На гребне каменной волны

(На фото: вот так весело всё начиналось...)

Разговор шел о массиве, расположенном прямо над Базой. Над альпбазой «Безенги». Вообще-то, это всё обычно принято называть «массив Брно», но вот этот пик, с довольно гладкими наклонными плитами и красивой вершинной башней, носит название пик Брянский. Его высота составляет 3509 метров. Подножие со стороны лагеря укрыто рощей Мыстляр. По левую руку, если стоять лицом к горе и спиной к лагерю, склоны довольно круто обрываются к морене ледника Мижирги, по правую же руку они в нижней части плавно переходят в травянистую морену ледника Безенги, по которой идет тропа на Миссес-Кош.

В путеводителе не указан этот пик, как гора для тренировок или восхождений, инструкторы не водят туда отделения. Не описаны маршруты. Наверное, есть какие-то причины. Наверное, как обычно, что-нибудь да где-нибудь «сыплет». А может, просто не слишком престижная гора. Но это всё может и справедливо, если представить, что на планете существуют люди. Если же об этом не думать, а смотреть на этот склон так, как ребенок смотрит на игрушку в магазине, то ноги с руками начинают проситься на эти склоны сами собою. Они, склоны, выглядят примерно так же, как выглядит кусок свежей хорошей халвы на прилавке, когда ты много пахал и ничего давно не ел. Они выглядят, как загадочная штуковина, которую непременно хочется потрогать руками, ощутить, понять, из чего она сделана. Или, как вот эти пузырьки в целлофановой упаковке, которые обязательно хочется перелопать все до единого, хотя никто и никогда вменяемо не ответит на вопрос: «ЗАЧЕМ?» Но никто никогда и не задаст подобного вопроса, потому что если тебе однажды хоть раз довелось полопать пузырьки воздуха в целлофановой упаковке, то ты уже все понял. Просто большинство людей знают, что такое лопать пузырьки. Кто-то даже знает про халву на прилавке. Ну а мы стояли и смотрели на этот склон.

Стояли и смотрели. Я и мой новый друг - Вовчик из далекого Красноярска, рядом с которым расположены эти легендарные «Красноярские столбы».

Я, который только вчера вернулся с этих диких «Русских ночевок», доставив своим пребыванием там, а также желанием куда-то «позалазить», массу хлопот народу. Такую массу, что сообщение о том, что мне неплохо бы спуститься на базу, мне привезли спасатели на вертолёте. Собирался залезть на Большую гору один, да вот, трезво оценив свои силы после сложного подхода и поисков воды, а так же после закрывания большого пробела в сведениях о подходе уже на практике, решил оставить эту гору на следующий раз, когда приобретенная теперь информация сэкономит мне и силы, и нервы. Возвращение оттуда с моим рюкзачком и без особой воды тоже отняло немало сил, точнее, весьма много сил, почти все. И на подходе к Базе мне первый раз за это время не хотелось наверх, я даже вслух повторял, когда шагал где-то по травам морены: «Только не вверх, и не камни»… «только не эти плоские камни»… «только бы никуда не лезть». Мне уже не хотелось наверх, я уже устал. Но вот стою на следующий день, с полностью «пустыми» ногами и начинаю опять хотеть «полопать пузырьки протертыми целлофаном до крови пальцами »… Мне всё еще лениво, всё еще хочется ничего не делать, но внутри уже начинает опять разгораться этот огонёк…

Вовчик. Вовчика все посчитали «неудобным», «неадекватным» и так далее и в нашей, и в соседней минской команде. Его и я пытался посчитать таковым вначале, ничего толком о нем не зная, основываясь лишь на какой-то предварительной оценке по обычным, вроде бы, действиям, представление о которых у Вовчика выходит из строя, как и он сам. Из строя, которым ПРИНЯТО ходить в «советском альпинизме». Вообще, обычно мне такие люди нравятся сходу, но тут я был слишком занят собой в первые дни приезда и последующих наших «командных» хождений, чтобы глобально думать о существовании параллельных, «выпирающих» из строя, личностей. Но, после совместной стоянки наших команд на «Теплом Углу» мне Вовчик стал нравиться. Вовчика взяли в «соседнюю минскую команду», и так получилось, что мы стояли по соседству.

И вот тут небольшое отступление. Я как-то не так давно, после наших зимних приключений в Витебской Рубе говорил, что не буду чего-то там писать, чтобы не попортить кому-то жизнь. Теперь я перерос этот момент. Теперь – жизнь каждого, это его личная забота. Если ее можно испортить какими-то писаниями, значит это у него проблемы, а не у меня. Если репутацию заслуженного деятеля альпинизма можно будет испортить всего лишь моей оценкой или взглядом, то это либо я слишком крут, либо он слишком жидок. Это я к тому, что я буду писать так, как мне хочется и видится… А что касаемо инструкторов, явления, которое можно встретить в этой истории, то здесь следует правильно отнестись к моменту. Я в том смысле, что здесь внутреннее отношение и окраска даются не столько по отношению к кому бы то ни было, или к кому-то конкретно, здесь речь скорее о системе в целом. Всё, что здесь есть конкретного, в этой истории, это Я и Вовчик. Витя Чайка и Вовчик из Красноярска. Он не хотел, чтобы я писал фамилию, потому он будет просто Вовчик из Красноярска:

-А сейчас вокруг вот это: ты думаешь что сказать, что сделать… А вдруг он перестанет с тобой дружить, или отвернется, а человек вроде бы нужный, и ты уже не совсем ты сам, ты как бы подстраиваешься… Кому это нужно?- Вовчик всегда обо всем говорит тоном, не приемлющим оспаривания его высказываний. И он никогда не будет что-либо доказывать тебе, или утверждать право на жизнь его точки зрения – она заслужила свое право на жизнь среди него, и этого более чем достаточно. Возможно, несколько иначе была сформирована мысль, но мне очень понравилась эта Вовкина фраза… Потом мы много разговаривали о разных серьезных вещах, сидя у наших палаток на Базе, или еще где-нибудь, как бы болтали.. Для нас это «как бы болтали», для других это, вполне возможно, показалось бы слишком «тяжелыми» беседами. Вообще, я редко могу найти собеседника, с которым мне было бы интересно говорить на темы, по которым я веду работу над собой и над своим миром. Не ту работу, которая делает из тебя человека какого-либо жанра или вида деятельности, а ту работу, которая развивает в тебе самого Человека… Разговаривать, понимая, что меня слышат и что идет диалог, а не просто мои высказывания, или слушание мною какого-нибудь поверхностного бреда, который мне уже много лет как не интересен. Но мне интересно то, о чем говорит Вовчик и то, под каким углом он смотрит на вещи.

Вовка тоже ведет над собой эту работу. Сейчас мало людей, которые ведут над собой эту работу. Он ведет ее по-своему, в своем стиле, как и должен вести каждый человек, который хочет быть Собой, а не кем-то иным. Только у Вовки это все в своем стиле. Конечно, в этом случае ты всегда будешь выпирать из строя. Всегда будешь шилом в одном месте у людей. Не всегда тебя можно будет причесать хоть как-то, чтоб ты пришелся по вкусу в той или иной компании, или команде, особенно, когда всем удобнее, чтобы ты ходил строем и не выпендривался. Личности, они может и интересны, может и занятны, забавны, потенциальны, но никто не хочет с ними связываться, особенно, когда надо за них как бы отвечать…

Вот именно поэтому мы теперь стоим перед склоном пика Брянский, вынашивая планы залезть туда и повесить на виду какой-нибудь флаг с надписью, в дополнение к прохождению не изученного маршрута. Просто так. Просто, чтобы что-нибудь выпирало. Ну, и, само собою, полазить по этой горке хочется - больно уж притягательные склоны. Вовчика не взяли ни в одно отделение на какие-нубудь горки «для книжки», хоть у него еще и есть запас времени. Меня же слишком рано вернули оттуда, откуда НЕ НАДО БЫЛО МЕНЯ ВОЗВРАЩАТЬ, куда я стремился весь год, и потому мне опять надо куда-нибудь залезть. (И, если честно, что-то книжка начинает мне нравится всё меньше и меньше, тем, что она существует в этом мире, и что туда надо что-то записывать, да так, и в таком порядке, как придумали какие-то иные люди, решив за всех, чего для них будет достаточно, а чего им будет слишком много)… Шило в мешке не утаишь, а два шила и подавно… Одно шило – хорошо, а два – веселее…

