переживу эти три дня. У нас был отдых между выходами, и мы с Гарри оставались в базе. 
На тот момент на горе не было ни одного человека, не был провешен ледопад выше С1 и была непонятная погода. В первый день Марьяно поднялся выше С1 и начал раскручивать разорванный ледник, ища проход на плато С2. Мы видели его в телескоп и были более-менее спокойны. Поднимался он по системе трещин, по более пологому, но опасному участку, по сравнению с тем, где ежегодно вешают перила экспедиции. Он по плану должен был переночевать в С2 две ночи и спуститься вниз. Я не знаю, как так получилось, но Марьяно ушел без рации. Он вообще всегда ходит без рации, без спальника, с минимальным набором снаряжения и минимальным количеством еды и газа. Но здесь я точно могла заставить его взять рацию, но почему-то не сделала этого.
На второй день начался снегопад и гору мы не видели. На третий день Марьян должен был вер-нуться, но не вернулся. В телескоп мы ничего не видели, никаких следов. Я начала впадать в со-стояние характерное для тех, кто сидит в базовом лагере в тот момент, когда кто-то становится участником трагедии на горе. К нам лагерь постоянно приходили альпинисты, шерпы и гиды других экспедиций, спрашивали, нет ли новостей от Марьяно? Вилли Бенегас сам был аргентинцем и хорошо знал, на что способен Марьян. А способен он был на абсолютно иррациональные поступки.
На четвертый день нам нужно было выходить на акклиматизицию. Первым с утра ушли шерпы, с которыми у нас была связь по рации. Предполагалось, что они будут провешивать ледопад выше С1 и заодно искать Марьяна.
Я медленно тащилась по марене, не переставая рыдать у каждого валуна. Гарри молча шел впе-реди, он не пытался меня утешать и приободрять, как это делают обычно спасатели в кадре новостей по первому каналу. Мы оба - достаточно опытные альпинисты и оба мы понимали, что весьма вероятен трагический исход сложившейся ситуации. Что бы как-то вернуть мысли в рациональное русло я стала разбирать в голове формальные стороны вопроса: мы в Китае, у нас групповая виза, посольство аргентины в Пекине, номера родственников в телефоне, телефон в палатке… Интересно, а на телефоне есть пин-код? Далее я мысленно проиграла весь этот телефонный разговор на испанском языке и задала себе вопрос - а мы вот именно для этого ходим в горы, да? Вот он, тот самым момент, про который я так много раз писала на разных форумах, с пеной у рта отстаивая идею превосходства человеческих отношений над чувством собственной важности. Вот она, моя первая гималайская экспедиция, мои желанные восемь тысяч, мои новые ощущения – пустоты и неизбежности. В тот момент я всерьёз обдумывала вопрос, что лучше делать с телами – тащить вниз или сбрасывать в пропасть…
Мы уже почти поднялись в С1, когда вышли на связь шерпы и сказали, что никаких следов Марь-яно в С2 нет – ничего, ни палатки, ни тропы наверх, ни упаковок от еды или чего-то подобного. Рация была только у меня, Гарри шел сзади и не слышал наших переговоров. Ничего другого я не ожидала, но спокойствие шерпов совсем меня добило. Эти ребята привыкли видеть смерть каждый сезон, к тому же, они буддисты и у них несколько иное мировоззрение. В голове крутилась одна мысль – что-я-здесь делаю? Серьёзно, я же не люблю весь это высотный альпинизм настолько, что бы лезть на Чо Ойю? Я люблю Марьяно, именно поэтому я лезу на эту чертову гору, да? Во всей этой фиговой ситуации тяжелее всех, наверно, было Гарри – его напарник превратился в ревущую ни на что не способную бабу, а еще один участник просто ушел соло и пропал выше семи тысяч.
Неожиданно нас позвал по рации Вилли и сказал,…. что шерпы видят, что вроде кто-то спускается с С3. Сам Вилли был в базе и ничего не мог прокомментировать, он тоже был крайне расстроен и ожидал хоть какой-то развязки. Мы почти поднялись в С1 и нам не был виден склон выше плато 7000м, оставалось только слушать переговоры шерпов. Когда они подтвердили, что видят человека, который уже практически в С2, я выключила рацию и легла лицом в щебень. Мне было жалко себя. Много что пришлось пережить за годы занятия альпинизмом – нас засыпало лавиной в пещере, падал на голову вертолёт, на моих глазах умирали люди и вытаивали тела по частям, мне много раз было страшно, холодно, больно и тоскливо. Но, честное слово, еще никогда мне так не было себя жаль! 
