Истории моих картин. Впервые на Кавказе.

Моему несостоявшемуся спутнику, из параллельно совершавшей переход по Центральному Кавказу, группы, похоже, времени проведенного в горах, хватило, чтобы понять, что в ближайшем обозримом будущем горный рельеф ему противопоказан. И то, что я буду с ним солидарен у него даже не вызвало сомнения. Но что-то подталкивало меня к тому, а вдруг он меня ждет у Северного приюта под перевалом Донгуз-Орун.
Среди пустующих домиков приюта я встретил инструктора, который, сообщил мне.
– Маршрут через перевал еще закрыт из-за снега на нем, залежавшегося в этом году позже, чем обычно. Через перевал иногда "бегают" пастухи-сваны и по снегу есть тропа на перевал, но ни кто за последние сутки не проходил на ту сторону.
Услышав, что я намерен идти через перевал в одиночку, он начал меня отговаривать, но потом махнул рукой, мол, топай. Видимо мой обгорело, заросший щетиной вид успокоил его, не мальчик должен знать, что с горами не шутят. Но уточнил.
– Времени у тебя парень, на дневной переход до Южного приюта будет в притык. Мы попрощались, и я начал подъем на перевал. Когда добрался до тропы, протоптанной в снежном склоне, стало как-то не совсем уютно в вибрамах. Но это была уже более чем середина подъема и я, взглянув вниз на одинокую фигурку инструктора наблюдавшего за мною, пошел вверх. С ледорубом было бы спокойнее, но я его отдал, как мне казалось за не надобностью, уехавшим товарищам по группе. Кто же мог предположить, что Донгуз- Орун будет под снегом до середины лета. Сказалась поздняя весна этого года. Больше не оглядываясь, я очень осторожно двинулся вверх по тропе. Благополучно добрался до перевальной точки, только с темпом получился перебор, ноги подламывались. Все-таки не с воскресной прогулки вернулся. Перевал на противоположную южную сторону был сухой и к счастью свободный от снега. Стоя восстановил дыхание, и начал спуск.
Перевал вел через горный хребет, по которому проходила граница Кабардино-Балкарии и Грузии так, что я пересекал границу, с чем себя и поздравил.
На перевале стояла пушечка-сорокопятка времен войны, со срезанной резиной на колесах, и табличка с именами погибших на этом перевале. Сванетия, постиравшаяся передо мною, была северной автономией Грузии. Хотя пока она простиралась уходящими к горизонту горами, без каких либо признаков жизни. Тропа, круто уходя вниз, то извивалась среди скал, то пересекала плывущие под ногами осыпи. Борясь с постоянным желанием рухнуть на склон и больше не вставать как можно дольше, я «посыпался» вниз стараясь поддерживать постоянный темп. И вот основание перевала, с завалом валунов и гигантских каменных глыб и за ними…. Зеленый склон с такой манящей тропинкой! Надо бы передохнуть, но соблазн ступить, наконец, на траву, превозмогает, к сожалению, здравый смысл, и я начинаю преодолевать, где прыгая, где переползая этот каменный хаос. Последний валун, и за ним можно будет, наконец, позволить себе, о блаженство, растянуться на траве под ласковым солнцем. Прыгаю, и кувырком вылетаю на траву, ступня, в момент приземления, попала на скос валуна и, соскользнув, подвернулась. В глазах темно от боли, и это оказывается не литературный прием. Стиснув зубы, изо всех сил дергаю ступню от себя, опять боль, но потом стало как-то легче. Не давая себе, опомнится, где, прыгая на одной ноге, где на трех точках, добираюсь до снежника на берегу горной речушки. Голую ступню в снег и держу, так пока не занемела, а потом растираю шерстяным носком. Теперь надо забинтовать, но чем, лезу в свой почти пустой рюкзак и в боковом кармане обнаруживаю моток тесьмы. Вот это подарок! Плотно стянутый сустав уже не болит, а ноет. И теперь сидя на траве, осознаю свое положение, я один и, пожалуй, в радиусе не менее трех километров, а может и более. Перевал за спиной не в счет. Взглянув на часы, понимаю, что потерял уже не менее часа светлого времени. Выхожу на тропу идущую вдоль горной реки. Идти можно. Но скорость моего продвижения при всех благополучиях не позволит мне добраться засветло до Южного приюта с его матрасом. У меня нет даже спальника. Но выбора у меня нет, и я, на каждом шагу ожидая возобновления боли, двинулся по тропе вниз по ущелью Накра. Темп движения держу умеренный, там видно будет. Тропа, извиваясь вдоль берега горной реки Накры, уходит в месте с нею в ущелье. Поток уже не журчит, как в начале, а ревет среди черных валунов. Но меня беспокоит другое, солнце склоняется к скалам обрамляющих ущелье, а, сколько еще поворотов впереди одному богу известно.