И мы пошли в разведку. Из лагеря виделось неплохое начало маршрута: по правой стороне склона будто бы осыпной кулуар идет, и по нему можно выйти на скальный гребень, а там дальше полазить до вершины… От лагеря до начала подъема меньше десяти минут спокойной ленивой ходьбы. Хорошо, что близко, плохо, что всё видно из лагеря. Но мы, если что, за грибами пошли, или за малиной, или просто гуляем…

Снизу кулуар казался достаточно крутым, с не очень удобной осыпью. Подошли, поглядели, покурили. Зашли на камни и полезли вверх. Вообще, там по траве идет какая-то козья тропка вверх, и временами можно переходить на нее, когда камни совсем мельчают и плохо держат. В основном же камни довольно крупные и по ним весело лезть. Светит солнце. Дует ветерок, загораем, взбираемся, разведываем. Любопытство начинает гореть всё сильнее. Интересно, как оно там дальше, как там будет лазиться, как выглядит гребень. Идет ли он до вершины так, как мы себе представляли, или же уводит в сторону.

Идем. Лезется легко, после более неудобных осыпей с тяжелым рюкзаком на спине сегодняшний денек воспринимается, как активный веселый отдых.

База находится на высоте около 2200. На высоте около 2700 осыпь сужается и подходит под гребень. К этому месту мы с Вовчиком разделились: он решил вылезти на гребень чуть раньше, и посмотреть, как там на нем обстоят дела, я же решил дойти до конца этой осыпи и попытаться вылезти на гребень там, где она под него подходит.

(Вовчик в поисках выхода на гребень)

Вовчик периодически появляется из-за камней на гребне, я тут потихоньку догребаю по меленьким камешкам осыпи, периодически переходя на скалы.

(Вовчик на гребне)

В конце я подошел под хрупкие бараньи лбы и полез по ним. Довольно крутенько. Вылезти на гребень здесь можно. Можно даже полетать при желании. Люблю, когда можно полетать при желании. Выше бараньих лбов на гребень шли уже вполне крепкие скалы.

Вернулись на место, где разошлись, перекурили, попили воды, решили заканчивать разведку на сегодня. Мы уже увидели, что здесь можно отлично залезть на крепкие скалы и двигаться по ним дальше. До этого места в 2700 мы зашли не спеша за два часа. С перекурами и разговорами. Если идти нормально, можно зайти за час. Вот завтра и пойдем нормально и зайдем за час. Возьмем чего надо, на случай если скалы посложнее подвернутся, возьмем флаг, какой-нибудь флагшток, водицы немножко и пойдем.

Лагерь отсюда смотрится просто отлично. Я что-то даже особо и фотографий в этих проекциях его не встречал. Как будто на ладони. На зеленой травяной ладони которой, кажется, можно коснуться, стоит только руку протянуть.

Мы спустились к палаткам на Базу. Время нашей прогулки заняло что-то около трех с половиной часов. И уже в голове опять легонько щекотало. Опять предвкушалось, как мы завтра пойдем дальше и выше, чем сегодня, и увидим новые скалы, новые задачи, вершину. Пройдем по этому гребню до конца. Увидим лагерь сверху, увидим остальные горы с этой точки.

Решили выходить в районе десяти часов утра, чтобы трава на склоне и на полках подсохла. Да и мы посчитали, что путь до вершины при нормальной видимости у нас займет максимум часа четыре. Путь вниз, ну, пускай три. На Базе будем в пять-шесть часов вечера. Погода, вроде бы сейчас позволяет. Сегодня мы вышли в три часа дня, вернулись в половине седьмого. И всё еще светило солнце и было жарко. Завтра тоже должно посветить, вроде уже всё, что было заготовлено, вылилось за прошедшие дни.

И вот, наступило завтра. Пятое августа 2012 года. Десять утра. Погода не шепчет. Над Безенгийской Стеной какая-то туча. Над нами солнце, но туча быстро движется сюда. Пошел дождик. Не сильный, не грозный, не предвещавший ничего дурного, дождик. Туча не выглядит огромной. Решаем перенести выход на пару часов вперед. Выйдем в двенадцать. Тут рядом, успеем. А если налетит чего – спускаться недолго. Лагерь ведь с гребня - как на ладони.

Взяли веревку чуть меньше пятидесяти метров, три камалота, набор закладок, несколько петель, по три карабина на систему каждому, пару петель для самостраховки, одно спусковое. Один налобный фонарик взяли на очень крайний случай, который, конечно же, не случится, но фонарик много не весит, пускай будет. Взяли три плитки гематогена и литр воды, подкрашенной вареньем. Вовчик одел штаны, кофту, шерстяную шапку, запасную легкую майку, свои горные ботинки. Он всегда одевается, закрывая локти и колени. Хотя, это скорее я всегда раздеваюсь. Не люблю одежду, когда светит солнце. А потому я пошел в плавках, взяв с собой лишь велотрусы и веломайку. Веломайку - на такой же крайний случай, как и фонарик. Закрытые локти и колени считаю бредом, если тебе жарко, не бредом только в одном случае – если тебе холодно. У меня в голове слабо вообще укладывается, как такие суровые люди, как альпинисты, например, могут бояться каких-то там ободранных коленей, локтей, да обожженного лица. Может слишком серьезно вчитывались в «Снега Килиманджаро», а может еще куда. (Это я здесь не про тебя, Вовчик. Спасибо, за эту книгу). Если у кого-то чего-то плохо заживает, то причем здесь горы? Оно вряд ли у них на равнине заживет быстрее, просто на равнине они особо не царапаются…

Вышли. Я в плавках, Вовчик, хоть и не сильно, но одетый. Бодро шагаем, надеемся, нас никто особо не видел, и никому нет до нас дела. До вчерашнего места, до которого удалось дойти, мы, как и планировали, сегодня добрались за час. Это 2700. Вышли на гребень, по маршруту, который Вчера прочертил здесь Вовка. Тут весело вылазить:

А дальше, там сразу на гребне, отличная травяная площадочка, на ней мы сели покурить. Погода и настроение позволяли.

Почему бы не покурить, если хочется. Кто-то скажет – вредно. Но откуда он знает. Никто из умников не сможет объяснить механизма, по которому вредно курить. Ведь они толком даже не в курсе того, какие конкретно процессы разворачиваются в их любимом организме, когда они с умным видом двигают на очередную стену. Так с чего все взяли, что курить это вредно? Может, когда ты сидишь целыми днями на стуле, или в кресле и куришь по пачке в секунду, это и вредно. Но, в данном случае в тысячи раз вреднее то, что ты сидишь целыми днями на стуле, или в кресле, а вовсе не то, что выкуриваешь по пачке в день. И то, что ты целый месяц в году лазишь по каким-то горам – не отмазка. Если бы ты все то время, что сидишь, бежал, то ты бы всю эту пачку давно бы выпустил наружу из своего организма и от нее не осталось бы и следа. Но в действительности важно даже не это. У тех, кто считает, либо говорит, что курить вредно, столько же оснований это утверждать, как и у нас с Вовчиком утверждать то, что курить – полезно. То, что им сказали это какие-то врачи, или они это прочли на пачке, или даже видели легкие курильщика – ничего не значит. Я не верю ни врачам, ни надписям, ни лёгким курильщика. Я верю только своим глазам, ушам и прочим органам чувств. И вот это так здорово - взобравшись на зеленую полочку на гребне каменной волны, на неизвестном скальном маршруте в солнечный денек – спокойно сесть и покурить…

Мы пошли дальше. Скоро начнется место, после которого ни один из нас не знает, как обстоят дела. А пока отлично лезется по гребню. Хорошие скалы, есть отличные зацепки, полки.

