Владимир Кавуненко: Гималаи нам даже не снились…

- Согласно определенным мнениям, сейчас в России идет новая волна альпинизма... Это так?

- Трудный вопрос. В общем-то, конечно, все изменилось до неузнаваемости. Но ностальгии нет, и возврата к старому нет, естественно. Что мы имели в советском альпинизме - ни одна страна в мире такого не имела, и больше никто иметь не будет. Я имею в виду чистый альпинизм.

В советские годы у нас было 22 альпинистские базы, которые полностью заполнялись практически на 12 смен в году. Вот одна из них – мы сейчас с вами находимся в Узунколе.

Была жуткая конкуренция за путевки – на место претендовало по пять человек. А для того, чтобы эту путевку получить, надо было сдать физнормативы, проявить какую-то активность. Люди готовились к поездке в горы. И самое интересное, что ехали практически бесплатно. Была профсоюзная скидка 70% – путевка стоила 32 рубля, и из них четвертая часть - бесплатно. Так что молодежь, студенты сюда ехали.

Советская система была очень сильной – каждому предстояло пять этапов подготовки. Начальный этап – нулевой цикл: люди приезжают, узлы вяжут, делают два восхождения, получают значок "Альпинист СССР". Второй – двойки, тройки – всякие восхождения на младшие разряды. Так была построена пятиэтапная система. И если вы не прошли второй этап, вас на третий - восхождение четвертой степени - не допустят.

Это была и профилактика, и самая мощная поэтапная подготовка. Люди подходили к кульминации, к пику восхождения, и они все знали, уже были в принципе к этому готовы. А людей было много – ведь альпинизм дотировался как оборонный вид спорта.



- То есть, он поэтому был такой популярный?

- Он был популярный благодаря отцу всех времен и народов Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он лично подписал постановление Совета министров, по которому инструктор альпинизма освобождается от любой работы на три месяца для работы на альпинистских базах. А что такое подпись Сталина, вы, наверное, догадываетесь. И вот на базе этой подписи инструктора ездили в горы и работали, конечно, не за страх, а за совесть.

Но все это было на территории Союза - тогда мы были невыездные. Я первый раз попал за границу в 63-м году – в Болгарии состоялись большие международные соревнования. Ну и для меня Болгария, конечно, была такая заграница, что круче не придумаешь! Нам Гималаи даже не снились. Первый раз о Гималаях заговорили в 58-м году – должна была состояться экспедиция совместно с китайцами, она поломалась по политическим соображениям.

И то, что делают сейчас российские альпинисты, мировому классу тоже не снилось. Старт был в 82-м году – первая советская экспедиция уехала на Эверест, одиннадцать человек поднялись на гору. Такого раньше никогда не случалось! Считалось большим успехом, если даже хоть один поднимается. Это сразу была сенсация. Потом дальше – больше. Ну и прошлогоднее восхождение на К2, – феноменальная стена высочайшего класса. А что самое интересное, все эти стены пройдены на старых дрожжах. Это все советская школа, взрослые люди. Евгению Виноградскому, например, под 60, он пять раз на Эвересте был и на К2 ходил.

Сейчас все делают отдельные личности… Посмотрите, ни одной страны в мире нет, у которой на счету - три "Золотых ледоруба", а наши умудрились взять их четыре! (прим. ред.: 2005 – Александр Одинцов, восхождение на Жанну; 2004 – Валерий Бабанов и Юрий Кошеленко, восхождение на Нуптзе; 2002 – Валерий Бабанов, восхождение на Меру; 1997 – команда Сергея Ефимова, восхождение на Макалу).

- Сейчас люди приходят в альпинизм?

- Приходят. Но сложно все. Сейчас существуют и работают клубы, ребята зарабатывают деньги и ищут спонсоров. Стало и материально сложней, и организационно сложней. Раньше все шло по накатанной. Возврата к старому быть не может, это естественно, но потеряли мы, конечно, много.



- Как вы считаете, молодое поколение также относится к альпинизму, как и предыдущее?

- Нет, конечно нет. Я провел более 30 экспедиций в разных горах. У меня жесточайший сухой закон был, курить вообще запрещал. Сел в самолет: хочешь с нами работать – бросай все эти вот свои излишества. И все было нормально. Когда я встал во главе альпинизма в СССР по учебной работе, написал приказ – запретить курить на базах. Ну, а о выпивке речи не могло быть никакой. Тем более в горах - я прекрасно понимаю, что переохлаждение и спиртное – этим только усугубишь ситуацию. А сейчас выходят и получают на складе коньяк... Для меня это нонсенс, я этого не понимаю. Так что, сами видите, изменилось очень много.