Ночь заполняет ущелье почти мгновенно. Я продолжаю двигаться по тропе, которая, невзирая на заполнившую ущелье непроглядную ночь, по-прежнему видна, светлой дорожкой. Откос, по которому проложена тропа, то подымается выше, то идет почти на уровне потока. Мне становится не по себе от мысли, что я могу очень просто в такой темноте сбиться с тропы и шагнуть с обрыва в ревущий поток. Преодолеваю желание, остановится и не двигаться с места до утра. Еще час или два двигаюсь в окружении рева невидимого потока, останавливаться не желательно, так как в ущелье промозгло холодно. Тропа делает очередной поворот на этот раз влево от потока и вдруг пропадает из глаз. Одновременно я не вижу, но ощущаю прямо перед собою преграду, протягиваю руку, и она упирается в невидимую мне вертикальную скалу. Поднимаю голову и по звездам определяю, что передо мною глыба, которая, похоже, слева таки понижается. Перебирая руками по холодному, но не видимому мне камню, обхожу преграду и радуюсь светлой тропе под ногами. Перевожу взгляд дальше и цепенею от ужаса, видя в двух метрах впереди светящиеся угольки костра. Уставший от всех свалившихся на меня впечатлений, мозг тут же выдает предположение, что сидевшие у костра заметив мое приближение, ушли в темноту, и теперь невидимые мною и неслышимые из-за рева потока, выжидают…. К счастью рука еще не отпустила поверхности, обойденной мною скалы, и возможно ее холод выводит меня из оцепенения. Я начинаю понимать, что не слышу запаха дыма от костра. Не отпуская скалы, медленно приседаю, и с невероятным облегчением понимаю, что это светлячки собрались в кучу, может, что-то «обсудить»…. Вдоль тропы начали попадаться кустарники, но к счастью не шиповника с его колючками. Светлячки, необычайно крупные, как бы в компенсацию за то, что вогнали меня в такой шок, устроили, что-то вроде веселого фейерверка, раскачиваясь на ветках в невероятном количестве. Никогда не видел таких ярких светлячков. Сколько часов я уже шел, определить было трудно, стрелки часов без фонарика разглядеть, нечего было и думать. Но рев потока реки начал угасать и вдруг обнаружилось, что уже какое-то время меня сопровождает умеренный шум воды. По раздвинувшемуся звездному куполу я понял, что ущелье стало шире, и это подтвердил порыв ветра не смешанный как в ущелье с мелкими брызгами, а наполненный запахами альпийских лугов. И тут же я почувствовал прикосновение высокой травы, подступившей к тропе. Тропа стала хуже видна, и я, замедлил шаг. Какое – то время коридор, протоптанный в высокой траве, помогал мне сохранять направление, но когда под ногами зачавкало, мне пришлось остановиться. Подняв голову, я увидел впереди и выше, по склону три странно светящиеся тонкими горизонтальными линиями сооружения. Но до них, похоже, было не близко, а что между ними и мною, вдруг болото или поворот реки, рокот которой не столь оглушительный, но по-прежнему вызывал опасение, хотя бы своей температурой, воды покинувшей ледник. Может от постоянного напряжения, я так и не присел ни разу за весь ночной переход. Мне почему-то казалось, что стоит только присесть и ноющая боль в ноге перерастет во что-то более серьезное, и я застряну. К тому же страх от полнейшей беспомощности в таком непроницаемом мраке, не позволял бы мне остановиться. Я стоял и смотрел на странные сооружения и, не зная, что делать. Но тут буквально на уровне моего лица, чуть ли не вплотную раздался собачий рык, а чуть в отдалении к нему присоединился второй. Эта ночь опустошила меня, похоже, полностью, даже предполагаемый их размер не вызвал у меня страха, а как бы дополнил и без того крайнюю степень безысходности. Гортанный окрик успокоил собак, слева со склона в мою сторону заплясал свет фонаря и, наконец, осветил меня. Мужской голос, с грузинским акцентом поздоровавшись, не без удивления, спросил.
– Ты один, дорогой, а где остальные?
Я начал объяснять причину моего одиночного перехода, и тут же подумал о полнейшей нелепости моей версии. Он, спокойно выслушав мой короткий рассказ, укоризненно посетовал, что одному нельзя в этих местах, медведь пошаливает. А, что до Южного приюта, то он закрыт еще с прошлого лета и закончил словами.
– Ты мой гость дорогой.
