Седьмой. (психологический рассказ)

... Ему трудно давался подъем. Сказывались усталость и нервное напряжение, не покидавшие его с тех пор, как спор с руководителем груп­пы из-за стоянки для ночлега закончился поражением: все хотели пока что идти как можно дальше. И это несмотря на то, что начал падать снег, а от места последнего короткого привала склон поднимался круто вверх и терялся в снежной пелене. Он знал, что впереди еще около двух часов ходьбы до плато, а через два часа стемнеет. Но «шеф» улыбнулся и сказал: "Старик, не бойся, не пропадем - не впервой!" - и посмотрел колюче и снисходительно. Так ли? Он так и воспринял тогда этот взгляд. Стало обидно: из своих сорока лет двадцать он отдал горам, знал многое из того, что не было известно остальным попутчикам, людям молодым, бывал и руководителем, хотя относился к этой должности, как к некой обязанности, необходимой для перехода на более высокую ступеньку спортив­ного мастерства. В этой группе он шел впервые, хотя раньше был знаком с ребятами по совместным поездкам на тренировочные занятия. Ему нравилась их веселость, восхищала энергичность, но тревожило поведение на грани дозволенного. "Не переживай, старик, главное, чтоб уверенность была!", - отвечали ребята на его замечания, забравшись без страховки чересчур высоко во время разминки на скалодроме. Спускались, конечно. Вроде бы прислушивались, осознавали, как ему казалось. Он не знал, что перед походом вставал вопрос: брать ли его в группу «по причине явного занудства», как выразился один из участников. Он-то ничуть не сомневался, что его возьмут: опыт, спортивные достижения у него были. Вот только возраст, но на тренировках в технике он превосходил молодых. Уже как член группы, дал, по его мнению, несколько существенных советов по подготовке к походу. Так он настоял, например, на том, что нельзя сокращать количество продуктов в расчете на быстроту передвижения: молодые и здоровые ребята должны хорошо питаться на маршруте: чувство голода многих делает раздражительными и злыми! Все, конечно, знали древнюю туристскую аксиому – «Не пожрешь - не попрешь», но трудно было оценить ее, сидя в теплой комнате с полным желудком. Да и впоследствии на маршруте, поднимая после очередного привала рюкзак, кто-нибудь обязательно, как бы в шутку, говорил: "Ну старик, подкинул ты нам идейку - тащить такую тяжесть!", или что-то подобное. Впрочем, после сытной еды речи были другими, но его личности они тогда не касались. Он не знал, конечно, что в по­ход с этими ребятами пошел только благодаря их общему безразличию к его персоне и к походу вообще: было сказано несколько ленивых замечаний ти­па «занудный он старикан», но потом кто-то махнул рукой и сказал: « Ладно, пусть идет, сколько там того похода!?» А другой добавил: "Будем преодо­левать трудности общения отцов и детей путем равномерного распределения переносимых тяжестей",- и все рассмеялись. Поход они рассматривали как тренировочную пробежку по весеннему снежку перед серьезным летним маршрутом. Он чувствовал такое настроение, и когда вопрос встал об опасном минимуме набора продуктов, одним из его аргументов было замечание насчет необходимости «привыкания в процессе тренировки к переноске тя­жестей». Согласились… Но кто-то пробормотал: " Мутит воду старик…" Раздражал налет легкомысленности, проявляемый ребя­тами во всем, что касалось похода, но не хотелось быть в роли возмутителя, этакого деда - всеведа, поэтому внешне он ничем это раздражение не проявлял. Он решил, что поскольку у ребят есть опыт, подтверждаемый неплохими спортивными резуль­татами, и среди них есть альпинисты-разрядники, то на маршруте это легко­мыслие исчезнет под влиянием объективной действительности, которая может быть ого какой суровой! Но он ошибся. Стремление неоправданно рискнуть, во всем "дожать до упора" было характерно для этой команды. Его замечания вос­принимались как угодно, но только не так, как ему хотелось бы. Когда же он нечаянно услышал: "Дед совсем заколебал нравоучениями - зря мы его взя­ли, ну и зануда!",- то замкнулся в себе и стал тщательно выполнять только то, что требовалось от него, как от участника похода: нес, ставил, мыл, готовил, вставал и т.