Валерий Розов на «Фестивале Риска»: Всё, что вы хотели знать о полёте с Чо-Ойю, но боялись спросить!

Фото © Томас Сенф / Red Bull Content Pool

Ещё один хедлайнер «Фестиваля Риска» – Валерий Розов – человек летающий, который буквально два месяца назад прыгнул, а скорее даже будет сказать полетел со стены Чо-Ойю.

О своей любви к горам и полёту Валера будет рассказывать нам с вами в субботу 3 декабря в 16.30 в Культурном центре ЗИЛ! Приходите!

Валерий Розов (26.12.1964) – известный российский альпинист, многократный призер российских и международных соревнований по парашютному спорту, легенда бейсджампинга и скайдавинга. Дважды Чемпион мира по парашютному спорту (1999, 2003), победитель Чемпионата Европы и Кубка Мира (2002), Чемпион X-games по cкайсерфингу (1998), чемпион России по альпинизму (2002 и 2004), действующий рекордсмен Мира по парашютному спорту (400-way групповая акробатика и 100-way вингсьют). Организатор и исполнитель многих уникальных бейс-проектов в самых различных горах и на всех континентах нашей планеты.

В 2009 году Валерий получил всемирную известность, совершив первый в истории прыжок
с парашютом в активную воронку действующего вулкана Мутновский на полуострове Камчатка. В 2010 году Валерий осуществляет экспедицию в Антарктиду и прыжок с одной из красивейших гор континента Ульветана, в 2012 году - индийские Гималаи и прыжок с Шивлинга (6540 м), а в 2013 - новый мировой рекорд по высоте бейс-прыжка – 7220 м, г. Чангдзе, массив Эвереста.

На счету Валерия Розова также такие уникальные бейс-прыжки как с Серро Торре и Торре дель Пэйн в Патагонии, с Кюкюртлю (Эльбрус) и Ушбы на Кавказе, Гранд-Жораса, Монблана, Пти-Дрю, Маттерхорна в Альпах, Амин-Бракка в Каракоруме, Стены Большого Паруса на Баффиновой Земле, а также перелет через Татарский пролив в вингсьюте (с материка на о. Сахалин) и многое другое.

В экспедиции на Килиманджаро. Фото © Томас Сенф / Red Bull Content Pool

Валера старается как можно больше времени проводить в горах, но "в городах" его, оказывается, можно поймать. Съёмки, интервью, прыжки, прочие дела - скучать не приходится, но для пользователей Риск.ру он нашёл время, так что у тех, кто хочет в преддверии мультимедиа-шоу в Культурном центре ЗИЛ узнать о Валерии Розове чуть больше, появилась такая возможность!

Такие глобальные цели как Чо-Ойю не приходят в последний момент, экспедиции планируются заранее. Когда у тебя родилась эта идея?

Эту стену я увидел еще в 2011 году, когда ездил на разведку на Эверест, с севера, и готовился к прыжку с Чангдзе: по дороге с одного из перевалов была видна Чо-Ойю – тогда я и подумал о том, что Чо-Ойю может быть в этом смысле интересна.
А в 2014 году после того, как я прыгнул с Эвереста, на этом подъёме, на волне того успеха, захотелось сделать что-то еще.

Тогда я почувствовал свои силы, что ли… Я не был никогда высотником, не ходил на высоту выше семи тысяч, мне это было как-то не так интересно и не очень получалось, когда был альпинистом в прошлом, но всё изменилось.

В том же году с Сашей Ручкиным мы поехали на разведку смотреть юго-западную стену – это было довольно очевидное место для прыжка, но нам надо было понять логистику, наметить подходы-отходы, возможность самого прыжка. Наверх мы не ходили, мы подошли под стену, где-то на высоту 6 200 м, и когда стало понятно, что это возможно, начался поиск решения, всё упиралось только в деньги.

На склоне Чо-Ойю. фото © Ника Лебанидзе / Red Bull Content Pool / Red Bull Content Pool

Тяжело ли сейчас найти финансовое обеспечение для экспедиции?

На самом деле очень сложно. Особенно для гималайских экспедиций, которые дорого стоят благодаря своим пермитам и необходимости использовать портеров и прочую дополнительную поддержку. Однако в альпийском стиле со своим оборудованием я просто не в состоянии это делать, или это будет выливаться в очень странные действия, потому что невозможно быть одновременно и альпинистом, и бейсером, по крайней мере в Гималаях.