Похлопав дружески по моему плечу, пригласил идти за собою. Мы поднялись по склону к крайнему, как оказалось пастушьему кошу. Свет его фонаря выхватил из темноты бревенчатую стену и грубо сработанную дверь. Я пригнулся в низком проеме и вошел внутрь. Посредине на цепи висел черный котел, жар под ним освещал кош внутри тусклым светом. Женщина в черном платье и в платке что-то мешала в котле и при нашем появлении молча встала. Поздоровавшись, я, замер не зная, что мне делать дальше. Мой провожатый улыбнулся мне и, сказал.
– Это моя жена и дочь. В полумраке от бревенчатой стены отделилась невысокая вторая фигурка. Пригласив, садится к очагу на шкуру, покрывающую толстое полено, он что-то начал быстро и громко объяснять жене на грузинском языке. Но тут в разговоре промелькнуло слово «бродяга», хозяин тут же обернулся ко мне, и, улыбаясь, проговорил. – Ты не подумай дорогой, что это я про тебя, Бродягой мы зовем одну нашу козу. Все время убегает, вот и сегодня допоздна с собаками ее искал, а, возвращаясь, тебя повстречал. Давай знакомится, будем, меня отец назвал, только не смейся дорогой, Робинзон. А тебя как зовут, и откуда ты будешь родом?
Я коротко рассказал о себе и по каким местам Кавказа проходил наш маршрут, и что я намереваюсь добраться до Сухуми, а оттуда поездом домой. Рассказывая, невольно рассматривал столь необычный даже диковинный интерьер пастушьего коша. Помещение было прямоугольное, сложенное из толстых бревен, но между бревен были щели, пальца в четыре толщиной. Свет из них наружу и озадачил меня, на подходе. Как бы угадав мои мысли, хозяин негромко прокомментировал, что щели оставлены специально, на случай того, что медведь придет «пошалить». Через них можно стрелять и кивком головы показал на ружье, висевшее на стене коша. Вообще на стенах буквально свободного места не было, но в еще более потускневших углях костра, трудно было, что-либо разглядеть. Да и не хотелось вертеть головой. Жена Робинзона тем временем расстелила между нами платок и, вынув из углей ароматно пахнущую лепешку, разделив ее на четыре части, подала нам по одной. Хозяин налив мне в пиалу, как я узнал по запаху айран, предложил покушать. Заметив мой взгляд, на отступившую молча к стене его жену, добавил, что на Кавказе так принято, с начало едят мужчины, а потом женщины. Лепешка была с начинкой из сыра и лука, как это было вкусно с запахом дымка. И запили мы по кружке козьего молока, которое мне привелось попробовать впервые. Вопреки опасениям оно мне понравилось, такое впечатление было, что выпил кружку сливок. На первый взгляд наш поздний ужин был скромный, но я с удивлением обнаружил, что сыт. Мы еще поговорили, Робинзон, заметив мой взгляд на отдельно весящее альпинистское снаряжение: капроновую веревку, ледовые кошки, ледоруб, проговорил.
– Альпинисты подарили за то, что провел спасателей малоизвестной тропой к пострадавшему на спуске участнику группы. Вообще нередко обращаются, если спасы в этом районе. – Добавил он.
Затем встает, стелет шкуру и предлагает мне ложиться спать. Уговаривать меня не надо. Засыпаю мгновенно, успев почувствовать, как он накрывает меня второй шкурой, что-то, добродушно ворча по-грузински.
Проснувшись утром, обнаруживаю, что один в коше. Нога не болит, так ноет слегка. Выхожу из коша на улицу, ярко светит солнце. Недалеко от двери стоит навьюченный ишак. У соседних кошей тоже никого не видно, только щиплют траву козы и бродят куры с воинственно взглянувшим на меня петухом. И тут же из-за склона позади коша показался Робинзон верхом на коне в сопровождении двух кавказских овчарок. Размер у них внушительный, ночью мне не показалось. Подъехав, он легко спрыгивает и здоровается со мною за руку. Овчарки такое впечатление, что даже не замечают меня.
– Как спалось, дорогой, – говорит он, улыбаясь. – Вижу, уже не терпится в дорогу. Нырнув в кош, он выходит с кружкой молока и куском лепешки.
– Подкрепись. – Предлагает он мне.