д. В результате он привычно рассудил для себя, что пошел в горы не за тем, чтобы портить настроение себе и остальным. "Надо наслаждаться горами", - сказал он себе магические слова, родившиеся в нем еще в дни юности в первых походах. Почему магические? Когда было трудно, он говорил их себе, и тогда горы становились значительней и краше, за­слоняя этим то мелкое и суетливое, что так присуще иногда людям... Он любил горы, как любят их те, для кого они не бывают средством для достижения каких-то целей. Он наслаж­дался красотой и своеобразием гор, причем был готов к этому всегда: в непогоду, когда серая дымка затягивала ущелье, а дождь барабанил по крыше палатки. Или когда снег ложился на высокие пихты, одевая их в пышные белые платья. В вёдро - когда радостнее, ярче и моложе окружающего мира ниче­го, казалось, не существовало нигде на земле! Он любил смотреть, как сверкает на солнце зеленоватый излом ледопада, он любил бесконечно при­слушиваться к мелодичному звону удивительно прозрачного ручейка, прыгающего по замшелым камням. Ему нравилось ощущать на себе горячие и легкие поцелуи горного солнца, тем не менее - опасные ожогами, он знал это. Он любил ощутить разгоряченным лицом мелкие осколки льда, вылетающие из-под острого клюва ледоруба, и, занятый этой серьезной и хорошо знако­мой работой, он мимоходом с радостью замечал, как вспыхивают искорки солнца в этих осколках... Иногда с ужасом думал о том, что придет время, и он не сможет приехать в горы, не соприкоснется с этим прекрасным миром из-за немощи и болезней, свойственных старости…
Вот и сейчас он заставил себя думать об окружающем: так легче идти. Вдох- шаг, выдох- шаг. Вдох- шаг, выдох - шаг… Солнце на миг осветило дальний склон, снегопад почти прекратился, снег стал голубовато-сиреневым. "Как красиво!" Вдох- шаг, выдох- шаг. Крутой подъем. "Зря все-таки не остановились внизу: лавина может пойти",- снова мелькнула мысль. Поскольку он привык доверять интуиции, когда общался с природой гор, то в нем начала зреть уверенность в неблагополучии нынешней обстановки. "Эх, приказать бы им вернуться",- он неприязненно посмотрел на ботинки руководителя, мель­кавшие перед ним на уровне груди: склон крут... "Опять старик воду мутит",- вспомнил он фразу, брошенную во время его предыдущего спора. Никто его тогда не поддержал: одни сидели молча, другие категорически протестовали:"-Ну че становиться!", "дальше пойдем - ближе будем!", "Отяжелел, старик? Давай разгрузим!" А самый молодой в группе с улыбочкой сказал: "Батя, а с руко­водителем спорить нельзя!" И это была правда. Что тем более было обидно, потому что он знал это не хуже того малыша... "Вот и топчи теперь молча этот опасный склон",- сказал он себе. И все-таки думать об ином невозможно, когда чувствуешь нутром, что опасность под ногами, а ты ничего не можешь поделать. "Так и ничего? Можно забастовать!",- подумал он и представил себе, как внезапно начинает спускаться вниз, а ребята, ругаясь и проклиная его, идут следом. "Пожалуй, до верха ближе, чем вниз... Да и в трусости обвинят", - мелькнула мысль,- "Запинают ведь по приезду домой! Как же быть?" Шаг- вдох - "Как быть?", Шаг- выдох - "Как быть?». "Трусом никогда не был",- подумал он и мгновенно вспомнил несколько ситуаций, ког­да было действительно страшно, но он ничем не выдал испуга и действовал достойно: падение в ледяную трещину с водой, скольжение по ледяному скло­ну (ледоруб не держал – остановил их связку большой камень, за который захлестнулась веревка), камнепад - когда пришлось акробатически увертываться от летящих со звуком рвущейся простыни камней - все это было с ним, как с человеком, который много ходил в горах. "Зря им ничего этого я не рассказывал, ведь я для них просто пожилой чудак, которому не сидится дома"... Он еще подумал, что привык быть молчаливым, что в том городе, где он жил раньше, и где его все знали, к его доводам и замечаниям прислушался бы любой турист. "А здесь я для них - никто",- с горечью подумал он...
