Встреча на узком снежном гребне красивейшей горы с красивыми женщинами

И после всей этой конференции, после презентаций нынешних восхождений, на контрасте со всем этим, чтение о том, каким был альпинизм 30 лет назад, стало окутывать меня некоей ностальгией и теплом. Теплом тех человеческих отношений ради которых наверно и хочется больше всего ходить в горы.
И я решила попробовать выложить здесь на сайте один из рассказов. Это рассказ о восхождении команды альплагеря "Джайлык" под руководством Игоря Хацкевича на Ушбу в 1973 году и их встрече на вершине с женской командой. Текста много, поэтому не знаю у всех ли хватит терпения прочесть. Но если кому-то все-таки станет интересно, то ЗДЕСЬ "Записки альпиниста" опубликованы полностью. Там много рассказов, в том числе о советско-американской экспедиции по нескольким горным районам СССР под руководством Владимира Шатаева в 1976 году, в которой кроме Михаила Овчинникова так же участвовали "Виктор Байбара, патологоанатом из Ленинграда, живой, весёлый и сильный парень; Дайнюс Макаускас из Каунаса, давний друг Шатаева, серьёзный, сосредоточенный, жилистый; Миша Коньков, москвич, здоровяк, любитель прихвастнуть и потрепаться о своих приключениях; Эдуард Липень, врач из Минска. Были и звёзды: Сергей Бершов - один из лучших скалолазов Союза - он произвёл большое впечатление на американцев год назад своей техникой и тем, что лазил в галошах; Слава Онищенко, выдающийся альпинист и скалолаз, партнёр Михаила Хергиани по многим восхождениям у нас и в Альпах, автор "русского варианта" классического пути на Гран-Жорас; Валентин Гракович - эта тройка звёзд была в США."
А так же рассказ про вторую советско-американскую экспедицию 1978 года, в которой участвовали Анатолий Бычков, Лев Павличенко, Виктор Байбара, Иван Душарин, Сергей Ефимов.

07.73. Ушба.

12.07.73. Наконец выехали из лагеря; основной состав команды шесть человек и наблюдатели, тоже шестёрка, Игорь Хацкевич - капитан сборной лагеря, Миша Никулин - его заместитель, рядовые участники - Сергей Соболев, Витя Волков, Алексей Кузнецов и я, все как один интеллигенты, научные сотрудники. Четверо первых - москвичи, Кузнецов - дубненец, я - из Протвино. Получилось так, что в лагере мы оказались сильнейшими. Мальцев со своими уральцами сейчас покоряет пик Маркса на юго-западном Памире. Они приглашали и меня к себе в экспедицию, но Ушба - моя давняя старинная мечта, и я отказался.
Маршрут на Ушбу предложил Игорь, поднимавшийся на южную вершину в команде Вооруженных Сил несколько лет назад и хорошо просмотревший не пройденную восточную стену. Ещё зимой он соблазнил меня и горой и стеной, хотя особых уговоров и не потребовалось: десять лет назад, проходя с отрядом после транспортировочных работ по ущелью реки Долра, я был настолько сражен суровой красотой горы, что дал себе слово подняться на неё. Наконец, пришло время. С Сергеем Соболевым мы не раз вместе поднимались на многие вершины (с 1966 года), и поэтому я хорошо представляю его возможности; остальных знаю хуже; правда, тренировочное восхождение по новому пути на Тю-тю-баши, недалеко от "Джайлыка" позволило просветить каждого не хуже рентгеновских лучей, и кое-что о технических способностях и характере каждого я знаю.
Наши наблюдатели составили ещё более разнокалиберную компанию, чем основной состав: Галка Соболева (жена Сергея) и Люда Иванова - инструкторицы со стажем, Москалёв - новоиспеченный инструктор, Савченко и Громов - молодые ребята разрядники (с обоими я только вчера пришел с учебного восхождения на Кой-Авган, 3А, во время которого Громов, идя со мной в связке вторым, сорвался и никак не мог выйти из висячего положения, пока его не подтянули). Стас Козырев - стажер, имеющий одно восхождение 5Б категории трудности. Едет с нами и тренер команды (как обычно, номинальный) начальник учебной части "Джайлыка" Виктор Павлович Попов.
На вездеходе ГАЗ-66 мы добрались по ущелью (Адыр-су) вниз до подъёмника, там перегрузились на автобус ПАЗ-672 и через пару часов оказались в Нальчике на базе лагеря. Оттуда на другой машине ГАЗ-66 к вечеру доехали до Орджоникидзе, где заночевали на квартире у Попова. Чтобы добраться до подходов к Ушбе, находящейся на расстоянии полутора десятков километров (по прямой линии) от лагеря, нам надо проехать расстояние в 40 раз большее. Но это лучше и быстрее, чем переноска наших грузов (около полтонны) на южные склоны Кавказского хребта на наших спинах через перевал Бечо. Мы будем избавлены от утомительной "ишачки" челночных переходов с увесистыми рюкзаками.

13.07.73. Поднялись в 3:00. Двинулись в путь в 4:00. Дарьяльское ущелье с Военно-Грузинской дорогой не впечатляет. Хотя с 1960 года, когда я проезжал здесь впервые, получив в Цее значок "Альпинист СССР", есть некоторые изменения: на скалах появилось много написанных краской лозунгов в честь Сталина. Самый большой написан чуть ли не пятиметровыми буквами. Проехали Крестовый перевал, Гори, Кутаиси, Зугдиди - и отсюда всего 30 км до моря, вот бы заехать искупаться перед восхождением! Такого ещё не бывало. Перед искушением устояли, но потом все жалели.
Заночевали на футбольном поле не доезжая немного до стройки Ингури ГЭС. Все заботы о приготовлении пищи взяты на себя наблюдателями, как договаривались. Они кашеварят, мы - разглагольствуем о высоких материях. В темноте летают интересные светлячки, мигающие, как самолёты на взлёте или при посадке. Ночью под монотонную дробь дождя по скатам палаток прекрасно спится. У нас, вообще, комфорт: спим по три человека, просторно, на поролоновых подстилках мягко и тепло в пуховых мешках.

14.07.73. Выехали в темноте, без завтрака, по дороге вдоль Ингури. На смотровой площадке ГЭС остановились и в предрассветных сумерках взглянули на стройку: мало что добавилось с 1962 года, когда стройка разворачивалась. Зелёные склоны холмов взрезаны взрывами и ножами бульдозеров, укладка бетона в тело плотины только-только началась. Бадьи с раствором перемещаются по тросу, перекинутому через ущелье, Ингури бесится неукрощённая, ещё более яростная после дождей.
Дорога, раньше называвшаяся Ингурской тропой, не асфальтированная, узкая, в колдобинах, растрясла (скорее утрясла) и погрузила в сладкую дремоту всех, кто не сидел на жёстких сидениях откинутых скамеек. Я лежал на вещах, устроив себе гнездо из мягких рюкзаков, бухт верёвок, скатанных палаток. Наибольший опыт поездок на грузовиках по горным дорогам у Хаца и у меня. Посмотрев на наши гнёзда, начали устраиваться остальные, но места всем не хватает, как и строительного материала, а поэтому время от времени мы меняемся местами с теми, кому скамейки набили синяков. С Серегой мы сошлись на мысли, что сон в условиях тряски необычайно освежает организм, и что вибрация в определенных дозах вообще полезна для человека. Сергей, человек увлекающийся, предложил даже конструкцию персонального механического вибратора для отдыха. Большинство, правда, считает несовместимым сон и тряску.
К 12-ти добрались до селения Гуль, нашей сегодняшней цели, и отъехав сколько можно по целине к горе, мы под дождем быстро сгрузили наше барахло, простились с Поповым, поставили палатки на ярко-зелёной траве. Игорь, чтобы не мочить одежду, разделся до трусов, благо дождь пока тёплый. Остальные предпочли работать в плащах или накинув куски пленки. Кузнецов и Никулин сходили в деревню Бечо к знакомому свану (познакомились с ним год назад) и договорились на завтра о тягловой силе, двух быках, чтобы перебросить наши грузы поближе к леднику. Цена - 50 руб. в сутки, великовато по-моему. В прошлом году на юго-западном Памире мы за эти деньги нанимали 10 ишаков, которые поднимали по тропе 700 кг на высоту 4100 метров от уровня около 2500 метров. Вес нашего "общественного" груза сейчас мы оценили в 500 кг, а разница по высоте нашего лагеря сейчас и предполагаемого базового не более полукилометра. Кавказ ближе к Европе, поэтому наверное и перенос тяжестей стоит дороже.
С места бивуака видна Ушба, красивая, величавая, спокойная и гордая (хотя вид не самый выгодный). Хац вначале обозвал Гульбу Ушбой, и мы поспорили с ним, где какие горы расположены, я оказался прав, когда к вечеру облака поднялись, представив нам настоящую красавицу. Прогулялись с одним из ребят вспомогателей выше леса, вымокли, но все зря, т.к. снова наша гора прикрылась низкими тучами.
К ужину пришёл Ника, прошлогодний знакомый ребят, русский, живущий у свана, с которым вместе воевали. Его личная жизнь не сложилась. Боевой капитан, он попал в плен, выжил в Освенциме, после войны проходил долгую проверку, работал в разных местах, развелся с женой, запил и повстречав в Сухуми своего фронтового подчиненного и друга, охотно пошел жить к нему.
«Мяса - по шею» - показывает он жестом – «Араки - выше головы, хоть залейся».
«А что ты делаешь у Шоты?»
«Работаю по хозяйству, кошу, пасу скот».
«Батрачишь, значит» - уточнил Хацкевич. Ника задумался и пошатываясь пошёл по тропе вниз.

15.07.73. Поднялись в 4:00. Позавтракали. Наши женщины и дежурный наблюдатель соорудили кастрюлю яичницы с колбасой и овощами, кофе. Прохладно и сыро, но дождя нет, и на этом спасибо всевышнему. В 5:30 пришли с быками Нартух Гаргиани (второе его имя Шота более употребительное) и Ника. За быками тащатся сани, прочный примитив. Деревянные полозья сделаны из комлей молодых берез, согнутых и закругленных весенними лавинами, между полозьями - распоры, сверху - плетеная из прутьев корзина. Ярмо - общее для обоих быков.
«Грузи все»- распорядился Шота. И мы подчинились, свалив в корзину все пять центнеров. Быки бодро потянули.
«Теперь до самого ледника пойдут. Хорошие у меня быки» - уверяет хозяин. Через 100 метров, на первом же подъёме, сани остановились. Не помогли ни ласковые уговоры быков хозяином, ни кнут. Половину того, что лежало в корзине, мы сгрузили под сосну и начали подталкивать сани. Через час мальчик, племянник Шоты, привёл вторую пару быков. Если раньше все мы толкали одни сани, то теперь пришлось поделить сани надвое. Спустя некоторое время понадобилось снять с салазок и одеть на себя рюкзаки, иначе быки не соглашались трудиться. Немного погодя мы сняли ещё часть ящиков и начали челночные переноски. На подъёме в середине дистанции быки упали - и ни с места, с морды - пена. Позже пена начала капать с наших морд, смешиваясь с мелким нудным дождём, становящимся чем выше, тем холоднее и сильнее.
Сваны чертыхаются на своем языке и по русски, и не смотря на то, что на одного быка приходится примерно такая же нагрузка, как на одного альпиниста мужского пола, с каждой пройденной сотней метров требуют все большую плату, 100, 200, 300 рублей. При окончательном расчете под дождём со снегом и градом на моренном плато у ледника мы отдали им все что у нас было - 70 рублей, и пообещали после восхождения принести тридцать метров веревки (считая по рублю за метр, это составило сотню). Жестикулируя и ругая себя, они скрылись внизу за дождевой пеленой, а мы тоже пошли вниз за оставленными ящиками: впятером мы сделали по три ходки, пока все было доставлено на место, откуда наблюдатели будут присматривать за нами во время восхождения.
Пока мы таскали, остальные натянули палатки и успели вскипятить чай. До чего же приятно переодеться во всё сухое и блаженствовать попивая горячий напиток, растянувшись в палатке, глядя на непогоду снаружи.
Несколько бивуачных сцен - характеристик личности (вчера и сегодня).
1). Кузя подходит к лежащей на земле верёвке и твёрдо, как обычно, спрашивает:
«Кто знает мокрая эта верёвка или сухая?» Отвечает Москалев:
«Мокрая». Лёша пробует и упрёком говорит:
«Ничего подобного, сухая».
2) Миша Никулин проходит мимо чайников на примусах и говорит:
«Мужчины, чайники кипят, надо снять!» Все заняты, он проходит мимо. Минут через 10, когда я освобождаюсь и беру у девчат чай для заварки, чайники по-прежнему кипят, а Миша сидит рядом с ними спиной и кушает.
3) Он же просит - «Нарежьте и подайте мне хлеб». Хлеб от него - через стол. Все мы стоим вокруг и едим.

16.07.73. Вчера Хац требовал подъема в 4 и скорого выхода под маршрут. Едва удалось уговорить его сместить подъём на 2 часа позднее; в плохую погоду мы ничего не увидим, можно лишь занести часть снаряжения, но лезть в тумане на лавиноопасные склоны слишком неразумно. Поднялись в 6 и до 8 болтались без дела. Завтрак женщины готовят в палатке, помощников из наблюдателей хватает и наше содействие отвергнуто. Днем попеременно то дождь, то снег, то туман, то небольшие просветы в облаках. В такую погоду хорошо спится, так и сделали почти все, кроме троицы Хацкевич, Никулин, Кузнецов, которые резались в преферанс.
К вечеру похолодало сильно и облака поднялись. Пошел по гребню морены и хорошо просмотрел маршрут и подходы под стену: после нескольких дней снегопада надо идти сначала под склонами Гульбы, а потом траверсировать ледник по пологой части. Хац и Никулин не согласны (хотя еще и не ведали рельефа), предлагают идти по центру ледника. Вытащил Игоря из палатки, и после прогулки со мной он согласился на мой вариант подхода к скалам восточной стенки. Но тактический план действий на завтра отвергает: я хотел, чтобы завтра с утра с грузом под стенку подошли все шестеро восходителей, трое из них начали бы обработку стены, а трое сразу же вернулись обратно в базовый лагерь за оставшимися продуктами и снаряжением. Игорь настаивает на ночёвке всех шестерых под стенкой, на последующем спуске всех шестерых на базу за оставшимися продуктами. «Зачем так?». Его единственный аргумент: акклиматизация и "слёжка". Но мы прекрасно акклиматизированы и "слежались" благодаря тренировочному восхождению. Шестерым там в первый день делать нечего, но Игоря не переубедить.
Ещё один организационный непорядок: после дневного бездельничанья мы начали суетиться с распределением груза на выход лишь вечером, как будто надеясь, что и завтра будет неходовая погода. Кузя у нас - начальник по продовольствию, Серега - зам. Игоря по деревянным клиньям, за мной - шлямбурное оборудование и веревки. Миша обязан обеспечить функционирование связи, Витя - работу примусов, Игорь - подобрать "железо".