Поблагодарив Робинзона и попрощавшись, выхожу на тропу. Как объяснил мне сван, до Южного приюта осталось не более километра лесом. Приют, был закрыт, но на поляне возле него стаяли две палатки горных туристов. Они окончательно развеяли мою версию о догоняемом мною товарище. Они вчера поднялись от селения Накры и я первый кто повстречался им. От них я узнал, что мне не успеть на автобус идущий, на Сухуми, а ходит он раз в сутки. Селение Накра насчитывало десятка два домов, но домов весьма внушительных размеров, сложенных из грубых камней и крытых где черепицей, а где, похоже, плоскими камнями. И ни одной живой души. И только подходя к автобусной остановке, повстречал старика. Он подтвердил, что автобус уже ушел, но сейчас возможно будет грузовик геологов. И как бы в подтверждении его слов я услышал гул мотора, а потом и грузовик Газ-51, показавшийся из-за поворота. Увидев меня на обочине, водитель притормозил, и, высунувшись из кабины, спросил.
– Куда путь держишь дорогой? В Сухуми? Но дорогой, придется тебе в кузове ехать, у меня в кабине какой-то жутко дорогой прибор, в ремонт везу.
В кузове так в кузове, сговорившись о цене, лезу в железный кузов и устраиваюсь на ящиках. Машины трогается и тут же становится ясным, что ехать придется стоя, трясет на горной дороге нещадно. Судя по ее ширине, строилась, а вернее вырубалась в скалистых склонах ущелья еще, небось, при царе батюшке. Я не далек был от истины, это была известная, понятно не мне, Военно-грузинская дорога. С поворота открылся вид на все ущелье. Глубоко внизу в пене ревела горная река, и дорога большой частью проходила под вертикальным обрывом. Пару раз мы проезжали через небольшие туннели, прорубленные в скале. Вынырнув из очередного, машина, проехав метров двести начала сбавлять скорость и тут, и я увидал облако пыли от встречной машины. Ширина не позволяла им разъехаться, но за поворотом оказалась площадка для этого. Мой водитель остановил свою машину колесами буквально вровень с обрывом, не глуша двигателя. Открыв дверцу, и заглянул ко мне в кузов, проговорив добродушно.
– Ну, как, еще жив дорогой? Потерпи немного, скоро остановимся отдохнуть и перекусить, да и дорога дальше станет получше.
Встречный тоже грузовик медленно проехал между нами и скалой, водители, что-то громко прокричали друг другу на грузинском, водитель встречной успел помахать мне приветственно рукой с широкой улыбкой на смуглом лице. Мы медленно отъехали от кромки обрыва и набрали скорость. Иногда попадались знаки «осторожно камнепад», увидев очередной, я мертвой хваткой вцепился в борт кузова. Водитель на этих участках резко увеличивал скорость, и машину швыряло так, что порой было непонятно, как она не рассыпается от такой тряски. А как мне удавалось не вылететь из кузова, лучше не спрашивайте. Но самое невероятное, что где-то после часа пути, толи от монотонного рева двигателя, толи от припекающего солнца, я заснул стоя в кузове, а стоял я у левого бота со стороны обрыва. Проснулся мгновенно, успев увидеть сон, в котором летел из кузова в пропасть. Вцепившись в борт кузова мертвой хваткой, долго приходил в себя. Где-то через пол часа ущелье раздвинулось, дрога ушла от реки, появилась трава, кустарники, а потом и рощица с поселением у асфальтированной дороги, на которую мы съехали со старорежимной. Эта дорога уже была понятно шире. В крайнем здании оказалась небольшая столовая для проезжих. Гиви, так звали моего водителя, объявил.
– Ты мой гость дорогой, я угощаю.
Отказавшись взять мои деньги. Я расположился за столом, а Гиви через минут пять принес две тарелки супа-харчо и вилки. Вилки и суп, в растерянности ожидаю возвращения водителя. Он возвращается с тарелкой крупно порезанного домашнего белого хлеба. С улыбкой, пожелав мне приятного аппетита, он ломает хлеб кусками и, набросав в тарелку с супом, начинает, есть вилкой. Харчо оказался не такой острый, как я опасался и был необычайно вкусный и сытный с крупными кусками баранины. Выпили по стакану компота, и немного поговорили о том, кто, откуда, в завершении Гиви с сожалением сообщил.
– В Сухуми тебе придется доехать на автобусе, встречный водитель сказал, что ГАИ расставило посты, что-то случилось.
Через пару километров мы проехали скопление дорожной техники. Дальше шла уже добротная, асфальтированная, в четыре ряда дорога. Наконец-то, можно было ехать сидя, какое это было блаженство. У берега небольшого озера, машина остановилась. Гиви показал на селение за мостом и объяснил.
– Там сядешь на автобус до Сухуми, но сначала искупайся, а то аж серый от пыли. Вернув мне, часть денег, невзирая на мои протесты, – решительно добавил.