Снегопад совсем прекратился, когда группа вышла на плато. В разрывах облаков появилась луна, снег засверкал миллионами огоньков, облачные тени заскользили по склонам. Казалось, горы ожили, шевелятся, бугрятся, не спят. Очень четко впереди просматривался перевал, и в ночи казалось, что до него совсем близко. Было так тихо, что шорох снега под ногами и негромкий разго­вор откликались разборчивым эхом в ближних скалах.
"Ну что, останавливаемся на ночевку?"- обратился к руководителю группы, когда упали на рюкзаки, чтобы отдышаться от крутого подъема. Тот помолчал, посмотрел в сторону перевала и сказал:-"Не суетись, старик!". «Ты что удумал - ночью на перевал лезть?",- он старался говорить спокойно, чувствуя поднимающееся раздражение против упрямства начальника. "Не надо моралей, я знаю и без тебя, что это ни к чему",- так же спокойно от­вечал тот, но чувствовалось, что спокойствие это давалось с трудом. Отшвырнув в сторону окурок, руководитель жестко сказал "Будем идти до начала подъема. В такую погоду мы спокойно пересечем плато. Кто про­тив?" Все молчали.
Ночь и лунные тени скрадывали рельеф, но плато было ровным, как стол и покрыто глубоким снегом. Он шел, ступая в след идущего впереди,и думая о том, что до начала подъема на перевал еще два-три часа ходьбы по такому снегу, что ничего, в общем, страшного в этом переходе нет, если только палатки поставить подальше от перевального склона, на который придется затратить с утра где-то часа два ходового вре­мени. Стало казаться, что он был все-таки неправ: понятно, что лучше за два часа подняться на перевал и любоваться рассветом, чем топать к нему полдня по раскисшему снегу... Да еще при этом выслушивать шуточки ребят насчет тяжелых рюкзаков. А ребята порядком устали: никто слова не вымолвил, пока отдыхали перед этим броском. Устали, но все молчаливо за то, чтобы идти через плато: никому не хочется казать­ся слабым, раскисшим - вдруг летом в серьезный маршрут не попадешь, не возьмут размазню... "Эх, молодежь",- усмехнулся он про себя и вспомнил о своей горячности, безрассудности и бескомпромиссности в те, такие близкие и уже далекие годы. "А могли бы и не взять с собой",- подумал он, и эта мысль вдруг успокоила.
Отдыхали еще несколько раз, и темная стена перевала с висящим над нею ярким шаром луны казалась такой близкой и в то же время была так же далеко, как и в начале пути через плато.
Но вот в скалах открылся широкий коридор, круто ведущий к седловине. Вдруг стало трудно держать прежний темп движения, и он понял, что начался подъем. Шаг - вдох - "Начальник!" , Шаг-выдох: "Начальник!" Руководитель шел молча. Шаг - вдох:-"Надо", Шаг-выдох:- "Вниз!". В ответ - молчание. Никаких комментариев тоже. Он замолчал, но лихорадочно соображал, как быть. Стало понятно, что шеф тащит всех на пе­ревал. "Снег рыхлый, значит мороза нет, значит погода неустойчива, зна­чит если к утру не подморозит (а похоже - не подморозит, впрочем, - трудно сказать...), то все может быть, а раз так, то лучше встретить непогоду под перевалом, а не на нем или на крутом и опасном спуске с него. Придется забастовать, чем бы мне это не грозило! Надо убедить их вернуться на плато», - он принял твердое решение и начал действовать: громко сказал: "Стоять!",- чтобы идущий следом не ударился головой о его рюкзак, и остановился. В это время черная тень закрыла перевал, исчезла луна, раздался протяжный шипящий свист, в лицо ударила тугая и колючая струя ветра со снегом - начался буран: такие резкие перемены погоды очень характерны для гор во время весеннего межсезонья...
Все исчезло в снежной круговерти. Нехорошее предчувствие сжало сердце: "Наиболее велика лавинная опасность после метелевого переноса снега",- вспомнил прочитанное в книжке о лавинах, - "На­до срочно спускаться!"