От С1 вверх сразу начинаются крутые ледово-снежные взлеты, на которых сейчас висели перила. Марьяно появился не менее, чем через час. По его движениям сразу было понятно, что дела у него не очень. Еще не дойдя до нашей палатки, он начал что-то рассказывать, очевидно, пытаясь как-то объяснить свое отсутствие и предотвратить «сцены у фонтана». Парень явно был удивлён, почему я со слезами не кидаюсь ему на шею или не пытаюсь добить молотком. На ледовый инструмент в моей руке он покосился с опаской, не угадав, что это для установки палатки. Меня интересовал только один вопрос – зачем он потащился в третий лагерь? Наверно, надо начинать не с этих деталей, когда человек неожиданно воскрес и снова обрел место в твоей жизни. Но.. вот здесь-то все и скрывалось. Тебе нет больше там места! Наверняка, я буду любить тебя до конца своих дней, надеясь, что они наступят не на этой горе . Наверняка, что такая любовь бывает раз в жизни, хотя раньше я в такое не верила. Но ты уже умер раз, и я не уверена, что смогу пережить это еще однажды. А пока, все, что я скажу тебе вслух – где же ты, черт возьми, шарился эти четыре проклятых дня! ? Всё оказалось в стиле Марьяно: в первый день немного не дошел до С2 (перил не было, ему приходилось все лезть), во второй день, поднявшись на плато он решил, что раз так много сил, нужно идти в С3. Третий день он провел в С3 на 7600 и собирался следующим утром спускаться в базу. Чувствовал он себя относительно нормально, только заканчивался единственный баллон газа. И вот вместо того, что бы начать спускаться, обнаружив в 12 ночи безоблачное небо в сочетании с безветрием, Марьяно принял сомнительное решение – идти на вершину. Где он ходил всю ночь, он так и не смог объяснить, но где-то между 7600 и 8000м. Я не хочу здесь давать оценку его действиям, все-таки имея за плечами четыре восьмитысячника без кислорода, включая Эверест и Лхоцзе, он был вправе оценивать свои силы. В итоге, он где-то потерялся, обморозил пальцы (как выяснилось позже) и кое-как вернулся в С3, когда рассвело.
Ну, вот собственно и все. Мы напоили Марьяна изотоником и отправили в базу, т.к. в его состоя-нии лучше было не задерживаться даже на шести тысячах. Сами на следующий день поднялись в С2 и еще через день спустились.
Опять пришла непогода, то снег, то ветер… Через три дня стало понятно, что обморожение не позволяет Марьяну оставаться в горах и надо возвращаться в цивилизацию. У меня был выбор – тоже вернуться или продолжить борьбу за вершину. У меня был напарник, с трудом полученный отпуск и полностью оплаченная программа. Чего я хотела – без сомнения, пить мате в Мендосе и рассуждать про то, что горы в жизни не главное. Марьян ужасно переживал и задавал один и тот же вопрос – почему она так со мной поступила? Она – это Чо Ойю. Наверно, он страдал не меньше, чем я в момент его поисков.
Есть такое дурацкое выражение – если любишь, отпусти! Отпусти на К2, на Аннапурну и Дхаулагири . Как отпустила Ненси Морин великого баскского высотника – Иньяки Очоа. У меня эта история не выходит из головы, как Ненси сидела в БЛ и слушала по рации, как в верхнем лагере на Аннапурне умирал Иньяки, и как пытались отвоевать его жизнь у его последнего восьмитысячника. У Марьяно еще десять в запасе. И это будет происходить каждый раз, телескоп, рация, минуты, дни.. Нет, парень, я не могу тебя разлюбить, не могу и не хочу. Давай сделаем так, твоя фото будет лежать у меня в паспорте, ты сходишь свой квест 14 и я никогда, никогда, никогда не узнаю, что с тобой что-то случилось. 
Я осталась в экспедиции и пошла на вершину, Марьян думал – для него, я думала – для души. В душе, я такой же альпинист, как и он, эгоист, не знающий цену человеческой жизни.
Надеюсь, что вся эта история кого-то заставит задуматься над тем, что надо ценить человеческие отношения больше, чем километры. Горы – это кучи из камня и льда и больше ничего. Они не способны любить, а вот убить – запросто. 
Спасибо.
Сочуствую.
Спасибо.
.. На 4й день я уже боялся к тебе подходить.
А Марьяно классный парень. Это же он один, в буран спасал испанцев на Гаше в 2013м. Главное чтоб выводы правильные сделал.
Мои "5 копеек"...
http://youtu.be/EIb7uLwAKYo
хорошо подмечено
К сожалению или нет, это о многих, о нас
А что касается мужчин, тем более альпинистов, то эгоизм им присущ удвоенный, но тех, кто тебя любит, нужно, по крайней мере, уважать. Я-за "умный и взвешенный альпинизм", без лишнего геройства
наверное, такая школа жизни и нужна сильным людям
и даже не важно как отношения сложатся дальше. Пережить и принять решения - это уже тяжело. Кажется, что за месяц постарел на десять лет. Но взамен появляется глубокое, серьезное отношение к жизни. Это тоже дорогого стоит и есть не у всех.
А рассказ сильный, выстраданый