Гималайский маскарад. Траверс Канченджанги

Двадцать семь лет назад в 1989 году в эти дни подходила к концу вторая советская гималайская экспедиция на Канченджангу под руководством Эдуарда Мысловского и Валентина Иванова. Был пройден траверс всех четырех вершин, 28 участников совершили 85 подъемов на вершины Канченджанги. Ниже текст из книги Валерия Хрищатого "Мы растворяется в стихии".

Гималайский маскарад. Траверс Канченджанги

1989 год. Рабочий потенциал команды в целом был огромный. Основу ее составляла элита высотного альпинизма страны. Приведу лишь в кратких чертах характеристики участников, начиная с вверенной мне группы.

Нас четверо. Владимир Балыбердин, из Ленинграда. О нем уже столько сказано, и не только в книге «Эверест-82». Могу лишь добавить. После беспримерного подъема на вершину Эвереста, в 1982 году, он — участник восхождений на пик Коммунизма (7495м) и пик Ленина (7134м), состоявшихся в зимнее время впервые (1986, 1988гг.). В 1987 году он и его команда прошли по восточной стене на Хан-Тенгри (7010 м) и затем за один световой день с ледника Южный Иныльчек (4200м) поднялись по классическому пути на вершину Хан-Тенгри и спустились. До них этого еще никто не делал. Обычно восхождение по данному маршруту занимает 5-6 дней. Володя обладает высочайшей выносливостью, отличной реакцией организма на больших высотах в условиях острой кислородной недостаточности, прекрасной технической и физической подготовленностью. Ему трудно найти в связку напарника, обладающего хотя бы приблизительными качествами. По характеру он человек очень жесткий, в суждениях порой категоричен. На восхождениях с трудом мирится с проявлением слабости у других. Всегда предельно собран и настроен на предстоящий маршрут.



Сергей Арсентьев, тоже ленинградец, в сборной команде новичок. Очень активный, хорошо чувствует ситуацию при восхождении, возможности группы в целом и каждого участника в отдельности. Очень устойчив психологически, даже при неожиданно возникающих самых крайне неблагоприятных погодных условиях. Обладает высокой коммуникабельностью. Прекрасно переносит высоты, сохраняет высокую работоспособность в условиях жесткой гипоксии. Так же, как и Володя Балыбердин, имеет два зимних восхождения на семитысячники СССР — в 1986 году на пик Корженевской (7105м), в 1988 году — на пик Ленина (7134м), и два восхождения на пик Хан-Тенгри. Но, даже с таким опытом, он не может конкурировать с Володей, уж слишком Серега осторожен и расчетлив. А сегодня самое главное у него преимущество перед Володей — это молодость.



Анатолий Букреев, из Алма-Аты. Я следил за ним на забегах, создается впечатление, что кто-то завел в нем мощную пружину на длительное время и вдруг отпустил ее. Удержаться в это время у него на «хвосте» дело очень не простое. Во всяком случае на отборах никто не смог этого сделать. Он выиграл все высотные забеги с большим преимуществом. Поехал в гималайскую экспедицию, имея в своем активе шестнадцать восхождений на семитысячники. Среди них пик Ленина за один световой день с ледника Ленина (4200м) на вершину и обратно.



Я приехал на этот раз в Гималаи, помимо Эвереста, имея в своей восходительной коллекции 29 восхождений на семитысячники. Из них два в зимний период.

У меня не было сомнений, что наша группа может на огромных гималайских высотах выполнить любую работу, перенести все трудности, решить самые сложные задачи, поставленные руководством экспедиции.

С нами соперничать могла лишь группа Казбека Валиева. Гриша Луняков, Зинур Халитов, Володя Сувига — неоднократные чемпионы и призеры первенства СССР в высотном классе. Ими пройдены сложнейшие стены семитысячников Союза, такие, как Южная стена пика Коммунизма, дважды — Северная стена пика Победы (7439 м). Только Витя Дедий из Караганды был менее опытным. Да и то на его счету было семь пройденных семитысячников, что давало ему право быть в столь опытной группе.



Другие группы — Украины, Москвы, России были относительно менее опытными, но природные физические и технические данные большинства молодых участников позволяли им решать сложнейшие задачи на больших высотах самостоятельно.

Теперь от умения тренеров зависело, насколько смело будут использованы рабочий потенциал команды, его огромные возможности.

Однако, как показали события буквально первых же дней, мощный потенциал команды не воспринимался должным образом, не дооценивался. Здесь-то и возникла моя альтернатива, которая зашла далеко. На заседаниях я открыто говорил, что намечаемый траверс слишком прост и рассчитан на показуху, предлагал и упорно отстаивал вариант его прохождения через скальный треугольник. Боролся за принцип спортивного, а не административного отбора альпинистов в траверсанты, доказывал возможность значительно большего количества участников траверса, вернее, вдвое большего, чем предполагалось. Считал необходимым введение в состав руководства и тренерского совета заслуженного тренера СССР Е.Т.Ильинского, воспитанники которого составляют 40 процентов от сборной СССР на Канченджангу. Горячие дебаты, да еще зафиксированные кинокамерой (тогда она еще допускалась на заседания), к сожалению, не прошли для меня даром.



Два года назад состоялся разведывательный выезд под Канченджангу. Осматривались подходы, выяснялась возможность аренды яков для переброски грузов, намечались места промежуточных лагерей при движении по длинному леднику Ялунг. Но главное — выбирался маршрут, как начинать траверс. Разведывательная группа возглавлялась будущим начальником экспедиции Эдуардом Мысловским. В состав вошли — старший тренер Валентин Иванов, Москва, тренер Сергей Ефимов, Свердловск, будущий руководитель группы траверсантов Сергей Бершов, Харьков, и я, из Алма-Аты, все из восходителей на Эверест 1982 года. В качестве консультанта был Евгений Игоревич Тамм, руководитель первой гималайской экспедиции на Эверест. Состав достаточно опытный, чтобы выбрать достойный маршрут. Мнения тогда разошлись. Я предлагал вариант подъема справа по скальному треугольнику. Но именно в этом скальном треугольнике остальные участники разведки и видели непреодолимые трудности прохождения траверса массива Канченджанги.



Основание скального треугольника находится на высоте около пяти с половиной тысяч метров, а его вершина заканчивается на высоте чуть больше шести тысяч, то есть высотный перепад составляет примерно семьсот метров. Дома, в Союзе, мы порой ходим стены подобного класса и даже сложнее, с перепадом высот до километра и более. Я тогда очень удивился принятому решению идти не через треугольник, а обычным простым путем через большое фирновое плато. Маршрут получался куцым, некрасивым, даже каким-то незавершенным, но достаточно простым для решения проблемы траверса. Я мог понять позицию Валентина Иванова и Эдуарда Мысловского, стоявших насмерть за простой вариант. Хотя им и хотелось оставить свой след в Гималаях, сказать свое слово, подобно Евгению Тамму и Анатолию Овчинникову, но чтоб без больших нервов. Хотя они и прошли в свое время по Южной стене пика Коммунизма, но, по их рассказам, это было на пределе человеческих возможностей. Мысловский где-то там терял сознание от прилагаемых усилий. А по-настоящему технически сложные стены для них остались в стороне. Даже просто прохождение командой траверса массива четырех вершин Канченджанги по любому, самому простому пути давали в потенциале им звания и правительственные награды. Это они тоже понимали, и это их устраивало.

Сергей Бершов — многократный чемпион СССР по скалолазанию, прошел много технически сложных маршрутов не только в нашей стране, но и за рубежом. К сожалению, ему уже было за сорок. А посему его тягу к более простому маршруту тоже можно понять, но не оправдать.



Сергей Ефимов — тренер сборной команды и тренер отличной свердловской команды. Много лет подряд они выигрывали «золото» на чемпионатах СССР по альпинизму в скальном, техническом и высотно-техническом классах. Он-то прекрасно видел и понимал не только сложность и красоту, но и доступность пути через треугольник. Его страшил верхний участок — ледовый гребень от вершины треугольника до основания большого фирнового плато. Хотя и чисто высотный вариант, но опять же, высота-то небольшая, работа до 7000 метров. Тогда в Непале он воздержался от высказывания окончательного личного мнения. Зато в Сухуми на очередном сборе сборной команды при обсуждении этой проблемы стеной встал за простой вариант траверса. До самого последнего момента я надеялся, что все же будет вариант через треугольник. Вплоть до перехода в базовый лагерь, даже до первого выхода. Но все напрасно. Руководство смущал тот факт, что японской команде почему-то не удалось пройти этот траверс. Но то была клубная команда. А здесь собралась национальная сборная Советского Союза. Лучшие представители высотного альпинизма страны. И задачу нужно ставить достойную, а не искать простых путей к вершине. К сожалению, тренеры этого не прочувствовали. Уйдя на простой вариант, они этим оскорбили и унизили спортсменов. Роль тренеров национальной сборной состоит в том, чтобы, используя здоровую конкуренцию участников и групп, направить их силу и умение на решение сложных и суперсложных задач. Большому спортсмену всегда обидно, когда ему не дают проявить свои силы и возможности, полностью раскрыть себя. Зачем же тогда проводить многолетние отборы в сборную команду, если потом занулить спортивный потенциал участников.



С самого первого рабочего дня у меня не складывались отношения со старшим тренером сборной команды Валентином Андреевичем Ивановым. Заслуженный мастер спорта СССР, «снежный барс», в прошлом хороший альпинист. Человек невысокого роста, худого телосложения. Упрям. Даже если оказывается не прав, принятых решений старается не менять. В редких случаях может отмолчаться. Сложных решений избегает вовсе. Но если волей случая оказывается в таких ситуациях, то внутренне нервничая, внешне не показывает, и за счет упрощения сложного варианта снимает напряжение. Болезненно самолюбив. Разговаривать о делах с ним трудно, а советоваться совсем невозможно, так как контр доводы воспринимает как личное оскорбление или посягательство на его тренерское эго. Тогда он совсем замыкается в себе и на вопросы дает лишь однозначные ответы:
«нет», «не знаю», «смотрите сами», или просто пожимает плечами. Никогда не вел секции и не подготовил лично ни одного альпиниста.

Уже в который раз с сожалением отмечаю отсутствие заслуженного тренера СССР Ерванда Тихоновича Ильинского. Работая со спортсменами более двадцати лет, он подготовил 12 заслуженных мастеров спорта СССР, 14 мастеров спорта СССР международного класса и свыше 50 мастеров спорта СССР. Такому списку может позавидовать кто угодно. Из 22 участников 8 воспитанников этого замечательного тренера ходят здесь в группах по склонам Канченджанги, а его самого не допустили сюда даже в качестве тренера. Видимо, его присутствие в сборной было нежелательно руководству экспедиции. Уж очень они мелки в сравнении с ним, просто потерялись бы в его присутствии.