– Я же тебя не довез, дорогой. Удачи тебе и здоровья крепкого, жаль, не выпили с тобою доброго вина, но даст бог, свидимся, тогда и посидим от души.
Он пожал крепко мою руку, похлопал по плечу и укатил на своем грузовике. Накупавшись вволю и немного повалявшись на солнце, оделся и направился в селение. Но вот незадача такое впечатление, что кроме стариков в селении ни кого не было, а те на мой вопрос, где автостанция, что бормотали на грузинском и пожимали плечами. По истечении часа блуждания по узким раскаленным на солнце улочкам, с облегчение вижу молодого грузина в костюме и галстуке. Он, улыбнувшись, объяснил.
– Все взрослые на роботе, а дети в школе.
Проводил меня до автостанции, он усадил меня в автобус, как оказалось интуристовский, коротко переговорив с водителем. После железного кузова набитого ящиками, оказаться в автобусе с кондиционером. Сопровождающий, что-то прокомментировал на английском пассажирам, взглянув на меня. Я понял только слово «альпинист». Сидевшие по близости пожилые иностранцы одарили меня уважительными взглядами. В Сухуми, выходя из автобуса на мое желание заплатить за проезд, водитель удивленно сообщил, что мой друг грузин оплатил проезд. Приехали мы к вечеру, солнце уже зашло, и пока я добрался до набережной, стемнело окончательно. Усталость не позволяла мне насладится прелестью этого южного вечера. Беззаботно гуляющая, разодетая публика в свете фонарей, играющая где-то музыка, весь в сиянии огней круизный теплоход на рейде и конечно пальмы вдоль набережной. Полюбовавшись, тем не менее, на это райское зрелище, я отправился искать вокзал. На вокзале меня ожидал очередной сюрприз, поезда идут из Сочи, куда мне следовало добираться на электричке, которая уходила утром. Следовало где-то перекусить, выбор был небольшой в это время или ресторан или шашлычная здесь на вокзале. На ресторан я не тянул, в шашлычной народу было немного, но все приезжие. Хозяин грузин подавал шашлыки в продолговатой тарелке, обильно заливая их соусом, но мои соотечественники шашлык съедали, а соус оставляли. Ну, что они могли понимать в традициях грузинской кухни? Я взял три ломтя хлеба к двум порциям шашлыка, вилку и под одобрительные взгляды хозяина шашлычной ловко управился с ужином, запив его бокалом сухого вина. Поблагодарил хозяина за действительно вкусный шашлык и услышал в ответ.
– Заходи еще, всегда рад дорогому гостю.
Передремав на скамейке в зале ожидания, я первой электричкой отбыл в Сочи, а так как билет я купил еще до шашлычной, то и свой финансовый крах я обнаружил лишь в Сочи. Я забыл взять сдачу в шашлычной, а хозяин это видимо расценил как широкий жест очередного курортника. Но теперь я в шоке стаял перед кассой, мне не хватало на билет, не говоря о том, что мне еще надо было еще питаться как-то сутки. Из мрачных раздумий меня вывел голос из-за спины.
– У вас проблема, вижу?
Оборачиваюсь, парень в железнодорожной форме. Он продолжает.
– Так ведь всю страну можно проехать на электричках зайцем, – и добавляет. – Но это будет гораздо дольше. Так, что лучше возьмите билет, до доступной станции в своем направлении, а дальше электричкой.
Кассирша, молча, выслушав монолог коллеги, берет у меня деньги и, посмотрев по схеме, выписывает мне билет до соседнего с Киевом города, и еще выдает сдачу. Поблагодарив моего «консультанта» усаживаюсь на скамейке в скверике. До отхода поезда еще есть время, но у меня нет ни какого желания, знакомится с достопримечательностями Сочи. Сюрпризы меня не оставляют, ведь электричка простояла в открытом поле больше часа, как оказалось в последствии, последний шторм размыл берег и повредил железнодорожные пути. Но мой поезд уже должен уйти по расписанию, так обещали. Сдачи мне хватило на то чтобы купить пару пирожков и заплатить за постель в поезде. Добродушная пожилая проводница-украинка поила меня всю дорогу бесплатно чаем и причитала.
– И навищо лизуть у ти кляты горы, щоб ото звидты отакыми скилетамы вылазыть? В довершении всего она спрятала меня в своем купе от контролеров и довезла до Белой церкви. Сойдя, уже в своей области утренней электричкой добрался домой. Контролер, услышав от меня, что я отстал от группы, хмыкнул как-то не определенно и молча прошел дальше. По моему виду можно было предположить, что отстал я довольно давно, и в этой самой группе, наверняка числился без вести пропавшим, как минимум….

Кавказ. 1975 - 1995 год