17.07.73. Начинается восхождение, я с утра - на взводе. Вышли из базы в 5:45 с опозданием чуть ли не на час. Пересекли ледник, как намечали и по крутому снежному склону начали подъём к стене. Почти весь путь лежал или по мощным лавинным конусам или по следам лавин на склоне, но сейчас ясным морозным утром, появление лавин исключено. Жёсткий снег начал раскисать под солнечными лучами часов с 8, когда мы поднялись чуть ли не до середины склона. Сразу начали проваливаться глубже и глубже (по щиколотку, по колено, до середины бедер), темп резко замедлился, увесистые рюкзаки (килограммов по 30) прилипли к мокрым спинам; начал отставать Лёша несмотря на своё замыкающее место в шестёрке. Лишь к 12 добрались до скал, сбросили уже сейчас ставшие ненавистными рюкзаки и чуть выше того места, где я намечал место для бивуака, долго вчетвером готовили площадки для палаток. Двое, Хац и Волков пошли к скалам, выбранным для начала маршрута на стене - это метров 40 от нас вправо. Надо пересечь крутой снежный кулуар с глубоким лавинным желобом посередине, чтобы подойти к разрушенному в нижней части бастиону, где нам предстоит лезть. Наша четверка после установки палаток занялась размещением багажа внутри и чаем: кипятить взялся Лёша, разлил, вычерпал кружкой всё, что можно было собрать на полу и снова слил в чайник, вкус у напитка стал после этих манипуляции весьма пикантный. Скоро делать стало нечего и вернувшийся Хац распорядился, чтобы трое из нас собирались спускаться вниз. Но теперь категорически возражаю я:
«Сейчас вечереет, тепло, в любой момент по пути спуска может сойти лавина - солнце освещает снежные карнизы на верхних гребнях горы. Мы опоздали и теперь спускаться можно будет только завтра утром».
«Да какие сейчас лавины?» - раздраженно говорит Игорь – «весь снег уже съехал за день, ничего нового не предвидится».
«То-то и подозрительно, что снег съезжал везде, кроме нашего пути».
«Давай не будем спорить. Пойдете: ты, Никулин, Соболев».
«Пойдут, но только утром». Мы препирались дуэтом минут 10-15. Игоря активно поддерживал Лёша, со мной соглашался только Сергей. Страсти накалились, пока внезапно наш спор не прервал характерный гул мощной лавины из тяжелого влажного снега: она неслась быстрее поезда, взлетала на перегибах склона, перебрасывала чёрные обломки скал как раз там, где нам предстояло спускаться. Несколько минут все молча наблюдали.
«Ну и как, Игорь» - с ехидцей сказал я – «был бы финал восхождению и кое-кому из нас, если бы мы следовали твоим указаниям». Хац ответил совсем не так, как я ожидал:
«Но сейчас-то можно идти, после того как лавина прошла, выходите».
«Ты полагаешь, что наверху не осталось больше ни одного карниза на наши головы?» Спор готов был снова разгореться, если бы Витя Волков не внёс самое разумное предложение:
«Давайте сообщим наблюдателям, чтобы они со всем необходимым вышли рано утром нам навстречу, мы возьмём у них груз не доходя до базы и быстро вернемся сюда». Снова Игорь пытался возражать, утверждая, что никакой экономии времени встречный выход не даст, но все остальные поддержали Волкова.
В половине девятого укладываемся спать. Мы с Серегой - по бокам, Витя в середине, без спального мешка, в пуховом костюме и наших с Соболевым пуховках. Всем тепло, всё кроме ботинок, сухое; погода, как будто установилась, по крайней мере на завтра, хорошая.

18.07.73. В 4:00 вчетвером пошли вниз: Никулин, Соболев, Волков, я. Небольшой морозец, ясно, снег мягкий, но ступеньки держат хорошо. В зоне схода лавины наши вчерашние следы полностью уничтожены, а ниже, в горловине лавиносборника, снег содран до льда. Там быстренько организовали спортивный спуск на 40 метров, Волков потихоньку спустился последним, я подрубил ему ступеней. У края ледника повстречались с четвёркой наблюдателей и переложили к себе в рюкзаки около 50 кг продуктов и снаряжения. Я предложил было не брать мёд в двух стеклянных литровых банках (Никулин поддержал), но Хац по рации распорядился захватить. А зря. Во-первых, наверняка расколем эти банки, во-вторых, ничего, кроме вреда на восхождении от мёда не будет, это стимулятор простуды в наших дискомфортных условиях. Волков, любитель мёда, быстро уложив обе банки к себе, предварительно дав всем попробовать,
В 6:10 двинулись обратно и в 8 были на площадке под стеной, откуда Хац и Кузя уже унесли по одному рюкзаку по перилам к основанию скальной части маршрута. На площадке осталась груда снаряжения и продовольствия.
Пока мы готовили чай и завтракали (для чая Миша Никулин роскошествуя взял алюминиевый чайник) произошел неприятный, но характерный для нашей интеллигентной компании инцидент: Серега нечаянно наступил триконями на ремешок каски Волкова, лежащей на снегу рядом с кучей снаряжения, и тот в ответ злобно ущипнул Серёгу за задницу, так что он вскрикнул от боли и неожиданности. Вдобавок Витя стал стаскивать каску с Серёгиной головы, чтобы также наступить на неё. Уладить это происшествие удалось после изрядного шума. Вообще, похоже, каждый из нас имеет свои странности, но к некоторым я пока не привык. Вчера, например, когда Кузя, поддерживал Игоря и настаивал на спуске вечером по лавинному кулуару, он приводил такой аргумент: я в горах бывал больше, чем ты, и ты должен слушаться. Даже удивился, почему такой весомый аргумент не подействовал на меня.
К 10:30 все рюкзаки доставлены к основанию стены. Игорь уже успел уйти по несложным скалам вверх на пятьдесят метров. Используя перила, натянутые им, можно было бы всем остальным подниматься с рюкзаками, но первый рюкзак уже начали вытягивать (по указанию Игоря), а за ним и остальные. Банки с мёдом, упакованные Витей, естественно, разбились. Кузя, забыв, что он, как начпрод, должен был обеспечить полиэтиленовую тару, материт всех подряд. Но в целом первая вытяжка прошла почти нормально.
Пока мы тянули, Игорь пролез ещё полсотни метров по более крутым и сложным скалам, более монолитным, с хорошими зацепами - приятное лазание без искусственных опор. Если первую вытяжку снизу обеспечивал я, привязывая рюкзаки к основной веревке и оттяжку из репшнура снизу, то вторым вытягиванием занимается Лёша Кузнецов. 0н не обматывал рюкзак одним оборотом верёвки и из центрального кармана рюкзака Игоря потерялась кружка: звякнув о камень рядом со мной, она исчезла внизу. Стенка, на которую тянут сейчас рюкзаки, имеет в верхней части небольшой карниз, в который рюкзак обязательно упирается. Лёша неверно выбрал место, откуда можно бы за репшнур снизу отвести рюкзак от скалы и помочь преодолеть карниз. Для того, чтобы выдернуть рюкзак из-под карниза, одному из верхней четверки пришлось спускаться по перильной веревке к рюкзаку и, стоя на абалазах, подтолкнуть груз вверх. При подъёме второго рюкзака наверху, метрах в 10 ниже вытягивающей четвёр¬ки заклинило верёвку, к которой был привязан рюкзак. Для меня ясно, что освободить верёвку быстрее и удобнее кому-то из тех, кто работает наверху, но Лёша начал яростно дергать веревку, ещё сильнее забил её в трещину и начал командовать мне, чтобы я поднялся вдоль оттяжки повыше и оттуда попытался вытянуть верёвку. Я отказался из-за очевидной бесполезности этого маневра и, кроме того, со скал на то место, куда мне предлагает подняться Кузя, льёт обильный холодный душ с большой снежной полки, где работает четвёрка. На Лёшу мой отказ подействовал, как красная тряпка на быка; он неприятно обругал меня, закричал, что ничего не делать это самое удобное, но сам, тем не менее свой маневр выполнять тоже не стал. Я сдержался с трудом, чтобы не ответить ему в его стиле. Через пять минут верёвка была освобождена одним из верхних «такелажников», а я с согласия Игоря, полез по перильной верёвке к карнизу. Когда застрял очередной, третий, рюкзак, я уже был на месте, быстро переправил и этот и остальные рюкзаки через карниз, (обида на Лёшу осталась надолго и это восхождение я старался не разговаривать с ним, несмотря на его заискивания).
Вытяжку рюкзаков, выползавших из-под душа совершенно мокрыми, закончили только в 19:30, и поднялись за день работы только метров на 150 (с учетом двух снежных полок). До половины десятого я ждал Кузю, невероятно долго поднимавшегося на абалазах по перильной верёвке с верхней страховкой. Тем временем передовая четвёрка поставила палатки под мощным скальным бастионом, на удобной широкой полке, засыпанной большим сугробом. Улеглись спать незадолго до полуночи.

19.07.73. В 6 часов разбудило солнце, третий день держится хорошая погода. До восьми раскачивались с подъёмом и завтраком, развешивали и раскладывали на холодные пока, но сухие скалы мокрое снаряжение и одежду. Над нами нависает, полностью закрывая сверху палатки от любых неприятностей, большой гранитный карниз. Волков долго чистил от мёда свой рюкзак. Потом Игорь дал задание: Витя снимает нижнюю перильную веревку и приносит её сюда вместе с сеткой, оставленной у верхнего конца перил; Никулин и Соболев осматривают бастион, выбирают путь и начинают обработку, Кузя инвентаризует и сортирует продукты, сам он выбирает путь с двойкой и снимает кино (мы взяли с собой кинокамеру «Красногорск» и чуть ли не километр 16-ти миллиметровой кинопленки и фото для последующей демонстрации и выбивания денег из Центрального Совета, я пока свободен).
Около десяти все разошлись по своим делам, а я начал спасать развешенные на просушку вещи от душа: по скалам потекли сначала небольшие струйки, потом побежали ручейки, с карниза падает водопад, а ветер швыряет воду везде; на палатки течёт особенно сильно и около двенадцати пришлось накрывать их плёнкой, так как по швам начало протекать. Погода потихоньку портится, сквозь нас проплывают облака, иногда туман задерживается надолго, совершенно меняя перспективу, приглушая звуки, искажая расстояние. Трижды за несколько часов мы нервно вздрагивали из-за небольших лавинок, проносящихся по воздуху над нами (спасает карниз).
Долго для всех было непонятно, где же подниматься на бастион. Наш защитный карниз расположен в центре, справа и слева от него скалы, отвесные снизу, выше нависают множеством мелких каменных карнизов - выступов. По левой и центральной части подниматься нельзя - сметут лавинки, сползающие откуда-то сверху неподалёку. Только к 12 Миша и Серёжа вместе с Хацем выбирают безопасный путь по правой части бастиона, по сухим скалам. Лавины обходят этот участок стороной, плюхаются в снег, опоясывающий бастион полки метрах в 50. Скалы сложные: в восьми метрах над полкой нависает метровый карниз, выше крутизна скал сохраняется около 90°, потом идут несколько маленьких карнизиков и, наконец, в метрах 50 наверху дальнейший путь преграждает огромный карниз, метра с 4. Кажется есть обход слева, но снизу не разглядеть.
Никулин лезет, Соболев страхует, Игорь наблюдает и снимает кино, я ухожу к палаткам, намереваясь готовить еду и чуть отдохнуть под убаюкивающие звуки капели о палатку. Но через несколько минут Хац кричит мне:
«Миша, одевайся». Выхожу к нему и за углом бастиона встречаю Никулина, бледного, с гримасой боли на лице, идущего навстречу. Он поднялся метров на пять выше снега и забитый им деревянный клин, сделанный Серегой из древка старого ледоруба, вышел из трещины под весом тела на повешенной лесенке. Миша пролетел метра три, и от дальнейшего падения его удержал Соболев, ожегший себе, кстати, шею верёвкой. Дюралевый клин, забитым первым, выдержал рывок. Прежде чем лезть, я ещё раз просмотрел предполагаемый путь, прошёлся до конца полки в надежде найти что-нибудь попроще, но только напрасно вымок под душем - везде такие же сложные скалы, вдобавок мокрые, Постепенно увлекаясь, я работал с половины третьего до половины седьмого, метр за метром уходя вверх, иногда свободным лазанием, иногда на лесенках. Хорошо пригодились сделанные Соболевым деревянные клинья, березовые или буковые. Но выколотить клинья обратно - проблема, а берёзовые после трехкратного использования годятся только на выброс, растрескиваются только на щепки. Хац прохаживался внизу и снимал "Красногорском" во время прохождения нижнего карниза. Увы у кинокамеры испортился экспонометр и пленка здесь получилась чересчур светлой, чтобы на ней можно было хоть что-то понять. Забил за те четыре часа, что лез, около 25 крючьев. При преодолении одного из маленьких карнизов испытал противное чувство страха, когда навесив лесенку на забитый в карниз клин и нагрузив её, увидел, что клин медленно выворачивается из трещины, как будто поддетый рычагом силы тяжести. Поспешно я снял нагрузку с лесенки; более подходящего средства, чтобы использовать расщелину, у меня не было и, посматривая на не слишком надёжный крюк, на которых теперь висела лесенка я стал лихорадочно долбить в камне карниза дырку для шлямбурного крюка. От тысячи ударов рука налилась непомерной тяжестью, но всё-таки удалось без перерыва для отдыха забить крюк и продеть верёвку. После этого я несколько минут отдыхал, восстанавливал работоспособность, удовлетворённо посматривая вниз и оценивая пройденное расстояние. Пошел дождь и теперь использовать шлямбурные крючья стало проблематичным - в мокрой скале дырку с продувкой накапливающейся пыли не выдолбить, а свой самодельный скребок, чтобы вычищать из дырки грязь (а не пыль), я забыл в палатке. Работал до тех пор, пока не затошнило от голода и не замедлился темп движения.
Спустился по одной из двух верёвок с которыми работал, а по второй на смену мне поднялся Игорь, чтобы использовать все светлое время. Серёга внизу встретил с фляжкой чая, колбасой, сахаром, сухарями и слегка обиделся, когда я сказал, что поем лучше в палатке. Там Волков подогрел на примусе суп - вкусно. Чай с колбаской - не хуже. Кайф.
Сейчас 19:45. Хац ещё на стене. Кузя и Соболев страхуют его (Кузя наверное как всегда оказывает моральную поддержку - непонятно зачем вдвоём стоять на страховке). Никулин спит, Волков читает журнал "Наука и жизнь", который я захватил с собой. Вместо дождя из облаков, проходящих сквозь нас, сыплет крупа.
Заботит группа наших наблюдателей. Они сегодня проходят траверс Гульбы, 3А категории трудности. На вершине были рано, в 9 часов, а спуститься до сих пор не могут; долго блуждали в тумане, а когда появилась видимость, не могли сориентироваться и уйти со стен, на которые вылезли. Игорь видит их в бинокль и по рации корректирует движение. Плохо то, что они не взяли с собой палатку и в случае вынужденной ночёвки могут поморозиться. Только в сумерках они подошли к кулуару, ведущему на ледник, и уже в темноте спустились по снегу на морену. К 21-му у нас все собрались в палатке. Игорь начал обходить карниз справа, говорит там лучше идётся, прошёл с десяток метров дальше, чем добрался я, всего прошли за день метров 50 (после спрямления верёвок).