15 апреля. Лагерь 3. Высота 7200 метров. Выбрался из палатки. Вытянул следом рюкзак. Поставил рядом. Выпрямился, немного огляделся. Темно. Первые признаки рассвета загасили на небе мелкие звезды. На фоне едва светящегося неба темной стеной со светлыми полосами снежных и ледовых кулуаров выявляется массив Канченджанги. Холодно. Дует порывистый ветер.

Мелкие острые льдинки, как мошка, бьют по незащищенной части лица, обжигая холодом кожу. Минут через 20 рассветет. Одеваю на плечи рюкзак. Устраиваю его поудобнее на спине. Защелкиваю на поясе рюкзачный замок, беру в руки палочки и медленно начинаю движение за перегиб к большому фирновому плато. В окружающей тишине каждый шаг отдается резким хрустом перемороженного спрессованного снега. Лишь очередной порыв ветра заглушает этот звук. Организм еще окончательно не проснулся. Движения вялые и заторможенные. Это обострено еще и большой высотой. В рюкзаке груза немного — килограммов пятнадцать. Но каждый килограмм высота как бы удвоила. Признаков боли в голове нет, лишь сердцебиение и одышка, но это пока не разошелся. Значит, акклиматизировался неплохо. Сегодняшняя ночь у меня была четвертой в этом лагере, но выше пока не ночевал. Ребята уже имели три ночевки в лагере 4 (7800 м). Им немного легче. Вот и сейчас я вышел из палатки последним, они уже движутся за перегибом по плато вверх. Сегодня у нас плановая ходка с грузом в лагерь 4. Туда нужно занести восемь баллонов с кислородом, бензин для примусов, немного продуктов и некоторое снаряжение. Но мы хотим сегодня же подняться на вершину. Сил у всех для этого вполне достаточно, думаю, что еще и с превышением. Хотя руководство это восхождение нам не планировало и более того — запрещало.



После километрового ненапряженного подъема плато как бы переломилось, и пошел крутой тягун. К этому времени организм вполне проснулся и втянулся в работу. Идется довольно легко, а в первый раз гора меня дальше этого места не пустила. Я где-то по пути простудился. Горло и грудную клетку сковало. Шаг за шагом я безнадежно отставал. При попытке увеличить скорость движения в голове появлялся шум, перед глазами плыли какие-то блики, склон под ногами качался. Трудно было координировать шаги, тропа периодически оказывалась то слева, то справа от меня. Наверное, была температура. Холодный воздух горлом не ощущался, как будто скользил по вставленному шлангу, а попав в легкие, обжигал, как кипятком. Дыхание глубоким не получалось и никак не настраивалось на темп движения. Словно плохо отлаженный дизель, когда впрыск топлива в цилиндры происходит произвольно. На такой машине далеко не уедешь. Мне пришлось передать свой груз другим, руководство Володе, а самому в сопровождении ленинградца Миши Можаева спуститься в базовый лагерь. На установку лагеря 4 ребята отправились втроем. Миша первые три выхода делал с нами, а затем перешел в группу России, так как там после заболевания одного участника остались лишь трое.

Около восьми часов утра подошли к бергшрунду — глубокой трещине, пересекающей снежно-ледовый склон двух сходящихся больших кулуаров. По первому кулуару вверх работает со своими Казбек Валиев, правый кулуар наш. В том месте, где мы его должны пересечь, ширина составляет метра четыре. Две параллельно навешенные капроновые веревки туго натянуты через трещину, с обеих сторон закреплены на фирновых крючьях. Глубина здесь небольшая, метров тридцать. И все же, когда повисаешь на этих двух нитках на середине, то хочется побыстрее достичь противоположной стороны и почувствовать твердь под ногами.



Совсем рассвело. Солнце осветило верхнюю часть массива. От бергш-рунда начинается крутой фирново-ледовый склон кулуара, постепенно сужающийся до 30 метров на высоте 8350 м, дальше, до перемычки, пошел скальный, местами до десяти метров шириной. Протяженность кулуара от бергшрунда до перемычки не менее двух с половиной километров. Лагерь 4 над нами, метрах в шестистах. Полтора часа работы по относительно крутому плотному фирну, местами льду — и мы в палатке. По пути состоялась связь с базовым лагерем. В эфир выходил сам начальник экспедиции Эдуард Викентьевич Мысловский. Побеседовав с другими группами, вызвал нашу. Без обычных казенных вопросов о самочувствии и настроении, несколько небрежно сказал:

— Тут вот ко мне киношники подошли... Просят, чтобы вы там переправу через бергшрунд на пленку отсняли.

— Бергшрунд мы уже прошли, но отснять переправу можем на обратном пути. Кинокамера, пленка и часть необходимых для дальнейшей работы личных вещей находятся метрах в пятидесяти ниже лагеря 5. Так что, если ты не возражаешь, мы к ним поднимемся, заберем, а потом все сделаем?

Эдуард Викентьевич пребывал в благодушном настроении и, к нашему счастью, не возражал. А старший тренер экспедиции Валентин Андреевич Иванов, который до этого разговора категорически возражал против нашего подъема к нашим же вещам, сейчас находился на склоне в пути к лагерю 1 (6100 м) и прямой радиосвязи с нами не имел. Разрешение Мысловского на наш подъем выше лагеря 4 было крайне важным: мы максимально приближались к вершине!

В этой экспедиции вместе с нами порой бок о бок до самой вершины работали кинооператоры ленинградской киностудии «Леннаучфильм». Великолепную штатную семерку возглавлял режиссер Валентин Венделовский — участник и Первой советской экспедиции в Гималаи 1982 года. О той экспедиции им с помощью оператора Димы Коваленко созданы кинокартины: «Гималайские сборы» и «Восхождение на Эверест». Тогда Валентин впервые столкнулся с проблемой киносъемок на супервысотах Гималаев, увидел и почувствовал сложность и крайнюю степень недоступности для специалиста с кинокамерой. Показать действительную, реальную жизнь альпинистов непосредственно на огромной высоте пока никому не удавалось.

В книге «Эверест-82» Юрий Рост свое повествование начал словами: «Я никогда не интересовался альпинизмом. Этот род деятельности, этот спорт и эта жизнь отпугивали своей исключительностью».

Однако, побывав лишь на подступах к Эвересту, ознакомившись по горячим следам с участниками восхождения и документами, Юрий Рост явил удивительное по проникновению, страстное, на одном дыхании изложение свершившегося на Эвересте.

Валентин Венделовский приехал под Канченджангу «во всеоружии». Кинооператор Евгений Голубев — дважды лауреат Государственной премии СССР. Все основные съемки до базового лагеря ложились на его плечи. Помогал ему Василий Иванюк, тоже профессиональный кинооператор, и звукооператор Эдуард Манукян. Специально были подготовлены высотные кинооператоры из альпинистов. Леонид Трощиненко, заслуженный мастер спорта СССР, возглавил высотную кинотройку Юрий Моисеев, мастер спорта СССР международного класса, и Александр Глушковский, мастер спорта, в составе группы Казбека Валиева поднялись на Главную вершину Канченджанги (8586 м), проводя попутно киносъемки восхождения. Сотни метров пленки отсняты ими в самых разных погодных условиях на больших высотах священной Горы. К съемкам высотных эпизодов для будущего фильма подключились также участники спортивного состава экспедиции. Большинство из них помимо своих основных дел стрекотало сейчас кинокамерами, перед выездом в экспедицию обучившись основам кинематографии в студии «Леннаучфильм».

Фильм участниками собирался по крохам, из отдельных эпизодов. Работать по какому-то предварительно составленному сценарию в условиях, в каких добывались материалы съемок, могли лишь профессионалы высокого класса. Вряд ли эти «киношники» были достойны того пренебрежительного отношения, которое часто исходило в их адрес от руководства экспедиции. В каких только смертных грехах их ни обвиняли! И что объели участников, и что паразитируют на теле экспедиции, и вообще от них одни неприятности. Но каждый из этой семерки исполнял свои обязанности несравненно лучше обвинителей.



Был конец марта — начало апреля. Гималайская весна пришла в базовый лагерь (5500 м). Потеплело, участились снегопады. Нашей группе тогда предстояла четвертая грузовая ходка. Я подошел к Валентину Иванову:

— Валя, что из грузов нужно забросить наверх? В лагеря 2 и 3?
— Сейчас наверху нужен кислород, им и грузитесь.
— Из какого лагеря? По скольку баллонов?
— У нас кислорода много в лагере ! (6100 м).
— Подожди, Валентин. Шерпы его вчера перебросили в лагерь 2 (6400 м), — вклинился в разговор заместитель начальника экспедиции по хозяйственной части Николай Черный.
— Ну, значит, возьмите из лагеря 2.
— Сколько поднимать баллонов?
— Сколько утянете, столько и берите.
— Валя, нужно конкретно. Сколько баллонов нам нужно вынести в лагерь 3?
— Я не знаю ваши силы. Сколько унесете.
— Старший тренер у нас ты. Тебе и карты в руки. Ты же как-то должен планировать переброску грузов?
— Возьмите по два, — сказал Иванов со вздохом. — Еще прихватите что-нибудь из снаряжения.

И опять никакой конкретности. Я не стал его дальше дергать вопросами, повернулся и пошел к палатке. В принципе мы знали, что есть на нашей средней ветке и что из снаряжения необходимо дозабросить.

В лагерь 3 (7200 м) мы подняли по два баллона, а выше понесли по одному, догрузившись веревками, крючьями, бензином и захватив палатку для будущего лагеря 5 (8300 м). Рюкзаки получились тяжелые. Темп движения медленный. Горло у меня почти прошло, но до конца еще не выздоровел. Работать старался аккуратно, чтобы не нахвататься холодного воздуха. В лагере 4 мы собрались после обеда. Я начал настраивать ребят, чтобы завтра, после установки лагеря 5, попробовали бы предпринять штурм Главной вершины. Видимо, это для них было несколько неожиданно. Во всяком случае, боевого настроения не уловил, хотя на обработку пути выше они собирались активно. Двое должны были остаться и улучшить место под палаткой, чтобы вся пятерка могла хорошо отдохнуть за ночь. Выбор пал на нас с Мишей Можаевым. Мне тоже хотелось выйти и поработать выше, но ребята отговорили. Может, оно и к лучшему, ведь мне предстоит первая ночевка на этой высоте, ребята здесь уже ночевали. Акклиматизация у них лучше.

