Над обрывом. Опыт или судьба? Памяти нелепо ушедших...

По традиции Новый год я встречаю в деревне. И только после куда-нибудь еду в горы. Так же и в этот раз. 1 января возвращаюсь из деревни в Питер, чтобы на следующий день сесть в поезд СПб-Кисловодск и отправиться в солнечную Адыгею, такой она мне запомнилась в ноябре.
Уже скоро Питер. Стою у окна и смотрю в темноту. Вставляю питерскую симку и включаю телефон. И тут раздается звонок. Звонит Овчинников.
– Привет, с Новым годом!
Какое-то легкое напряжение появляется внутри. Явно Овчинников звонит в 9 вечера 1 января не для того чтобы просто поздравить с Новым годом.
– Никита Башмаков погиб.
– Да ты что? – от растерянности мысли и слова будто все выскочили из моей головы.
– Вчера, 31 декабря. Бегемот его спускал. Ты не знаешь с кем он ходил и с какими сборами?
– Не знаю, – мысли и слова снова стали возвращаться как будто издалека. – Я вообще не была в курсе, что он куда-то поехал на Новый год. В последний раз мы общались по почте недели две назад, когда он мне переводил документы. И он ни слова не писал куда едет зимой.
Голос Овчинникова уже давно перестал звучать в трубке, а я все стою и тупо смотрю в темноту за окном поезда.

В таком же ступоре выхожу из поезда и еду домой. Мысли скачут. Джайлык. Узункол. Его письмо месяц назад, кажется только вчера это было, в котором он писал, что хотел бы попробовать попереводить на английский альпинистские тексты и предложил свою помощь в переводе документов для Доломит.
Письмо. Сейчас приеду домой и напишу ему письмо. Это явно какая-то ошибка. Кто-то из-за плохой связи в Уллутау что-то напутал. Сейчас напишу ему и он конечно же ответит. Хотя подсознательно уже понимаю, что никакой ошибки быть не могло и надо принять это неизбежное.
Войдя домой сразу же загружаю компьютер и интернет, чтобы проверить скопившуюся за время отъезда почту. 11 вечера, а надо еще успеть перепаковать рюкзак и собраться. Машинально взгляд пробегает по загружающимся письмам. И тут он натыкается на отправителя: Никита Башмаков. На какую-то долю секунды легкий шок. И секундное облегчение: ну вот, он и сам прислал письмо. Эта секунда сменяется другой, более долгой секундой, когда взгляд перемещается на тему письма: «Погиб Никита».
Открываю, читаю. Понимаю, что письмо от его отца.
Отвечаю.

Я обычно не верю в сны. Когда пропал мой муж, я спала всю ночь спокойно и не видела снов. Утром мы вместе встали. Вместе собирались и завтракали. А потом разошлись – он с клиентами на Гумачи, я с клиентом на Виатау. И всю дорогу к вершине и на спуске никаких предчувствий. На спуске, пока клиент сидел и отдыхал, я думала о том, спустился уже Лебедь с Гумачей или нет. И кто из нас спустится раньше. Думала, что он уже скорее всего спустился и встретит меня чашечкой чая или кофе. У нас было так принято – кто раньше с горы вернулся, тот готовит еду, чтобы встретить и накормить того, кто спустился позже.