Резкие порывы ветра вперемежку со снегом сбивали с ног. Внезапно ветер утих, но снег продолжал падать очень густо - в двух шагах ничего не было видно. "Топчем площадку!",- он услышал голос руководителя. "Хочет палатки ставить, дурень!", - подумал он и, стараясь придать голосу больше категоричности и жесткости, сказал: "Палатки здесь ставить нельзя: сущест­вует лавинная опасность. Надо спускаться вниз!". И тут внезапно перед собой он увидел злое лицо начальника и услышал его сдавленный голос: "Слушай, ты! Надоел! Заткнись и делай, что говорит руководитель!" И снова - громко, обращаясь ко всем: - "Палатка большая - топчем площадку здесь, а малая - два метра правее меня. Сначала делаем площадку под большую. За работу!"
Он тоже принялся за работу, ругая себя за то, что пошел с этими сопляками, что не умеет убедить, не нашел слов, не сумел настоять на своих принципах. Снова налетел ветер, и его порывы вырывали из рук дюралевую пластину, которой он равнял площадку. "Разве меня можно в чем-то осудить? Почему у меня нет авторитета в группе? Почему я чужой здесь?", - с обидой думал он. Конечно, он понимал, что далек от ребят во многом, что не может, например, поддер­жать их частые разговоры о популярных рок-ансамблях: эта тема была ему глубоко безразлична, как и тема модных и красивых альпинистских тряпок. Его удивляли разговоры вокруг престижных видов спорта, причем особенно удивило то, что альпинизм и горный туризм тоже отнесли к ним: горы и престиж совместно - для него это было дико и глупо. «Я не понимал их и часто был с ними сух. Отчего же они должны были отнестись ко мне иначе? Я считал, что го­ры - это то общее, чего достаточно для взаимопонимания, что эти ребята должны прислушиваться ко мне, потому что я старше и опытнее... ", - думал он, вгрызаясь дюралевой пилой в снег. И тут он заметил, что снег в том месте, где равняли площадку под малую палатку, значительно тверже, чем обычно. «Мы на теле старой лавины!»,- догадался он… Ветер стих, и снегопад почти прекратился, палатки уже стояли на площадке, и пока он осматривал склон, дежурные успели собрать скорый ужин. Несмотря на усталость, судя по оживлению в палатках, у ребят появилось настроение: впереди отдых, желанный перевал близок, и рано утром можно будет торжествовать спортивную победу...
Из палатки по нужде вылез руководитель, подошел и сказал: - "Старик, не бери в голову. Не вовремя ты со своими идеями...". "Послушай, но ведь мы стоим на старой лавине - неужели ты не заметил?". "Заметил, но ведь она уже сошла!". «А разве лавины не сходят по старому пути?".
Руководитель секунду молчал, затем сказал: - "Снег мокрый, по такому снегу лавина далеко не пойдет, а от нас до точки отрыва где-то с километр или два", - руководитель положил ему руку на плечо и добавил:- "Не обижайся, но ведь я тоже кое в чем соображаю.". "Я не обижаюсь, да и не в этом дело: нельзя полностью исключить опасность, поэтому дай команду переставить палатки хотя бы метров на двадцать в сторону". «Ребята устали, да и поздно уже. Раньше надо было говорить об этом". Руководитель помол­чал, вспомнив, как он высказался по этому поводу раньше, ощутил слабый укол совести, но сказал, твердо разрубив рукою воздух: «Ничего, не пропадем. Не впервой. Обойдется. Риск - дело благородное. Иди ужинать", - и быстро полез в палатку.