Сейчас довольно тепло и спокойно. Дует легкий ласковый ветерок. Лишь иногда, как всполохи молний, налетают мощные непродолжительные порывы ветра. Рюкзаки наши стоят на фирновом склоне, пристрахованные к вбитым в плотный фирн ледорубам. Мы пока не разгружались, так как нужно снимать палатку и благоустраивать под ней площадку. Ребята вытащили из своих рюкзаков веревки и крючья, взяли из палатки молотки и активно готовились к выходу, одевая на себя «беседки», оправляя снаряжение, притягивая к ногам кошки.

— Валера, дай мне свою самостраховку. Она у тебя подлиннее моей, с ней на обработке будет удобнее, — обратился ко мне Толя Букреев. В это время я возился с кошками, одевая их на ботинки, чтобы увереннее чувствовать себя на плотном фирне.

— Возьми. Она к рюкзаку от ледоруба пристегнута, — не оборачиваясь, сказал я, продолжая возиться с ремешками от кошек.

Завтра нужно выйти пораньше, чтобы допровесить веревочные перила до лагеря 5, установить его и попытаться выйти на вершину. Конечно, это сомнительно сделать за день, но в крайнем случае можно завершить послезавтра и затем сразу спуск в лагерь 3. Тройка ушла за скальный пояс, а мы с Мишей, освободив палатку от вещей, начали ее снимать. Отвязали оттяжку от последнего крюка, вытащили стойки каркаса и начали ее сворачивать. И тут произошло неожиданное. Налетел резкий, мощный порыв ветра. Почти свернутое полотнище наполнилось воздухом и нас сильно рвануло к краю маленькой площадки. Чтобы не улететь по шестисотметровому ледовому склону к бергшрунду, мы вынуждены были выпустить его из рук. Чудом оно зацепилось за острый выступ на краю площадки. Справа от меня по склону что-то красное метнулось вниз.

— Неужели чей-то рюкзак? — мелькнуло в голове. Я бросился к краю площадки. По склону, рассыпаясь на глазах, в пропасть, набирая скорость, летел... мой рюкзак. Из него в разные стороны вылетали вещи и с чуть меньшей скоростью катились следом.

Я был в полной растерянности. В чем я провинился перед Горой? Почему она меня отталкивала? Чем разгневал богов? В чем-то мы с Толей не поняли друг друга? Он выстегнул самостраховку от рюкзака с ледорубом и на ее место не пристегнул свою. Ледоруб стоял вбитым в плотный фирн на две трети своей длины, а оказавшийся отстегнутым уже полуопорожненный рюкзак сейчас скрылся за скальным выступом в шестистах метрах ниже лагеря 4. Я сел на скальный выступ и молча уставился на Мишу. Тот так же растерянно смотрел на меня. Неожиданная детская оплошность. Только мама ее исправить не может. А сам? Сколько в рюкзаке было необходимых вещей! Начиная от пуховых носков и рукавичек, связанных моими домочадцами, кончая пуховым свитером, тоже домашней вязки, и пуховой курткой. Сколько труда разбросано по крутизне досадной оплошностью. В рюкзак была уложена радиостанция УКВ. Мы потеряли возможность общения с окружающими группами и базовым лагерем.

Здесь решение могло быть только одно — немедленно нужно спускаться в лагерь 3. Там есть общая рация, и я хоть смогу связаться с базовым лагерем, чтобы никто не волновался из-за отсутствия связи с нами. Часа полтора-два светлого времени еще есть, но нужно спешить, этого только-только должно хватить на спуск. В веревку встегнул самостраховочный карабин и пошел вниз по перилам. То тут, то там встречались отдельные мелочи, выпавшие из моего рюкзака: кое-что из медицинской аптечки, разбитая кассета с кинопленкой... Не доходя бергшрунда, нашел шерстяной шарф, чуть ниже по одному шерстяному носку разных пар. У самого края трещины остановился пуховый свитер. Как теперь восстановить все? Потерян почти весь комплект личного снаряжения! Есть надежда завтра вернуться и попытаться найти вещи, но одному это слишком опасно, кругом трещины, можно провалиться. Нужно с кем-то в связке.



Из лагеря 3 по общественной рации сообщил базе о случившемся. Переговорил с Казбеком. Он обещал утром помочь в поиске вещей. Пока спускался, разыскивая попутно вещи, изрядно продрог. Хорошо еще, что нашел свитер. Лагерь 3 был пуст. Шерпы спустились вниз, другие группы на обработке своих веток. Из большой палатки «Зима» в маленькую «Ангар» перетащил три пуховых спальных мешка. Два постелил под себя, а в третий залез сам. Вскоре согрелся. Есть не хотелось. Пригревшись, забылся тяжелым сном. Утром проснулся рано. На улице морозно. Хорошо еще, ветер не очень сильный. Дождался утренней связи. С Казбеком договорились встретиться чуть ниже бергшрунда, откуда начнем поиск. Попил чая, немного перехватил пищи, еще почаевничал и, одевшись в то, что было, пошел вверх по плато к месту встречи. Хотя ветер был и не очень сильным, но все же пронизывал насквозь. Приходилось идти побыстрее, чтобы не замерзнуть.

В верхней части плато встретил ребят из группы Казбека. Ночь они провели в лагере 4, который вчера установили на своей ветке. Внешне утомлены, лица осунулись, движения вялые, несколько заторможенные. Видно, что очень устали. В таком состоянии идти еще за чьими-то вещами, рассыпанными по склону, было вовсе не подарком. Конечно, с моей стороны более чем жестоко тащить за собой Казбека искать рюкзак. Но что мне оставалось делать?! Подошел Казбек. Вид усталый. Ему бы сейчас приспуститься ниже да поспать пару деньков, отдохнуть, поесть. Каждый шаг вниз борьба с собой, а тут еще нужно делать крюк по плато и даже преодолеть несколько взлетиков.

— Как дела, Казбич?
— Да вот, поставили и оборудовали лагерь 4.
— Самочувствие?
— Ночь-то неважно спал. А так, ничего. Так как у тебя получилось, что рюкзак грохнулся?
— А... длинная история рассказывать, — отмахнулся я.
— Что в нем было-то?
— Да все. Весь боевой высотный комплект.
— Да-а... фигово... что делать думаешь?
— Искать. Другое что можно придумать?
— Замерз?
— Есть немного. Пойдем поищем, а?
— Думаешь, что-нибудь найдем?
— Я пожал плечами. — Может что и сыщем. Я, вон видишь, веревочку снизу взял, а то там трещины...
— Ты хоть видел, куда он улетел?

Я кивнул головой. Казбек предложил мне потеплее одеться, но появилось солнышко и обласкало нас первыми лучами, и я отказался. Мы связались веревкой и пошли вдоль бергшрунда к скальному перегибу, за которым вчера скрылся рюкзак. На подъемах Казбек часто останавливался, отдыхал, опершись о вбитый в фирн ледоруб. Часто кашлял. Я как будто оправился от простуды, но опасался, что после вчерашних переохлаждений она может вернуться.

Первое, на что наткнулся, был фотоаппарат, затем пуховая рукавица. Казбек нашел вторую, потом еще часть вещей. Метрах в четырехстах ниже трещины застрял рюкзак. Было видно, что он не пустой. На дне его оказался пуховый спальный мешок. Пуховую куртку найти так и не удалось. Рация тоже бесследно исчезла. Возможно, улетела в трещину. А куртку могло унести ветром.

В лагерь 3 пришли к часу дня. Все же кое-что удалось отыскать, и это радовало. На обеденной радиосвязи получил распоряжение спускаться в базовый лагерь с группой Валиева.

Шестью днями раньше по нашему кулуару, по средней ветке прошла московская группа и поднялась на Главную вершину массива Канченджанги (8586 м). Лагерь 5 (8300 м) до них установлен не был, но все необходимое из снаряжения было заброшено нашей группой к месту установки лагеря. Именно после прохождения московской группы по этой ветке до Главной вершины ее как заповедное место для посещения других закрыли. Даже нас, главных ответственных исполнителей за этот участок, старались до него не допускать. Лишь несогласованность в действиях тренеров и начальника экспедиции позволила нам сделать шаг в запретную зону.

В лагерь 4 пришли в начале десятого. Разгрузившись, приготовили и попили чай. Наш отдых и чаепитие затянулись. Движение с грузом давало о себе знать. До вершины 650—700 метров по высоте. Два часа отдыха здесь пролетели как одно мгновение. Хотя выход с грузом и отнял много сил, но никто даже и в мыслях не допускал подключить кислород к дыханию и тем облегчить подъем. Только в начале двенадцатого пошли по перилам к лагерю 5. Каждый за плечами нес по кислородному баллону и кое-что из снаряжения. На выходе из лагеря состоялась связь с базой. Предчувствуя наши намерения, Мысловский задал вопрос:

— Во сколько вышли из лагеря 3?
После непродолжительного колебания я ответил:
— Сегодня утром, пораньше.
Мысловский, с раздражением:
— Я конкретно спрашиваю. Время выхода из лагеря 3?
Мы с Балыбердиным переглянулись.
— Ну, что ответим, Володя?
— Скажи, что в пять. Какая разница, и так все понятно. Я нажал на клавишу «передача»:
— Эдик, вышли в пять часов.
— Ну, ну... Что из грузов имеется в лагере 4?
Я перечислил грузы и сообщил, что несем вверх по одному кислородному баллону.
— Базовая радиостанция будет постоянно на приеме. Так что связываться можете в любой момент, — сообщил Мысловский и ушел из эфира.

Пройдя траверсом скальный пояс, мы вышли в кулуар по плотному фирну, нагружая перила, медленно направились к лагерю 5. Шлось тяжело, подноска грузов в лагерь 4 отняла много сил. Частое глубокое дыхание при движении выбрасывало из организма много влаги. Мучила жажда. Капли пота за очками затекали в глаза, а пальцы рук, несмотря на шерстяные рукавицы, мерзли и немели. Наверху, на гребне, бушевал ураганный ветер, и идти туда не выспавшемуся, уже в достаточной мере усталому, измученному жаждой и слишком медленным темпом движения при остром дефиците кислорода не очень-то хотелось. Но мы окончательно решились на штурм и теперь просто обязаны подняться на вершину. Руководство тоже поняло, куда мы устремились, но пока не имеет повода остановить нас. От намеченного графика движения мы отстаем на полтора часа. Это много, но двигаться быстрее не получалось. Нам с Володей было ясно, что если мы и успеем засветло на вершину, то возвращаться все равно придется в темноте.