Некоторое неудобство доставляет палка, которую нам нужно занести наверх. Ее приходится держать в какой-нибудь из рук, ограничивая тем самым количество пальцев, которые могут браться за зацепки. Но без флага – что за жизнь, что за восхождение?

И вот дошли до места, за которым, что нас ждет дальше - непонятно. Мы стали и смотрим, как лучше проложить путь. По каким полкам, по каким плитам.

Нашли. Спланировали видимую часть пути. Пошли. На большой травяной полке решили одеть обвязки и снарягу, так как скалы стали местами уже довольно убедительные.

Дальше пошли по гребню, который себе выбрали для маршрута, и который, по нашему мнению, должен был нас привести к вершинной башне. Панорама всё расширялась. Лагерь делался всё меньше. Уходил вниз, время от времени скрываясь за гребнем. Из-за Гестолы незаметно начали появляться облачка. По ущелью то подползало, то отступало низовое облако. Идем, где попроще – одновременно, где посложней и покруче – с попеременной страховкой через выступы. Идем вверх.

Я еще не полностью восстановился после попытки моего соло. Половину сил забирала не собственно физическая работа, а вот это постоянное «думание» и «выбирание пути». Я, когда собирал информацию по прдстоящему маршруту моих одиночных экспериментов, очень мало нашел сведений и фото подхода. Всё, что меня волновало, это именно подход под машрут. Маршрут мне был понятен, и все что меня относительно него волновало, это точно понять, хватит ли мне на него сил, или нет, когда я наконец-то под него подойду. Но мой мозг он не насиловал. А вот маршрут подхода терзал меня по всем направлениям. Вот на него мне пришлось потратиться и физически и, что гораздо дороже, психологически. Физически я уже через день после возвращения, то есть вчера, мог резво бегать по любым осыпям и скалкам. Но без тяжеленного рюкзака, и без попадания в пограничные ситуации, где придется много и тяжело соображать. Для этого мне нужно было еще несколько дней покоя в голове. Побегать по скалкам под солнышком недалеко от лагеря – ДА. Жопа – нет. Пока нет. Точнее, я в итоге понял, что чем полнее жопа, тем острее я ощущаю жизнь и горы, но пока я ее не желал.

Но! Но оно потихоньку начиналось. Оно уже запахло, но мы решили не придавать значения...

Три часа дня. Мы попали в туман. Я не совсем разобрался, это низовое облако сюда заехало, или это привычная для этого массива шапка, которая висит во второй половине дня над этим пиком, начиная с определенной высоты, полностью пряча вершину от мира, хотя над лагерем под ней может светить в это время солнце.

Один я, скорее всего, повернул бы назад уже на этом этапе, но нас двигал вперед командный задор. Сначала стало влажно и прохладно. Ветер тоже изменил своё настроение. То, что недавно было приятным потоком, не дающим перегреваться, становилось плотным сырым движением тяжелого воздуха, не дающим согреваться. Я надел свою веломайку. Это должно было сберегать тепло в нужной мере. Влага облака начала мгновенно конденсироваться на волосках кожи. Каждый волосок держал на себе капельку влаги, как утром держатся капельки росы на траве.

-Давай тогда назначим время возвращения. Нам нужно придумать цифру, от которой мы сможем вернуться до темноты, даже если не дойдем до вершины, - предложил я.
-Давай придумаем цифру.
-Пять?
-Ну, давай пять, вроде, нам этого должно хватить.

Дальнейшее продвижение существенно замедлилось. Мне уже не так хотелось идти вперед, потому, что уже не было так «запросто». А что-либо терзающее мозг в мои планы пока не входило. Но, пока терзает не сильно, поэтому – идем. Однако, мысль о том, что нужно ведь будет еще всё это пройти назад по этой тугой видимости, уже начинала разрастаться в голове. Такая же сырая и неуютная, как надвинувшееся облако. Видимость колебалась в пределах двадцати-пятидесяти метров. Этого мало, если учесть, что маршрут вообще не известен нам. Куда ставить ноги, и куда идти в ближайшую минуту видно. Не видно общего направления. Не видно, где конкретно расположена вершина и какой линии следует придерживаться. Мы начали запоминать ориентиры, какие-то особые камни, плиты. Назад будет идти гораздо сложнее, а это хоть как-то нам посодействует. Продолжая врезаться в этот туман, мы продвигались. Это как во сне, когда убегаешь от кого-то, прикладываешь все силы, а двигаешься гораздо медленнее, чем должен бы. Как будто тебя держит какая-то невидимая завеса. Здесь завеса была вполне видимая, но держала она точно так же.

Сейчас всё больше приходилось идти попеременно, так как скалы стали еще сложнее. Где-то в силу сложностей лазания, где-то из-за их хрупкости, когда ты в первую очередь сосредоточен не на поиске зацепок, а на поиске того, что не отломается, когда ты нагрузишь.

Облако всё плотнее. Иногда начинает моросить. Но пять вечера всё еще не наступило. Мне уже начало становиться не жарко, что бывает крайне редко, даже когда я без одежды.

На этот момент у нас оставалось уже две плитки гематогена и пол-литра воды.

Пять. Семнадцать часов.

Мы подошли под какой-то жандарм, в ста-пятидесяти метрах от вершины по высоте. Здесь было довольно гладкое, практически вертикальное зеркало, с трещиной. По нему можно было бы неплохо залезть. Но это уже не имело особого смысла, так как запас времени, который мы себе назначили, истек. Пора было поворачивать. Даже если бы мы и пришли сюда раньше, даже если бы оставалось время, дальше идти было бы затруднительно, так как вообще ничего не видно, и сколько шансов выйти именно к вершине при таких условиях – неизвестно.

Я бегаю по морозу в одних этих велотрусах. По любому морозу и любой погоде зимой. По любым дождям осенью и весной. Долго и далеко. Если я двигаюсь, я не мерзну. Даже в минус пять я прибегаю потный и горячий. Я очень редко мёрзну. Но сейчас мне стало холодно. Я захотел побыстрее вниз.

-Витёк, как думаешь, этот камень виден из лагеря?
-Да кто его знает, может быть, этот гребень здесь всё еще скрыт тем, который ближе к лагерю.
-Ну, давай хотя бы здесь тогда флаг разместим.
-Д-давай!

И вот мы рисуем на большущей простыне маркером надпись. Приделываем к флагштоку. Это заняло еще полчаса. Полчаса без движения. Воздух вокруг стал свинцовым. Как если бы свинец достали из морозилки и распылили в атмосфере над этой горой.

Я надел Вовкину запасную футболку. Она хоть тонкая и не спасает, но всё же, немного теплее. Или, скорее, не так холодно.

Половина шестого. Мы начали спускаться. Опять вот это. Оно. Когда ты заставляешь себя не думать о том, что будет через час, через два-три часа, когда ты не забегаешь наперед, понимая, что там вовсе не море солнца, радости и «горного веселья». Ты теперь стараешься думать только о ближайшем лестничном пролете. Заглядывание дальше только отнимает силы, оно не конструктивно, но очень сильно вредит голове, так как ты знаешь, что у тебя еще ТОЧНО несколько часов впереди, в течение которых тебе будет всё труднее и труднее. Тяжелее, и, может быть, даже невыносимее. И ты никак не можешь их избежать, этих часов. Нужно просто спускаться. Каждый шаг, каждые несколько шагов и потеря нескольких метров вместе с ними будут приближать тебя к земле. Нужно сейчас думать про следующий шаг в нужном направлении, стараться не сбиться с пути, по которому мы поднимались и не думать про следующий час. Не думать. Соображать и действовать, но не думать.

Кто ходил, тот знает, что идти вниз в условиях отсутствия видимости намного труднее, чем идти вверх. Достаточно хоть где-то немного потерять бдительность и ты запросто можешь уйти на второстепенные гребешки, или не в тот кулуар, не на ту осыпь.