"Смотри ты, какой твердый мужик," - подумал он о руководителе. А ведь тот рассуждал, без сомнения, несерьезно. Авось пронесет... А вдруг - нет? Ведь задавит! Никто из них никогда не имел дел с лавиной и поэтому никто не мог представить себе все последствия этого. Но в популярной кни­ге американского лавинщика Отуотера был описан случай, когда человек по­гиб под слоем лавинного снега толщиной всего около тридцати сантиметров. "Сейчас снег влажный, тяжелый. Сцепление его со склоном хорошее, да и не так уж круто здесь, но ведь все может быть: у Отуотера есть свидетельство, как на тридцатиградусном склоне людей лавина давила!", - думал он. Но как убедить ребят, для которых авторитет руководителя был бесспорным, снять палатки, пере­нести их и все снаряжение хотя бы в сторону, или, что еще лучше, вниз на плато? Ведь все устали и уже улеглись, согрелись. "Что делать?", - он об­хватил голову руками:"0х уж эта идея единоначалия - она меня задавила: я не могу протестовать. Каждый из нас привык подчиняться, будучи участни­ком. Даже если требования начальника абсурдны. Наследие тоталитаризма… Конечно, единоначалие - необходи­мость на маршруте. Способность к подчинению руководителю группы - одно из важнейших достоинств участника: от этого в большинстве случаев зависит безопасность людей. Все претензии - на разборе маршрута после похода. Ко­нечно, умелый и уверенный в себе руководитель, имеющий авторитет в группе, ценящий мнение товарищей, не преминет обсудить все тактические и психологические просчеты за вечерним чаем на биваке, но на маршруте во время движения - только единоначалие! Однако нынешний "шеф", похоже, не мучил себя сомнениями. Кто он?», - припомнил виденную краем глаза анкету: третий разряд по альпинизму (два сезона в горах), второй разряд по горному туризму (еще четыре сезона, причем наверняка совмещенные с альпинистскими). То есть, от силы - сезонов четыре-пять в горах. Мало: горы любят опыт. "А парень он видный. И спортсмен отличный - хороший скалолаз, физически сильный, смелый. Ни разу не терялся ни в каких обстоятельствах, волевой. Умеет подчинять себе. Лидер! Молодой - почти сверстник им всем. Все вместе взятое – авторитет. А чем ты с ним сравнишься?",- подумал он о себе: - физически и технически мы на одном уровне, но ведь ты для них - "старик", твоя анкета - нечто реликтовое: бывшая слава скрыта в тумане времени...", - он грустно вздохнул, -"Что же делать?" В лицо ударил новый порыв ветра. Снова поднималась метель. Он чертыхнулся и полез в палатку. В палатке пахло спиртом. "Батя, осторожно, тут твоя порция стоит - ему посветили фонариком, он увидел сухарь, полбанки консервов и полиэтиленовую крышку от фляги, полную спирта. "Спирт пили, идиоты!», - с отчаянием подумал он. И тут вдруг у него возникло громадное желание опрокинуть в рот этот спирт, залезть глубоко в спальный мешок, закутаться с головой и плевать на все! С большим трудом подавил это в себе, отодвинул осторожно полог палатки и вылил спирт в снег, подумав при этом «Кощунство…». "Старик, быстрей задраивай, а то холодно...", - сонным голосом попросили рядом. "Мужики, - сказал он, - Послушайте меня! Палатку застегивать нельзя: ночью может пойти лавина!". "Далась тебе эта лавина,- пробормотал сосед, - Ложись быстрее!». "Какое поразительное легкомыслие!", - подумал он. Есть уже расхотелось, поэтому свою порцию он выставил на улицу под скат палатки, расстелил коврик, быстро положил мешок и влез в него, не разуваясь. За стенкой палатки расходилась пурга, хлопала крыша, гудели оттяжки. Палатку он оставил расстегнутой, но обе половинки входа соединил вместе и внатяжку запихнул нижний их край под ледорубы, служившие стойкой. В палатке стало тепло, и в другое время он мгновенно забылся бы крепким сном, но сейчас сна не было. Он чувствовал в себе все более сжимающуюся пружину, сжатый комок нервов и мышц. Страх, отчаянье, бессилие ощущал он. "Такое, наверное, испытывали идущие на казнь..," - подумал с горечью. И все же усталость после двадцатичасового пе­рехода одолевала. Временами он впадал на короткое время в забытье, ему виделись жена, сын. Парню было уже четырнадцать, но в своем забытье он ви­дел сына четырехлетним карапузом. Мальчишка махал ему рукой с перрона и вдруг громко закричал "Папа, лавина!". Он удивился, но тут же очнулся. Было очень тихо, и среди этой тишины обостренный слух уловил нарастающий шорох, похожий на шипение змеи. Этот звук был ему хорошо знаком, он заорал что есть силы: «Лавина!», толкнул соседа и, выпрыгнув из палатки, покатился кубарем вниз по склону, забирая в сторону, каждую секунду ожидая удушающих объятий лавины... Когда он остановился и сдернул шерстяную шапочку, сползшую на глаза, то вначале поразился призрачной яркости сверкающего под луной снега и глубокой тишине. Звезды во главе с луной смотрели на него, исходя голубым светом, который отражался от снежных гребней, скрытых от луны тенью скального коридора. Эта сверкающая торжественная тишина вокруг была прервана каким-то утробным громом. Он посмотрел в сторону, откуда донесся этот звук, и увидел, как с противоположного гребня сорвалось серебристое облако и, медленно рассеиваясь, падает вниз по скалам: к утру чуть подморозило, и сразу же пошли лавины. Он посмотрел вверх по склону, увидел темный след своего падения, но палаток не было видно, склон был чист. Он понял, что произошло ужасное.