Мне не дает покоя мысль, почему нас не пускают на нашу среднюю ветку? Скажем, почему оставляют группу без Горы, ясно — чтобы не высовывались. Но зачем из ветки делать заповедник после прохождения группы Василия Елагина? Ведь в лагере 5 нужен запас кислорода, бензина, продуктов питания? А нас, как бревно, мешающее плыть лодке, отталкивают от верхней части средней ветки. Но почему? На этот вопрос мы не находили ответа. Ведь, как говорил Мысловский, Елагин нашел проход в верхней части кулуара и провесил веревки на саму перемычку? Значит, казалось бы, теперь самое время начать загрузку лагеря 5 всем необходимым для траверсантов?

Между лагерями 4 и 5 около 450 метров перепада высоты. После тяжелых рюкзаков силы поубавилось и дальнейший подъем ощутимо сказывается на нашем состоянии. Частое сердцебиение — и остановки, глубокое дыхание — и крайне медленный темп движения. Наверху бушует ветер, срывая с гребня снег и образуя громадный снежный шлейф. Подойдя к точке закрепления веревки, остановился перевести дыхание. Чтобы удобнее стоять, слегка развернулся корпусом. Встегнул карабин в верхнюю веревку и затем туда же перестегнул жумар. Откинулся назад, загрузив беседку, давая отдохнуть ногам. Не спеша прошелся взглядом по большому фирновому плато Канченджанги. Оно под нами примерно в километре. Уже полностью освещено солнцем. Соседний кулуар тоже залит солнечным светом. Вижу, как группа Казбека Валиева, один за другим на значительном расстоянии друг от друга, движется к своему четвертому лагерю. Казбек на общем собрании команды в Москве избран капитаном. Вчера вечером в лагере 3 я подошел к нему и сообщил, что мы собираемся подняться на вершину. Не мог я не сказать ему о наших планах. Хоть один болельщик будет наш. Более пятнадцати лет мы ходили вместе, говоря обо всем и все деля поровну. Впервые вынуждены были разделиться, участвуя в одном восхождении. Оба возглавили группы. Где-то там среди движущихся точек идет и Казбич. Мне очень приятно, что он все равно рядом, близко, в соседнем кулуаре. И он нас, конечно, тоже видит.

Задергалась веревка ниже точки закрепления, значит, Володя начал движение по нижним перилам. Я ухватился рукой за ручку жумара, выбрал через него свободную сверху веревку и шаг за шагом медленно пошел вверх, придерживаясь за репшнур и передвигая по нему жумар.



Перешел к очередному пункту перестежки перил. Кажется, что до лагеря 5 идти целую вечность. Верхние перила пока заняты. Через оранжевые фильтры светозащитных очков вижу, как Толя Букреев подходит к пункту перестежки. Появилась возможность перевести дух. Внизу Володя ждет, когда я перейду на следующие перила. Веревка сверху освободилась, я перестегнул на нее самостраховку с жумаром и двинулся к следующему пункту перестежки.

Толя наверху уже копошится в авоськах с вещами. Подхожу к нему. Следом, отдуваясь, приближается Володя. Только Сережа еще далеко внизу. Почему-то он задержался с выходом из лагеря 4. В 14.30 все собрались возле вещей, оставленных прошлый раз. Метров 200 пути отделяло нас от лагеря. Было видно, как на оттяжках треплет ветром сорванную палатку пятого лагеря. Я включил рацию и сообщил о неполадках наверху. Иванов предложил нам туда подняться. Палатка из-за плохого закрепления действительно была сорвана ветром. Все сборные стойки ее каркаса высыпались и улетели по склону. У нас с собой палатки не было и заменить сорванную мы не могли. Само полотнище оказалось целым, и мы его закрепили на скале, притянув плотно тонкой капроновой веревкой. Об этом сообщили в базовый лагерь и запросили штурм Главной вершины. Было четыре часа дня. После некоторых раздумий и колебаний старшего тренера Валентина Иванова получили разрешение выхода лишь на перемычку. Он категорически запрещал подъем на Главную вершину, ничем не обосновывая свое запрещение. С перемычки мы должны выйти на связь и, если позволит время, может быть, нам будет разрешено подняться на Среднюю вершину — Центральный пик (8482 м). И это уже была наша победа! Оставив четыре баллона с кислородом в лагере 5, сбросив с себя лишние вещи, оставив только теплые, мы опять пошли вверх. Вначале от лагеря 5 тянулась желтая веревка, навешенная еще японской экспедицией, затем при выходе на скальную часть кулуара пошла цветная перильная веревка, тоже явно не наша, а иностранная, и крючья, забитые в скалы на точках закрепления перил, тоже были оставлены предшественниками не нашей экспедиции. Оказывается, ничего не нужно было искать группе Елагина, никакого прохода к перемычке, вопреки утверждениям начальника экспедиции Мысловского. Веревочные перила, оставленные предыдущими экспедициями, выводили почти на саму перемычку. Лишь две-три веревки по 45 метров нужно было группе Елагина допровесить, но и этого не было сделано. Последние 120 метров пути по кулуару не были оборудованы. Неужели нас из-за этого не допускали к средней ветке?! А сейчас отталкивали от Главной вершины, искусственно желая показать, насколько сильнее остальных группа москвичей, поднявшихся на Главную вершину (с использованием кислорода — допинга, которому здесь нет равных!).

В 17 часов 40 минут я последним уходил вниз со Средней вершины массива Канченджанги. Палатка лагеря 5 приютить нас на ночь не могла. Часам к десяти вечера вся наша группа собралась в палатке лагеря 4, совершив первое групповое бескислородное восхождение за один световой день из лагеря 3 на Среднюю вершину Канченджанги, попутно доставляя грузы, необходимые для будущих траверсантов. За день мы преодолели 1200 метров перепада высоты. Прессой потом широко и довольно подробно описывались восхождения групп Елагина и Бершова, упоминались другие и совершенно было проигнорировано наше. Следом за нами, 17 апреля второе бескислородное восхождение совершили казахстанцы на Главную вершину (8586 м) с западного направления, о чем сообщалось в «Советском спорте» 27 апреля. Другие группы поднялись на вершины, применяя кислород.

Человеку, не знакомому со спецификой высотных восхождений, может показаться странным мое акцентирование на восхождении без применения кислорода. Попытаюсь пояснить свою столь активную позицию. Что внизу, на уровне моря, что вверху на высоте Эвереста или Канченджанги, процентное содержание кислорода в единице объема воздуха одинаковое. Но чем выше поднимается человек, тем ниже парциальное давление кислорода, тем сложнее организму потреблять его, тем тяжелее производить работу на большой высоте. На каком-то этапе подъема наступает момент, когда некоторые восходители не в состоянии контролировать свои действия, тогда им необходим немедленный спуск вниз.

Подъем на большие высоты, как сквозь сито, отсеивает восходителей, автоматически. В высотном альпинизме главным соперником восходителя, помимо физических и технических трудностей, является высота. Одевая кислородную маску, альпинист искусственно убирает самого главного своего соперника. Как бокс, борьба, штанга имеют свои весовые категории, так и альпинизм имеет свои классы выступлений, разбитые по высотам. От скального, самого низкого, до технического, высотно-технического и высотного. Никогда легкая или средняя категории не могут соперничать с супертяжем. Высотный альпинизм включает в себя все элементы других классов, при этом владеет монополией на самый труднодоступный элемент — в ы с о т у. Высота — это соперник без изъяна, у него нет слабых сторон. Могущественную силу воздействия высоты каждый восходитель ощущает на себе по-разному. Но избежать этого воздействия не может никто. Только искусственным путем, используя дополнительный кислород для дыхания, восходитель резко ослабляет своего невидимого соперника. Эта искусственная мера может быть применена, скажем, в штанге. Изготовив специальные рычаги, спортсмен может поднять гораздо больший вес, но его новый «рекорд» при этом вызовет лишь ухмылку у зрителя. В альпинизме, ввиду его малой доступности, тем более для
зрителей, подъем на высоты более 8000 метров с применением кислорода на сегодня в нашей стране почему-то возводится в ранг достижений. Ни много ни мало за это присваивается звание мастера спорта международного класса. Есть альпинисты, технически прекрасно подготовленные, способные пройти самый сложный маршрут, но на большой высоте не в состоянии работать без применения кислорода. Примером тому сегодня такие известные высотники, как Сергей Бершов, Михаил Туркевич, Василий Елагин, Владимир Коротеев и другие. Ребята могут возразить, что задачи бескислородного восхождения перед ними не ставилось. Соглашусь с этим утверждением ввиду несостоятельности тренерского состава при столь сильной команде. Но установка спортсмена высокого класса, выходящего на игры, должна быть — и г р а т ь, а не выполнять повинность игры. Приехав под Канченджангу в статусе сильнейших высотников СССР, восходители дискредитировали себя в этом звании, одевая маску с подачей кислорода.



16 апреля наша группа спустилась из четвертого лагеря в третий. Предстояла еще одна грузовая ходка. Но пока неизвестно, куда именно, на какую ветку? Это должны определить тренеры. Выход с грузом мы считали для себя обязательным. Это снимало дополнительные нарекания со стороны руководства, хотя было понятно, что их все равно не избежать. Скорее всего нам будет инкриминировано неподчинение указаниям тренеров.

17 апреля необходимые грузы были переброшены нами в лагерь 4 на нашу среднюю ветку. В этот же день, вечером, мы спустились в базовый лагерь. Предстоял спуск в зеленую зону и там недельный отдых перед предстоящим траверсом четырех вершин Канченджанги. В базовом лагере задержаться, перевести дух нам не дали. Ввиду отсутствия продуктов питания быстренько спровадили вниз. «Боже, нам когда-нибудь дадут поесть досыта, или мы так и будем, как полуголодные псы, слоняться по моренам и склонам большой Горы?»

С сахаром в последнее время частые перебои. Куда смотрит Володя Воскобойников — специалист по питанию в экспедиции? Специалист по сублимированию у себя на производстве он, может быть, и не плохой, но по питанию в высотной экспедиции... Порой по три-четыре дня участники вообще не ощущали подслащенного чая. И это в национальной высотной экспедиции!!!