Несколько явных ориентиров я запомнил. Но опять же, когда запоминаешь много ориентиров при маленькой видимости, то твой путь складывается как бы из кусочков длиною во столько метров, на сколько видно вперед. А потом ты уже не всегда помнишь последовательность этих кусочков.

Но вот он этот камень. Мы еще отсюда думали дюльфернуть вниз на обратном пути и поискать более быстрый спуск, если будет погода. Но погоды уже нет, и времени нет. Мы просто проходим его.

Мысль о том, что мы не успели, уже маячит в затылке потихоньку, как муха, которую невозможно ни прихлопнуть, ни отогнать, и ты просто стараешься на нее не обращать внимания, чтобы не ошибиться.

-Давай здесь пойдем влево!
-Вовчик, лагерь справа, давай придерживаться правой стороны, мы хотя бы видели, что там и не уйдем на какие-нибудь непредвиденные сбросы.
-Да я видел там осыпь, мне кажется, мы можем на нее спуститься и по ней по-быстрому потерять высоту.
-Я бы не стал...
-Давай всё же попробуем.
-Ты не находишь, что сейчас уже не стоит чего-либо пробовать?
-Да я тебе говорю, там точно была осыпь.
-Ладно, давай попробуем, похоже, мы всё равно здесь надолго.

Мы обходим очередной сброс слева, выходим на какое-то подобие осыпи. Спускаемся немного по ней. Потом попадается еще одно сложное место. И здесь мы опять берем левее. Мне это не очень нравится, но мы теряем высоту. Это уже неплохо. Хотя, мы и можем сейчас забрести на место, с которого так запросто не спрыгнешь.

Уже где-то восьмой час. Времени осталось совсем мало, надо до темноты постараться выбрести хоть на какую-нибудь траву или убедительную осыпь. Но «муха» назойливо подсказывает, что нам это не светит. Иди к чёрту, муха. Но вот уже целый рой мух настойчиво начинает мне кричать, как холодно будет через час, два, три. Ведь я уже не согреваюсь. Когда мы идем попеременно я стою, страхуя Вовчика, когда же моя очередь идти – я не успеваю согреться после простоя и охлаждаюсь всё больше и больше. Да и сырость накатила уже вечерняя, она позлее той дневной, которая только лишь покрывала капельками волоски. Эта сырость пытается забраться под кожу, а потом дальше – к костям. Пока ей это еще удается не до конца, но я уже начинаю дрожать. И дрожь всё крупнее.

-Давай вот сюда спустимся!
-Опять влево? Вовчик, мы итак уже хрен знает куда свалили…
-Гляди, неплохой камин, вон внизу осыпь!
-А ты уверен, что она до самого низа пойдет?
-Ну, уже пора бы!
-Ладно, валим!

Пролезли по камину. Здесь осыпь. Ура. Сейчас сбежим.

Сбежали метров на десять по высоте и вот здесь окончательно приехали. Осыпь закончилась сбросом с такими лихими плитами таких скал, что туда не хотелось ни при каком раскладе. Свет уже начал уходить из воздуха, темнота начала подбираться всё ближе. Но еще было видно. Было еще что-то видно… Но… Но пошел дождь. Пошел чертов дождь.

-Вот зачем? Вот заткнись, а? Ну зачем ты здесь сейчас. Не надо. Совсем не надо.- хотя, я понимал, что дождь не заткнется. Сквозь пелену несколько часов назад я видел эти «нехорошие» облачка. И это не тот дождь, который может предложить обычное вечернее низовое облако. Это конкретный дождь откуда-то конкретно сверху, с ним так просто не сладишь и, скорее всего, он здесь надолго.

-Ну всё, приехали, блин!
-Будем дюльферять отсюда!
-Вовчик, ты в своём уме? Куда дюльферять? – плиты уходили вниз, в туман, увеличивая свою крутизну, и к тому месту, где их уже не видно они превращались почти в отвесные стены.- Мы не знаем что там дальше, сколько веревок, куда мы спустимся, есть ли там место, где можно сделать следующую станцию. Посмотри, какие гладкие крепкие скалы!
-Да, Витек, некогда сейчас уже. Давай, я делаю станцию, и валим вниз. Я тебя спущу, потом сам спущусь на двойной.
-Блин, Вовчик, я не пойду туда, лучше я переночую здесь, где-нибудь под большим камнем и дождусь, когда посветлеет и станет хоть что-нибудь видно. Так мы можем попасть в еще большую жопу.
-Ты что, совсем замерз? Нам надо валить отсюда.
-Мне кажется, шансов уцелеть больше, если мы дождемся утра, хоть и замерзнем еще больше, чем если мы сейчас будем дюльферять вот в эту неизвестную пропасть, в туман, в темноту по мокрым скалам…
-Витек, ночевать – не выход, надо валить отсюда, надо валить вниз.

Всё это в довольно резких тонах и на громкости выше средней…

Сложный был момент. Отличный был момент. Вовчик уже вяжет петлю, а весь мой мозг протестует. Потом, я начинаю понимать, что мы уже всё равно попали, и всё дальнейшее придется делать по мокрой, свинцовой темноте, туману и дождю, и особо хуже уже не будет, потому можно начинать делать, мы уже НИЧЕГО не теряем.

-Ладно, хорошо, давай дюльферять. Это ведь наш маршрут. Пускай это будет еще и наш конкретный спуск. Отличная горка, как оказалось.
-Возьми фонарь, постарайся найти нормальную полку, возьми камалоты, сделаем там станцию.
-Что-то не похоже, что там есть место для хоть какой-нибудь станции. Но главное ведь ввязаться в бой. Так ведь? Айда. Поехали. Я пошел. Ты, блин, только держи крепче, скалы – совсем хрень полная, скользко, как в одном месте у девицы в час раздачи…Я пошел, держи крепче.

Я пошел вниз в эту чертову бездну с фонарем на лбу, который ничерта не помогал, но придавал пару грамм уверенности. Без фонаря картина видна более полно при такой обстановке. Периодически его выключаешь, чтоб увидеть контуры. Включаешь фонарь и всё – как будто к твоему лицу поднесли матовое стекло. Даже у ног всё видно так мутно, как будто я снял свои линзы. Дальше ног – вообще ничего не понятно. Со включенным фонарем здесь даже углы стали непонятными. Пространство не читается. Без фонаря – только черные контуры. Скользко. Очень скользкие скалы. По ним льет. Хоть пока и не слишком критично. Трава, которой покрыты мизерные полочки тоже скользкая. Я пошел в своих драных кроссовках, в которых мне нравится ходить на подходы, в которых я бегал весь этот год, которые еле дышат, но чертовски удобные и выношенные полностью по ноге. Плюс, так как я с ними давно, то уже знаю трение, на которое они способны, в том числе и на мокрых камнях.

-Сколько веревки? - под задницей – пропасть и чёрный ветер с дождем, но, ни полка, ни вменяемая трещина не появились…
-Повтори
-СКОЛЬКО ВЕРЕВКИ?
-Восемь!
-Понял! ЗДЕСЬ НИХРЕНА НЕТУ. Вообще нихрена нету. Попробую сместиться вправо, там вроде бы виднеется что-то.

Я сместился правее, затем еще правее. Мне показалось, что там есть место, где хотя бы можно поставить две ноги. Веревка уже уходила где-то под сорок пять градусов от вертикали от меня влево.

-Есть! Здесь есть полка. Здесь можно сделать станцию.
-Отлично!!!

Нахожу более или менее ровную траву под ноги. Вроде не соскальзываю. Хотя, кто его знает. В хорошую трещину ставлю два камалота. Руки уже потихонечку перестают слушаться. Веревка становится всё тяжелее и неудобнее из-за обильного намокания.

-Самостраховка
-Понял. Свети в моем направлении. Ничерта не видно. Потиху буду спускаться к тебе.