Глубоко проваливаясь в снег, он изо всех сил побежал к тому месту, где стояли палатки. Вернее, ему казалось, что он бежит, но на самом деле он карабкался по склону, с трудом вытягивая ноги из снега, задыхаясь и хрипя. Этот десяток метров, отделявший его от бывшей площадки, показался ему километром. Время, казалось, растянулось до бесконечности, но вот он обнаружил, что лежит, жадно хватая ртом воздух, у начала своего следа падения по скло­ну. Сердце гулко бухало, во рту появился привкус крови, одолевала тошнота. Он заставил себя встать. Какая-то пелена застлала глаза, но посте­пенно прояснилось, и он смог оглядеться. Лавина пришла по старому пути и остановилась как раз на площадке, где стояли палатки. Толщина ее на взгляд была не более полуметра. Он начал копать там, где стояла меньшая палатка, и где слой снега, казалось, был тоньше. В горячке он начал ко­пать руками, ломая ногти и обдирая в кровь пальцы: лавина, как это обычно бывает, смерзлась при остановке. Случайно наткнулся на алюминиевую лож­ку, работа пошла быстрее. Он копал узкую траншею, которая должна была пройти поперек палатки. Копал, не замечая, что говорит вслух: "Ребята, держитесь... сейчас... Я быстро»... Время остановилось. Траншея удлинялась, ее стенки были исчеркана красными полосами - это были следы крови из его рук, он не ощущал боли: руки уже потеряли чувствительность. Вдруг он откопал край палатки. Вспом­нил, что на поясе должен быть нож, нащупал его с трудом. Черенок ложки давно отломался, поэтому нож был весьма кстати. Горячка прошла, он стал работать более размеренно, появилось чувство времени, и в душе росло отчаяние и неуверенность: из - под снега не было ничего слышно. Страшное предчувствие сжимало сердце, он не поддавался, рубил и резал ножом снежные кубы и сталкивал их вниз по склону…
Первым, кого он откопал, был тот паренек, что называл его батей. Парнишка лежал на боку, подложив руки под щеку и подогнув ноги. Казалось, сладко спал: белая смерть и застала его во сне. «Сынок, вставай, вставай...», - приговаривая так, он пытался нащупать пульс, но руки совсем одеревенели и ничего не ощущали. Он припал губами к застывшему лицу, но почувствовал только ледяной холод. Тогда он приложил щеку к холодным губам парня и не ощутил даже следа дыхания. Не веря, скользнул губами к шее, где должен был биться пульс. Пульса не было. "Что ж ты, сынок, надо было хоть чуточку обождать...",- слезы жалости и отчаяния текли по лицу, дрожали в глазах колючие тени от зазубренных скал...