Однажды на общем собрании в большой столовой палатке Миша Туркевич задал вопрос Мысловскому:

— Можно ли надеяться, что питание участников в ближайшее время сдвинется в лучшую сторону?
— Конкретно, Миша, что ты имеешь в виду? — ощетинился Эдуард Викентьевич.
— Просто уже надоели эти разговоры, что караван с продуктами в свое время обокрали сами же носильщики и теперь из-за этого у нас недобор продуктов. Сегодня мы получили порцию риса, но чай был не сладкий, а завтра нас выгоняют вниз, на отдых в зеленую зону. А я хочу пару дней после тяжелой работы на высоте отдохнуть здесь. Немного отъесться, восстановиться, а уж потом проделать нелегкий путь по моренам ледника Ялунг на отдых вниз. В конце концов каждый из нас должен заниматься своим делом. Я добросовестно исполняю свои обязанности, работая наверху, для этого я сюда и приехал. И хотел бы то же самое видеть в других. Поэтому у меня и вопрос: когда мы сможем нормально разнообразно питаться? Гора у нас отнимает много калорий и сил, поэтому это немаловажная сторона в успешной работе всех членов экспедиции. Такое состояние дел с питанием, какое наблюдается сейчас, я считаю недопустимым, — Туркевич умолк, ожидая ответа Мысловского. Его ждали и все собравшиеся в палатке.
— Ты что, Миша, голодный?!
— Да причем тут голодный! Я задал вам конкретные вопросы и жду на них ответ.
— Так! Выдайте ему пару банок консервов, если он не наелся! — вспылил Мысловский, выбросив театрально вперед руку с указующим перстом на Мишу и затем резко перевел ее на стенку палатки в направлении склада с продуктами. Миша опустил голову, понимая, что в этом разговоре истины не будет. Мысловский почувствовал, что хватил через край, и, как бы примирительно, сменил тему разговора. А большинство присутствующих не отказалось бы от предложенной пары банок консервов.



На следующий день по одному, по два или маленькими группами спортсмены уходили из базового лагеря вниз, в верхние хвойную и рододендроновую зоны, расположенные на высоте около 4000 метров. Там уже десять дней отдыхает московская группа. В начале апреля эта группа из четырех человек: Василий Елагин руководитель, участники Владимир Коротеев, Евгений Клинецкий, Александр Шейнов, вышли следом за нами на подноску грузов и обработку маршрута по средней ветке. Тренеры их выпустили сразу же за нашей группой, хотя можно было бы и не наступать друг другу на пятки. Москвичам пришлось сделать дополнительную грузовую ходку между лагерями 2 и 3. Хотя высота и не большая, но условия проживания тяжелые. Лучше эти сутки отсидеть в базовом лагере.

Наконец наша группа отработала свой выход и освободила среднюю ветку. Елагин со своими, взяв грузы, вышел в лагерь 4. На следующий день они опять вернулись в лагерь 3 и, взяв баллоны с кислородом, снова поднялись в лагерь 4. Как и в первый выход, Елагин с Коротеевым стали использовать кислород сразу же из лагеря 3 (7200 м). Восьмого апреля они перебрались в лагерь 5. Установили поднесенную нами палатку и утром девятого апреля, с кислородом, уже всем составом вышли на штурм Главной вершины. Побывав на вершине, через два дня, 11 апреля, они вернулись в базовый лагерь. После чего руководство экспедиции освободило их от пятого обязательного для всех выхода и отправило на длительный отдых в зеленую зону. Все остальные группы — Ленинграда, Казахстана, России, Украины, в том числе и наша, сделав выход по заброске грузов и совершив по восхождению на разные три вершины Канченджанги, 19 апреля спускались на недельный отдых перед траверсом.

Теперь стоял главный вопрос — кто пойдет траверс?! После двухлетних жестких спортивных отборов участников в экспедицию должна наступить ясность. Расширенному тренерскому совету предстояло определить состав траверсантов. Результаты обработки склонов были таковы. Все группы, кроме московской, совершили по пять высотных выходов. Три ветки обеспечения траверса провешены веревками и перилами. Все высотные лагеря, кроме 5-го на нашей средней ветке, были поставлены и оборудованы необходимым снаряжением для прохождения траверса. Группа москвичей совершила восхождение на Главную вершину Канченджанги (8586 м) 9 апреля. При восхождении все участники использовали кислород и даже подключались к нему ночью во время сна. 16 апреля по правой ветке на Южную вершину (8493 м) поднялась украинская группа, также все участники применяли кислород во время восхождения. В тот день, 16 апреля, в полном составе, без применения кислорода, преодолев за один день перепад высоты из лагеря 3 (7200 м) до Средней вершины — Центральный пик (8482 м), поднялась наша группа. 17 апреля на Главную вершину по левой ветке взошла группа Казахстана под руководством Казбека Валиева, а также трое высотных кинооператоров. Восходители, кроме приболевшего Валиева, а также двух кинооператоров, при восхождении кислород не применяла. И, наконец, завершила предварительный штурм группа России, руководимая Евгением Виноградским. Вся группа россиян при движении на Южную вершину использовала для дыхания дополнительный кислород.

На разборе пятого выхода, как мы и ожидали, нам инкриминировали неподчинение руководству экспедиции. Неподчинения не было. Подъем в пятый лагерь нам разрешил находящийся на связи в отсутствие старшего тренера Иванова сам начальник экспедиции Мысловский. Выходит, начальник экспедиции нарушил субординацию? Не имел права разрешить нам выход?! Но это их проблема... Может, потому в устах тренера Ефимова обвинение прозвучало неконкретно: «С какого-то момента группа перестала быть контролируема тренерами». А еще с какого-то момента мы, якобы, нарушили принципы обеспечения безопасности?! Хотя толком так и не смогли получить ясного ответа — в чем же именно выразилось наше пренебрежение безопасностью? Вокруг нас работало много групп — рядом Валиев с ребятами, на южном направлении — украинцы и россияне. И все же «судимость» за нарушение безопасности повесили на нас.

Расширенный тренерский совет заседал несколько часов. Расширенный, потому что в него, кроме Мысловского, Иванова, Ефимова, вошли все руководители групп, а также бывшие эверестовцы Владимир Балыбердин и Михаил Туркевич. Поприсутствовать и зафиксировать на пленку заседание тренерского совета попросилась киногруппа. Но Иванов отказал им в этом, несмотря ни на какие уговоры. Валентин Венделовский после тренерского совета спросил у Казбека Валиева:

— Как ты думаешь, почему нас изгнали с заседания?
— Испугались, — ответил Казбек.
— Чего? — Испугались, что останется обличающий документ. Я, может быть, еще почти дословно могу вспомнить то, о чем говорил вчера на заседании тренерского совета. Через неделю что-то забуду, а через полгода-год смогу вспомнить лишь общее направление разговора. Так же и другие. А вы бы унесли оттуда обличающую пленку и на многие годы.



Руководителями групп предстоящего траверса Иванов предложил Бершова и Елагина. Казбек со второй кандидатурой не согласился и предложил вместо Елагина Хрищатого. Иванов сказал, что он против кандидатуры Хрищатого ввиду его крайней недисциплинированности. Ефимов поддержал Иванова, снова приведя в пример пятый выход нашей группы на Среднюю вершину.

Долго спорить не стали. Двое из предполагаемых десяти траверсантов определились. Осталось восемь. Кем заполнят эту восьмерку?

Валиев: — Оставшиеся восемь мест должны быть отданы наиболее сильным, наиболее хорошо подготовленным участникам.

Иванов: — Как определить наиболее сильного? Я таких критериев в альпинизме на сегодня не знаю.

Валиев: — Тот, кто взошел на Гору без использования кислорода, тот и является наиболее сильным.

Бершов: — Но тогда на траверс пойдут одни казахстанцы.

Валиев: — Все верно. Они являются на сегодня самыми сильными. На данный момент, не считая киногруппу, вершины Канченджанги посетил 21 участник нашей экспедиции. Из них только восемь поднялись, не используя кислород. Это шесть казахстанцев — Хрищатый, Сувига, Халитов, Луняков, Букреев, Моисеев и два ленинградца — Балыбердин и Арсентьев. Поскольку руководители уже назначены, осталось поделить восьмерку предлагаемых траверсантов пополам. Я считаю, что это наиболее спортивный подход к отбору участников.

Туркевич: — У нас, к примеру, на южной ветке из-за сильных ветров нельзя было работать без кислорода. Так что ж, нас теперь в расход?

Иванов: — Во-первых, восхождение без применения кислорода я не считаю определяющим показателем силы участника. Сила альпиниста это слагаемое множества факторов.

Балыбердин: — Сегодня этот определяющий фактор очевиден.

Иванов: — во-вторых, задачи бескислородного восхождения ни перед кем и не ставилось. В-третьих, я еще раз напоминаю о том, что у тренерского совета имеются к группе Хрищатого большие претензии. Как раньше отмечалось, это их недисциплинированность. Ветка, за которую они ответственны, не до конца оборудована. Все баллоны с кислородом, необходимые для лагеря 5, находятся в лагере 4. Палатка сорвана, и поэтому можно считать, что лагеря 5 как такового нет. Этот вопрос нужно решать дополнительно.

От обрушившейся несправедливости у меня перехватило дыхание. Это же парадоксально! Старший тренер экспедиции Иванов всячески не пускал нас в заповедную зону лагеря 5, более того, обвинял в нарушении дисциплины, если мы туда устремлялись, а теперь вешает на нас вину за то, что лагерь там не готов: палатка не установлена, кислород не доставлен. Обязанность за оборудование лагерей на средней ветке, действительно, была возложена на нас, но группами — моей и Елагина, независимыми друг от друга, старший тренер командовал лично сам. Наша группа возложенную работу выполнила полностью. С Елагина спроса не было. Более того, по-видимому, в виде премии за невыполненную работу по оборудованию лагеря 5, Иванов отправляет группу Елагина вниз на отдых. В отличие от всех остальных этой группе предоставляется исключительное право — не делать пятой ходки по забросу грузов. Их берегут. Они на особом положении. Переваривая все это сейчас, уже дома, вспоминая безысходность того положения, в котором оказался я, а вместе со мной за компанию и моя группа, прихожу к выводу, что в наших подобных экспедициях, кроме повара, врача, руководителей, необходимо иметь еще и юриста.

Ну, а пока идет суд, где прокурором выступает старший тренер Иванов.

Туркевич: — Конечно, если бы сразу поставили задачу подъема без кислорода, мы бы это тоже сделали без особого напряжения.

Я смотрел на Мишу Туркевича, вспомнив, как они с Сережей Бершовым рассказывали Василию Сенаторову, спецкору «Олимпийской панорамы» и «Советского спорта» о своем последнем выходе на обработку маршрута. Из статьи Сенаторова («Советский спорт», 27.04.89): «В один момент, — рассказывал Михаил, я вдруг почувствовал, что остановился. На пределе было дыхание, ноги не шли». Оказалось, что он задел регулятором подачи кислорода о камень и перекрыл доступ кислорода». А вдруг на траверсе сломается у него кислородный аппарат? Тогда не только ноги могут остановиться...