Подсвечиваю Вовке путь, пытаясь не слепить. В контровом свете фонаря, даже в этой пелене, видны выступы и общий профиль, и Вовчик медленно приближается.

-Витек, ты где? Куда отсюда?
-Я здесь, сюда! Правее. Здесь полка. Отличная полка!

И вот мы оба на самостраховке. Стоим на скользкой траве, а за спиной и внизу – черная, мокрая неизвестность. Зайдите в ванную, выключите свет, включите холодный душ, потом станьте на ее край. Вот в такой последовательности. Начинаем продергивать веревку.

-Пошла! Пошла! Отлично. Тянем! Тянем!

Веревка продернулась, мы ее уложили здесь рядом, на полке. Мокрая, противнейшая веревка. Грязная веревка. Хорошая, нужная веревка. Красного цвета, если бы она была желтого цвета, это была бы моя любимейшая веревка на свете.

-Вовчик, я тут глянул пока стоял, здесь по-моему можно отлично слинять вон туда правее, там, по идее, должна продолжаться вон та осыпь. Видишь: там дальше гребень, и по логике там должна быть осыпь. На фонарь, глянь, что там. Наверное, не такой уж и плохой путь.
-Давай.

Это был тоже отличный момент. Настоящий такой. Момент стопроцентной настоящей Жизни. И вот только сейчас, когда Вовчик уехал по направлению к Питеру, после нашего совместного прибытия в Нальчик на базу, после брожения по его улицам, в попытках порешать какие-то вопросы, связанные с дальнейшим «дюльферянием» на «большую землю» я смог сформулировать для себя это его качество. То, из-за которого он пришелся «не к месту» и в наших минских «командочках» и в отделениях, в которые он пытался попасть…

Когда ты попадаешь в незнакомую компанию, ты не совсем таков, каким бываешь каждый день. Ты немного иначе себя ведешь в ситуациях, иначе реагируешь на людей, иначе проявляешь свои эмоции, в особенности, если они не очень позитивные. В особенности, если тебе от этих людей что-то надо. Например: если тебе надо, чтоб они взяли тебя на «зачетную» гору. Ты – другой. Чем более ты вливаешься в этот коллектив, тем более себе можешь позволить «раскрыть» свои качества, которые не всегда могут приходиться по вкусу окружающим. Но они – твои, эти качества, ты не можешь слишком долго их прятать, это часть тебя. Это не худшая часть тебя, наверное, это и есть твоя индивидуальность, то, что выпирает из строя. Людям не всегда досуг это воспринять. Не подстроиться, не адаптироваться, а просто принять тебя такого, как ты есть, со всеми торчащими иголками, шишками, мокрой травой. Потом, когда ты ближе к ним подбираешься, как бы немного прорастая и в их мир, они уже с большей вероятностью могут воспринять твои эти «особенности» и заморочки. Да и ты, понимая, что уже теперь ты здесь свой более, чем раньше, можешь себе позволить распустить свои сложенные «особенности», меньше опасаясь, что это кого-то может поцарапать. Это так просто – чем ближе люди, тем более ты с ними настоящий. Вот, наверное, то, насколько ты себе можешь позволить быть плохим с людьми и определяет то, насколько они тебе близки. Главное правильно понимать этот момент. Ты можешь себе это позволить, не потому что тебе на них совсем наплевать, а потому что с ними ты уже можешь не бояться быть собой в полной мере, со всеми своими «чудачествами и приблудами», не бояться того, что они отвернутся и вытеснят тебя за периметр. Когда ты орешь на близкого человека, потому что по-другому сейчас не можешь, это периодически естественно. Когда ты точно так же наорешь на едва знакомого товарища по команде – это будет «конкретная шероховатость». Не обязательно «наорать», это может быть тон, форма высказывания, действие. Так вот, здесь вся разница и была в том, что Вовчик СРАЗУ такой. Это после его уезда я уловил этот момент, и позавидовал, что я этому пока научился еще не в полной мере. Вовчик и после всех передряг, после всех замесов, был точно такой же, каким был в самом начале, в самых первых совместных действиях. Когда никто из нас его не знал, а он не знал толком нас. Но это именно ему было нужно ходить с одним из наших «отделений». Ему было как бы нужно. Но он был в начале точно таким же, каким был и в самом конце. Он изначально был весь точно такой же, какой есть на самомделе. Я считаю – это очень здорово, правильно и по-настоящему. И это – редкость. Какой ты конкретно это уже дело второе. Думание о близких – не более чем притворство на любом этапе. Не более чем вывеска, которой ты пытаешься прикрыться, боясь быть собой.

Он мог поднять на кого-нибудь голос на самой первой горке, на единичке – на Гидане, или еще раньше – на ледовых занятиях. Он мог что-то делать по своему, вразрез с тем, что предлагалось инструктором. Он не стремиться быть своим. Даже если это, вроде бы, нужно для дела. Он остается собой при любом раскладе. Непричесанным, местами резким, местами грубым, но – собой. И это самое главное и важное. Он будет упираться, настаивать, спорить, неся свое решение, как единственно верное. Кто-то упрекнет, что мол если ты идешь с инструктором, то засунь в задницу все свои решения и слушай инструктора. И будет неправ. Потому что альпинизм, как и любое настоящее дело, начинается не тогда, когда ты обрел должные навыки, не тогда, когда можешь пробежать пятнадцать километров за час или складно сходить троечку в группе. Он начинается только лишь тогда, когда ты сам принимаешь все решения, вплоть до тех, от которых может зависеть твоя, или даже чужая жизнь. Этому не учат. Этому нельзя научить. Для этого нужно иметь свою голову, которая способна СООБРАЖАТЬ. Нужно уметь слушать СВОЮ природу – она сильнее всех учителей вместе взятых. Все, чему тебе собственно и следует учиться, это слушать свою природу и не спорить с ней. Ты можешь спорить со всем миром, с инструкторами, но с Ней – никогда. Инструкторы – люди. Пускай более опытные, но это – их опыт. Их личный, собственный. С его помощью можно пройти по трудному склону, можно избежать надвигающейся задницы. Пройти тебе вместе с ними. Но его никаким образом нельзя переплавить в свой личный опыт. Свой опыт можно обрести только совершая свои шаги и принимая свои решения. Кто-то скажет, что нужны основания для принятия решений, что горы – опасность, и не место для экспериментов. Но он будет далек от истины в этом своем высказывании. Горы – не опасность. Горы – такое же место для экспериментов, проб и поисков, как и весь остальной мир, как и вся остальная жизнь.

У кого больше шансов выжить: у человека, который всегда ходит на зеленый свет, не глядя при этом по сторонам, чётко зная, что зеленый свет – гарантия жизни; или же у человека, который всегда ходит строго на красный, но внимательнейшим образом следит за появлением машин на полотне?

Второй вариант! Только второй вариант!
Если ты умеешь пользоваться глазами, если у тебя хорошо работают уши, если ты умеешь крутить головой на все четыре стороны и не терять ее ни при каких условиях, вплоть до самых пограничных, тогда бери иди и пробуй. Ошибайся, становись умнее, пробуй заново. Выживай и пробуй снова выжить. «Правила альпинизма написаны кровью!» - кто это придумал? Что за бред? Гибнут люди? Ну, так гибнут люди. С людьми такое, знаете ли, случается. Так уж они устроены. Везде в мире периодически гибнут люди. В городе гибнут люди. В квартире гибнут люди. В парке, порой, гибнут люди. Если ты будешь с уважением относится к своей природе и к Природе в целом, то она тебе позволит двигаться по своему пути ровно до того места, до которого тебе назначено, совершая ровно столько ошибок, чтобы приобрести опыт, но чтобы не сложить кости раньше срока… Срока на который тебя записали. И до этой даты можешь выпендриваться сколько угодно, но толково выпендриваться. Можешь смеяться в лицо чертям, грозить козой богам с вершины, только уж очень тупо и откровенно не маши красной тряпкой перед лицом у Смерти, и все будет хорошо. Если будешь складно и интересно выпендриваться, глядишь, и черти, и боги, и даже Смерть, решат насладиться этим зрелищем подольше, и перенесут дату… А будешь сидеть и дрожать – может им станет скучно, и они решат, что зря тратят на тебя время и внимание…