20.07.73. Ночь казалась тёплой из-за звуков капели, но снаружи, когда мы в 6 начали вылезать для утреннего туалета, отнюдь не Сочи - сильный ветер, клочья облаков несутся снизу вверх; водичка, слегка струящаяся по скалам сверху прихвачена ледком. Позавтракали картофельным пюре со свининой, чаем с печеньем, крекером с ложечкой чёрной икры. На выход Кузя выдал несколько черносливин, горстку арахиса и по полпачки пористого шоколада - жить можно. Наверх, Хац погнал меня (лезть) и Волкова (страховать). Быстро добрался до конца навешенной верёвки. Обход карниза ещё далеко не закончен, надо метров 5 траверсировать вправо под нависающим козырьком, а потом попытаться двигаться вверх. С карниза висят сосульки; капает вода, порывы ветра доносят брызги из соседнего душа, скалы холодные и мокрые, работать крайне неприятно, стынут пальцы на руках. Передвигаться можно только на лесенках, да и то - найти место, чтобы забить крюк, весьма непросто. Крикнул вниз относительно пересылки мне дюралевой площадки - Витя сообщил об этом в палатку Игорю, оттуда принесли и привязали площадку к транспортировочной сетке репшнура, а я втянул к себе это изделие.
Работать стоя на площадке значительно легче, чем на лесенках, но надо, чтобы крюк, на котором висит площадка, был забит надёжно. Бью один титановый горизонтальный крюк в трещину между карнизом и вертикальной стеной, затем другой, и перевешивая лесенки и площадку перемещаюсь на полтора метра вправо. Трещина сошла на нет. До расщелины, рассекающей карниз ещё правее мне не дотянуться, вынужден использовать шлямбур. Как и вчера, едва успел я забить надежный расширяющийся крюк, брызги воды смочили скалу (и меня заодно). Ещё один шаг вправо и я смогу использовать расщелину в карнизе, выступающем здесь не более чем на метр. Холодный ветер снизу забиваясь под штормовку неприятно леденит потную спину, надо затянуть нижний шнур штормовки. Один клин, забитый в расщелину, пожалуй не выдержит меня, поэтому бью два, разделенные полуметром, связываю их, уменьшая вырывающее усилие и вешаю площадку. Прежде, чем перебраться на неё, отдыхаю и одновременно размышляю, как действовать дальше. Пожалуй, хватит траверсировать, пора вверх. Усаживаюсь на площадку (встать невозможно) и забиваю, вытянувшись и прогнувшись так, что напряглись все мышцы на ногах, животе, спине, шее, очередной клин уже выше карниза. Вешаю лесенку на него и теперь я могу встать, используя для одной ноги площадку, а для другой лесенку. Сразу же заколачиваю вертикальный крюк в сузившуюся теперь расщелину, выше своей головы, вешаю вторую лесенку и после этого долго сижу отдыхая на площадке, унимая дрожь в мышцах всего тела, выводя пальцы из судорожного состояния, восстанавливая дыхание, успокаивая бешено бьющееся сердце. Дальше пошло полегче, да вот беда - невозможно продёрнуть верёвку из-за множества перегибов, слишком большое трение.
По второй верёвке, которую я жестко закрепил на одном из нижних крючьев, лезет сейчас Серёга, выбивая все промежуточные крючья. Как обычно, пыхтит, словно паровоз, называя это гипервентиляцией лёгких. По моей просьбе он слегка продёрнул мою рабочую верёвку в том месте, где находился, а я выбрал несколько метров к себе и медленно ползу выше. Серёга заторопился, чтобы поскорее освободить свою верёвку и дать мне её, потерял рукавицу, сломал абалаз, и теперь спрашивает что делать.
«Используй схватывающий узел вместо абалаза» - советую ему - «осталось недалеко». Наконец он добирается до конца своей верёвки и пересаживается на мою, а его верёвку я вытягиваю к себе на репшнуре. Порядок. Он ушел вниз, я продолжаю подниматься.
В общем, работал с 8 до 14:30, прошел сложную часть и увидел логичный путь длиной около двадцати метров (скалы крутизной 70°), выводящий к удобной и широкой снежной полке. Из-за карниза по заледеневшим скалам, потерялась чувствительность в кончиках пальцев. Крикнул об этом Игорю, а он ответил, чтобы я спускался, а он сменит меня. Через полчаса я стоял около страховавших Кузи и Волкова, а Игорь подходил к месту работы на стене. К 6 вечера он вылез на снег. Бастион пройден и завтра надо перебазироваться. Предстоит подъём по перилам, вытягивание рюкзаков, подготовка площадок и другие бивуачные хлопоты.

21.07.73. Всю ночь гремела гроза, сыпал снег, трепал ветер, палатка заледенела. К утру погода не улучшилась, на всех оттяжках висят гроздья льда и снега, то же самое и на перильных веревках, Игорь предлагает, несмотря на весьма плохие условия, после завтрака лезть по перилам наверх бастиона, навесить сотку для вытяжки рюкзаков прямо от палаток и начинать перенос бивуака. Все понимают, что так надо и не возражают.
Зажгли примус в 5:20, поставили чайник, сразу по скатам палатки потекли струйки воды и я занимаюсь тем, что непрерывно протираю верх палатки и отжимаю тряпку в кружку. Кузя долго достаёт из продуктовых рюкзаков снаружи питание на утро - все заледенело под нашим карнизом и забито снегом. У нас используется, неразумная на мой взгляд, тактическая новинка, предложенная, вроде бы Никулиным и Кузнецовым, одобренная Игорем: весь груз распределён по семи рюкзакам, в трёх из них лежат продукты, в двух - снаряжение и в двух - личные вещи всех. Идея в том, что сразу ясно где что лежит. Я возражал против этой новинки, но не слишком категорично, и система пока продолжает действовать. Неудобство состоит в том, что личные вещи троих однопалаточников лежат в одном рюкзаке, один рюкзак не может находиться сразу в трех местах во время движения группы и приходится то одному, то другому искать этот рюкзак, чтобы сменить или убрать одежду, взять кружку и т.д. Кроме того, продуктовые рюкзаки не участвуют в утеплении палатки снизу - у нас только один рюкзак подстелен. Живем мы просторно, по три человека, и всё, что у нас есть, без труда можно было бы разместить внутри. Через пару дней, когда продуктов поубавится, надо будет вновь вернуться к традиционной укладке рюкзаков.
После завтрака Игорь прогулялся к перильным веревкам, убедился, что лезть невозможно (видимость всего метров 10, абалазы и схватывающие узлы не держат на ледяной сосульке в которую превратились веревки) и распорядился ждать потепления и улучшения погоды. В своей палатке они затеяли преферанс, и наша троица, Серёга, Витя и я, попытались для начала улучшить погоду заклинаниями. Серёга, сын академика Соболева, клянётся, что во время его проживания в Новосибирске, он не раз с успехом использовал этот метод. Надо только 100 раз хорошо повторить определенное четверостишие (оно не очень пристойно, чтобы цитировать, и, что главное, всё-таки не очень действенно). Мы начали, было, декламировать стихи, довели счет до пятидесяти, но Витя испортил дело, ввернув свою импровизацию. После этого пропала вся надежда, а снаружи началась катавасия: молнии бьют метрах в 100 от нас (боимся, что верёвки спалит), крупа чуть ли не прошибает палатку, от ветра, кажется, трясется гора. Проблемой стало выползти наружу по надобности: если чуть-чуть приподнять отстегнутый полог, врываются целые тучи снега. Да и без того снежная пыль понемногу проходит внутрь через мельчайшие отверстия. Серёгин спальник уже промок насквозь (из-за его же разгильдяйства: не собирал тряпкой воду сверху, не накрывал сбоку и в ногах плащом). Как только выключили примус вода на палатке внутри превратилась в лёд - и это обещанная Хацем тёплая южная стена.
Темы нашего трёпа - самые разнообразные. Хорош или плох памятник Курчатову напротив главного входа в институт Атомной энергии? (Сошлись, что плох, чересчур традиционен, ничего связывающего великого человека с его делом; у каждого свои предложения). Почему помещения на работе опечатываются перед седьмым ноября и никогда - перед Новым годом? (Серёга выдвинул предположение, что причина кроется в истории, когда в 30-е годы предполагали, что все диверсии классовых врагов будут приурочиваться к революционным датам). Какое меню у каждого на завтрак? (Как выяснилось, разница невелика - интеллигенция). Почему у Кузи такой апломб и вера в непререкаемость его суждений? (Наверное потому, что он в течение многих лет был парторгом в своей лаборатории и привык к власти и высокому значению слова, неважно верно оно или нет). Как лучше решить проблему отправления физиологических потребностей во время стенного восхождения в непогоду? (Каждый рассказал о своём опыте в этом деле и внёс предложения). Как работают синхронный и асинхронный электрические двигатели? (Это вопрос Вити. Мы с Серёгой долго просвещали его, а заодно и сами просвещались).
После девяти вечера метель кончилась, ветер утих, палатки окружил холодный плотный туман. Картёжники расписали три пули, мы обсудили массу проблем, перекусили (Кузя начал экономить еду и в животе сосёт) и залегли спать. Даже в пуховых спальных мешках не жарко (скорее наоборот) и мы жмёмся к центру палатки, которую мы тщательно протерли, подсушили примусом.

22.07.73. Разбудил довольный голос Серёги: «Ребята, снаружи синее небо, все облака внизу». Сразу все засуетились (особенно Витя, очень активный на бивуаках). После завтрака Кузя в ответ на мою просьбу дать питание по карманам на рабочий день, заявил, что не выдаёт ничего, т.к. скоро соберёмся наверху и там вместе пообедаем. Общими усилиями с трудом выжали из него по восемь черносливин на человека.
Первым по перилам начал движение Соболев, но из-за сломанного абалаза, он был вынужден лезть со схватывающим узлом, т.к. узел Бахмана у него не получился. Чтобы подняться по двум пятидесяткам (одна использована лишь наполовину) он затратил больше двух часов. По сотке обошли его и я и Хац и ещё долго ждали их с Волковым, чтобы помогли тянуть нам вдвоём рюкзаки, Игорь вышел из себя:
«Пять часов на то, чтобы снять пару веревок; новички сделали бы быстрее».
Нашу сотку мы быстро вытащили, перебросили так, чтобы конец её упал рядом с палатками и приготовились вытягивать, но Никулин и Кузя, которые внизу должны были привязывать рюкзаки, словно испарились. Полчаса мы бездействовали, лишь иногда безответно кричали: «Леша! Миша!» Когда Серёга, у которого была рация, подошёл поближе, Игорь попросил его включить "Виталку" и засвистел в свисток - по этому сигналу Никулин внизу должен был выйти на связь по второй рации. Ничего путного не получилось. Как выяснилось позднее у Кузи ещё не было готово ни одного рюкзака, а Миша принял эхо наших криков за голоса и кинулся совсем не туда, куда надо. Когда же он по свистку включил свою рацию, то ничего кроме "раз, два, три" не услышал, т.к. Серёге вздумалось в это время заняться проверкой работоспособности "Виталки". Но в конце концов неурядицы кончились и снизу поступил сигнал "тяните".
Четыре рюкзака мы с Игорем подняли, вдвоём, потом подоспели на помощь ещё двое. На втором рюкзаке чуть не убило Мишу Никулина. По снегу он отошёл от стены так, чтобы видеть нас наверху и в это время рюкзак выворотил из-под одного из карнизов здоровенный камень, полетевший прямо на Мишу. Тот бросился к стене под защиту карниза, где раньше стояли палатки, но поскользнулся на крутом склоне, упал и распластавшись поехал вместе со снегом вниз к отвесу, откуда мы вылезали несколько дней назад, отчаянно пытаясь встать и уйти в сторону. Камень упал в метре от него. Позднее он рассказывал о переживаниях: отчаяние бессилия и ужас вытеснили все другие ощущения. Из близкого к шоковому состояния он вышел только через несколько часов.
Погода, до четырех часов прекрасная, начала ухудшаться. Ушбу окутали облака, стало сыро и холодно, но все снежные перья и сосульки, выросшие на скалах за прошлый день, облетели. Два часа делали площадку для палатки, вначале Хац думал ограничиться сидячим бивуаком, но я настоял на изготовлении полноценной площадки: снег липкий, прекрасно схватывается, сначала в одиночку лепил снежный уступ, собрал снег рядом, потом остальные стали подтаскивать материал со всей полки. Вылепили отличную, идеально ровную площадку, где тандемом, входами навстречу, разместили обе серебрянки. Через форточки и входы по всем правилам пропустили основную верёвку, на которую снаружи Витя сразу же повесил сушиться носочки, 3 пары, придав этим совсем домашний вид нашему становищу. На ужин сделали суп из концентратов с тушёнкой; от пуза чаю с тремя кусочками сахара и шестью печеньями с сыром, полплитки шоколада. Кажется шоколад становится одним из наших основных продуктов питания. Конечно, это пища калорийная, но есть после неё хочется ещё сильнее. Днём единственной пищей были те самые черносливинки, которые Кузя выдал утром.

23.07.73. Разбудил Игорь в 4:20, пора на работу (или на отпускное времяпровождение, столь необычное для всех не альпинистов). Несмотря на простор в палатке, спалось неважно - покусывал холод снизу. Жалею, что не взял свой поролон. Тот общественный, что дал Кузя, узок; его хватает только на 3/4 ширины палатки, и ночью непроизвольно сползаешь на холодный пол. В восемь вышли к стене, Хац и Волков, в 9 - я; у всех в карманах по полпачки шоколада "Гвардейский", горсти орехов и изюма, до вечера проживём. Перед нами стена, преодолев которую, мы метров через полтораста должны подобраться к крутому контрфорсу, ведущему на основной гребень Ушбы.
Первым всё время идёт на пятидесятке Игорь. Скалы, сначала простые, усложнились. Начались плиты, надо бить массу крючков, использовать лесенки. Хорошо, хоть карнизов нет. Волков аккуратно страхует, и когда Хац метров через 20 добирается до узенькой скользкой полочки, где можно стоять обеими ногами, Витя поднимается к нему и уже оттуда выпускает Игоря, жёстко закрепив верёвку, уходящую вниз, за крюк рядом с ним. По этой верёвке начинаю ползти я, по дороге выбиваю промежуточные, лишние теперь крючья. С собой я поднимаю стометровую основную веревку, она понадобится Игорю после того, как он использует всю пятидесятку. Поскольку карнизов нет, можно идти на одинарной страховке. За весь день до 15-и, Игорь поднялся на 80 м; я выколотил больше двадцати крючьев. Потом погода ухудшилась и все трое, кто был на стене, здорово продрогли из-за промозглого тумана, сильного ветра. Из тех, кто оставался внизу, нам помогал Никулин: он подтаскивал из палаток всё требуемое, и мы на стометровом репшнуре вытягивали к себе то подходящий крюк, то шлямбур, то шерстяные перчатки или пуховку. С Мишей опять приключилась неприятность. Он полез утром поправить продуктовый рюкзак, висевший выше палаток, и свалил рядом булыган на полтора центнера. Камень удачно не задел палатки, только разрушил часть столь старательно вылепленной нами площадки. Кузя и Серёга вскипятили чайник к нашему приходу, но не заготовили ни льда на вечер и на утро, ни поправили палаток - похоже они спали большую часть времени.
К трём дня я подошел к Игорю с выбитыми крючьями. Здесь на середине стены надо устраивать подвесную систему для вытяжки рюкзаков. Хотя место неудобно, и всё надо делать в подвешенном состоянии, выхода нет. Выше продолжается такая же гладкая стена, а стометровой верёвки уже не хватает. Мне все время казалось, что трещины, в которые я забивал крючья, расходятся по мере углубления в них крючьев, т.е. что камни "живые" и вся система завтра рухнет под нагрузкой. Поделился своими сомнениями с Игорем, и тот долго и внимательно смотрел на трещины, слушал "пение" крючьев и пришел к заключению, что всё в порядке. Спустились с Игорем по сотке к палаткам. Он - классическим дюльфером, а я опробовал самодельную восьмёрку и получилось вполне приемлемо. А Волков, начавший спуск с середины пройденного участка по другой веревке, застрял там, где были выбиты крючья и завис. Никулин, вышедший по моей просьбе ему на помощь, начал давать ценные указания, чем-то помог, и всё кончилось благополучно: к шести все отдыхали в тепле. Гудели примусы: на одном суп из концентратов с одной банкой свинины, на другом помятый чайник. Разговоры сосредоточились вокруг еды. Никулин желает рижских молочных изделий с мягкой булкой, Хац - жареной дичи, Серега - мяса до отвала, я не отказался бы ни от чего. Спать ложимся в восьмом часу, чтобы пораньше подняться. Перспективы на следующую ночёвку неясные; надо вытягивать рюкзаки, лезть к контрфорсу и совсем непонятно, что нас там ожидает. Успеем ли мы с нашими интеллигентскими привычками засветло перебазироваться. Запросили у наблюдателей прогноз погоды на вечерней связи: ожидаются грозы, переменная облачность, циклон.