Иванов: — Какие будут предложения по отбору траверсантов?

Бершов: — Мне кажется, что здесь не нужно излишне ломать голову. Честнее всего будет, если мы от каждой группы возьмем по два человека. Здесь присутствуют все руководители групп. Кому как не им назвать наиболее сильных участников из своих групп.

Прозвучало как раз то, к чему мы привыкли за все предшествующие годы. Так раздавались ордена при застое. Предложение Бершова было то, что нужно тренерам. Этого они ждали, к этому подводили тренерский совет, но нужно было, чтобы такое предложение прозвучало из уст участников.

Иванов: — Предложение очень разумное и объективное. На мой взгляд, при этом никто не будет ущемлен.

Валиев: — Я не согласен с предложением Бершова. Я за спортивный принцип отбора. А это получается уравниловка.

Балыбердин: — Полностью согласен с Валиевым.

Иванов: — Но вариант Валиева мы не можем принять. Ветки Валиева и Бершова оборудованы до конца. Кислорода и продуктов питания в лагерях 4 и 5 на этих ветках хватает. Меня беспокоит средняя ветка Хрищатого. Лагеря 5, можно считать, на ней нет. Продукты питания там тоже отсутствуют. Есть только три полупустых баллона с кислородом. Все необходимое для этого лагеря находится четырьмястами метрами ниже. В лагере 4. По этому вопросу нужно подумать и затем что-то предпринять.

Иванов отлично подвел свою мысль к тому, чтобы ее вслух завершили другие.

Валиев: — Значит, тогда мою четверку нужно включить в состав траверсантов полностью, а Хрищатый со своей группой пусть восстанавливает лагерь 5 на своей средней ветке.



Припекая, грело южное солнце. После больших высот воздух казался густым. Ощущение это усиливалось запахом испарений от еще слегка сырой земли. На склоне горы в арчовом лесу прерывисто громко кричала какая-то птица. В низу ущелья обозначились первые кучевые облачка. Дышалось легко. Но в теле легкости не было. То, что происходило на заседании, давило. Оправдываться было бессмысленно. Приводимые мною доводы тренерами не принимались. Им сейчас нужно было убрать конкурентов или хотя бы как-то их развенчать. В жертву легче всего принести тех, от кого набита оскомина. Поэтому наша четверка без вины оказывалась виноватой. Руководство экспедиции всячески способствовало такому отношению к нам со стороны руководителей других групп. Не исключена возможность предварительного договора тренеров с Бершовым о выдвижении варианта комплектации траверсантов из двоек от каждой группы. И чтобы провести вариант, нужно было разрушить и разложить одну из двух групп, совершивших восхождение без применения кислорода. Группа Валиева работала на своей ветке самостоятельно. Устанавливая лагерь за лагерем, ребята могли планировать свою работу по заброске грузов сами. У них все было отработано чисто, и претензий к ним предъявить не могли.

Пока нас отстранили. Трудно было себя сдерживать. Я понимал, что всплеском эмоций ничего не сделаешь, сейчас здесь никому ничего не докажешь. Я лег спиной на теплую, нагретую солнцем землю и, чтобы не обгореть, прикрыл лицо белой панамкой.

По предложению Иванова, каждый присутствующий на тренерском совете по очереди высказывал свое мнение по подбору траверсантов. Мы с Володей Балыбердиным в этой очереди были последними. И все равно было мало времени, чтобы собраться с мыслями и что-то придумать. Но у меня возник новый план. Пока очередь приближалась, постарался отвлечься. Вспомнил осенний сбор команды в Сухуми в 1987 году, где обсуждались варианты прохождения траверса массива Канченджанги. Тогда я просидел несколько ночей, просчитывая грузы, которые необходимо было забросить в промежуточные лагеря. А потом на общем собрании команды, отстаивая свой вариант, говорил, что на траверс могут пойти не шесть человек, как предполагалось, а двенадцать. Тогда, в Сухуми, это предложение было воспринято как несерьезное и вызвало бурю возражений со стороны тренеров. Даже Евгению Игоревичу Тамму не удалось убедить молодых тренеров в реальности предложенного мной варианта. А самым главным возражением Иванова было: — Ведь японцы не смогли пройти траверс! А ты здесь двенадцать человек планируешь! Это нереально!

Вот и настал день, когда на траверс могут отправиться даже не двенадцать, а все двадцать участников. Но зачем-то нужно отобрать только десять. Сейчас можно было бы разделиться на две десятки и пройти траверс встречно. Но руководство уперлось в стенку — десять траверсантов и не более: «Мы и так вместо шести планируемых десять участников отправляем на траверс».

Ну вот и мой черед высказаться. Я поднялся с земли, поудобнее уселся на корточках. С чего начать? Мне всегда трудно начинать говорить на собраниях. Волнение какое-то. Да еще эта подсознательная безысходность. Иванов со скучающим видом отвернул голову.

— Вы считаете, что лагерь 5 не установлен по нашей вине. Наше несогласие с этим не приемлете. Лишь предоставляете право согласиться с предъявляемым обвинением. Тогда, исходя из сложившейся ситуации, у меня ко всем вам предложение. Я прошу не расформировывать нашу группу. Оставить ее в прежнем составе и дать возможность установить лагерь 5 средней ветки непосредственно на самой перемычке между Средней и Главной вершинами на высоте 8400 метров. Это облегчит будущим траверсантам работу, так как лагерь поднимется на 150 метров выше, и если траверсанты будут вынуждены в нем остановиться, то им не придется терять 150 метров высоты, на что у них ушло бы много сил. Поэтому я предлагаю нашей четверке — Балыбердину, Арсентьеву, Букрееву и мне — взять из лагеря 3 (7200 м) по два баллона с кислородом, палатку и со всем этим отправиться через южную ветку, обработанную украинцами, — пройти через Южную вершину (8493 м), и Среднюю (8482 м), спуститься на перемычку, поставить палатку лагеря 5, оставить кислород траверсантам, а самим через Главную (8586 м) и Западную (8508 м) вершины уйти вниз, тем самым завершив траверс четырех вершин Канченджанги.

Воцарилось минутное молчание. Иванов повернул голову и обратился к Балыбердину:

— Володя, предлагай свой вариант.
— Вариант... Мне кажется, что нужно обдумать вариант, предложенный Хрищатым.

Елагин: — Вообще-то там есть рациональное зерно.

К сожалению, это было лишь минутное замешательство.

Иванов: — Это слишком рискованно. Где гарантии, что лагерь 5 удастся поставить? Если вдруг вы его не установите, то завершающая стадия экспедиции может сорваться. Это недопустимо. А если непогода, сильный ветер, и тогда все рухнет. Нет. Рисковать мы не можем.

Балыбердин: — Но ведь мы же пойдем с палаткой. Непогоду всегда сможем пересидеть. Траверсанты тоже не пойдут в непогоду.

Иванов: — Нет, это слишком рискованно. Я на такой риск как тренер не могу согласиться. Вот будете проводить свои экспедиции в Гималаи, там делайте все, что хотите.

Я опять лег на землю и прикрыл нос панамкой. В спор не влезал, зная его бесполезность.

Иванов: — Итак, большинство высказалось за предложение Сережи Бершова, то есть, по два человека от каждой группы. Я тоже считаю, что это более правильный и справедливый вариант.

Балыбердин: — Валя, но это же не спортивный подход!

Иванов: — Володя, не будем дискутировать. Каждый высказал свой вариант. Большинство приняло предложение Бершова. И потом, у нас здесь не спортивное, а политическое мероприятие и подходить к нему нужно соответственно.

Балыбердин: — А зачем же нас отбирали два года в сборную?

Иванов: — Володя, еще раз повторяю, не будем дискутировать.

Из интервью тренера Ефимова («Советский спорт», 1.06.89): «Встала проблема выбора — кому же идти траверс? Этот момент для ребят был тяжелым. Когда сообщили состав траверсантов, для тех, кто не попал, момент был просто трагедией. Некоторые через день-два вошли в колею, а другие так до конца и не оправились».

Нужны ли комментарии? Понимает ли тренер команды, что это жестоко и безнравственно. И за что такое издевательство? Трагедию создал сам тренерский совет, прикрывшись политическим мероприятием, перекрыл путь спортсменам.

Ни в одной цивилизованной стране мира не издеваются так, не унижают морально, бессмысленно, не выматывают физически спортсменов, как у нас.

После тренерского совета я улегся у себя в палатке. Ни видеть, ни слышать никого не хотелось. В душе опустошенность, в голове шум, сердце покалывает, весь напряжен. И никак не удается расслабиться и отвлечься. Сегодня вниз отправляется несколько носильщиков, и с ними можно передать письма для отправки родным. Несколько раз пытался сесть и написать домой хоть пару строчек, но ничего не получалось. Ведь домой нужно написать о чем-нибудь хорошем, теплом. Но в таком состоянии, в котором я пребывал, не получалось. В конце концов я решил, что лучше всего не писать, а то дома по одному неосторожному слову поймут, какое здесь царит напряжение. Будут сильно волноваться. Хотя и так чувствуют по моему молчанию, что у нас не все ладно.
К палатке подошел Валентин Венделовский.

— Послушай, старик, — обратился он ко мне, — пару кадров бы нам с тобой отснять и сразу с синхронной звукозаписью. Парни с аппаратурой уже ждут на полянке. Как ты на это смотришь?
— Ну о чем речь, Валя. Конечно, пойдем, — ответил я с надеждой, что вопросы киногруппы слегка отвлекут от мучавших меня мыслей после тренерского совета и хоть немного удастся расслабиться.
— Как ты относишься к тому, что Мысловский и Черный сейчас находятся в лагере 5 на западной ветке? То есть в непосредственной близости от Главной вершины и завтра с утра собираются выйти на штурм?
Вопрос меня ошеломил. Я растерялся. Готов был услышать что угодно, но только не это, и не знал, как реагировать на информацию.
— Я не верю этому, Валя. Кто тебе сказал? Ты, наверное, спрашиваешь, как бы я реагировал на такое?
— Сообщение пришло на последней радиосвязи с базовым лагерем. Сейчас там только переводчик Василий Сенаторов. Я тебе почти дословно передал текст связи. Весь лагерь шумит.
— Валя, но это же бред какой-то. Я в подобное не могу поверить. Нет. Я не верю... А как же с обеспечением безопасности? Ведь весь личный состав здесь, в зеленой зоне. Только до базового лагеря отсюда два дня пути. А если что случись наверху, то от базы, упираясь, еще два дня... Там же начальник и зам. начальника... Как они могут? Трудно поверить, что такое могут позволить себе серьезные люди. Два или три часа назад нашу группу обвиняли в нарушении элементарных принципов безопасности, хотя вокруг нас работали три боеспособные группы, готовые, если что, в считанные часы прийти на помощь.