И вот, мы стоим вдвоем с Вовчиком на этой мокрой, скользкой травяной полке, пристрахованные к одной станции. Меня колотит по полной программе, Вовчику тоже уже ни капли не жарко. Там, половиной веревки выше, мы конкретно ругались, точнее пререкались, пытаясь выяснить, что же для нас лучше будет сейчас. Я люблю поорать, я люблю поругаться матом, особенно когда нахожусь в жопе. Вовчик тоже заводится с пол-оборота…

-Знаешь, Витя, там – пропасть. Там еще более отвесные стены. Там нет никакой осыпи и в помине. Гладкие мокрые стены, уходящие в черный туман, подозреваю, что там мы точно никакой станции нигде не наладим…

Сказал очень спокойно. Почти еле слышно. Я тоже теперь был очень спокоен. Теперь мы успокоились. Вот теперь мы «приехали» окончательно и волноваться дальше было не о чем. Спешить уже было некуда. Теперь надо было просто спокойно выбираться из этой задницы. Как-то сплавились мы в этот момент, что ли. На этой станции в какой-то сплав, который сможет дать полноценный отпор наваливающемуся со всех сторон свинцу. Уже начало десятого. Уже спешить некуда. Льёт. Дует. Колотит. Стоим на станции… Светит фонарь, но это больше для настроения, чем для видимости. На какой-то период время застыло и мир остановился.

-Блин, сигареты закончились.
-У меня еще есть два гематогена, и вода вроде осталась.
-Давай заточим.
-Давай заточим оба! - предыдущую плитку гематогена мы днем разделили пополам, но сейчас неплохо было бы забросить калорий побольше, так как они все понадобятся… До последней…

Мы запили сладкий гематоген остатками воды с вареньем, и даже попытались пошутить над этой ситуацией.

-Ну что, Вовчик, какие планы на вечер? Вылазим обратно, к станции? Дальше через тот камин и пытаемся валить правее? Давай, может, отыщем наш путь, по которому мы сюда приперлись?
-Да, видимо так и поступим. Блин, жаль сигарет нет уже.
-Да, жаль... Пойдешь первым?
-Да, давай пойду первым.
-На фонарь, ща пострахую.
-Вот тебе зажигалка, когда будешь разбирать станцию, хоть подсветишь, если понадобится. Я пошел. Страхуй.

Здесь можно было вылезти к предыдущей станции по косой травянистой полке, с возможностью использования выступов на уровне головы для зацепок. Мы это сумели разглядеть при тусклом свете фонарика.

-Блин, этот фонарь… Хотел же заменить… Батарейки совсем дохлые…
-Да ладно, Вовка, прорвемся…

Вовчик довольно быстро добрался до этой станции.

-Самостраховка!
-Понял!
-Страховка готова!
-Понял. Разбираю станцию!

Камалоты сидели глубоко в трещине, а пальцы уже практически не гнулись. Я повозился какое-то время, но достал оба.

-Пошел!
-Понял!
-Вовчик, подсвети, ничерта не вижу.
-Там справа были выступы неплохие.
-Нашел. Отличненько.

...Вообще, команда "понял" обладает неким успокаивающим воздействием. Когда тебя кто-то где-то на том далеком конце веревки понял, это немного успокаивает и бодрит...

И вот мы оба на этой станции, на которой были около часа назад. Дождь как будто стих. Да, точно стих. И ветер перестал. Может быть, сейчас протянет и всё пойдет намного легче. Пускай бы! Хотя бы протянуло! Пускай было бы видно, в каком направлении двигаться. Пускай были бы видны огни лагеря. Они могли бы служить отличным ориентиром.

-Пойду, Вовка, в камин. Ща залезу, заложу, приму! Давай фонарик!
-На фонарик. Пока развяжу петлю.

Ветер утих совсем, и движение начало меня немножечко согревать. Хоть обе майки были мокрыми насквозь. Но до костей всё еще не доходило. Не успело дойти. И мне даже понравилось залазить по этому камину. Вообще, люблю лазить вверх без страховки. Какое-то ощущение свободы. Нет – свобода. Это она самая и есть. Люблю свободу. Сегодня ночью она особо остро пахнет…

-Страховка готова! Давай, Вовчик, вроде погода налаживается! Сейчас зайдем за этот жандармчик, и попытаемся увидеть лагерь.
-Пошел, подсвети!

Мы вылезли к жандарму над камином. Свечения лагеря не видно. Но зато потеплело. Даже природа успокоилась. Вот и хорошо. Вот и пускай. Потихонечку будем спускаться. Выйдем. Догребем. Мы догребем до низа.

Ищем путь назад, пробираемся.

-Вон, Вовка, чуть выше можно перебраться обратно на гребень
-Давай спустимся сюда, зачем нам опять на гребень. Давай спускаться.
-А вдруг там такая же жопа, как и в предыдущей попытке?
-Ну, давай хотя бы глянем, что там. Видишь: вон гребень идет! По идее, это наш гребень, и здесь должна быть сыпуха.
-Ну, если только «глянуть».

Потихонечку Вовчик по полочкам идет к тому месту, откуда можно «глянуть». С фонарем идет. Придерживаю маленько. Чем дальше удаляется свет фонаря, тем плотнее тебя обжимает свинцом. Вот фонарь и вовсе исчезает за поворотом. Ты почти физически ощущаешь объятия этой темноты.

-Ну что там?
-Да хрен его знает. Туман. Сейчас попробую получше подсветить… Направо какой-то сброс, не пройдем. А вот прямо вроде бы виднеется внизу место, пологое, там можно неплохо стать, и, вроде, с него можно куда-нибудь выйти ногами.
-Ты, блин, уверен?
-Да стопудово. Точно! Подгребай сюда!
-Так ты это, может, заложи чего-нибудь, я конечно чайка, но летать сейчас не хотелось бы…
-А, да, точно. Ща!.. Блин, поганое место, трудно сделать станцию, – но он потихонечку завязал петлю через крепкий выступ,- Станция готова. Давай, подходи потиху.
-Посвети!

Блин, ну и скалы. Наверное, днем, сухим днем, здесь было бы отлично и весело…

-Вон, гляди, Витек, как будто свечение лагеря!
-Ну да, что-то светится,- за туманом и правда что-то светилось, но огней видно не было, но небольшое светлое пятно за гребнем было.
-Смотри, смотри – протягивает. Блин, похоже, они движутся! Эти огоньки движутся.
-Данунахрен! Как они могут двигаться, это ведь лагерь? Или… Да не… Да какие спасатели, неее!!!
-Витек, а движуться ведь, и вроде их ровно восемь, как тебе и говорили…
-Не, лучше я сдохну здесь, чем позволю себя отсюда кому-либо снять. Нихрена. Блин, давай, что ли, вырубим фонарик, чтобы не «палиться»?
-Да вроде они еще далековато!
-Вроде еще больше протягивает, сейчас поймем расстояние,- на какой-то миг над гребнем чуть прояснилось, - Аааа….нет….ура - это лагерь!

Блин, как же он близко. Как же он рядом. Хотя мы еще даже не на 2700… Уже хоть веселее, знаешь хотя бы, что лагерь с горячим душем – вон он, существует…

-Да, лагерь! Давай поднажмем. Видишь, он близко.
-Давай поднажимать! Ну и где твоё «выполаживание»?
-Да вон! На фонарь, гляди!
-И правда, что-то виднеется, но сколько до него? Пять метров? Пятнадцать? Или больше половины веревки?
-Да вроде рядом!
-А может всё же на гребень?
-Да ну его, этот гребень!
-Ладно, давай линять отсюда. Кому фонарь? Давай я оставлю у себя, ато хрен его знает, что там за полка.
-Забирай.
-Так, давай разберемся с серединой веревки, ато мало ли,- это была именно та самая веревка, которую неделю назад я себе маркировал для своего, блин, соло. Я пометил на ней середину широким куском пластыря, и еще две отметки на трех метрах в обе стороны от середины, чтобы на самовыверте не было неожиданностей. Однако, тут такие выступы со щелями встречались, что этот пластырь периодически мешал протягивать веревку. Ну, и я решил убрать метки. Однако, одна осталась, та которая отмечает три метра от середины в какую-то из сторон,- Так, вот метка, это в какую сторону три метра от середины?
-Так, ща вспомним… Это в твою сторону, Витек. Так, три метра. Отлично. Вот середина!
-Я пошел. Держи, Вовчик, скалы – совсем говно!