24.07.73. Проснулись ровно в 4. Попили чайку, вскипячённого Кузей и вышли по очереди: я, Серега, Витя, сняв предварительно палатку и упаковав свои три рюкзака (продовольствие теперь, слава богу, умещается в одном рюкзаке, но Кузя пока не хочет децентрировать хранение продуктов). Серёга сразу же отстал на пятидесятиметровой веревке - не умеет быстро ходить по перилам, не умеет лезть первым, но в какой-то мере это компенсируется его добросовестностью, работоспособностью, умением подчиниться, беспрекословным соглашением на "чёрную" работу, остроумием и юмором. Я захватил с собой пятидесятку, чтобы сразу же лезть выше. Как только достиг вчерашней системы вытяжки, привязал там нижний конец и в одиночку, без нижней страховки человеком, продолжил путь по стене. К веревке привязан двумя схватывающими узлами, которые по мере подъёма передвигаю перед собой. Внизу сделал нечто вроде тормоза на случай срыва, обмотав карабин двумя оборотами веревки с небольшим натягом. Пока Серёга и догнавший его по сотке Игорь добрались до места вытяжки, я ушел вверх и вправо более, чем на двадцать метров. Вдвоём они начали вытягивать рюкзаки, а я продолжил подъём, гораздо более простой, чем подъём на бастион двумя сутками раньше. Расстояние до выхода на контрфорс я оценил в 70 метров; на самом деле оказалось побольше и вышел туда я лишь во второй половине дня, т.к. почти два часа ждал второй пятидесятки снизу: рюкзак, в котором была верёвка из-за плохой оттяжки снизу застрял. Около полутора часов его высвобождали тянувшие сверху Хац, Серёга и Витя. Потом, когда рюкзак, наконец, вытянули, ко мне двинулся Миша и только через час добрался по перилам ко мне с этой верёвкой (я лез этот участок, забив 12 крючьев, около полутора часов).
Пожалуй только Игорь настоящий боец-универсал из всей нашей интеллигенции. Ни Серёга, ни Миша, ни Витя не могут хоть в какой-то мере сравниться с ним. Конечно, в лагере можно было набрать более сильных технически людей, но Игорь много ходил с Мишей, а я с Серёгой. О том, чтобы перед сложным восхождением менять партнёров не может быть и речи. Кузя - прекрасный инструктор, хороший методист, воспитатель и, мне кажется, он любит сам ходить со значкистами на двойки. Хотя физически он подготовлен прекрасно, несмотря на возраст (он самый старший из нас) к серьезным восхождениям он не подготовлен, в первую очередь психологически, и вряд ли ему удастся изменить характер в ближайшие годы. Всех своих товарищей по горам я вспомнил, пока стоял в бездействии. Жаль, что нет в нашей группе никого из уральцев.
Какое-то время наблюдал за горными галками. Они пируют на бивуачной площадке, подъедая все пищевые отходы. Полет их изумительно красив, то они пикируют, сложив крылья, то взмывают вверх слегка расправив крылья, делают виражи и пируэты без единого взмаха, не обращая внимания на реактивно свистящие камни, проносящиеся в левом мрачном углу стены. Когда Миша поднёс верёвку, я продолжил лазание по скалам и выше по льду, свисающего с небольшого горизонтального гребешка контрфорса. На льду, очень крутом, пришлось рубить лёд для ступенек и для карманов-зацепов, чтобы хвататься руками. (Пальцы на руках начали болеть из-за многих трещин в коже и из-за переохлаждения). Выбрался на гребешок и облегченно вздохнул: во-первых есть место, где вполне можно поставить обе палатки; во-вторых, стена кончилась и предстоит лезть по контрфорсу, пусть очень крутому, скорее серии башен, стоящих друг на друге, но всё равно, более безопасному и простому, чем просто стена. Не дожидаясь остальных, начали с Мишей срубать снежный гребень, чтобы разместить бивуак. Тандемом поставить палатки не удастся, не хватает длины. И рядом тоже не получается - установили под углом друг к другу. Причём выбираться из одной из них нужно только со страховкой, т.к. выход ведёт на обрыв к ледопаду далеко внизу. Всем нам на площадке слишком тесно, толкаемся, мешаем друг другу; началась ругань, сначала беззлобная, потом посерьёзнее. Причина понятна: не высыпаемся, устали, почти всегда голодные. С питанием у нас явная промашка, набрали разных деликатесов, вроде икры, изюма, орехов и очень мало взяли продуктов по настоящему утоляющих голод. Нет у нас ни чёрных сухарей, ни сала или грудинки, мало сыра и копчёной колбасы; совсем чуть-чуть мяса. А ведь столько тащили с собой в первые дни - буханки хлеба, вместо сухарей, капуста и огурцы (на стену!) В следующий раз, когда пойду с Хацем, начпродом буду я, т.к. опыт есть. И в 71-м году и в 72 -м (на Кавказе и Памире) нам практически не было голодно. Чёрные подсоленные сухари с салом или куском жареного мяса с чесноком и сладкий чай удовлетворяли любой аппетит, по карманам раздавали сыр. Бывало, что полночи жарили с Жекой мясо перед выходом на гору. Главное было не промахнуться с расчётом времени на всё восхождение.
Высота нашего лагеря по альтиметру Игоря 4100 метров, т.е. до вершины подниматься ещё больше, чем до сих пор прошли по скалам, метров 600. Но мне кажется, что оставшийся подъём у нас займёт не более трёх суток, если не будет ч.п. (Витя, что-то болезненно держится то за правый бок, то за пах, а в чём дело не говорит). Больше, чем обычно возимся с укладкой внутри палатки; больше воркотни. Уронили свечу на мой полиэтиленовый мешок с одеждой, повалили примус (к счастью, пустой, без чайника), слегка прожгли раскаленной горелкой спальник Серёги. Угомонились поздно.

25.07.73. До утра ветер сильно трепал палатку. Несколько раз просыпался то от холода, когда поворачивался спиной к скату палатки, то от боли в руках, когда во сне шевелил пальцами - саднит пальцы от свежих ссадин, обморожения, трещины. (Сильнее всего потрескалась кожа на сгибах суставов указательных пальцев). Меньше всего боли, если положить руки в тепло между ног выше колен, удобно лежать, свернувшись калачиком. К сожалению, эта поза требует слишком много места поперек палатки, Витя проснулся первым, развёл примус и стал топить лёд для утренней манной каши. Льда, что я вчера нарубил, не хватает, и Кузя принёс с улицы ещё. Снаружи неплохо. Небо затянуто высокой дымкой. Стала видна северная вершина Ушбы, перемычка между вершинами, крутой снежный склон с перемычки на Гульский ледник. Прекрасно виден маршрут Некрасова 1959 года по т.н. «зеркалам» Ушбы, серебряный маршрут первенства СССР того года. Это короткий скальный склон, довольно гладкий, крутизной около 60°. С середины склона прямо к нам идет заснеженная полка, так, что если бы мы захотели вернуться, то самым коротким маршрутом спуска был бы путь по этой полке до её конца и один дюльфер метров 50 прямо на снежный склон.
Позавтракали: собираются работать Миша Никулин и Лёша Кузнецов; они обувают галоши - скалы сухие и сейчас начали согреваться солнцем. Вчера немного поспорили с Мишей на вытяжке рюкзаков сюда: ему обязательно хотелось тянуть через блок, а места для нормальной подвески блока не было. Он возился минут 15, и за это время мы с Витей вдвоём вытащили один рюкзак. Мише ничего не оставалось, как присоединиться к нам, и втроём мы отлично справились. Он, как и Хац, немного догматичен в альпинизме. (Игорю обязательно надо пропустить страховочную веревку в палатке через форточку и полог, независимо от того, удобно или нет это. Просто положить веревку на полу он не согласен). Догматизм в альпинизме опасен не меньше, чем в любой другой сфере человеческой деятельности.
Серёга протоптал следы по снегу до первой скальной башни контрфорса, и по следам аккуратно прошли, чтобы не набрать снега в галоши, Миша и Кузя. У меня сейчас апатия, хочется подремать и полюбоваться пейзажем. Высунул голову из палатки, свесил с обрыва руки, смотрю на профиль восточной стены северной Ушбы (там маршруты Хергиани и Моногарова, там мы хотели пройти с Мальцевым в 71 г., да не судьба была). Совсем рядом, напротив, маршрут Старицкого, логичный, по ребру, образованному стыком двух стен, ещё зимой в Москве, я узнал, что траверс Ушбы собирается пройти женская команда под руководством Эльвиры Шатаевой; по связи нам сообщили несколько дней назад, что женщины вышли. Где они? Пора бы им появиться на северной вершине. Перевёл взгляд на наших ребят: Миша поднялся метра на 4 и долбит дырку для шлямбурного крюка. Кузя стоит внизу, переминаясь с ноги на ногу, видно не жарко на снегу в галошах, выдаёт верёвку.
Ещё метров через 5-6 Миша видит старый заржавевший железный крюк. Это означает, что мы вышли на путь, пройденный Некрасовым. Отныне нельзя будет говорить, что нога человека не ступала туда, куда ставим мы свои ноги, обутые в трикони. У Миши там заминка, трудно забить надёжный крюк в мелкую трещину, а хороших лепестковых лезвий у нас нет.
Кузя снизу кричит, что снова надо использовать шлямбур, однако Никулин не хочет:
«Раз Живлюк пролез здесь без шлямбурения, то и я пройду». (Живлюк - лучший скалолаз армейской команды Некрасова, погибший в 1966 году на Вольной Испании). К полудню Миша пролез метров 20 и спустился на снег, устал и стал на страховку вышедшего ему на смену Кузнецова. Серёга говорит, что там нужно идти на лесенках, а не свободным лазанием. Кузя справляется неплохо. Игорь спит у себя в палатке. Тепло, солнце хорошо прогрело скалы.
В 12:20 на вершине северной Ушбы я увидел крошечные фигурки пяти человек. Донеслись их едва слышные голоса: «Люба, выбери. Я пошла».
Это идёт женская команда и, похоже, на южной вершине они будут раньше нас. А как хотелось бы встретиться. Их появление словно стряхнуло с нас всю апатию, дремавшие зашевелились и вылезли из палатки, на стене Лёша чуть ли не вдвое быстрее застучал молотком. Миша нервно заходил туда-сюда у подножия башни.
До трёх часов писали с Игорем о пройденной части маршрута, считали число забитых крючьев - всё это понадобится для отчёта о восхождении. В 15:00 вышли с Серёгой к первой двойке, и в 16 я висел (или стоял на стременах) рядом с Кузей - он продвинулся совсем немного и застрял в весьма неприятном месте, в узком внутреннем углу. Течёт водичка и тотчас замерзает на веревке. В этом месте у него был срыв. Пролетел, по его словам, всего с метр и повис на забитом ранее крюке. Солнце ушло за гору, мы в тени, не жарко. Я вылез там с натугой, т.к. в трещинах был лед, крючья не шли вглубь и легко выходили под нагрузкой, пришлось некоторое время лезть с большей нервной нагрузкой, чем хотелось. Дальше пошло полегче, и мы с Серёгой работали до темноты. Прошёл почти 100 метров; преодолел башню, начал подниматься на вторую, когда в нижней части заледеневшего камина застали сумерки (да и верёвка заканчивалась). Заспешили вниз к палаткам.
До темноты поглядывал в моменты отдыха на женщин: идут чрезвычайно медленно; за пять часов лишь спустились с вершины по простому снегу на перемычку с попеременной страховкой и там, похоже, остановились на ночёвку.

26.07.73. Хац разбудил с рассветом. Снаружи много хуже, чем вчера: сильный ветер рвёт палатки, несутся чёрные тучи. Северная вершина Ушбы утопает в облаках, а перемычка видна. Ночью, как и прошлой, несколько раз заставляла просыпаться боль в пальцах и кистях рук. После завтрака вчетвером двинулись по перилам, а Кузя и Миша остались внизу паковать рюкзаки, собирать палатки. Когда лез вчера, заметил в нескольких метрах правее серию старых шлямбурных крючьев, совсем непонятно почему Некрасов ушел с логичного пути, отмеченного его же крюком внизу, на плиты, где совсем нет трещин. Может быть были другие условия, лежал лёд на скалах? Во всяком случае, мы на башне ни одного шлямбурного крюка не использовали, и это плюс нам.
Рюкзаки вытягивали втроём (Хац, я и Серёга) пятидесяткой, стоя на полке в середине башни, а Витя не торопясь оттаскивал их по одному к концу перильной верёвки, к началу камина. Отнес 6 штук и, конечно, приустал - но зато получилось быстро всё. Хацу приспичило помочиться, так из-за ветра его жидкость полетела не вниз, а вверх, обильно оросив его. Верёвка сильно парусила при вытяжке, рюкзак относит ветром далеко в сторону.
По камину снова полез первым. Через несколько метров камин превратился в широкую сквозную расщелину между горой и скальным острым пером, стоящим отдельно. Лез в распорах сначала локтями, потом плечами, а потом, по мере увеличения расстояния между башней и пером, распирался раскинутыми руками и ногами. В такой позе забивка крюка требовала особой аккуратности, чтобы ни одна из ног не соскользнула. Кое-где стенки были залиты ледком: в таких местах долго стоял соображая как же лучше преодолеть неприятный участок, один раз пришлось соскребать лед ледорубом, чтобы обнажить крошечный выступ на пару боковых триконей. Где-то далеко была запрятана тревога, как бы это перо не наклонилось из-за того, что я упираюсь в него. Вышел на 2 пятидесятки и вновь добрался до гребня контрфорса. Последние метры лез по льду, прикрытому тонким слоем снега, был рад, что снег не успел раскиснуть, не скользил по льду. На гребне холодно и сыро, дует пронизывающий ветер такой силы, что пошатывает на ногах.
По перилам подошел Хац и за ним с концом сотки Витя. Наладили подъём рюкзаков и втроём вытащили все семь штук. Рядом из-под снега проглядывали ровно уложенные камни - похоже, что здесь были ночёвка команды Некрасова. Серёга немного почистил снег сверху и подтвердил это предположение, значит для одной палатки место почти готово, а сейчас туда можно складывать рюкзаки. Самые неприятные моменты для нас - это ожидание сигнала «тяни» снизу: ветер прошибает одежду, морозит тело. К 15 часам, когда вытянули все рюкзаки, наступила кульминация холода. Витя и Серёга посинели; все четверо дрожали и шмыгали носом. Сильно замерзли мокрые ноги. Машинально вспомнил старую Серёгину идею: ему жалко, что так много тепла напрасно уходит при мочеиспускании.
«Надо сконструировать систему жидкостного обогревания, по трубкам подводить горячую свежую мочу к ступням и время от времени согревать хотя бы пальцы на ногах» - не раз говорил он, рассматривая распухший, обмороженный в очередной раз палец. Иногда действительно можно пожалеть, что он так и не реализовал свою в шутку высказываемую мысль.
Выше нас метров на сто виден простой и некрутой снежные гребень, а дальше все затянуто туманом. Игорь с Витей пошли навешивать веревки, Никулин начал очищать от снега старую площадку, Серёга и я срубаем снег и лёд для новой площадки. К 18 срубили и вылепили неплохой фундамент для жилплощади. Когда стали растягивать палатку, выяснилось, что Кузя утром упустил вниз одну из четырех сборных стоек - пришлось исхитриться и подвешивать коньковую растяжку за вбитый в склон крюк. А сейчас Лёша чуть-чуть не потерял свой ледоруб. Он воткнул его в снег на площадке, нечаянно выбил, и не привязанный ледоруб порхнул вниз. К счастью, перед обрывом ниже, ледоруб штыком вонзился в снег и остался там.
Вернувшийся сверху Хац сказал, что до вершины идти ещё одни сутки и насел на Кузю так, что тот выдал на вечер примерно тройную дозу продуктов. Впервые за последнюю неделю наелись досыта и впервые к утру все испытывали жажду (когда ели мало, то и пить не хотелось). Вечером Серёга предложил способ уменьшать боль в пальцах: нужно лишь тепло, следует держать кружку с чаем обняв ладонями. Удобнее всего это делать именно с его литровой ёмкостью, кружкой Эсмарха, как мы называем этот сосуд (чаще просто Эсмархом).