В Альпах это еще возможно – там я прыгал один, даже с довольно сложных мест, но здесь, в Гималаях, это нереально, поэтому это стоит больших денег. Горы выше семи тысяч очень дорогие, не говоря уже о восьмитысячниках! Финансовая ситуация непростая, как мы все знаем, поэтому с финансированием всегда всё сложно.

У нас в стране, к сожалению, нет профильных компаний, типа The North Face или Marmot, только их представительства, которые ограничены в своих средствах и маркетинговых возможностях. Вот и всё. То есть у нас нет профильных компаний с достаточным бюджетом, которым это было бы интересно, соответственно, приходится хорошие деньги искать где-то ещё. Red Bull можно считать исключением. Остальные компании зарабатывают на чём-то другом, и нам приходится долго рассказывать и объяснять, что есть такие альпинисты, бейсеры, и они могут представлять интерес, в частности экспедицию на Чо-Ойю поддержала компания FXTM, работающая на рынке Forex.

Чо-Ойю, фото © Ника Лебанидзе / Red Bull Content Pool

Если рассматривать base в целом, то это очень экстремальный вид спорта. В этом году статистика насчитывает 36 случаев гибели спортсменов. Почему так много несчастных случаев? Это закономерность или год такой неудачный?

Вот так сразу? Я думал, ты где-нибудь в конце об этом спросишь.

Прости. Мы же профильный ресурс. Мы спрашиваем обо всём прямо. А в конце лучше о чем-нибудь позитивном поговорим.

Во-первых, год на год не приходится, безусловно. Другое дело, что этот год стоит особняком, не только по рекордному количеству несчастных случаев, но и по тому, что очень много известных, культовых персонажей, таких как Ули Эмануэле, Александр Полли погибли, что очень симптоматично, потому что это люди высокого уровня. Если проанализировать большинство несчастных случаев, то мы увидим, что они произошли при прыжках в вингсьюте, когда люди пытались сделать что-то сложное или летать proximity, максимально прижимаясь к склону, что еще на одну ступеньку опаснее, чем просто бейс.

Танзания. Прыжок с Килиманджаро. Фото © Денис Клеро / Red Bull Content Pool

Надо понимать, что такой вид активности, которым мы занимаемся, никак и никем до сих пор не регламентирован, то есть люди сами «нащупывают» какие-то новые вещи, сами экспериментируют, ищут пределы своих возможностей и этого вида спорта вообще. На мой взгляд, кто-то очень удачно сравнил этот вид деятельности с авиацией 1920-х годов – когда существуют одновременно эйфория от того, что можно делать с самолетом, бомбы сбрасывать или высший пилотаж показывать, и при этом полное непонимание границ и закономерностей, потому что сама техника еще несовершенна. А сейчас уже любой пилот садится, у него есть какая-нибудь бумажка из тридцати пунктов, «проверить это», «проверить то», «включить то»… – в вингсьюте такого, конечно, нет, но если посмотреть статистику гибели авиаторов, прежде чем выработался какой-то универсальный алгоритм, то бейсджампинг тоже находится на этом пути и постепенно обретет себя.

То же самое, в какой-то степени, происходило и с парапланом, и даже со сноубордом! Я еще помню те времена, когда сноубордистов не пускали на подъёмники! Сейчас всё иначе, все идут друг другу навстречу.

Когда я начинал прыгать активно, в конце 1990-х – начале 2000-х совершенно нормальным, крутым в какой-то степени, считалась возможность низкого открытия: прям, хлопок купола – и ты приземлился! И ты не крутой, если находишься под куполом дольше, чем в свободном падении. Хотя с точки зрения спортивной логики в этом поступке нет ничего, кроме дури – потому что купол может элементарно намокнуть или слежаться или что-то еще, и ставить свою жизнь на кон при независящих от тебя процессах довольно глупо. Тем не менее, это активно практиковалось, люди падали до последнего с уже вытащенной «медузой», чтобы в последний момент её выкинуть и раскрыть купол. Но совершенно логично это все сошло на нет, и сейчас, наоборот, считается непрофессиональным, а на некоторых соревнованиях и фестивалях сурово наказывается.