Медленным прогулочным шагом мы с Валентином возвращались с полянки в лагерь отдыха. Я вполне оправился от услышанного и попытался трезво оценить вояж руководителей экспедиции к Главной вершине.



— Валя, — обратился я к Венделовскому, — четыре дня назад по этой ветке прошла группа Казбека Валиева. Она 17 апреля вышла из лагеря 4 (7800 м) и на высоте 8300 м установила лагерь 5. В тот же день после обеда они вышли на штурм Главной вершины. Около трехсот метров отделяло их от цели. Казбек, выходя из палатки лагеря 5 в сторону вершины, с целью экономии подключил к аппаратуре не полный баллон с кислородом, а уже значительно опорожненный. Вместо двухсот атмосфер в нем было лишь около пятидесяти. С минимальной подачей кислорода в маску он отправился к вершине. Минутах в пяти от цели кислород у него кончился. Упала активность. Темп движения резко замедлился. Сразу стало прохладно. Начали мерзнуть руки и ноги. Организм остро ощутил напор ледяного ветра. На спуске с вершины тело знобило. В палатке лагеря 5 согрелся не сразу. А на следующий день ты видел, в каком состоянии Казбек с группой ночью пришел в базовый лагерь. Врач, Валера Карпенко, отстранил его от следующего этапа штурма Канченджанги. Сейчас он принимает по нескольку уколов в день. Его очень беспокоит кашель. Валя, ты представляешь, человек экономил крохи. Потому что он на себе испытал, как невыносимо тяжело дается заброска этих «крох» на огромную высоту Гималаев.

Я замолчал. Валентин тоже шел молча, не перебивал. Я чувствовал, что ему еще не совсем понятно, к чему я все это рассказываю.

— Так вот, Валя. А сейчас лагеря этой ветки опустошаются. Если Казбек там экономил на своем здоровье, то в данный момент, удовлетворяя свои спортивные амбиции, два руководителя экспедиции, как росомахи по охотничьим зимовкам, проходят по высотным лагерям ветки западного направления. С этого момента можно считать необорудованной и ветку Валиева, свалив за это вину на него.

В лагере царило оживление. На лицах ребят ухмылки. Особенно радостны бескислородники. Сейчас Мысловский с Черным наглядно демонстрируют всем присутствующим, что гора с дополнительным кислородом для дыхания доступна даже нетренированным альпинистам-пенсионерам. Возраст обоих восходителей — за пятьдесят. Но даже наглядный пример не поколебал взгляды старшего тренера Иванова на критерии подбора сильнейших на траверс, по-прежнему он эти критерии не знал и знать не хотел — и это надолго.

На следующий день у рации собрались все участники. По радиосвязи Мысловский сообщил, что они с Черным находятся в лагере 5 и готовятся к выходу на штурм вершины. Что самочувствие у них прекрасное, а кислорода более, чем достаточно. Они его использовали и во время сна, это позволило им хорошо отдохнуть за ночь.

После радиосвязи Иванов и Ефимов, наскоро позавтракав, вдвоем отправились в базовый лагерь. В обед Мысловский по рации сообщил, что они на вершину не ходили, а сейчас направляются вниз к лагерю 3.

К каким доводам пришлось прибегнуть тренерам Иванову и Ефимову, чтобы убедить крайне строптивого, в высшей степени тщеславного начальника экспедиции Мысловского в необходимости не совершать восхождения?

На следующий день все участники экспедиции группами или по двое направились с отдыха по ущелью вверх через длинный ледник Ялунг к базовому лагерю. Начался заключительный этап экспедиции. Внизу остался лишь Казбек. Доктор прописал ему теплые края для скорейшего выздоровления.

А тренерский совет пока так окончательно и не определил десятку траверсантов. С двумя допусками было названо двенадцать фамилий. Окончательное решение должны были принять тренеры, руководители экспедиции, врачи и руководители двух групп траверсантов по приходу в базовый лагерь.

Через два дня все участники собрались в базовом лагере, а вечером в большой палатке, где размещалась кухня. Там же проводились собрания. Ужин еще не был готов. Весь народ сидел в ожидании и периодически задавал вопросы Мысловскому и Черному относительно их выхода в направлении Главной вершины. В ответах порой чувствовалась и обида, что не дали сходить на Гору, и спортивная злость не выплеснутых возможностей. Ну, прямо как у нас.

— Какую подачу кислорода использовали? — спросил кто-то. — Увеличивали ли подачу с набором высоты?

Мысловский. — Кислородом... не скажу, чтобы особо увлекались. Ну один, кое-где два литра в минуту вполне хватало.

Вопрос: — Что? И выше лагеря 4 с той же подачей?
Черный: — В одном месте на заключительном этапе, при подходе к лагерю 5, я включил подачу кислорода в дыхательную маску четыре литра в минуту. Так даже не заметил, как проскочил эти последние 150-200 метров до палатки лагеря 5. Даже на этом крутом склоне я бы, пожалуй, смог идти строевым шагом.

Ответ Коли Черного царапнул меня изнутри. Я вспомнил Казбека. Из-за экономии заносимого снизу кислорода сейчас он остался в зеленой зоне в лагере отдыха.

— Эдик, — обратился я к Мысловскому, — а как ты можешь пояснить нам, здесь присутствующим, обеспечение безопасности вашей двойки при восхождении? Все мы во время вашего выхода находились в зеленой зоне, в четырех сутках пути от вас. Нашу группу, например, обвинили в нарушении мер безопасности во время выхода на Среднюю вершину. Но ведь вокруг нас работало множество групп, а кто бы вам помог, что случись?

Сидящий рядом Ефимов внешне, казалось, особенно не прореагировал на этот вопрос, лишь чуть заострились черты лица. Иванов так же, не меняя выражения лица, повернул голову в сторону.

— В лагере 2 (6400 м) находились высотные шерпы, — начал объяснять Мысловский, — если бы у нас что-то случилось, они бы всегда смогли помочь нам.

Легкомыслие ответа Мысловского ошеломило.

— Что вы нам здесь «лапшу на уши вешаете». Высотные шерпы, за исключением двух молодых, вообще выше лагеря 3 (7200 м) не поднимались. А вы хотите, чтобы они вам помощь в лагере 5 (8300 м), или еще выше, смогли оказать.

— Хрищатый, выбирай выражения, или я с тобой вообще не буду разговаривать.
В палатке повисла тишина. Все ждали продолжения.
— Здесь каждый из нас великолепно знает, что такое обеспечение безопасности на огромных высотах. А вы нам шерпы, шерпы... да и языком их не владеете. Чтобы с ними объясняться, нужно хотя бы чуть-чуть по-английски говорить. На одном «гив ми» далеко не уедешь.

Внесли дымящийся праздничный ужин. Сегодня все в одной палатке. Это так редко бывает.

Безоблачным небом началось утро нового дня. Сегодня должна определиться десятка. Я надеюсь, что лет через пять-десять это повествование будет вызывать лишь недоумение и грустную улыбку молодых альпинистов от того, как издевались над старшим поколением.

Я пока в числе двенадцати. Нет, конечно, в десятку меня не допустят. Это очевидно, и не надо себя обманывать. Но... очень хочется пройти траверс, не применяя кислород. Думаю, что кто-нибудь из ребят, Толя Букреев или Зинур Халитов, или Гриша Луняков, а может, все вместе сделают бескислородный траверс. И Володя Балыбердин должен их в этом поддержать. Эх, если бы на траверс... Да нет, не уповай. Только не показать, насколько мне это больно. Ладно... Перебьюсь. Ведь Толя Букреев пойдет, он и будет представитель от связки. У него больше всех шансов пройти траверс без кислорода. Физически он сильнейший в команде, не должен он одевать кислородную маску. Ну ладно, время покажет, может еще сам пойду траверс...

Я перебирал снаряжение у себя в палатке. Со склона холма, который мы оккупировали под базовый лагерь, кто-то крикнул:

— Хрищатый, к Иванову в палатку вызывают!
— Ну вот, сейчас и решится, — подумал я, — конечно же, не советоваться они меня к себе приглашают.

Я глубоко вздохнул и пошел вверх по склону к тренерской палатке. На входе стояли: врач Карпенко и зам. начальника экспедиции по хозяйственной части Черный. Дальше в тамбуре большой чехословацкой палатки сидели старший тренер Иванов и начальник экспедиции Мысловский. Внутри на спальных мешках полулежал тренер Ефимов. Мне предложили сесть на маленький раскладной стульчик, и я как бы оказался в центре внимания. Мой взгляд остановился на Мысловском, но, судя по выражению его лица, начать разговор должен не он. А кто? Иванов? Возможно... Может быть, доктор? Нет. Слишком расслабленная поза, а судя по общему напряжению, сообщение ожидается важное. Значит, или Иванов, или Ефимов. Мягкий вкрадчивый голос зарокотал сзади, слева.

— Валера, я не знаю, как так получилось... Но ты на траверс не попадаешь, — с небольшой паузой прозвучал голос Ефимова.

Чуть склонив голову набок, я пожал плечами.

— Откровенно говоря, — продолжал тот же голос, — для меня это было полной неожиданностью. Но вот, так получилось... Ты и Володя Сувига вышли из двенадцати.

Для меня сообщение уже неожиданным не было. Пожалуй, я бы больше удивился, если бы все обернулось иначе.

Примерно полминуты молчания. Затем тот же голос продолжил:

— Вот теперь пока не знаем, куда тебя определить. Или ты будешь во вспомогательной группе у Сережи Арсентьева, или здесь организуется группа «пенсионеров» из числа тренеров.

Опять короткое неловкое молчание. А может, это только для меня неловкое?

— Откровенно говоря, я польщен. Никак не ожидал, что приговор мне будет объявлен в столь торжественной обстановке. Представлялось все гораздо проще: на общем собрании зачитаете десятку траверсантов и все. А тут, видишь, уважение... Ну да ладно, даже хорошо, что вы все здесь. Траверса вы меня лишили. Но у меня осталось достаточно много сил и желание сделать хорошее восхождение: на Главную вершину Канченджанги из базового лагеря за один световой день и без применения кислорода. От места, где мы находимся, до вершины часов восемнадцать работы. Считаю, что это будет далеко не рядовым достижением в Гималаях. Ни одному альпинисту в мире не нужно будет объяснять, чего стоит такое восхождение.