27.07.73. Всю ночь на склонах северной Ушбы завывал ветер, а к утру стих, оставив быстро разошедшийся над солнцем туман. У всех на лицах написана решительность: надо подняться на вершину. После плотного завтрака, взяв в карманы шоколад и чернослив, одев свои рюкзаки, мы с Серёгой двинулись в путь. Седьмой рюкзак расформирован, содержимое его распределено. Взяли с собой сотку репшнура, чтобы на простом горизонтальном гребневом участке заменить основную перильную верёвку двойным репшнуром. Вчера Игорь навесил (или вернее положил) двести тридцать метров верёвки, всё, что у нас было. Третьим за нами двинулся Кузя, остальные остались сворачивать бивуак.
Перила кончились перед десятиметровой башней - жандармом; опять надо использовать четыре конечности для передвижения, возвращаясь к первобытному состоянию (впрочем, возвращение к детству, когда все мы любили лазить по деревьям, это одна из привлекательных особенностей альпинизма). Разматываем пятидесятку и я начинаю лезть, сначала с рюкзаком за спиной. Бью крюк и с трудом без лесенки поднимаюсь на 2 метра. Рюкзак оттягивает плечи, наполняет тяжестью руки, с ним здесь не пролезть, есть риск сорваться. Снимаю его, вешаю на крюк и забив ещё один крюк, выхожу на башню. Там выбираю всю свободную верёвку, закрепляю её и поджидаю Серёгу, сбросив вниз свободный конец пятидесятки. Сергей проползая мимо рюкзака, привязал его, а я вытащил к себе. Дальше рельеф упрощается; мы движемся по разрушенным скалам со снежными пятнами и некоторое время отдыхаем, ожидая Витю, который несет стометровую верёвку. Почти все наши верёвки, кроме этой сотки, в нескольких местах перебиты камнями, связаны узлами. Это сильно затрудняет работу т.к. узлы не проходят через карабины, надо останавливаться и ждать, пока нижний прощёлкнет узел через карабин на крюке.
Ниже себя на снежном простом гребне вижу Хаца и Мишу - до них метров 150 по вертикали. Но вот Волков поднёс верёвку и пора двигаться выше. Позднее Миша рассказал, что Хац на этом "простом" участке сделал кувырок через голову: одна нога провалилась глубоко в снег, тяжелый рюкзак перетянул в сторону, Игорь перевернулся и повис на затянувшейся горизонтальной перильной верёвке. Идти с соткой по разрушенным скалам трудно, верёвка не продергивается, застревая в камнях. Поэтому прохожу по скалам до снега и там, выбирая верёвку (она будет перильной) поджидаю Волкова, рассматриваю снег, по которому предстоит идти, не очень острый гребень, не слишком крутой; видно, что снег глубокий и, кажется, жесткий сверху. Однако, когда настаёт время попробовать, убеждаюсь в обратном: под тонкой коркой замёрзшего снега скрывается т.н. глубинная изморозь, ледяные зёрна, не связанные друг с другом. Пытаюсь идти ниже предполагаемой линии отрыва снежного карниза, плавно и нежно наступая на корку. После десятка метров успешного передвижения внезапно проваливаюсь по горло, едва успев раскинуть в стороны руки, в кашу из ледяных зёрен. Под ногами не прощупывается ничего жёсткого, сердце колотится как сумасшедшее, у горла - противный комок. Через несколько минут успокаиваюсь и опираясь подбородком, ладонями о жёсткую корку, выбираюсь на поверхность. Сквозной дыры не видно, верёвку Витя держал, так что делаю новую попытку двигаться дальше. Но успех тот же: опять проваливаюсь, задерживаюсь и, выбравшись, кричу Вите, что здесь сложно, чтобы настраивался на тщательную страховку.
Пробую теперь уйти на более крутую часть гребня ниже от линии отрыва. Там снег очень кислый, ледоруб под собственным весом утопает, вниз от меня уходят небольшие лавинки. Они захватывают с собой по дороге ещё снега и ухают вниз со стены. Пытаюсь, довольно успешно, не съехать вместе с ними, топчу ювелирно ступеньки и чрезвычайно медленно двигаюсь к цели - к скальному столбу на гребне. На I5 метров ушло, наверно, около получаса. Наконец, заколачиваю в этот столб хороший крюк, пропускаю верёвку и облегченно вздыхаю. Облегчение, разумеется временное. Надо работать. С одной стороны столба - почти вертикальный лёд, с другой - прилепился снег, а ниже обрыв. Лезу в лоб, и забив по дороге один крюк, переваливаю через столб на другую сторону гребня; спуска почти не потребовалось.
Верёвка практически не протягивается. Кричу Волкову, чтобы он подходил, а сам тем временем закрепляю верёвку за надёжный клин и разглядываю окружающее. Вверх в туман уходит широкий крутой скальный кулуар, весь обросший сосульками и плитами льда; сверху свешивается массивный снежный карниз, который кажется прочным. Чтобы выйти в самую безопасную часть кулуара, его центр, надо пересечь полосу крутого натечного льда с прилипшими к нему островками снега. Потом путь ведёт прямо вверх, карниз придётся прорубать.
Подходит запыхавшись Витя и отдышавшись говорит; «Ну и кусок ты прошёл. Я впервые видел такой снег». Спрашиваю, принёс ли он веревку и железо. Он довольный поворачивается и упрекая меня в не наблюдательности показывает торчащую из под клапана пятидесятку. У меня есть ещё запас сотки, метров 15, и на конце этого куска я траверсирую ледовый участок с налипшим снегом, чтобы продолжить подъём по центру скал кулуара. На четвёртом шаге ступенька, которую я очень тщательно сформировал и мягко нагрузил, обрушилась и я рухнул вниз. Непроизвольно вырвался крик «Держи!» Верёвка натянулась, но сразу же ослабла после рывка; падение продолжается. Ещё раз кричу «держи!» и, пролетев ещё метра два, окончательно останавливаюсь. Через минуту, придя в себя, становлюсь на ноги и, отдышавшись, поднимаюсь к Вите. В первый раз верёвка зацепилась за выступ, соскользнула и натянулась вновь на вбитом мной в расщелину крюке.
Спрашиваю у Волкова, что он думал в тот момент, когда я летел.
«Да ничего. Видно было, что крюк надёжный, выдержит. А ты готов идти дальше?»
Я кивнул головой и полез вверх. Часом позже, срубив, наверное, тонну льда вылез на один из предвершинных гребней Ушбы. Здесь туман и сильный ветер. Поскольку теперь все личные вещи лежат в личных рюкзаках, одеваю на себя свитер, пуховку сверху штормовку - никакой ветер не прошибёт.
Вылезает Витя. Видно как подходят и готовятся к подъёму на пятидесятке Игорь и Никулин; из-за дальнего перегиба показывается пыхтящая голова Серёги - сегодня работа идёт без заминок. Испрашиваю у Хаца разрешение уходить к вершине. Снизу сквозь вой ветра едва, доносится ответ Игоря: «давайте, тропите путь на вершину». Уходим в связке с Витей. Забиваю последний за сегодняшний день 12-й крюк в небольшую скальную стенку, вылезаю на неё, дальше виден пологий гребень, уходящий в туман, неглубокий снег со скальными выходами. Идти просто, и я уступаю дорогу Вите. Рукавицы у меня мокрые и заледенелые, болят пальцы, мёрзнут ноги (тоже мокрые). По дороге занимаюсь гимнастикой, чтобы согреть ноги. За 20 метров до вершинного тура Витя останавливается и пропускает меня вперёд.
«Зачем?» - спрашиваю. Отвечает:
«Я думаю, на вершину первым должен взойти ты». Я приятно удивлён, иду.
Записка в туре прошлогодняя. Из-за непогоды самая престижная гора Кавказа в этом году ещё никому не покорялась. Написана латышами, значит женщины ещё в пути, и мы имеем шансы встретиться, сообщаю об этом Вите. Он внимательно изучает записку, а я залезаю на самый верх (выше тура лежит гигантский снежный надув) и что-то изо всех сил кричу - эйфория. Выше лезть некуда. Ушба наша. Через год надо пройти траверс пиков Коммунизма – Корженевской! Вперёд на Памир!
Откуда может появиться женская команда? Чтобы понять это на страховке подхожу к краю карниза и заглядываю сквозь прорубленное окошечко на север и вниз. В тумане ничего не видно, только справа, кажется далеко проглядывают контуры снежного гребня, именно по нему должен проходить путь после подъёма к южной вершине с перемычки между южной и северной. После пяти минут безделья начинаем вырубать и вытаптывать площадку для палатки. Врубаемся в снег и лёд много ниже предполагаемой линии отрыва карниза и, всё-таки, через полчаса видели воочию эту самую линию, чёрную, рваную трещину во льду. Карниз оказался много мощней, чем мы ожидали, и мы, кажется, нарушили его естественное состояние, сильно углубившись в снег. Мы обменялись предупреждениями и не заходим за эту линию. Витя с любопытством заглядывает в неё, а мне такие штуки не в новинку - на гребне пика Энгельса год назад мы только и делали, что петляли с одной стороны гребня на другую, обходя карнизы и стараясь оказаться ниже таких вот трещин. Продолжаем углубляться и расширять площадку в сторону от карниза.
Бесшумно и плавно линия отрыва расширяется, обнажая блестящую ледяную поверхность, и карниз исчезает в тумане внизу. Мгновение, и ближайший пейзаж резко изменился; ушел вниз многотонный кусок льда и снега длиной по гребню метров 20. Витя в первый же миг отскочил метра на 3-4, а я, зная что нахожусь в безопасном месте, смотрел спокойно, обмениваемся впечатлениями и через несколько минут начинаем было вновь работать на площадке. Но доносится женский крик:
«Люба, страхуй», и мы остановились прислушиваясь.
«Да, не дергай же. Что ты не умеешь с верёвкой обращаться?» - снова голос, но другого тембра, более различимого в вязком сыром воздухе, с оттенком раздражения. Ясно - идут женщины. Предлагаю Вите страховать и иду туда, где, по-моему мнению, к вершине должен подходить северный гребень. Уход карниза облегчает ориентировку. Кричу с пика:
«Эгей, девушки, женщины! Ответьте!» От них доносятся нечленораздельные, возбуждённые и удивлённые возгласы. Наконец, более определённое:
«Где вершина? Далеко до нее?»
«Я стою на ней. Метров 60» - отвечаю я и, подняв вверх ледоруб, размахиваю им, чтобы дать возможность женщинам сориентироваться. Затем говорю Вите, что иду навстречу женской группе и начинаю спускаться с вершины по крутому вначале и острому снежному северному гребню. Потом гребень становится горизонтальным, но ещё более острым, прямо-таки ажурным. Аккуратно срубаю верхушку гребня и медленно иду навстречу приближающимся неясным фигурам, они движутся едва заметно, передвигаясь как в специальном фильме, снятом с ускоренной в несколько раз частотой кадров, и прокрученной с обычной частотой.
Метрах в 30 от них кричу:
«Кто у вас первый?» Ответ:
«Люба».
«А я - Миша». Рублюсь изо всех сил. В пуховке прошибает пот, ноги и руки тоже согреваются. В ботинках хлюпает тёплая влага. За мной остаётся полуметровая по ширине тропа. У женщин - смена направляющих. Вперед выходит (стало понятно позднее) киевлянка Ася Клокова. Она садится верхом на этот острый и мягкий гребень и медленно перемещается вперёд. Кричу:
«Привет Шатаевой. Где она?» Спрашивают мою фамилию, кричат об этом куда-то назад и обратно приходит ответ:
«Привет Мише Овчинникову! Мы все очень рады». Оставляю два метра доработать Асе. Она выбирается на мою тропу, встаёт, подаёт мне руку и говорит:
«Ну, здравствуй!»
Хочется обнять её, но сдерживаюсь - легко свалиться вниз. Пожимаем руки.
«Давай познакомимся без декораций» - говорю я и приподнимаю марлевую маску, закрывающую лицо ниже глаз. Густой слой пудры, помада; пожилое худощавое и усталое лицо, добрые улыбающиеся глаза. Рука у неё сильная, узкая ладонь удобно ложится в мою руку. Чтобы не мешать, ухожу обратно к вершине.
Издалека, с восточного гребня доносится неразборчивый сердитый крик Игоря; похоже на мат. Кричу ему, чтобы выражался поаккуратнее - здесь женщины. Он понимает и радостно удивленно сообщает об этом всем остальным. Вылезаю обратно на вершину, теперь надо готовить место для трёх палаток. Разумнее было бы поставить их именно на северном гребне, где не чувствуется сильного южного ветра, но там до темноты можно успеть сделать лишь одну площадку, а все наши хотят, чтобы три палатки стояли рядом. Начинаем вместе срубать снег на вершине. По одиночке выбираются наверх женщины. Кто-то из них поскользнулся и падает прямо в объятия Игоря. Шутят сами:
«Так по мужчинам соскучилась, что падает аж на вершине».
У Игоря вид боевой и весёлый; лицо улыбающееся, порваны брюки, штанины располосованы и видна красная кожа на бедре. У Серёги, как обычно в мороз, на носу висит сопливая капля. Миша Никулин замёрз и дрожит. Кузя деятелен, оживлён и чувствует себя прекрасно. Витя сосредоточенно работает.
Экипировка женщин много лучше нашей. На Эльвире Шатаевой - австрийские нейлоновые брюки, удобная штормовка из болоньи, остальные одеты в отечественное или самодельное, но добротное и целое обмундирование. Шатаева и Ильсияр Мухамедова обуты в ботинки «Вибрам» (итальянский) на кошках, а остальные трое - в трикони. Люба Морозова - из Минска, Мухамедова - из Душанбе, Эльвира - москвичка, Ася - киевлянка, Галя (Березина? Так я и не уточнил её фамилию) - из Алма-Аты. Самая молодая - Галя, ей лет 26. Остальные постарше.
Наиболее удобную, самую широкую площадку отдаём им (прямо на вершине), сами располагаемся пониже. Страхуемся (скорее символически, чем по настоящему) через единственный клин, забитый мной в смёрзшиеся камни вершинного тура (больше скал поблизости нет). Около этого клина - путаница верёвок. Наши, измочаленные, резко отличаются от двух австрийских гладких и эластичных сороковок женщин.
В половине восьмого солнечные багрово-красные лучи пробились сквозь облака. Нижний ярус облаков, расползшийся по горам, выглядит как кипящая раскалённая лава. Далеко - далеко видны блестящие острия Далара и Двойняшки. Эльбрус, подавляющий своими размерами, закутан красной испариной. Мы всё ещё возимся на площадках, полных крошева битого льда. Я предлагаю ставить палатки сейчас же, без дальнейшего усовершенствования - через сорок минут спустится темнота. Кто-то из ребят, вошедших в азарт, против. Женщины быстро растягивают свою палатку и забираются внутрь. Мы кое-как закрепляем свои, колыхающиеся и бьющиеся на ветру, как паруса, палатки на два ледовых крюка, прижимаем угловые растяжки кусками льда и вваливаемся в своё обиталище. Холодно, много снега наросло на рюкзаках. Долго устраивались, разводили примус.
Вскоре через окно и центральную палатку получили от женщин подарок: конфеты, вареное мясо и банку грецких орехов с мёдом (с напутствием брать по одной ложке). Угощали их нашим пористым шоколадом, чёрной икрой с крекером, колбасой. Долго и блаженно пьём чай. Ветер, хотя и сильный, щадит нас, оставляя целыми палатки и не выдёргивая распорки. Мучительно ноют пальцы на руках - эта боль от вечера к вечеру всё сильнее.