Становления новой российской школы пока не произошло, но оно идет. Сейчас Федерацию альпинизма России возглавляет Андрей Волков – он толковый мужик, и, пожалуй, хочет все построить по-новому. Посмотрим…

- Как вы считаете, за последние годы техническая часть, база альпинизма улучшилась?

- Просто фантастически! Когда я начинал заниматься альпинизмом (первое восхождение в Домбае сделал в 53-м году – 55 лет назад) еще не существовало слова "капрон"! Веревка – пенька и сезаль, если она намокала, ее в рюкзак не всунешь: она была здоровая и очень тяжелая. Ботинки… Кожа пропускала воду, как решето. Непромокаемого вообще ничего не было – все намокало мгновенно. Палатки, конечно, были очень неудачные… А потом техническое оснащение стало появляться потихонечку.

На последнем моем шестерочном восхождении (первое прохождение, мне уже было где-то за 55), уже были и френды, и закладухи.

- Техническое оснащение как-то повлияло на спорт – он стал более безопасным?

- Безопасность в спорте лежит в самих восходителях. В 99 процентах случаев это восходители виноваты в том, что происходит, при любой оснащенности, при любой. Конечно, сейчас стало проще... Раньше, если подходишь под новый маршрут, ты два дня (ну я, по крайней мере, с налета никогда ничего не делаю) изучаешь, смотришь – куда, чего дальше. А сейчас, в принципе, наметил диретиссиму – зашлямбурил, повесил площадку, и в этой площадке ты как в комнате отдыха лежишь даже с коньяком. Непогода, пурга, а они, паразиты, берут и пьют черный кофе! У меня всегда к площадкам был протест... Ну, а куда денешься, когда пошли уже такие стены.

Конечно, в снаряжении есть смысл - крючья, закладухи, френды – все это интересно, и, конечно, безопасность увеличивает. Но опять-таки все, что ни происходит – это в большой степени человеческий фактор. Не считая шаровой молнии (прим. ред.: на одном из восхождений как раз в Узунколе в палатку альпинистов залетела шаровая молния. Один человек погиб, многие, в том числе Владимир Кавуненко, получили серьезнейшие ожоги). Я даже лавины бы исключил – это тоже человеческий фактор. А вот эта холера, что к нам залетела, ну как ее угадать? И деться некуда.

- Каждый человек, который приходит в альпинизм, осознает, насколько это опасно. Туда стремятся люди с определенным складом характера?

- Ну, во-первых, не каждый осознает, насколько это опасно. Во-вторых, к счастью, не все остаются в альпинизме. Раньше с массовостью 20 тысяч в год процентов 5-7 доходили до большого альпинизма. Остальные в разное время по разным причинам уходили, кто после первых восхождений, а кого – быт заедал.

А так - не знаю. Я даже не представляю, что было бы, если бы я не связался с альпинизмом! В общем-то, я - дите войны и рос без родителей – были варианты, и приводов была тьма. И, в общем-то, жесткости я научился. Мать-то со мной нахлебалась. Я как вспомню бедную маму! Но потом все поправилось – стал нормальным мужиком.



- Но все равно и вы, и Федерация хотите, чтобы в альпинизм приходило больше людей…

- Да, конечно.

- И какие это должны быть люди?

- Понимаете, в горах люди меняются. Я 27 лет отработал в "Спартаке" старшим московским тренером. И хотя мне неоднократно предлагали уходить в союзные структуры, но там бы я был чистый функционер. Я туда посылал своих ребят, а сам оставался с командой. До конца был действующим тренером, ходил с ними.

И у меня такие клиенты были, господи! Один (он сейчас жив, здоров) при советской власти взял четыре сбербанка, или три! В одиночку. Если бы двое – это групповуха уже была бы, дали бы под всю катушку. А так посадили на восемь лет. Отсидел он лет шесть, наверное, а как выпустили, сразу пришел ко мне. Закончил школу инструкторов. Сегодня у него семья, работает. Ну не то, что я его переделал - его система переделала. Все было, все было... Конечно, горы правят людей.