Счастливые касок не надевают, да и не берут их с собой на такие «уютные» горки. А камни вдоль веревки периодически проскакивают. Веселье! Камешки, для веревки они угрозы не представляют, и этого достаточно, остальное – мелочь.

-ЗЕМЛЯ!!! Отличное место, Вовчик. Спускайся. Ща попробую тут за что-нибудь заложить, тут оно хоть и не крутенько, но - травка, и скользковато,- нашел какую-то трещину, вставил камалот,- Давай, дуй сюда.
-Так ты посвети, блин!

Подсвечиваю, высунул фонарик на руке из-за выступа, чтоб камни от Вовчика совсем уж по назначению не прилетали. Вовчик потихонечку спустился.

-О, так тут можно дискотечку устраивать, всё, как я и говорил!
-Давай ща продернем веревку и тут же устроим!

И вот тут началось опять. Начало капать. Да с нарастанием. Да как-то вообще не к месту. Пока мы продернули веревку, пошел дождь, да посильнее предыдущего.

-Бл...ь!
-Бл…ь!
-Валим. Ща нас вообще промочит окончательно. Давай соберем полверевки, и опять свяжемся оставшейся половиной.

Связались, пошли. Пока шлось. Опять начинало казаться, что это уже наверняка до самого низа. Но дальше обычно путь обрывался вниз опять каким-нибудь сбросом. Мы опять медленно проходили его по всё более вытекающим из-под рук скалам. Хотя, казалось, что мокрее уже некуда. Но вот по ним уже текут вполне вменяемые ручьи. Они уже не просто мокрые, они уже почти жидкие. Так кажется, во всяком случае. Нас полощет по полной программе, насквозь. Вдоль и поперек. Это не ливень. Ливень это что-то другое, более мягкое и человечное, это же – полнейшие судороги небес. Вот что они хотят этим всем доказать? Они – эти небеса и эта Гора. Что мы где-то были неправы? Ну, разве что только в одном месте. В самом первом месте, когда в три часа дня не развернулись обратно при попадании в туман. Подумаешь, какая мелочь. Зато вот теперь резвимся по полной программе. И что, неужели небо тут себе думает, что можно согнуть двух таких баранов, как мы с Вовчиком, какими-то потоками холодной воды и струями плотного ночного ветра? Да и кто это выдумал, что человек по сравнению с горами – муравьишка? Бред. Полнейший бред. Человек – это больше, чем горы. Потому что человек может подняться на вершину, и даже стать выше нее на целый метр-восемьдесят. А вот вершина – так и будет здесь вечно стоять, огромным мокрым, или сухим камнем, или грудой камней со снегом. И это будет всего лишь груда камней со снегом, ничем не примечательная и не лучшая, чем лес, или речка, или тротуарная плитка. Ничем не более величественная, чем автобусная остановка, пока он, пока человек не решит, что это всё, что-то значит, и чего-то, блин стоит. Для него лишь, для этого человека стоит. А так – это просто камни, большие камни с дождем или снегом. Так что ты тут можешь полоскать, можешь сыпать, можешь пытаться достать кости из нас этим долбанным мокрым жестоким холодом, но тебе нас никогда не сломить. Никогда. Тебе нас даже не согнуть. Всё что ты можешь, это максимум – убить. Но ты ведь знаешь, знаешь ведь, что это не выход, ни для Тебя, ни для нас. И потому мы сейчас будем пробираться сквозь эти мокрые скалы, с задубевшими руками и промокшим существом. Снова и снова. Если надо будет пройти еще тысячу чертовых сбросов, мы пройдем их. Если надо будет опять медлить на ужасных травяных полках – будем медлить. Мы будем идти, мы будем спускаться. И если что, то однажды настанет утро, и с этим ты ничего не сможешь сделать. А пока лей. Лей. Дуй. Сыпь. Это и всё, что ты можешь. Это мы сделали тебя Горой, это мы воспели тебя в песнях и вознесли в стихах. Без нас – ТЫ НИЧТО. Потому, выпендривайся сколько угодно, мы пройдем! Ты можешь сколько угодно твердить устами спасателей и инструкторов свои «правила, написанные кровью», но мы будем писать свои правила. Если понадобится, своей же кровью, на что ее еще тратить, если не на написание собственных правил? Но мы будем идти. Потому что только так мы – люди, а ты – Гора! Тебе всё понятно?

И мы шли. Сброс. Трава, или осыпь. Потом всё сначала. Потом травяные участки стали становиться все длиннее и убедителней. На этой высоте был уже не такой густой туман, и без фонаря мы видели, что морена, по которой должна идти тропа от Миссес-Коша на Базу, всё ближе. Стал виден Безенгийский Ледник и гул Черека становился всё громче. Временами был виден, чёрный в этом замесе, Каргашильский Хребет. Он становился всё выше. Нам уже было не важно, насколько мы замерзли и отсырели и сколько нам еще идти. Мы шли. Мы пробирались. Нас полощет, нас сдувает. Мы снова ищем путь. Мы снова находим его. И вот уже иногда появляются колючки чертополоха в траве. Царапают, но это радует. И вот уже появился первый рододендрон. Мы скоро выйдем на тропу. Наверное, даже не придется здесь встречать рассвет. Жалость какая! Мы поцарапаны камнями. Где-то что-то отломанное пролетая, или прокатываясь мимо, цепляло. Ну и пусть. Царапины. Всё это ерунда. Всё это здорово.

-Полка! Та самая полка!!!
-Да ну! Неужели та самая?
-Да, здесь мы днем надели обвязки и связались!
-Точно здесь! Ну ничего себе! Ну мы, блин, и следопыты. Мы сюда вышли!!! Здесь чуть выше, чем 2700. Отсюда все просто. Пойдем по нашему гребню, ты его вообще отлично знаешь, ты ведь там в первый день всё разведал!
-Да, разведал. Но тебе, Витек, хочется сейчас там еще полночи лазить? Видишь, на скалах сейчас полный Армагеддон!
-Так что, опять налево?
-Давай налево, вроде там уже пойдет без глобальных катаклизмов!
-Да хрен с ним, пошли налево. Нам уже не привыкать ходить налево!

Скользим по траве. Скользим по рододендронам. Уже нет сбросов. Почти нет камней. Одна трава. Отлично. Сюда мы и шли. Стоп. СТОП!!!!

-ТРОПААААА!!!!!!!!!
-Где???
-Вот тропа, Витек!
-Ну всё, мы победили! Мы вышли. Отсюда я пройду даже спящий. Там единственное поганенькое место будет, тропа пересекает осыпь, и там идется по турам. А их мы сейчас не разглядим толком. Вот после того места можно начинать праздновать победу!