28.07.73. Проснулись около половины шестого с приятным ощущением сделанного больше, чем наполовину дела: остался только спуск. Женщины планировали спускаться через «Красный угол», но сразу же согласились возвращаться с нами по маршруту Габриэля Хергиани. Там, по словам Игоря, везде идётся пешком, только в одном месте дюльфером (Хац, Никулин и Соболев спускались там год назад и помнят дорогу «наизусть»).
Погода по-прежнему плохая, хотя снег не валит. Туман (вернее, облака окружают и снизу и сверху и по сторонам), ветер. На улице ботинки леденеют. Сырая холодная кожа обуви сквозь носки плотно обжимает ноги. Наши верёвки первое время напоминают стержни - не гнутся от мороза. Австрийские верёвки женщин по-прежнему упруги и эластичны. По очереди, вниз по контрфорсу, или просто по гряде скал средней крутизны, окружённой снегом с боков, уходят связки: Хац - Волков, двойка, и тройка женщин, Никулин - Кузнецов, Серёга - я замыкаем процессию. Скалы, хотя и простые, только в среднем можно назвать некрутыми. Одна за другой следуют стенки метра по полтора, разделённые полками. Всё в снегу или обледенело, ноги на льду слегка проскальзывают.
Метрах в двухстах ниже вершины Серёга сначала наступил на свободно лежащую плиту, потом взялся за неё рукой, рванул и полетел вместе с плитой вниз по крутому в этом месте снежному склону (к счастью, плита оказалась под ним). У меня в этот момент рядом не было выступов для страховки и я прижался к стенке, вытравливая верёвку, одно кольцо за другим, постепенно увеличивая тормозящее усилие. Шансов на то, что я полностью заторможу Серёгино падение, не было ни малейших. Его масса вместе с рюкзаком намного превышала центнер, в первый же момент он набрал большую скорость, и сейчас он летел, не делая никаких заметных попыток самостоятельно замедлить своё стремительное скольжение, падая в потоке снежных брызг, поднятых в момент соприкосновения со снегом. Просто я ждал, когда вниз от меня уйдёт примерно половина верёвки, чтобы в этот момент прыгнуть на снег с противоположной стороны скальной гряды. К счастью (опять), он незадолго до падения пристегнулся к верёвке нижней связки (они использовали сотку, и чтобы не тащить большую часть верёвки в рюкзаке, Миша попросил Серёгу пристегнуться к концу сотки). Рядом с Никулиным был прекрасный выступ скалы. Миша, мгновенно сориентировавшись, набросил на него верёвку и прекратил Серёгино падение. Тот немного полежал, встал и маятником вышел на скалы.
«Всё ли у тебя цело?» - в один голос спросили два Миши.
«Да, ни одной царапины нет. Я ехал на спине, на рюкзаке, очень удобно». Не сдержавшись, я обматерил его;
«Какого же... ты не зарубался, не делал никаких телодвижений, как бревно?»
«А чего? Вы же удержали». Миша смягчил ситуацию подходящим анекдотом. Дальше пошли помедленнее.
Мои руки пустили кровь из всех трещин. Больше всего болят именно трещины в коже, а не ссадины. Ссадин почти нет, а трещины - из-за того, что по холодным и сложным скалам, ледяным, в рукавицах не полезешь. Утром перед выходом Галя посмотрела на мои промёрзшие все в дырах рукавицы и протянула свои кожаные, влажные, но хранившие ещё тепло её рук, варежки. У них всех по две пары: внутри шерстяные, а снаружи замшевые. Жить стало веселее (хотя и раньше грустно не было). Сейчас без этих варежек было бы похуже.
Игорь ведёт к месту дюльфера без сомнений в правильности пути. Вниз до конца скальной гряды, потом траверс налево через небольшой снежный склон, через снежный большой надув. Опасаясь схода лавины, идём по снегу с попеременной страховкой. Совсем недалеко вниз от нас снег кончается: дальше, кроме тумана ничего не видно. Мы знаем, что там обрыв, несколько сот метров вертикальной гладкой стенки, и идём мы по краю "крыши" этой стены. На скальном выступе очередной грядки собрались все вместе: небольшое обсуждение, куда идти дальше. Обстановка разительно изменилась по сравнению с прошлым годом и Игорь не совсем чётко помнит, где висит петля для спортивного спуска к месту начала дюльфера. Единодушия среди знатоков нет, и я иду на разведку к кажущемуся наиболее подходящим месту. Точно. Петля висит там.
Сбрасываем вниз конец пятидесятки и по верёвке уходят Никулин, Хац, женщины, остальные наши. Я замыкаю и спускаюсь с нижней страховкой лазанием. У нижнего конца верёвки поджидает Серёга, отсюда ещё один спортивный спуск по верёвке приближает место дюльфера. Ниже - очень крутой натёчный лёд, без кошек последнему не пройти (а кошек мы не брали с собой). Поэтому когда Серёга уходит по одинарной верёвке, я какое-то время задерживаюсь, чтобы привязать вторую верёвку, спуститься по двойной и продёрнуть снизу. Но Серёга так глубоко забил клин, что одетый на клин карабин невозможно даже пошевелить, а не то, что снять, чтобы заменить его на петлю из репшнура. Молотка у меня нет. Вожусь минут 15, пытаюсь расшевелить клин ледорубом, но безуспешно. Так и пришлось оставить карабин для следующей партии спускающихся по пути Габриэля Хергиани (наверное на годы, потому что маршрут непопулярный). Спустился по сдвоенным пятидесятке и женской сороковке. Мягкая австрийская верёвка легко продергивается. Последний двадцатиметровый спортивный спуск приводит к маленькой полоске, где кое как сгрудился наш народ. Там Игорь уже привязал к прошлогодней мощной петле нашу стометровую верёвку. По ней уже спустился Миша Никулин, Кузя и пошла с верхней страховкой первая из женщин.
Дюльферный участок состоит из двух частей: вертикальной или нависающей стенки, высотой 45-50 метров, и склона, крутизной градусов 40, из разрушенных скал. Удобное место для сбора внизу метрах в 90 от нашей петли. На отвесной части Игорь предложил спускаться женщинам со страховкой на пятидесятке, но на первом же спуске вышла «залепуха»: пятидесятки до конца не хватает, Люба повисла в нескольких метрах выше начала наклонного участка скал. Наверху Хац и Витя лихорадочно спеша подвязали верёвку, протащили узел через карабин и спуск кончился для Любы благополучно. У всех женщин есть новинка для спуска по верёвке: железная фигурная скоба с прорезями, позволяющая без особых усилий регулировать скорость спуска или зависать. Эта штука помогла. Все начали спускаться без верхней страховки, со схватывающим узлом.
Сильный ветер. Клочья облаков проносятся сквозь нас. Иногда далеко внизу мелькнёт зелень травы и леса. Оставшись у петли последними, мы с Игорем долго обсуждали, как будем продёргивать верёвку. Наконец согласились, будем спускаться по сдвоенной с репшнуром основной верёвке, а потом выдернем основную за репшнур. Я спускаюсь на восьмерке, вручную выточенной на работе молодыми ребятами сослуживцами Хитёвым и Лосевым, недавно приобщившимися к альпинизму, и поминаю их добрым словом. Хорошо сделали. Приземлился около спустившихся раньше. Они скорчились от холода, порывы ветра валят с ног. Миша Никулин спрашивает, будет ли нужна нам помощь. Отвечаю: - «Нет», и они уходят вниз по гребню. Я поджидаю Хаца, придерживая основную верёвку и репшнур. Ветер с такой силой натягивает их за счёт парусности, что меня приподнимает от снега на полметра. Надо внимательно следить, чтобы пляшущие в воздухе черточки не пересекались, не запутались.
Наверху Игорь долго налаживает систему и, наконец, появляется, такой далекий и маленький, на гребне стенки в 100 метрах выше, медленно едет вниз. Ветер раскачивает его. Вот он рядом выстегнул верёвки из карабина у беседки. Я отпускаю конец сотки, верёвка взвивается вверх вытягиваясь почти горизонтально, и исчезает в клочьях облаков. Начинаем тянуть за репшнур, но он лишь пружинит, не поддаваясь ни на сантиметр. Сначала тянем вдвоём. Потом я лишь закрепляю натянутый как струна репшнур, а Хац повисает на нём всем телом и пытается прыгать. Оба задыхаемся, но спустя полчаса наши титанические усилия не приводят хоть чуть к заметным результатам. Начинает смеркаться. Я предлагаю бросить верёвки здесь, не вытягивать. Игорь не согласен - это потери снаряжения, штрафные баллы. Привожу в пример наш прошлогодний спуск с пика Энгельса, когда заклинило две сороковки после спуска всей команды на ледник. Мы не смогли их вытащить и оставили. Вместо ответа Игорь начинает тянуть с неописуемой яростью, упираясь ногами в скалу головой, и верёвка "пошла", медленно по миллиметру. Я тоже повисаю на репшнуре, счёт переходит на сантиметры. Всего на вытяжку верёвки из дюльферной петли ушло больше часа, свалив кучу мелких камней, она наконец, падает к нашим ногам.
Сматываем верёвку и репшнур, одеваем рюкзаки и идём в снежно-ледовый кулуар по следам ребят, страхуемся через выступы в скалах, стенами ограждающими кулуар. Начинается гроза, "поют" во весь голос ледорубы, трещит воздух, молния трижды бьёт в скалы метрах в 50-100 выше нас. Из кулуара по широкому пологому скальному гребню долго идём ниже и ниже, следы уже заметены. Внезапно, в сумерках упираемся в три поставленные палатки. Впервые за восхождение можно не пропускать верёвку через палатки, не пристегиваться к перильной верёвке, спокойно переходить от одной палатки к другой - рельеф позволяет это. Хотя до подножия горы, до травы ещё далеко, сжатая пружина восхождения ослабевает. В десятом часу пьём чай, суп, еды - изобилие. И у женщин много запасов, и у нас кое что новенькое обнаруживается. Мы наваливаемся на деликатесы из их н.з., они слегка клюют наши продукты.
Эльвира намекает, что им пятерым в палатке не слишком просторно, и мы отнюдь не возражаем, если она будет ночевать у нас. Она переносит свой рюкзак к нам в палатку, стелим поролон на пол - теперь подстилки хватает на всё днище нашего жилья. Через час собираемся у Хаца: их трое старожилов, Серёга, я Эльвира, Ильсияр. Остальные предпочли спать. Мы пьём кофе со спиртом, сахаром, шоколадом. Усталость остаётся, но приходит расслабленность, спокойствие, устраиваемся поудобнее, кто - лёжа, кто - сидя.
На улице - сильная пурга, снежная крупа дробно стучит сверху, ветер рвёт полотнища, дважды ломает палки для растяжек - приходится вылезать, связывать и вновь ставить опоры. Потом Хац подпирает своей мощной спиной одну палку, Серёга другую и поломки прекращаются. Кофе - горячий и неописуемо вкусный и много его. Тепло рукам обнимающим соседей, тепло внутри палатки, тепло в душе. Теплота, физическое состояние вещества, сейчас характеризует не только нашу температуру по Цельсию. Разговор касается слегка дел прошедшего дня; шутим над Серёгой, напугавшим своим полётом по снегу всех видевших его в тот момент; вспомнили, что таким же неуклюжим он был и пять лет назад в «Джайлыке», когда наша тройка Овчинников – Зубов - Соболев делала первые самостоятельные без авторитетов в группе) пятёрочные восхождения, а Эльвира ходила на свои первые четвёрки.
«А знаешь, что мне запомнилось больше всего в «Джайлыке – 68»? - спросила она.
«Что же».
«Ваша самодельная баня - парилка. Нигде такого больше не встречала, а ведь так просто сделать, и - бездна блаженства».
«Какую баню вы делали?» - попросил рассказать Никулин – «сейчас совсем неплохо вообразить себя в парной».
И наверно с полчаса мы обсуждали тему ставшую животрепещущей. В лагере тогда был только душ. Хотя горячий душ после восхождения - это совсем неплохо, хотелось чего-то лучшего. Идею предложил Алмазов; к реализации активно подключилась наша тройка. В рощице на берегу чистого ледяного ручья поставили памирку – серебрянку. Неподалёку развели костёр. Пол палатки устлали слоем берёзовых веток. На костре нагрели несколько вёдер воды, накалили и наложили в деревянный ящик груду камней, установили этот ящик в центр палатки - мгновенно воздух внутри стал горячим, сухим. Четверо - испытателей мужиков оказались в сауне. Через десяток минут Алмазову надоела сауна - он плеснул на камни кружку кипятка. Вместо финской бани, мы оказались в клубах перегретого пара русской бани. В ход пошли березовые веники, а немного спустя красные, как варёные раки, добровольцы - подопытные выскочили из палатки и ринулись не разбирая дороги в запруду; ледяная вода обожгла дымящиеся тела, вернула способность соображать, видеть окружающие снежные пики сквозь хвою высоких сосен. Контраст льда и пламени снаружи гармонировал с таким же контрастом внутри; благоухающий свежий, воздух вместо пара палатки заполнял лёгкие, дурманя голову опьянением молодого вина.
Слегка придя в себя, мы сменили камни в ящике на свежераскалённые и ещё дважды повторили цикл. Потом настала очередь женщин. Они действовали осторожно, долго осваивались, ничем не выдавали своих ощущений. Постепенно из палатки стали доноситься возгласы, вроде: -
«Ух, как хорошо… ш. А пахнет как! Березой! Тепло-то как... Приятно».
Повизгивание сменилось шлёпаньем веников, сосредоточенным пыхтением вперемешку с тишиной.
«Что-то они там заскучали» - пробормотал Алмазов, набрал литровую кружку кипятку из ведра на костре и подошёл к палатке.
«Вы париться, кажется, не умеете. Я вам помогу» - с этим возгласом он расстегнул один клевант снизу палатки, просунул руку и вылил на камни из своей кружки. Издали было видно, как палатка вздувшись пузырём почти подскочила вверх. Из всех щелей вырвались струйки тумана. Внутри раздался дружный вопль. В раздвинутые щели двери -полога высунулись обалдевшие лица Эльвиры и её подружек. Не выдержав, женщины бросились к запруде, окунулись, пришли в себя и вновь нырнули в парящее горячее чрево палатки.
«Это неописуемо хорошо» - говорили позже участницы первого банного эксперимента.
В течение двух смен в лагере ещё не раз мы устраивали палаточные купания и заразили этим увлечением, наверное, весь инструкторский состав «Джайлыка». Через год в зарослях рядом со склоном «пика Пьяных Маляров» (однажды работавшие в лагере рабочие крепко, выпили, залезли на один из пупырей рядом, а слезть не смогли; пришлось инструкторам снимать маляров, и название прижилось) поставили стационарную брезентовую палатку, где всласть могли париться все желающие.
Сейчас в нашем хлопающем стенами пристанище вместе с запахом кофе, казалось, запахло берёзой, словно растерли в пальцах свежие майские листья.
«И зачем только нам понадобилось лезть на такую суровую гору? Сидели бы спокойно в лагере, водили бы новичков на единички, получали все двадцать четыре удовольствия. Мечта…» - протянул Серёга.
«Так зачем тебе понадобилось лезть?» - поддел я его.
«По глупости. Из интереса посмотреть на Ушбу с востока - с запада я уже лазил. Ну а ты как здесь оказался?»
«Я? Наверное, ради свидания на вершине. Редко случается встреча на узком снежном гребне красивейшей горы с красивыми женщинами».
«Ах ты враль несчастный» - в один голос закричали Эльвира и Ильсияр – «мы сейчас просто страшилища.
«Но я вижу вас прошлым зреньем. Не замечаю спутанной шевелюры, усталости, подгоревшей кожи лица, морщин».
«Хватит перечислять. Сами знаем какой у нас вид».
«Зачем же полезли, если знали, каков будет вид?»
«Тебя дурака подбодрить. Встретился, замерзший, руки в струпьях и трещинах, а сейчас, видишь, приободрился. И все вы, мужики, подтянулись, убрали животы. Значит мы благотворно влияем на вас».
Разговор вновь приобрёл шутливый оттенок, посыпались анекдоты, были, выдумки, воспоминания. Расходиться никак не хотелось, и только в первом часу, вспомнив, что предстоит тяжёлый день спуска, гости стали покидать кают-компанию капитана Хацкевича.
Мотивы женщин, двинувшие их на это восхождение, понятны. Прежде всего - это спортивное честолюбие. Ни одна женская группа до них не проходила траверса Ушбы. Двое из них, вечерние гостьи, в полном мере ощутили вкус славы в прошлом году, когда в составе женской четвёрки под руководством «снежного барса» (или барсихи) Галины Рожальской, поднялись по маршруту "академиков" на пик Евгении Корженевской. О них писали и у нас и в зарубежных альпинистских изданиях. В журнале «Работница» была напечатана большая статья, хвалебная, объективная с многими интересными деталями. В Москве Эльвира много раз выступала на альпинистских вечерах. И конечно же, у них были побуждения общие с нашими: влекла романтика восхождений, желание утвердить себя в испытании, справиться с трудным маршрутом, закалить себя в борьбе с достойным противником (как часто кажется, что гора одухотворена, жива и борется с тобой. Сначала шутя, как великан с малюткой, потом серьезнее и более сердито, нехотя покоряясь мастерству и разуму).
Витя Волков нечленораздельными словами и стонами выражает возмущение нашим поздним возвращением домой. По очереди долго укладываются Эльвира и Серёга, я ожидаю у входа снаружи. Когда глаза привыкают к темноте, становится видно слабое свечение наэлектризованного снега. Легкая рябь светящейся позёмки мечется по гребню, успокаиваясь в затишье у скал. Когда настаёт моё время устраиваться, Витино терпение истощается и он бьёт меня легонько кулаком по голой ноге, а потом слегка кусает в голень (я скорчившись посередине одевал шерстяные рейтузы и не мог не задевать его).
«Ты чего?»- удивился я. Он вместо ответа что-то простонал.
«Что с тобой». Ничего не говорит. С трудом залезаю в мешок - я лежу с края наветренной стороны, и скаты палатки буквально притискивают меня к днищу, изолирую мешок сбоку и сверху штормовкой, полиэтиленовой плёнкой, плащом и засыпаю. Ночью чувствую, как ветер качает кокон мешка, то наваливает меня на соседа, то позволяет откинуться на скат. Лопается в очередной раз сборная опора-палка, в лицо брызжет снегом. Но встать никто не решается, слишком много хлопот с починкой, а спать вполне сносно, тепло, не душно. Ноги хорошо греют самодельные меховые чуни и две пары шерстяных носок; снизу сухие резервные, сверху - влажные сушащиеся. Болят только руки, но эта боль стала привычной.