- А как объяснить, чтобы было понятно обывателю, что происходит в горах, что за люди альпинисты? Что происходит в душе?

- Ну, у каждого свое происходит. У меня был момент, когда в 53-м году я сказал себе, помню: в гробу видал эти горы, в жизни сюда не приеду! Мы попали в жуткий грозовой фронт – все светится, все гудит, трещит, волосы стоят (сейчас так даже модники не поставят, как они у нас торчали). Конечно, мы промокли насквозь. Палатку не нашли. Нас пустили медики – восемь человек в закутке… Судорога сводит. А руководитель мой, Владимир Александрович, кричит: "Вовка, ты посмотри, какая красота! Мы все светимся – огни святого Эльма!" Я думаю – ну, совсем больной. Огни святого Эльма - что мне эти огни святого Эльма? А потом подсох, все улеглось…

Конечно, тут все в комплексе – это и горы, и люди, и коллектив. И все зависит от того, с кем ты имеешь дело.

- Я понимаю, что для альпиниста, наверное, это смешной вопрос… Что тянет в горы?

- Ну, в общем-то, конечно, это неизлечимая болезнь! Был такой журнал, Юрий Иосифович Визбор его придумал, "Кругозор" назывался – журнал с дыркой, внутрь гибкие пластинки вкладывались, несколько штук. И там был опрос: зачем вы ходите в горы? Отвечали Ленин Владимир Ильич, он ходил в горы, этот лысый г…к. Кто еще там был? Киров Сергей Миронович. Марсель Ишак (Marcel Ichac) – из первых восходителей на восьмитысячник (Аннапурна, 1950 год). И я там был, поскольку был Юриным другом.

Вот Марсель Ишак и ответил – мы ходим в горы хотя бы из-за того, что там не задают таких глупых вопросов! Хотя вопрос не глупый, это очень сильный философский вопрос, конечно, на него трудно отвечать. Что сказать?.. Затягивает, затягивает. И люди, и горы затягивают так, что это неизлечимо, если по-настоящему ты уже попался. Мне уже за 70, но я не представляю, что будет, если я в горы не поеду – как это я не поеду?

- Вы говорите, что когда человек проникается горами и альпинизмом, меняется его психология. А какой она становится? Какие появляются приоритеты, может быть, принципы?

- Ну, вообще человек становится надежней, однозначно просто надежней.

- Как по Высоцкому!

- Да! Кстати, Высоцкий ни одной горы не сделал, но то, что он написал – это фантастика! Конечно, он гений... Когда Юра Визбор был жив, казалось, поехал с нами – здорово, не поехал - ну и хрен с ним. А когда он ушел от нас, причем совершенно неожиданно, ему же 50 лет было...

На его юбилей вышел альбом – 14 дисков. И я считал, что я все знаю… Ни хрена я все не знаю! У него ни одной песни без смысла нет. Конечно, он был гений. Когда пришел и рассказал, мол, так и так, снимаюсь в фильме "17 мгновений весны", играю Бормана, все – ха-ха-ха, какой Борман? Он же никогда в жизни ничего не заканчивал актерского. А оказалось, что он действительно играл Бормана, и не только Бормана. В общем, гигант был.

- Как вы относитесь к соревнованиям по альпинизму?

- Я всегда был против соревнований. И очных, и заочных. Заочные – даешь заявку, привязан к горе, шаг влево, шаг вправо – как стреляют в тебя... Заканчивается сезон - соберите отчеты по факту. Вот, кстати, на "Золотом ледорубе" так и делают, они в конце сезона собирают отчеты сильнейших восхождений и сидят, решают, кому дать ледоруб. Нам бы в прошлом году дали ледоруб за К2... Но чтобы в стране было пять ледорубов – это сложно! К2, конечно, аналогов не имеет по сложности и опасности.

- А если вернуться к началу, каким вы видите дальнейшее развитие альпинизма в России?

- Не знаю. Коммерческий альпинизм, наверное, будет решать. Деньги будут править бал, вот и все. К сожалению, коммерциализация у нас сейчас везде. Даже взаимоотношения рушит, рушит прилично. То, что было, пропадает потихонечку. К сожалению, все переводится на материю...



Подготовила Вера Михайлова, корреспондент журнала "Русский репортер", специально для "СЭ ЭКСТРИМ"