Фото из архива Валерия Розова

То есть постепенно происходит какая-то регламентация общепринятого…

Бейс очень опасен, он ещё не устоялся, не особо регламентирован и слишком провоцирует людей делать сложные и опасные вещи. Он очень зрелищный и привлекает много людей, я знаю не понаслышке, что люди приходят в парашютный спорт только для того, чтобы прыгать бейс, летать в вингсьюте. И в нём очень легко спровоцировать себя сделать что-то очень сложное и неадекватное, то есть всё, что тебе надо, это парашют, вингсьют, встать на край и шагнуть вниз.

Допустим, начну я выпендриваться, что я лазаю 8b и 9a. Это легко проверить, достаточно прийти в зал – я там, скорее всего, от земли не оторвусь на трассе этой категории, и всё будет довольно безопасно. Здесь же ты встал на край и прыгнул вниз – на экзите, с которого, например, тебе слишком рано прыгать… Получается, что проходной ценз здесь ограничивается лишь твоей головой и здравым смыслом.

В Шамони, массив Монблана, фото из архива Валерия Розова

Вспоминая скандал несколько лет назад, когда несколько спонсоров отказались от поддержки известных соло-спортсменов, разорвав с ними контракты. Расскажи, тебе с твоим образом жизни поиск партнеров не усложняет жизнь?

Усложняет, конечно. Многие компании даже сейчас, когда обсуждалось, как будет позиционироваться и раскручиваться в СМИ прыжок с Чо-Ойю, сомневались, нужно ли это вообще делать на фоне последних трагических событий в Шамони, который в Европе имел большой резонанс. Тому же RedBull досталось, писали, мол, он «убивает своих спортсменов» – в основном, это заказные статьи, но тем не менее.
Lenta.ru вот озаглавил статью о моём прыжке с Чо-Ойю «На крыльях смерти» с подзаголовком «Российский бейсджампер Валерий Розов установил рекорд, другим повезло меньше».

Сколько у тебя сейчас прыжков?

Всего около 12 тысяч.

Остались ли у тебя внутри соблазны совершить что-то еще более рискованное? Или ты не оставляешь себе даже возможности об этом подумать?

Мои высотные проекты – все достаточно рискованные. Всегда опасно, когда что-то делаешь в непривычной для себя обстановке – это может быть простой прыжок, но внизу туман и ветер, и решение прыгать становится очень рискованным.

На Чо-Ойю, работа на маршруте. Фото © Ника Лебанидзе, / Red Bull Content Pool

А бывало, что ты прыгал и понимал, что это не самое лучшее решение?

В момент, когда решение прыгать принято, в расчёт принимаются чёткие критерии. Например, прыжок с массива Эвереста. Это само по себе было сложно – решиться совершить прыжок с такой высоты, с которой никто никогда не прыгал, и я в том числе, плюс довольно короткая вертикальная разгонная часть – прежде чем «крыло» полетит, ты должен падать какое-то время, наполняться воздухом и только после этого начинаешь лететь по горизонту. И я не знал, какой высоты мне для этого будет достаточно. Я даже обращался к каким-то физикам, чтобы рассчитать, но был такой разброс мнений… И я стал намеренно прыгать с коротких экзитов, чтобы знать в конкретных числах свои пределы, тренироваться и поневоле принимать такие рискованные решения.

Я выработал для себя схему, которая максимально уводит от участия эмоционального к другой логике решений. В основном это относится к новым местам (потому что когда ты раз прыгнул или уже кто другой прыгал, то чувствуешь себя совсем иначе), и здесь три основные проблемы: техническая сложность самой стены, погодные условия и площадка приземления, потому что купола бейсеров очень тихоходные и ветрозависимые. И если я сталкиваюсь с какой-то проблемой, то в голове у меня уже срабатывают определённые схемы, и я вспоминаю какие-то аналогии, анализирую, сколько метров, какая высота, траектория и т.д. А вот если уже две проблемы: экзит сложный и ветер сильней, чем нужно, например – то я просто откажусь, и всё.

Самый сложный для меня момент, если говорить о таких прыжках, ответственных и волнующих – это момент принятия решения. Когда ты пришел на новое место, возбужден и взволнован больше обычного, и все оценил, померил, и вот должен решить: буду прыгать или не буду прыгать. И если я решил прыгать, то эмоции уходят на второй план, и я перестаю об этом думать.

В Танзании, фото © Томас Сенф / Red Bull Content Pool

А что ты должен проверить перед прыжком?