29.07.73. Шевелиться в нашей палатке начали с рассветом, около шести. Кому-то надо вылезать заниматься ремонтом стойки. Попробовал приподняться - не могу: прижат сверху. Если применю силу, то разворочу всё наше жилище. Надо бы вставать лежащему в середине Волкову, но он явно не желает понимать мои намёки и упорно подталкивает меня, не давая досмотреть приятный сон. Забыл про Эльвиру и слегка нецензурно поругал его. Все рассмеялись, а Шатаева попробовала рукой насколько сильно я прижат, подтвердила, что я не могу:
«Кулак нельзя протиснуть между Мишкой и тканью палатки».
Встал (вернее сел) Витя, подпер каской конёк палатки, а я откатился на его место и мы занялись ремонтом. Повозились, сделали, но через 15 минут новый мощный порыв ветра сломал стойку, у входа. Новый ремонт. На сей раз упрочнили стойки ледорубами. Держат.
Из палатки девушек передали кастрюлю супа, молодцы девчата, вкусно и вовремя приготовили. Поели, попили чаю с колбасой и вкуснейшими, зажаренными в масле сухариками из запаса женщин. Высунулись на улицу: идти в такую погоду плохо (хотя и можно). Ветер со снегом сбивает с ног; лучше часок подождать, посмотреть, как будет дальше. Залегли обратно, кто в мешок, кто на мешок, и начали трепаться. Мы с Элкой занялись английским; Серёга с Волковым препираются по техническим причинам. Удобно, комфортно, благодать, микрорай в шалаше. Эльвира заявила, что никогда ещё ей не было так хорошо. Из палатки Хаца время от времени доносились какие-то выкрики, но за воем ветра что-либо разобрать совершенно невозможно. Около половины десятого Игорь, белый от снега, самолично влез к нам, уничтожив идиллию.
«Какого чёрта вы ещё не собирались? Я ору, ору, всю глотку надорвал». Эльвира мгновенно разрушила его гнев:
«Игорь, прости пожалуйста. Но мы ни словечка не слышали. Мы сейчас же начнём сборы и через полчаса предстанем пред твоими ясными очами в боевой готовности».
«Ладно, пойду к женщинам. Они, похоже, как и вы, ничего не поняли».
Во время сборов самой для меня мучительной процедурой было снимать больными пальцами заледеневшую палатку. Опять помогли Галины рукавицы.
Через час все двинулись в путь: немного вниз по наклонному гребню и резко вниз по крутому снежному кулуару, отходящему влево по ходу от нашего гостеприимного гребня. В кулуаре ветер заметно стих; остались снег и туман. Для большей безопасности и скорости решили поменять связки. Трое из нас пойдут с женщинами: Игорь - с Шатаевой, я - с Мухамедовой, Никулин - с Морозовой, Ася и Галя - в двойке, Кузя, Соболев и Волков - в тройке. Первым идет Никулин, замыкает Хац, остальные - по перилам друг друга. Закладываем спортивный спуск за спортивным. В середине кулуара Игорь метров 15 проехался на льду под снегом, но удачно зацепился за вмороженный камень. Кулуар кончился, начались мокрые скалы типа гладких бараньих лбов: здесь в тумане - очередное совещание на тему куда идти.
Шатаева и Мухамедова идут в "Вибраме". На снегу одевают кошки и держатся неплохо, но на скалах в кошках им непривычно и неудобно, а без кошек резина скользит по сырому камню. Обе идут крайне медленно и очень смущаются этим. Всё-таки трикони более универсальны, чем резина (или просто резина нужна очень хорошая?). Часам к 15 погода улучшилась: облака остались вверху, ветер стих, падают крупные редкие звёздчатые снежинки, как русской зимой. Женщины слегка поругались между собой: продолжать ли спускаться по перилам, или идти свободным лазанием? Те, кто в "Вибраме" - за перила те, кто в триконях - против. Пока они спорили, ушёл с верёвкой вниз - и перила готовы. Всем им ничего не осталось как быстро скатиться по ним на 50 метров. Здесь лишняя страховка не помешает; скалы засыпаны тонким слоем снега на льду, нетрудно поскользнуться и в ботинках с металлической оковкой. Показываю опасные участки Эльвире, а она, с некоторым удовольствием, видит как проскальзывает Ася - без перильной верёвки было бы худо.
Ниже лбов слегка запоролись. Никулин подзабыл дорогу, Хац напомнил, движение продолжается по серии разрушенных скальных стенок и коротких снежных склонов. Сейчас связки идут раздельно. У нас с Ильсияр взаимопонимание наладилось мгновенно, действия стали автоматическими: мы сбрасываем всю слабину нашей верёвки вниз; Мухамедова со схватывающим узлом спускается по перилам метров на 30-40, а я следом опускаюсь к ней лазанием. Так верёвка за верёвкой сбрасывались сотни метров высоты. У идущих за нами Игоря и Эльвиры виден такой же чёткий порядок. Остальные связки немного отстали. Во время встреч с Ильсияр, она говорит насколько приятнее и увереннее идти в связке с мужчиной: если уверен в партнере, появляется уверенность в себе, и скалы становятся домашними, и срыва она не боится, и ноги не проскальзывают, и идут сейчас втрое быстрее, чем шли до встречи с нами, и вообще, в душе - весна.
«А если сказать двумя словами - спасибо Миша!» - добавляет она. Я, кажется, покраснел.
Из стенок торчит много живых камней. Снизу, стоя в стороне, наблюдаем вдвоём кошмарную сцену: спускается по перилам Шатаева, Игорь страхует её, выше него и чуть в стороне, но прямо над Эльвирой появляется тройка Кузя, Волков и Соболев. Из под них из под Кузи валится огромный булыган в окружении свиты мелких камней и несётся прямо на Шатаеву. Она по нашим крикам отчаянно и растерянно прижимается к скале. Кажется, камень падает прямо на неё. Слегка чиркнув по рюкзаку, он уносится вниз, мелочь дробно стучит по каске, у нас отлегло от сердца, Кузя послал оригинальный большой привет (увесистый) на ледник. Игорь что-то выговаривает Лёше, тот смущённо хмыкает.
Снова налаживаем перила, на этот раз последние, до снега, плавно спадающего на ледник. Уходят по верёвке женщины, со скользящими карабинами, Ильсияр тоже отстёгивается от меня и скользит за остальными. Я остаюсь последним и спускаюсь на пятьдесят метров к Игорю, не торопясь сматываем верёвки, укладываем их в рюкзак, задумчиво сидим, поглядывая назад на гору, жаль уходить от неё, но Ушба становится прошлым. Что-то дала нам, что-то взяла.
Через двадцать минут выходим и вскоре догоняем женщин. Мухамедова сообщает:
«Стоило от вас отвязаться, и был срыв на снегу. Задержалась сама». Благодарит за всё бывшее в этих двух днях. Игорь снова достал верёвку, заставил пристегнуться обеих дам в "Вибраме", и сам, как пастух, пошёл сзади, придерживая повод верёвки. Я пытаюсь глиссировать по снегу, но получается плохо, снег-то слишком жёсткий, то проваливается по колено. Все собрались на большом хицане, вспоровшем кулуар рядом с ледником, поздравляем друг друга, много снимаем на фото, кино. Ниже на леднике кто-то из вспомогателей давно прогуливается, поджидая нас, кажется Стас Козырев. Когда проходим рядом с ним, он просит остановиться позировать: фотографирует меня в обнимку с Эльвирой и Ильсияр, Игоря и меня; отдельно нашу группу, женскую, вперемешку. Обещает напечатать и переслать фотографии - у него хороший аппарат с широкоугольным объективом, а моя "Смена" годится только для слайдов. (К сожалению, всё пропало позже, когда он упустил в реку свой рюкзак при возвращении в лагерь. Самое печальное, что пропали снимки Ушбы, сделанные вспомогателями с Гульбы, на которые мы возлагали большие надежды, чтобы вставить в отчёт о восхождении).
Медленно идём по леднику сгибаясь под сильно потяжелевшими рюкзаками, мокрые, оборванные, но радостные. Женщины решили придти чуть попозже. Поднимаемся на морену, переваливаем через её гребень, подходим ближе к палаткам, и вспыхивает политый бензином костёр, летит вверх зелёная ракета. Обнимаемся, целуемся. Галка Соболева от радости прыгает на Серёгу, на меня, и я не выдерживая её веса валюсь вместе с рюкзаком на травку у палаток. До чего же приятно переобуться в сухие ботинки, надеть чистую одежду (хотя бы до завтра, а там в путь). Подходят женщины: опять костёр и ракета. Мы уже в числе встречающих обнимаем и целуем их. Они устраиваются в нашей самой большой высотной палатке; там и пятерым просторно.
Вечером - праздничный стол. Горячий украинский борщ, смастерила Галка (она украинка и знает толк в своём национальном блюде), жареная картошка - изделие Люды, над закусками (колбаса, шпроты, сардины, сало - это надо бы взять на гору, а не оставлять) поработали ребята во главе с Москалёвым. Пьём спирт. Первый тост говорит Эльвира: о дружбе и благодарности, о покорённой вершине. Второй - я: за то, чтобы были ещё у нас дни, начинавшиеся как сегодня и заканчивающиеся, как сегодня. Всем нравится и Элка даже целует; говорит, что за такой тост стоит выпить. Стоим у костра (ребята притащили снизу из леса много сушняка) и поём, просто разговариваем, глядя в огонь, ещё и ещё благодарит Ильсияр. Расходимся по палаткам во втором часу. Кто-то из ребят поймал по своему приёмнику запись скрипичного концерта Мендельсона: просто фантастическая гармония между мелодией, оркестровкой и моим душевным состоянием, окружающим пейзажем, внешне тёмным, а на самом деле сияющим внутренним светом. Долго не мог заснуть.
Женщины хотят подняться часа в 4, чтобы в тот же день завтра (уже давно сегодня) пройти через перевал Бечо в Баксанскую долину, к своим альпинистским лагерям.


30.07.73. В 6:30 разбудили женские голоса. Девушки уже собраны, позавтракали и начали обуваться. Тепло расстались. Мухамедова приглашает к себе в Душанбе (хотя летом её дома вряд ли застанешь). Она преподаёт в институте и летние каникулы проводит в горах. Мы встретились с ней в Тбилиси, на праздновании пятидесятилетнего юбилея советского альпинизма, спустя три месяца после общего спуска с Ушбы. Их восхождение прозвучало сильно, участницы пожинали заслуженные лавры. Ильсияр постоянно окружали поклонники. Улучив нечастый момент в её одиночестве в фойе Тбилисского дворца шахмат и альпинизма, я подошёл к ней.
«Здравствуй Ильсияр».
«Здравствуй» - она неуверенно посмотрела на меня.
«Как тебе нравятся эти торжества?»
«Ничего, но слишком много суеты. А вы откуда?»
«Из Подмосковья. В горах обычно работаю инструктором в «Джайлыке».
«Я там ни разу не бывала. Совсем не знаю этот лагерь. Больше хожу на Памире».
«Но этим летом главное восхождение было на Кавказе, да?»
«Пожалуй, Ушба - это главная гора не только прошедшего сезона. Вы бывали на Ушбе?»
«По странной случайности тоже навестил эту кавказскую даму недавно. И даже видел ещё пятерых дам на горе». Она впилась в меня глазами и прошептала:
«Миша, это ты? Ты!» - рассмеялась, повисла на шее. Много потом говорили. Вновь приглашала в Душанбе, а я пригласил приехать в Протвино после окончания юбилея и поручил Мальцеву привезти её, поскольку сам улетел раньше. Она не приехала.
«Слишком легко одета, чтобы ехать в зиму. Ещё увидимся» - объяснила она свой отказ Валере.
Сами мы долго раскачивались со сборами и вышли лишь к 11. Общественный груз распределял Никулин, забыл про одну пятидесятку и всучил её мне после того, как я доверху забил рюкзак. Пришлось исхитриться, подвязывать верёвку сверху репшнуром, а это мука из-за больных пальцев. Со стороны глядеть смешно, как приходится нежно прижимать шнурок на ботинках мизинцем и затягивать узел зубами. Нам с Хацем не до смеха.
В Мозери зашли для окончательного расчёта к Шота Хергиани, хозяину быков. У него просторный двухэтажный дом с большим внутренним двором.
На веранде второго этажа прибито к стене штук 7 бородатых и рогатых козлиных голов. Среди домашних - много пожилых женщин и старушек. Жена его, русского типа с носом картошкой, поставила угощение: мягкий белый свежий самодельный лаваш, пресный сыр, мацони, зелёный лук, какую то травку, ещё ткемали, кувшин с аракой. Нико, уже нетрезвый, пристаёт ко всем желая выпить. Особенно ко мне, называя меня «моремен», поскольку я одет в старую рваную тельняшку. Пришлось чуть-чуть пригубить стакан, а он выпил граммов 100 и закосел основательно - женщины увели спать. Отдали Шота тридцать метров от моей пятидесятки - в расчёте. Остальные 20 метров отдали за обещание дать на сегодняшний вечер пару лошадей или ишаков, но обещанного, говорят, три года надо ждать. В конце концов, взвалили на спину свои тяжеленные рюкзаки и потопали. Вместо верёвки взял у Москалёва палатку. У него вообще рюкзак дикий, кило под пятьдесят - лезть вверх на перевал с таким, удовольствия не составляет.
В 18:00 вышли с поляны нарзанов (9 часов занял спуск до селения Гуль, путь до Мозери, переговоры с Шота и закуски у него). Хац назначил идти до 20 - разумно, как раз в это время становится темно, но цель поставил, несбыточную - добраться до кошей, т.н. южного приюта Бечо. Никулин поскромнее, планирует дойти до буковой поляны, где удобно поставить палатки. Я уверен, что за два часа мы дойдём не далее, как до впадения речки Ушбы в Долру. Игорь заказал по рации машину на 12 завтра в Баксанское ущелье - очевидный абсурд. После часа движения по неплохой тропе среди пышного леса мы ухитрились разделиться на одной из развилок: отстали четверо (в том числе и Хац). Миша уверен, что Игорь рванул вперёд и теперь сам пыхтит и гонит нас, желая догнать Хацкевича. В сумерках добрались до речки. Я - за то, чтобы ставить палатки и ночевать, не блуждать в потёмках рискуя сломать ногу. Никулин - заместитель капитана, и по его настоянию мы всё-таки идём дальше, переходим по хлипкому мостику через Ушбу, люди в поисках тропы разбредаются в разные стороны, кто-то падает, кричит от боли. Ещё раз созываю всех обратно и, ставя точку в разногласиях, поворачиваю обратно через мостки. Быстро разбили палатки. Миша недоволен, нервничает, злится. Через полчаса снизу подошла в полной темноте четвёрка Хаца - они пытались ниже найти мост через Дойру, но он оказался сломан. Заснул в 23 под лесной шёпот листвы.