В ночь с 30 на 31 декабря мне снился сон. Я стою на плато около обрыва и смотрю, как народ работает. Вижу ровное гладкое плато без единого камня и веревку, уходящую вниз. И тут на моих глазах станция, которая непонятно то ли на якорях, то ли это просто скайхуки, но вдруг они вместе со всей станцией начинают неотвратимо скользить вниз, пропахивая борозды своими острыми носами.
За доли секунды весь этот кошмар проносится перед моими глазами. Я с ужасом понимаю, что человек, который сейчас там висит на веревке, пролетит вниз несколько сотен метров, что он разобьется, и что я ничего не могу сделать, что я не успеваю дотянуться и схватить эту веревку, чтобы попытаться удержать это падение. Проносится мысль – кто-то из девчонок? И тут же в голове возникает ответ – нет, девчонки все пролезли и уже все наверху на плато, а там на этой веревке какая-то двойка парней работает. Я не вижу никого за перегибом, но как будто каждой клеточкой чувствую это падение, чувствую звук падающего тела. А затем тишина. И ужас от осознания, что все кончено. А потом спуск вниз. Я не вижу людей, но опять же чувствую их присутствие и молчаливую подавленность. Оборачиваюсь назад и долго смотрю на отвесную скалу и на верх плато.
Весь день 31 декабря мне не давал покоя этот сон. Он был такой до ужаса реалистичный. Перед моими глазами вновь и вновь всплывала картина скользящих крючьев вместе со всей станцией. Пока наконец я не сказала себе, что такие сны считаются к морозу и с наступлением вечера и новогодней суеты на какое-то время забыла о нем.
Вспомнила уже потом, глядя в темное окно поезда.

Можно ли остановить падение? Можно ли оказаться в нужное время в нужном месте?
Я видела сон. Сон, который отчетливо говорил, что кто-то из моих участников падает, а я ничего не могу при этом сделать. Да даже если бы я видела во сне конкретные лица, могла ли я что-то сделать? Могла бы дозвониться, найти, остановить? Скорее всего сочла бы это просто дурным сном.

Почти 15 лет назад, я утром поцеловала своего мужа, который ушел на гору на 15 минут раньше меня, со словами: «Пока, пока». Могла я почувствовать что-то, могла ли остановить тогда его, могла ли оказаться рядом с ним в тот момент? Я ничего не знала и не чувствовала, а ведь нас в тот момент разделял всего лишь один хребет.

Никита. Он был одним из моих лучших участников. Как внимательно я наблюдала два года назад на Джайлыке как он работает. Он лез спокойно и уверенно. Но если не лезлось, если было сложно или стремно, то возвращался, приспускался обратно, доставал и одевал скальники или снимал и оставлял рюкзак и лез налегке.
С тех пор я никогда не сомневалась в нем, выпуская на любой маршрут.

Узункол. Что-то внутри, какое-то воспоминание вносит смутное беспокойство. Мы с Димой Голубевым и Никитой сопровождаем фотографа на Доломитах. Широкая здоровая полка, куда выходят две пятерки – Миленина и Рыбакова – основное место наших съемок. Уже практически закончили съемку. Собираем шмотки и веревки. Лифанов делает последние кадры. Никита снимает станцию и стоит без страховки слишком близко к отвесам.
Говорим ему, чтобы был осторожен.
– Да тут же все просто.
– Просто-то просто, но ты же знаешь, что страховка нужна не там где сложно, а там где есть куда падать, – он конечно уже самостоятельный и в моих советах не нуждается, но инструкторский инстинкт сродни материнскому.

Сколько раз я повторяю эту фразу своим участникам. Как тщательно все эти 15 лет, с тех пор как Лебедь пошел по тому злополучному снежному мосту без веревки, пытаюсь вбить в них необходимость постоянной страховки, заставляя страховаться даже когда идут в туалет, если там есть куда упасть.

Но так же часто ловлю себя на мысли, что сколько двоек уже с тех пор я сама прошла с участниками не считая необходимым прищелкиваться к ним на веревку. Сколько живых камней за это время вываливалось из под моих рук или ног. И только выработанная с годами реакция позволяла вовремя сохранить равновесие и не свалить ничего на себя.
Но ведь всем известна истина, что самое большое коварство кроется в опыте, в уверенности в себе, в своей реакции, в своей технике.
Именно это подвело Лебедя. Именно это в какой-то момент подвело многих из нас.

Говорят на чужих ошибках, на чужом опыте можно учиться. Ерунда.
Учатся по-настоящему в горах только кровью. Только своими травмами или жизнью дорогих людей.