Перед прыжком ты проверяешь зачековку ранца, как там уложена стропа «медузы» и зачекованы шпильки, на всякий случай. Потом проверяешь, правильно ли соединен вингсьют с ранцем. Естественно проверяешь, если это новое место, вертикальную часть, оцениваешь сложность и дальность, куда ты летишь.

Недавно видела видео выжившего пилота, который упал в деревья. Как ты считаешь, это правильно показывать публике, какова может быть цена ошибки?

Главное, он выжил! Вряд ли подобные ролики смогут кого-то оттолкнуть, тем более самих бейсеров. Наоборот, как я говорил, всё прощупывается личным опытом, и при просмотре этого видео можно заметить ошибки. Особенно если принять во внимание, что человек не имел хорошего опыта и полез прыгать и летать очень сложные линии. А проблема в том, что часто сложные линии на большой скорости тебе приходится летать на уровне автоматизма: ты видишь изменяющийся рельеф склона, и тебе нужно предпринять какие-то быстрые действия, несложные, но быстрые и правильные. И когда у тебя уже глаз наметанный, ты делаешь это на автомате и не тратишь время на анализ и принятие решений.

Валера и Саша Ручкин готовят снаряжение к прыжку. Танзания, фото © Томас Сенф, / Red Bull Content Pool

Кроме Чо-Ойю, чем еще тебе запомнился этот сезон?

Я много ездил: много тренировался в Италии, в районе Арко, мне нравится там, потому что можно прыгать круглый год, и, по сравнению с другими местами, там достаточно дёшево. Для акклиматизации ходил на Казбек и Эльбрус. В Шамони, естественно, почти месяц пропрыгал! Это, конечно, место уникальное: такая возможность легко попасть в большие горы, много мест, где можно прыгать, тусовка интересная.

Если безобразие нельзя прекратить, его нужно возглавить! Нет ли сейчас какого-то объединения бейсджамперов вроде федерации бейсджампинга, предпринимались попытки как-то документировать деятельность?

У нас пытались что-то делать, появлялись энтузиасты, но, в конце концов, все переругались, выясняя, кто круче и кому быть председателем. С другой стороны, а что федерировать? Федерация – это спортивное объединение, взаимодействующее со спорткомитетом, устанавливающее нормативы и т.д. Здесь этого нет, по сути, это можно регламентировать только как фрирайд, то есть, кто хочет, тот приходит соревноваться. Это 5-7 %, остальные предпочтут получать удовольствие в диких горах и катаются, как хотят. То же самое и бейсеры. Нет ни правил, ни единых соревнований – в этом есть и плюсы, и минусы.

Конечно, есть какие-то ассоциации во Франции, в Швейцарии, которые в каких-то «чувствительных» местах, допустим Лаутербруннен или ещё где-то как-то регламентируют, выдают членские карточки и так далее.
Да и в отличие от Европы, у нас в горах не живут, у нас горы дикие, и регламентировать всё это из Москвы как-то странно.

Фото Дениса Клеро

А какие у тебя сейчас планы?

Думаю, до нового года отдохнуть, а потом так же стандартно для меня: Италия и Шамони, где у меня проходят основные тренировки. И какие-то проекты, большие горы!

У меня есть большой проект, над которым я решил работать и его закончить – по аналогии с альпинистами, 7 бейс-вершин. Это прыжки с высочайших возможных точек семи континентов. Поскольку там с вершин прыгнуть невозможно, это получается интересный и гибкий проект: сегодня я нашел одну высшую точку Азии для бейса – но она не постоянна! На данный момент у меня уже есть четыре (Европа, Азия, Африка, Антарктида), и тремя остальными я буду заниматься в дальнейшем.

А выше Чо-Ойю есть точка в Азии?

Конечно, но вопрос в том, хочу ли я, могу ли я, и где денег взять? Потому что простых точек, таких как Чангзе и Чо-Ойю, то есть приближенных к условно простым маршрутам, где можно работать вместе с шерпами, выше уже нет. Кроме того, это уже финансово сложнее: шерпы в более сложные места вряд ли пойдут, тогда надо нанимать уже спортивную команду, а в отличие от шерпов, которые не платят пермит, с готовой акклиматизацией и их не нужно везти в Гималаи, обслуживание высотных альпинистов-профессионалов очень дорого обойдётся.

Сколько ты тренируешься в течение года в процентном соотношении?