Да, на этом месте мы еще немного поблуждали, спустились на много метров, встретили поперечный овраг, поднялись до его верха, и опять нашли тропу. Но мы уже гребли по полной, как будто после всех мыслимых резервов в организме включается урановый стержень. Здесь уже мы даже бы всем чертям рассмеялись в лицо, если бы они вздумали возникнуть на нашей дороге…

-Всё, Вовка, десять минут, и мы в лагере.
-Сколько сейчас времени?
-Я не вижу, часы залило, сквозь стекло ничерта не видно. Да и какая уже разница. Видимо, середина ночи…

Только бы была в душе вода. Была бы вода... Горячая, и я не вылезу из-под нее до рассвета, буду сидеть в душе, пока она не закончится…

Днем здесь плотно набитая тропа, сейчас же – плотно замешанная грязь на месте тропы. Иногда проскальзываем по ней. Идем к огням на непослушых ногах, но пытаемся побыстрее добраться до периметра. И вот она - лесенка через забор. Не верится в эту лесенку, но она здесь, под ногами. Мы, как два калеки, извлеченных из ледяного бассейна, после вечности, проведенной в нем, топаем по мокрым ступеням, и ступаем на территорию Базы. Я попытался разглядеть, сколько времени на часах. Полчетвертого утра. Мы спускались от того места, где написали на простыне «Свобода» почти десять часов. А вообще получилось пятнадцать, от момента нашего прошлого пересечения этой лесенки днем. Хорошая, несложная, коротенькая, невысокая домашняя горка получилась. Очень уютная. Прямо перед лагерем. Никто сюда не ходит. Сюда нет маршрутов. Сюда не водят отделения. Ею не «открываются». Это не Гидан, это не Брно. Это не престижно, не Коштан и не Джанги. Это – Пик Брянский. В следующий раз мы долезем до вершины. Выйдем пораньше. Или попозже. Не важно. Раз есть вершина, и есть перо в заднице, почему бы не долезть до самого верха, забив на престижность, правильность и веками прописанные чьей-то кровью ЧУЖИЕ правила?

-Вовчик, пойду проверю, есть ли вода в душе!
-Хорошо, я попробую найти кого-нибудь не спящего. Неплохо бы выпить чего-нибудь горячительного, вроде коньяка и стрельнуть пару сигарет!
-Встретимся у палаток.

Я пошел в душ. Опасался лишь того, что так как есть - весь в траве, камнях, двух майках, обвязке, со всем железом - сейчас залезу под струю и уже никогда в жизни оттуда не вылезу, буду стоять или сидеть под горячей водой пока существует видимая часть вселенной…

-Йес!!! Вода!!! Горячая вода. Она есть. Она существует.. Хотя, может это холодная вода? Как теперь понять? Нет, вроде бы все-таки горячая, раз пар идет. Странно, по ощущениям руки это может быть как очень горячая вода, так и очень холодная… Но – пар! Так…Надо к палаткам… Надо заставить себя выйти к палаткам… Давай, Чайка, еще чуток остался. Через несколько минут ты сможешь залезть под эту струю, и это главное. Что будет в промежутке – просто не заметь… Не обрати внимания на промежуток между душем и палаткой, а потом обратно… Надо взять термос с чаем… Надо взять варенье.. Сухую одежду, и - я победил! Еще максимум десять минут потерпеть. Совсем чуть-чуть.

Я вышел на улицу. Опять полоснуло всеми прелестями атмосферы прямо по костям. После теплого и недвижимого воздуха душевой это было практически больно. На еле сгибающихся ногах я погреб к палатке. Похлюпал по лужам и грязи. Лагерь выглядел так, как будто в нем никто и никогда не жил, а свет здесь горит просто для того, чтобы дразнить в темноте, находясь не так уж далеко от тебя по расстоянию, но на половине ночи по времени. Таких огромных луж и столько грязи я здесь никогда не видел. И по-прежнему льёт и полощет. Бесится. То ли радуясь нашим манерам, то ли досадуя и расстраиваясь, что сейчас мы залезем под крышу, а без нас тут будет не так весело…

Кое-как догреб до палатки.

-Вовчик, вода есть! Горячая вода есть. Очень горячая, и она вся наша, никто не будет ее забирать в других кранах.
-Не, я всё, - ответил Вовчик из палатки, - я отсюда никуда больше не вылезу!
-Ладно, если что, я в душе, и, похоже, надолго.

Я залез в свою палатку, чтобы взять одежду и полотенце. А внутри всё точно так же, как в лагере снаружи – хреновенько, лужи, озера и моря. Да хрен с ними. Сейчас я уже могу спать и в луже, но это будет не скоро. Очень не скоро.

Пакет с одеждой. Остатком рук подгребаю со скамейки термос с чаем, он почти полный, беру бутылку с вареньем, свою миску, ложку, сланцы. Всё, осталось совсем чуток, совсем малость, дойти до душа, догрести до душа, и это будет полная победа.

Днем это рядом, пара минут. Сейчас это было очень далеко. На другом конце планеты. Но я потиху дошел. Здесь уже не дует и не льет. И не посмеет дуть – я закрыл оба окна снаружи. Здесь внутри кнопка выключателя света. Стало светло. Весь душ – мой. Я все снял, развесил по всем вешалкам, поставил термос и варенье на скамейку.

Быстрее!
Я открыл кран. Она полилась. Горячая Вода. Вы знаете, что такое горячая вода? Нет, вы этого не можете знать. Откуда вам знать это? Я стоял под ней целую вечность. Она длилась больше часа. Я не особо согрелся, потому что мысль о том, что мне надо выйти и пройти несколько метров до термоса, по воздуху, а не по горячей воде, мне не нравилась. Но я вылез. Быстренько схватил термос, варенье, миску, ложку. Быстро поставил под душ один стул, второй поставил перед ним, чтобы разместить там мою «кухню»…

Я сидел под горячим душем и пил чай с вареньем. В данный момент если бы мне предложили повторить наш недавний поход на Эльбрус с Востока, я бы повторил его дважды, только не эта ночь. Не эти десять часов спуска. После «Русских Ночевок» я понял, что Эльбрус тоже был, относительно, детским садом. В тех условиях, во всяком случае. И я бы тоже мог променять поход на эти «Русские Ночёвки» на полтора-два похода на Эльбрус по длиннющему маршруту с Востока со всем грузом. «Русские»… они в этом сезоне для меня были самым существенным событием. До этой ночи. Эта ночь оказалась покруче всяких «Русских ночевок» и мыслей о Моей Горе. Отличная ночка. По мне. Вот только отойду сейчас, отогрею кости и тут же начну ее любить всем сердцем. И мигом она станет моей любимой ночью этого сезона.

Полчаса я, сидя на стуле под душем, пил горячий чай с вареньем. Потом чай закончился. Я отодвинул стул. Меня начало клонить в сон. Я решил не сопротивляться. Я задремал подставив руки под голову, попытавшись полностью уместиться под струями воды. Вышел из анабиоза, когда уже начало светать. Дождь не прекращался. Но за окном стало виднее. Решил прополоскать одежду и кроссовки. Из них вывалилась целая куча камней и всякой травы, как и из носков и из маек…

-Доброе Утро!
-Доброе Утро! – стою, как памятник посреди душа с кроссовком в руках. Сколько сейчас? Полшестого? Шесть. Не важно. Это начальник учебной части зашел освежиться утром. Не знаю, что он обычно видит здесь по утрам в столь ранний час, но сейчас здесь всё напоминало последствия ядерной войны между какими-то альпинистами. По всей раздевалке лежат и висят петли, камалоты, карабины, обвязка, какой-то маленький вещмешок «кока-кола», стоит миска, термос, лежит бутылка с какой-то непонятной субстанцией, валяется ложка, и… человек с драным ботинком в руках. А может быть, ему всё это показалось незначительным, может он всё это и не приметил. Вот уж точно не важно, как оно показалось начальнику учебной части в этот момент. Наверняка он спал этой ночью, и еще не до конца проснулся. Никогда не важно, как выглядит твой мир со стороны, важно, какой он изнутри. Это было здорово. Это была песня.

А потом была сухая одежда. Люди, вы знаете, что такое сухая одежда? Да откуда вы можете это знать! Но, поверьте, сухая одежда – это нечто. Горячая вода – это нечто. Несколько часов горячей воды… Чай – это наше всё. А Горы? Горы – это люди, а никакие не камни со снегом, и уж тем более не куча каких-то там камней с травой. Они не страшные, они не злые, они не враждебные… Во всяком случае… во всяком случае не страшнее, не злее и не враждебнее, чем ТЫ САМ!