Какой амбициозной я была 15 лет назад.
– Не ищи плохую погоду, она сама тебя найдет, – говорил мне мой инструктор, когда я бесилась, что нам пришлось вернуться с тройки из-за непогоды. Услышала ли я тогда его опыт, когда в итоге за 15 дней закрыла 2 разряд, потому что мы ходили по тройке через день: день – подход, день – вершина и спуск на базу, день – после обеда подход, день – вершина и спуск, день – подход и т.д.
Приняла ли я его опыт, когда на следующий год, закрывая первый разряд свою первую 5Б на Джайлык Ласкавого шла в снегопад и непогоду, когда по связи все Токи передавали, что находятся на ночевках. Никто в этот день не вышел даже на единичку, а мы лезли и обрабатывали ключевые веревки, вооружившись ледовыми фифами. По тем временам еще с фифами мало кто лазал по скалам, а слова драйтулинг не было в лексиконе.
Услышала ли я тогда все умные слова опытных и мудрый людей?
Все слышала. Все понимала. Но не принимала. На чужих ошибках не учатся. Опыт приходит только через собственную боль.

Моя жизнь, мой опыт был заработан ценой жизни дорогого для меня человека.
– Ты ревнуешь, – с горячностью бросала я ему в лицо жестокие слова, когда он запретил мне ходить на пятерки. – Ты сам, сидя в своей спасслужбе, перестал ходить сложные маршруты, поэтому завидуешь, что я начала на них ходить.
– Нет, я просто за тебя боюсь, – отвечал он спокойно и печально.
Мне было 24, а ему 40. И я даже не заметила, что этот страстный, эмоциональный, взрывной мужчина вдруг так спокойно и печально отвечает на мои злые реплики.
И только много позже я поняла, что он правда боялся. Страшно боялся за меня.
Я за него всегда переживала, даже когда он просто уходил на обычные простые спасы. Но знала ли я тогда КАК это на самом деле будет страшно. Понимала ли я какая невыносимая боль ждет меня многие последующие годы. Я ведь как и все была уверена, что все что происходит, происходит с кем-то другим, где-то в сухих официальных отчетах, в разных там разборах НС и т.д. Но это где-то так далеко и это с кем-то кого я не знаю. Ну или виделись в горах, но это все чужое.

И только тот пережитый потом ужас заставил остановиться, заставил по-настоящему испугаться, и наконец понять, что я не хочу чтобы моя дочь, моя мама пережили то, что пришлось пережить мне. То, что я вот уже 15 лет не могу пережить.
Говорят, Морозова пишет о любви. Она пишет о любви, потому что внутри у нее пустота. И ни одному человеку, оказавшемуся рядом за эти 15 лет не удалось до конца заполнить эту пустоту.
Что причинило боль, тем ее и лечат. И только горы с тех пор и дают покой, заполняют пустоту, избавляют от боли.

И все 15 лет я стараюсь объяснить и передать этот свой опыт. Но разве учатся на чужих ошибках?
Да, они внимательно слушают, да, они умные, они все понимают. Да они ответственные и послушные, они все делают правильно.
Но ведь происходит-то с кем-то с другим, где-то там, в разборах НС. А это так далеко, это не с нами. А мы здесь и сейчас. И нам везет. Раз, другой, третий. У нас появляется ловкость и умения. И еще больше везет. А там где-то опять что-то случилось. Ну разобрали. Отложили у себя на полочке в голове. Да только воспользовались ли?
Вот тут проскочу, пройду быстренько. Где-то что-то шевельнулось в голове, какое-то знание, инструктор когда-то говорил что-то, в разборе какого-то НС читал. Да это ведь где-то так далеко от меня. А я вот он тут. И всего-то пару шагов по этому мостику, по этому гребешку… и все ок.

И вспоминая как часто я сама не пристегиваюсь к веревке, я думаю, а учатся ли вообще даже на своем опыте? Или просто все дело в судьбе, везении и маленьком случае.