Второй, которого он толчком предупреждал о лавине, лежал лицом вниз, наполовину вывалившись из палатки: его накрыло в момент попытки выбраться. Руки были неестественно вывернуты, рот забит снегом, лицо и шея покрыты синими пятнами. Когда он увидел эти пятна, то понял, что наступило утро. Он сидел на снегу, смотрел на погибших, и чувство безысходности, тоски и одиночества овладело ним. Вокруг расстилалась безжизненная снежная пустыня, было ясная и тихая заря, и солнце уже коснулось окрестных вершин. Вдруг он услышал снова знакомое шипение: сверху на него скользила еще одна лавина. Медленной белой змеей ползла Смерть, но он безразлично смотрел на ее приближение и не делал никаких попыток убежать. Ему казалось, что только эта змея цар­ствует в окружающем безмолвном мире, он впервые подумал о том, как все это глу­боко враждебно человеку, его чувство любви к горам было подвергнуто же­стокому испытанию и сменилось чувством глубокого безразличия. Тенью прошла мысль о том, как призрачна, ничтожна грань между жизнью и смертью: он уже не сомневался в том, что все его друзья умерли. И ему захотелось остать­ся здесь с ними навсегда, вмерзнуть в этот ледник, но избавиться от чувства неизбежности смерти, беспомощности, невозможности вернуть к жизни молодых и здоровых совсем недавно ребят. " Ну почему я не настоял на своем?!",- ду­мал он, обхватив голову руками и забыв обо всем: пережить их смерть оказалось страшнее, чем заглянуть ей в глаза самому...
Лавина остановилась в полуметре от места трагедии, постепенно замедлив движение. Когда он увидел это, то безразлично подумал о том, что горы и на этот раз были к нему снисходительны. Он встал и начал откапывать большую палатку найденным листом дюраля..
…Это был самый длинный в его жизни спуск в долину, и горы качалась вокруг в диком и бессмысленном танце, скаля коричневые зубы острых гребней. Он шел вниз один. Однажды впереди увидел руководителя группы, который шел так же медленно и неуверенно, как и он, глубоко проваливаясь в снег. «Стой!», - прохрипел ему в спину. Тот обернулся. Лицо его было в страшных синих пятнах, кривая улыбка тянула вбок синие губы, взгляд, казалось, прожигал насквозь: "Ты почему оставил ребят?", - спросил, а голос при этом был похож на шипение лавины. Потом все провалилось во тьму. Ледя­ной холод обжег лоб и щеки. Он открыл глаза, увидел падающий на лицо снег и понял, что это был бред, но очередная лавина, зацепив его краем, сбила с ног. С трудом встал и пошел. Потом еще несколько раз все начинало кружиться бешеной круговертью, и когда он снова ощущал себя лежащим в мокром снегу, то удивлялся, что еще жив. Однажды, лежа и не находя в себе сил встать очередной раз, он услышал гулкий выстрел. Привстал, осмотрелся. Никого, только белое безмолвие вокруг, изредка нарушаемое рычанием лавин в дальних скалах. И только когда он вышел к склону, на котором вчера его одолевало предчувствие беды, то понял, что принял за выстрел отрыв огромного пласта снега, скатившегося далеко вниз и оголившего этот склон.
…Поздно вечером к костру, у которого пели под гитару, из темноты вышел седой старик с воспаленными глазами, потянулся к сигарете черными пальцами, сел и попросил вызвать под пере­вал спасотряд для транспортировки погибших в лавине туристов, после чего потерял сознание, не успев прикурить.
…При погрузке тел в кузов вездехода хватал их за одежду забинтованными руками, плакал и что-то бормотал, заглядывая в мертвые лица… «Он просит у них прощения», - сказал один из спасателей подошедшему другу, - «Надо ехать,- ответил тот, - « а то не успеем в морг до темноты…»
Из докладной записки начальника спасательного отряда.
Группа совершила значительные тактические просчеты при движении
по маршруту, надеясь на свою физическую и техническую подготовку.
Лавинный вынос достигал в толщину восемьдесят сантиметров и в ширину - шесть метров, Лавина двигалась относительно медленно, и ес­ли бы не сильная усталость и не выпитый перед сном спирт, то участники имели бы реальный шанс спастись. То же самое можно ска­зать и о том случае, когда палаточный лагерь был бы установлен на 6-10 метров в стороне от пути схода лавины по старому руслу, но место установки палаток и в этом случае можно назвать чрезвычайно опасным ввиду возможной подрезки склона в процессе работ по подготовке площадки.
Все шестеро участников умерли практически мгновенно от сильного давления лавинной массы, за исключением двоих (участника и руководителя), которые задохнулись под ла­виной, пытаясь выбраться из палатки. Участник группы, оставшийся в живых (седьмой), предпринял все возможное, чтобы откопать товари­щей из-под снега, в результате чего получил сильное обморожение рук и был в процессе спасательных работ транспортирован в больницу.