Я постоянно тренируюсь! Это такая своеобразная мультиактивность, то есть тебе нужно и на аэродроме постоянно что-то пробовать, снаряжение испытывать, тебе нужно прыгать в горах, потому что там своя техника, специфика и психология, тебе нужно какие-то кардиотренировки проводить.

Насколько быстро сейчас развивается снаряжение: вингсьюты, парашюты… Тебе нравится пробовать новое, может быть, как-то улучшать?

Да, конечно, меня поддерживают те, кто это все производит, и у меня есть возможность тестировать и пробовать последние новинки, так сказать. В какой-то степени становишься заложником всего этого, волей-неволей приходится тратиться и обновлять снаряжение.
Сейчас, конечно, все очень быстро развивается: появились новые ткани, не банальные уже вроде авизента, а легкие, парапланерные ткани, с нулевой воздухопроницаемостью и так далее. Соответственно, улучшаются и лётные качества. Но тебе всё время нужно это осваивать, поскольку все имеет свои нюансы.

Валера танцует с танзанийскими портерами! Фото © Денис Клеро

Ты – человек известный. Твои экспедиции всегда интересны аудитории. Как ты относишься к медийной составляющей? Насколько она может влиять на благополучный исход проекта?

Медийная составляющая может быть, однозначно, может быть опасна, если ты к ней не готов. Я знаю это по себе и из опыта моих знакомых. Она действительно может провоцировать – особенно то, о чём ты заявил публично. Может давить ощущение того, что ты на виду, на тебя смотрят и ожидают чего-то миллионы людей, тебя воспринимаю как профессионала и крутого парня. В бейсе есть много примеров, когда могут быть опасны даже самые простые прыжки, так называемые демо-прыжки – ты прыгаешь со здания или в рамках фестиваля. Казалось бы, простые действия, и ты должен сделать именно в этом месте и именно в это время, потому что все собрались. Не на два часа раньше, потому что все спят, а именно сейчас, когда все пришли и ветер поднялся. И нужна определенная жесткость и уверенность в себе, чтобы отказать всем этим людям с камерами и сказать, что из-за ветра ты прыгать не будешь. То же самое, спускаясь с горы, сказать: «Снега было слишком много, маршрут был опасен. Поэтому, извините, в этот раз не получилось», – на это тоже нужно мужество. Для этого нужна и практика какая-то, не все на это способны. Но многие попадаются…

Фото © Томас Сенф / Red Bull Content Pool

Современный аутдор – его сила и слабости...

Мое общее впечатление – действительно, появилось огромное количество видов активностей, связанных с горами. Раньше какой был выбор? Только горный туризм да альпинизм, чуть позже горные лыжи. Современный альпинизм давно потерял свою монополию на горы, много других возможностей появилось на любой вкус. Поэтому, с одной стороны, это хорошо, что много активностей и большой выбор, с другой, мне кажется, это резко убрало спортивную составляющую, сделало всё каким-то более поверхностным. Людям стало интересно просто к чему-то прикоснуться и идти дальше. Я отлично знаю по Альпам: на Монблан, Маттерхорн очереди буквально на маршруте! Я ходил на Гранд-Жорас с севера и с юга – отличная погода, лето, июль – вообще никого нет! Сейчас единицы, которые поставили цель (например, Ули Штек, и то он уже не совсем классический альпинист) и эксплуатируют одну сторону того или иного вида экстремального спорта.

Фото © Ника Лебанидзе / Red Bull Content Pool

Что должно произойти, чтобы вернуть актуальность профессионального альпинизма как спорта?

Я думаю, что уже ничего. Нужны какие-то общие тренды и глобальные вызовы. Раньше глобальный вызов был – покорение известных вершин, того же Маттерхорна, потом эти же горы покоряли по стенам, потом очередь больших гор наступила – все поехали в Гималаи… А что сейчас во главе угла? Глобального вызова сейчас в альпинизме нет. Ходить без кислорода в стиле того же Ули Штека действительно очень сложно.
А в других видах они ещё есть, в том же бейсе! Поэтому он так активно сейчас и развивается.

3 декабря, 16.30, Культурный центр ЗИЛ

Самый известный бейсджампер страны расскажет о многолетних отношениях с горами и небом.
Жизнь «человека летающего» насыщена событиями. У нас с вами есть шанс пережить их вместе с Валерием и взглянуть на мир с высоты гималайского гиганта Чо-Ойю.