31.07.73. Хац поднял в 4.30 - спешит к заказанной машине. Не позавтракав двинулись в путь. Передовая группа во главе с начальством резко рванула. Я предпочёл отстать, и со мной ещё пять человек (интересно, что обе наши наблюдательницы идут впереди). Начал болеть живот - сказывается приём сыра и мацони, резкое изменение диеты. С лидерами воссоединились у Коша, где они заканчивали завтрак. Из нашей половины Витя без приглашения и без заминки, но вполне естественно, накинулся на приготовленную первой группой яичницу. Никулин тут же начал кричать на него: не худо бы самому приготовить, а не жрать сделанное другими. Игорь вставил свои язвительные замечания в Мишину тираду. Объединяющая сила общей большой цели кончилась; антипатии проявляются всё более в резкой форме. Я не стал ждать конца этой неприятной сцены перебранки и «ушёл в лопухи». (Благо лопухами выше человеческого роста там заросла поляна). По настоянию Серёги пришлось принять пару таблеток энтеросептола.
После отдыха половина (в новом составе) унеслась вперед: Хац, Никулин, Козырев, Москалёв, Кузя, Волков. Не помогли ни мои логические доводы в бесполезности гонки, ни предупреждения о возможных расхождениях - троп много, ни просто просьба, через каких-то четверть часа мы потеряли передовую группу из вида. Сами мы, не торопясь пошли следом, в Коше продали за пару носок маленькую металлическую канистру. Только через два часа с небольшим увидели впереди арьергард авангарда: Кузя, Москалёв и Волков не выдержали гонки и решили подождать нас. Спрашиваю:
«Где остальные?» Отвечает Кузя:
«Вон впереди чешут».
Действительно; какие-то фигуры виднеются впереди в альпийских лугах, сколько их и куда идут в туманной дымке непонятно. Времени - 13 часов, впереди перевал и ясно, что даже к 16, времени ухода машины, нам не успеть в Баксанское ущелье. Идём прежним темпом, троица пристроилась сзади.
Переход через перевал Бечо, туристский, элементарно простой, физически стал мучением. Рюкзак давит плечи, поясницу. Волков и Москалёв до крови сбили ноги. Серёга Соболев сделал им аккуратную обкладку из ватного валика, залил медицинским БФ-ом и забинтовал. Шли, как деревянные, механически переставляя ноги, сначала вверх, потом вниз с перевала и долго по ущелью Юсеньги. В лагерь "Баксан" добрались в сумерках. Мокрый от пота насквозь: майка, рубашка, трусы, шорты, носки всё можно выжимать. Все мышцы болят. Начал мыть руки - горят огнём. Встретили изумительно. Акопян, старый знакомый по "Джайлыку" (он был там начучем), вместе с ним ходили на пятёрки в 68-м), привёл в домик, дал чистое бельё (владельцы спальных мест ушли на восхождение), накормил хорошим ужином. За этим ужином выяснилось: нет Козырева и никто не знает, где он. В последний раз его видел Кузя при переходе через ручей с южного Ах-су. Переходили они вместе, потом Стас помчался догонять Хаца, а Кузя - поджидать меня. Всё удовольствие прихода отравлено. Отдых - не в отдых. Завтра надо выходить на поиски (если сам не придёт). Вероятность несчастного случая мала; скорее всего Стас просто заблудился, но искать надо обязательно.

01.08.73. Просыпаюсь с мучительным чувством предстоящей нудной работы; всё болит, желания двигаться, ни малейшего. В 7:00 выходим четверо: Хац, я, Волков, Соболев. Взяли только пуховки, верёвки, плащи. Идём обратно на Бечо с надеждой, что вот-вот Козырев появится из-за поворота тропы. Но добрались до северного приюта, поели хлеба с айраном, а Стаса нет. По «Недре» связались с Никулиным и велели ему с оставшейся четвёркой выходить: нести палатки, спальники, бензин, продукты. Поплелись дальше. Увидели двойку, бегущую по тропе: оказывается, они возвращаются со спасработ на Шхельде, там болгарин сломал ногу и побился в падении. Они никого не встречали по пути, и это вселило уныние: ясно, что надо идти через перевал и искать на южной стороне, начиная с ручья Ах-су. На леднике перед крутым подъёмом Витя попросил оставить его: выдохся, вчера выложился до конца, идти не может, или может, но очень медленно. Все против того, чтобы оставлять его в одиночестве, продолжаем движение, но медленнее.
Пока Игорь и Серёга налаживали связь, мы вдвоём обшаривали все трещины на леднике поблизости от тропы, особенно внимательно смотрим на закрытые - нет ли дырки в снежных мостах, все ли мосты цели. Всё безрезультатно. Через каждые два часа связываемся с «Баксаном» и идущей следом четвёркой. Каждый раз разрушая наши надежды на самостоятельное возвращение Стаса. «Баксан» спрашивает: как дела, как идут поиски?
Переваливаем на южную сторону. Не спускаясь совсем вниз, оставили на травянистом плече Серёгу и Витю и двинулись с Хацем к ручью. Лазали там до темноты. Я обхожу все каньоны, думая, что может быть Козырев оступился на крутой осыпи, и рюкзак своей тяжестью увлёк его на дно каньона, в воду. Попутно собираю редкие сухие хворостинки для костра. С больной головой, сердцем, в холодном поту возвращаюсь в сумерках к месту бивуака. Там наша оставшаяся тройка и подошедшие Никулин, Москалёв, Громов, Савченко установили две палатки и сидят погружённые в мрачные думы. Разжигаю костер. Варим суп из подобранной на перевале картошки, щавеля и одной банки тушёнки. По вечерней связи «Баксан» интересуется каковы результаты поисков. Результатов нет, а завтра, пожалуй, предстоит поход на перевал Ах-су в поисках следов Стаса. Засыпаем под звуки моросящего дождя в половине одиннадцатого.

02.08.73. Часов в 9 утра на тропе с юга подошла семья сванов: дед, отец, жена, взрослый сын и мальчик. Идут косить сено в Кабардино-Балкарию, поблизости от Тырныауза с оплатой по 25 руб. в день. Угостили нас свежим хлебом (лепёшки с сыром). Мы их - нашим утренним супом (они похлебали с явным удовольствием, как и мы жевали их хлеб). В семье абсолютное подчинение деду: каждое его слово выполняется беспрекословно. Издалека - от Коша появилась процессия: лошади везут на носилках болгарина (вертолёт не смог прилететь из-за непогоды), рядом движется с полсотни сопровождающих. Мы пытаемся связаться с «Баксаном», но безуспешно. Зато отлично слышим слова начальника спасотряда, в нескольких километрах от нас: он говорит нам, что потерявшийся Козырев был обнаружен вчера утром у подъёмника в ущелье Адыр-су (наше родное, где "Джайлык"). Во-вторых, он просит нас попросить выслать от Северного приюта навстречу им носильных с лошадьми для подстраховки лошадей с грузом на снегу в районе перевала. Наконец-то мы получили долгожданное сообщение.
Собираем палатки и, как на крыльях, несёмся обратно на север. Где вчерашние боли? На северном приюте встречаем жену Тенишева (руководителя спасработ) с дочкой и приятелем, вышедшую встречать мужа, говорим им, что на спасаловке всё нормально, посылаем мальчишек с ишаками на перевал и спешим в «Баксан». Там вечером в нашу честь устраивается небольшая пьянка во главе с начальством лагеря Бухаровым и Романенко. Коля Короленко, член команды Моногарова (сборная Украины), рассказал, что они планировали пройти маршрут по восточной стене Северной Ушбы, заявленный на первенство СССР, но им помешала лавина. Ночью она снесла полностью их лагерь под стеной, к счастью без людей. Через лагерного радиста Игорь заказал машину к 20 часам сегодня у подъёмника. Уезжаем хмельные. Провожающие машут и машут руками.
Там, где нас должны ждать - пусто. Посылаем пешком в "Джайлык" Кузю и Громова, а сами располагаемся на траве ждать. Пешком с грузом тащиться 14 километров желающих не находится. Две компании по три человека садятся расписывать пулю, а Волков, Москалёв и я - спать под ближайшую копну.

03.08.73. Машина пришла в час ночи только потому, что шофёру пообещали десятку (а иначе ждали бы до утра). В два прибыли в лагерь. Встретили Виктор Попов и Женя Смирнов, включили дизель для освещения, запустили греться финскую баню. В три часа ночи баня согрелась. На 40 мин. ушли женщины, а потом до пяти утра парились сами. С Савченко до изнеможения массировали друг друга. У меня вновь потерялась за время восхождения чувствительность в больших пальцах ног (было давнее обморожение) и сейчас приятно ощущать, как под сильными пальцами, начинает появляться боль, циркулирует с гудением кровь.
У новичков сегодня подъём в 6 часов. Решили с Савченко не ложиться и сидим на веранде дома начальника лагеря, пьем чай, наблюдаем восход солнца. Из бледно-голубой превращается в розовую снежная Уллу-тау: нижняя часть ущелья ещё погружена в сумерки, резкая полоса солнечных лучей медленно ползёт от вершины к подножию горы, обнажая её рельеф. Свет раздевает гору из ночной фаты.
Только что встретил Козырева. Он немного смущён своим приключением, гладко выбрит, бледен, устал. Сразу же начал рассказывать, что с ним случилось. При переправе через ручей потерял всех наших из поля зрения и пошёл вверх вдоль ручья по едва заметной тропке. Через полчаса, когда ему стало ясно, что идёт не туда, он повстречал группу туристов, которая после долгих раздумий и разглядывания карты указала ему путь в направлении, противоположном его теперешнему, на перевал Ложный Квиш. Поблагодарив их и думая, что идёт на Бечо, Стас изо всех сил поспешил в соответствии с указанием. Понял, что снова идёт не туда. К вечеру, успел перебраться за перевал (Ложный Квиш ведёт через южный отрог Главного Кавказского хребта в ущелье Накра). Заночевал в палатке. Утром рванулся дальше напролом. В одном из каньонов упустил рюкзак, успев выхватить из него только то, что было под клапаном. Перевалил на север через Донгуз-орун, соседний с Бечо проход через Главный хребет - там водят плановых туристов по набитой тропе, и в 19 часов добрался до подъёмника, ведущего в Адыр-су. Там повстречал ребят, которых Дорфман (начспас лагеря) направил к нам на помощь для поисков.
Вечером попойка. Речи. Напоминаю Серёге его слова на маршруте: когда же кончится это мученье, болящие руки, проклятое карабканье по болтающимся верёвкам, примороженные ноги, весь спортивный альпинизм когда же, наконец, можно будет просто ходить с участниками по несложным маршрутам, наслаждаться природой, вкусной нормальной едой, здоровьем и отдыхом, сном в тёплой постели; он сыт по горло этим восхождением, не хочет ничего, не желает идти никуда. Сейчас он смеётся, но говорит, что готов повторить всё сказанное тогда.
Через день ухожу с разрядниками (5 человек) на Накра-тау, по маршруту 4А категории трудности. Волков работает с отделением значкистов. Остальные разъезжаются.
Наше восхождение было оценено на первенстве СССР пятым местом в классе технически сложных восхождений.

Лирическое отступление.

Время от времени у любого человека, интересующегося альпинизмом, но не занимающегося им, возникает вопрос: зачем всё это нужно? Что вынуждает добровольно претерпевать муки обморожений, недоедания, страха? Неужели какой-то миг радости от пребывания на вершине, площадке или скользком выступе, с которого разве что подальше видно? Стоит ли платить, иногда так дорого, за это сомнительное удовольствие? Платить здоровьем, жизнью? Один из самых распространённых кулуарных вопросов к альпинистам: сколько вам платят за то, что вы лазаете по горам? Наверное, неплохие тысячи, иначе какой сумасшедший станет заниматься такой работой. Ответ повергает их в немое изумление: как правило ничего не платят, разве что сохраняют зарплату за отпуск, за свой счёт. Или мы на время своего очередного отпуска становимся инструкторами альпинизма с окладом 90-140 руб. в месяц, в лагерях. Так вы тратите свой законный отпуск, чтобы поморозить ноги и ободрать руки? Вы - ненормальные, следует очевидный вывод. Больше никаких объяснений не требуется. Для людей, спрашивающих о зарплате горовосходителей всё стало ясно: место для альпинистов находится в соответствующем медицинском учреждении, с санитарами, пусть даже без смирительных рубашек - ведь они, кажется не буйные.
Другую категорию вопрошающих в какой то мере удовлетворяет ответ в виде анекдота. Стоит человек перед кирпичной стеной и головой бьётся об эту стену. Его спрашивают, зачем же вы это делаете, ведь больно. Он отвечает: да, больно, зато в промежутках приятно. Понятно, что все жизненные удовольствия ощущаются полнее, в контрасте с невзгодами, и доля истины присутствует в анекдоте, но очень малая доля.
Третью группу устраивает объяснение о том, что в альпинизме много романтики, понятной молодым. Неясно только, почему многие давно уже немолодые люди продолжают ездить в горы и лазить по горам. Наверное, по привычке. Молодым романтическим людям, как правило, хочется попробовать себя в альпинизме, они едут по путёвкам в альплагеря, и почти все прекращают занятия в течение двух последующих лет: чтобы выдержать отрядный способ обучения новичков или значкистов, где всё основано на дисциплине и слишком велик контраст между домашним и лагерным бытом, требуется стойкость реалиста - прагматика. Иначе романтики не разглядеть и с двух шагов.
Совсем немногих интересует в полном объёме мотивы, двигающие людей на вершины гор, корни, истоки альпинизма, его психологическая подоплёка, современное состояние, перспективы и проблемы этого необычного вида спорта и личности в нём. Иногда среди этих людей есть профессионалы психологии. Подобранные тесты проведённые во время подготовки советской сборной команды к восхождению на Эверест, выявили парадоксальную, но характерную особенность: в каждом из участников сочетались противоречивые особенности сильной личности - индивидуалиста и черты типичного коллективизма. Каждый оказался сложной персоной со своими особенностями, но полностью контролирующим свои действия, обуздывая, подчиняя себя общей цели победы. Таков альпинизм, наверное, сами противоречивый вид спорта.
Какие бесспорные достоинства различимы в альпинизме невооружённым глазом? Прежде всего одна из составных частей романтики - красота. Причём такая красота, которую нельзя разглядеть снизу из долин, для осязания которой нужен взгляд сверху.
С вершины Эльбруса в идеальную погоду можно увидеть Черное море (более чем за 300 километров), четкая линия кавказского хребта зубьями пилы вспарывает небо, буквально устремляясь ввысь от рассвета до восхода солнца, из плоской становись рельефной, из монотонной серой, превращаюсь в голубую, а затем пестрящую всеми цветами радуги.
С пика Коммунизма виден весь Памир, до границ Афганистана и Китая, красный, белый, жёлтый, коричневый, чёрный; от песчинки под ногами до песчинки пика Маркса над Пянджем; от белого купола пика Ленина до синего и фиолетового купола неба над головой; от зелёного пятна поляны Сулоева тремя с лишним километрами ниже, до бирюзовых капель озёр в верховьях ледников; от узеньких нитей, застывших извилинами потоков в ущельях, до широких лент потоков льда с чёрными каменными косами морен; от сияющих верховий ледников, до их печальных, но возвышенных каменных могил - колыбелей горных рек.

Нет и не может быть человека, на которого не действовал бы благотворно потрясающий вид с вершины высокой горы (конечно, если после подъёма у того остались душевные силы на видение красоты). Недаром многие религиозные люди в прошлом заменяли после покорения вершин веру в Бога, верой в природу и наоборот, атеисты становились истинно верующими - такова сила эмоций, (об этом можно прочитать в некоторых мемуарах альпинистов прошлого века).
Не менее выразительно, чем грандиозные картины с высоты, горные микро пейзажи. Незабываем перелёт бабочек через Местийский перевал, ко¬гда тысячи этих нежных существ, увлекаемые тёплым ветром из Баксанской…….