Я умолк, ожидая, что ответят мне на это руководители. Настал черед Мысловского:

— Экспедиция вошла в свою завершающую стадию, — начал он спокойно. — Мы уже планируем свертывание лагерей на леднике Ялунг и транспортировку грузов в зеленую зону. Работы много. Нужны и рабочие руки, и помощники, кое-где необходимо будет проявить и организаторские способности. Так что на этот период мы тебе работу найдем.

— Я очень сожалею, Эдуард Викентьевич, что вам периодически приходится подыскивать для подобного рода занятий людей на стороне. А между тем каждый, наверное, все же будет заниматься своим делом. Вот в дверях стоит заместитель начальника экспедиции по хозяйственной части Николай Черный. Ему и организовывать свертывание лагерей и транспортировку грузов. Мое дело работать на высоте. Для этого я здесь появился, пройдя через двухлетний отбор в сборную.

— Все равно на вершину ты один не пойдешь! Иначе из лагеря вообще никуда не выйдешь! — требовательно громко произнес Мысловский.

— Во-первых, вы меня в лагере на цепь не посадите! — с тем же вызовом произнес я. И затем, сразу успокоившись, продолжил, во-вторых, вы плохо меня знаете, Эдуард Викентьевич, я не люблю радоваться в одиночестве. Напарника или группу участников, с которыми намереваюсь совершить это восхождение, я назову к вечеру, до ужина. — Поднялся и вышел из палатки.

Ярко светило солнце. Теперь я уже не жалел, что не попал на траверс. Но для осуществления замысла нужен был хотя бы один единомышленник. В одиночестве до вершины не прорвусь, слишком много придется топтать снега для прокладывания тропы по плато после лагеря 1 (6100 м), да и кое-где в других местах. Сил может не хватить. А если выйду, то без победы возвращаться не имею права. Риск слишком велик. Нет, одному не вытянуть. Нужен хотя бы еще один! Хорошо, если бы двое или трое.

Две вспомогательные группы составили участники, не попавшие в число траверсантов. На их плечи ложилась задача обеспечения безопасности и заброски кислорода, а также всего необходимого в верхние лагеря веток западного и среднего направлений. Одну группу вспомогателей поручили возглавить Сереже Арсентьеву, а другую Виктору Пастуху. Виктор — харьковчанин, в начальной стадии экспедиции ходил в составе украинцев, руководимых Бершовым. В опыте высотных восхождений он уступал и Бершову и Туркевичу, но по своим физическим возможностям работы на высоте был недосягаем среди участников этой группы. Поскольку, по предложению Бершова, от каждой группы отбиралась только двойка участников на траверс, Пастуху места не досталось. Туркевич с Бершовым своим опытом перекрыли путь более сильному Пастуху. Витя оказался третьим лишним.

Мы с Володей Сувигой приписывались руководством к группе Сережи Арсентьева. Помимо нас троих сюда вошли: Виктор Дедий, карагандинец, и два москвича — Евгений Клинецкий и Александр Шейнов. Последние двое тоже стали жертвами кислородного террора.



Выйдя из палатки после разговора с руководством, я направился вниз по склону к своему жилью. Чуть в стороне от моей палатки сидел Сережа Арсентьев в окружении нескольких ребят. О чем-то беседовали. Я подошел к ним ближе.

— Ну, что там решали? — спросил Серега.
Я улыбнулся и ответил: — Я ваш, ребята. Берете к себе в группу?

Они с недоверием смотрели на меня.

— Да, Володя, — обратился я к стоящему рядом Сувиге, — к сожалению, мы с тобой потерпели фиаско. Траверсанты обойдутся без нас с тобой. Сережа, возьмешь нас с Вовкой к себе в группу?

Арсентьев удивленно взирал на меня и не знал, как реагировать.

— Не возражаю, — ответил Серега, — могу даже передать тебе руководство группой.
— Нет, Сережа. Спасибо тебе, но руководство группой — твое, законное. А потом, мне никто и не позволит сейчас руководить. Администрация считает, что я разоружен, но все же слишком опасен. Вот и к тебе в группу не очень хотели допускать. Могу предложить один вариант, если вы согласитесь, то это будет лучше траверса.

Мужики насторожились.

— Есть желающие за один день отсюда сходить на Главную вершину?
— Как собираешься идти? — спросил Сережа. — Через среднюю или через западную ветку?
— Думаю, что через западную будет проще. Там лагерь 5 ближе к вершине.
— Это сколько же часов работы нужно? — спросил Женя Клинецкий.
— Примерно восемнадцать, — ответил я.
— Восемнадцать только подъема, — уточнил Саша Шейнов.
— Да. Только подъема. Если выйти сегодня в 23 часа, то завтра к вечеру можно рассчитывать на успех.
— По моим подсчетам, вроде тоже сходится, — бросил Сувига. — Если вылетаю из траверса, то можешь считать меня в своей компании.

Сувигу поддержали москвичи. Сережа Арсентьев и Витя Дедий от скоростного подъема на Главную вершину отказались.

— Мужики, — обратился я к ребятам, — если мы выйдем сегодня на восхождение, последствия для каждого из нас будут самыми непредсказуемыми. Убежденность в правоте своей должна быть у каждого, кто сегодня ночью переступит административно-бюрократический запрет. Каждый должен представлять все последствия, быть готовым к репрессивным акциям, которые могут быть к нам применены. Не нужно сейчас говорить сгоряча, кто пойдет, а кто нет. Это необходимо или принять до конца, или отвергнуть. Отказавшись от такого восхождения, вы сохраняете шансы получить все спортивные звания. Но если вы на него все же решитесь... Одного часа для принятия такого решения, конечно, мало, но большим временем мы просто не располагаем. Если сегодня в 23 часа выходим, то через три часа должны лечь спать.

Я вполне отдавал себе отчет в том, что с этим выходом могу потерять все спортивные звания, которые у меня есть, но обретенный профессиональный навык, квалификация — это неотъемлемое мое достояние. Их никто не отнимет. На выходе нельзя допустить ни малейшей ошибки, я должен предельно собраться. Выходя в 23 часа вот из этой палатки, я сжигаю за собой все мосты. Не имею права повернуть назад, не достигнув Главной вершины. Иначе я просто перестану существовать в альпинизме.

Спустя двадцать минут от восхождения отказался Шура Шейнов, еще через десять к нему присоединился Женя Клинецкий. Остались вдвоем мы с Володей Сувигой. Со столь сильным напарником, как Володя, можно не сомневаться в успехе. Потихоньку стали собирать рюкзаки. Чтобы не грабить промежуточные лагеря, нужно у Воскобойникова взять на два дня продуктов питания, а у врача Валеры Карпенко медпрепараты.

Воскобойников продукты сразу не дал, но пообещал выдать. Карпенко тоже сказал, что сам принесет все необходимое, но чуть позже. Если вдруг Воскобойников продукты зажмет, то ребята обещали поделиться с нами. В конце концов нам не так уж много нужно. В основном карманное питание: изюм, орехи, чернослив, курага и печенье, ну и брикеты витамина С с глюкозой.

Разложив вещи около палатки, я прикидывал, что можно оставить или заменить и тем выиграть на общем весе рюкзака. Подошел Володя Сувига. Присел на корточки:

— Сколько рукавичек берешь?
— Три пары. А ты?
— Две. Пуховые и меховые.
— А шерстяные?
— Ну, может, еще кожаные возьму. Слышь, что ребята говорят — из-за нашего с тобой выхода могут приостановить или вообще снять траверс.

Обдумывая слова Вовки, я почесал затылок. Волосы на голове в кошму скатались, нечесаные и месяц немытые. Мыть голову не решаюсь, боюсь заболеть. Погода холодная и неустойчивая. Так что лучше жить по принципу — «моется тот, кому лень чесаться». Еще недельку выжить, а там хоть в ледниковое озеро можно. До окончания восхождений дней восемь осталось. Насколько реален запрет траверса в случае нашего выхода?

Подошел и подсел рядом с Володей Сережа Арсентьев.

— Вовка, мне думается, что из-за нас руководство траверс не запретит.
— В альпинистских лагерях часто пользуются таким методом, когда кто-то нарушил порядок или дисциплину, — возразил Сережа.
— Тогда будем во всем виноваты мы с тобой. Ребята нам этого не простят, продолжил Володя.
— И все же мне кажется, руководство не пойдет на этот шаг. Слишком много они уже поставили на карту. Могут приостановить выход групп на траверс, но это всего на один день, пока мы будем совершать восхождение.
— И все же я опасаюсь варианта снятия траверса, — заключил Сувига.
— Здесь нужно на что-то решиться, Володя. Даже малейшего сомнения быть не должно. Перенос руководством выхода на траверс днем позже не должен обидеть ребят. Важно, чтобы он состоялся. А Мысловский с Ивановым от него все равно не откажутся. Главное, тебе убедить себя в возможности воплощения нашей идеи.
— Меня-то убеждать уже ни в чем не нужно. Я готов сегодня выйти.
— Это и хорошо. А то смотри, Володя, отказаться еще не поздно. Если выйдем, то нам возврата с полпути нет.
— Нет, я для себя все решил. Подошел доктор Валера Карпенко.
— Володя, — обратился он к Сувиге. — Я хотел бы с тобой поговорить. У тебя есть время? Валера, ты не возражаешь?
— Нет, док, не возражаю. Если тебе удастся Вовку убедить не ходить со мной, значит, в нем есть сомнения. А решаться на такой шаг с сомнениями, значит, проиграть все на самом старте, — ответил я.
— Убеждать тебя я считаю бесполезной тратой времени, поэтому мы с Володей пройдем ко мне в палатку.
— Как тебе будет угодно, док. Можешь здесь, можешь беседовать у себя в палатке. Я в ваш разговор вмешиваться не буду.

Через полтора часа я лишился последнего единомышленника. И теперь уже собирал рюкзак для завтрашнего выхода в составе группы вспомогателей.

Утром 28 апреля маленький отряд из шести человек, возглавляемый Сережей Арсентьевым, отправился из базового лагеря, минуя лагеря 1 и 2, сразу в третий. Грузов попутных не было, лишь только продукты на шесть дней для себя и немного для траверсантов. Весь остаток хороших продуктов со склада был отдан траверсным группам, и это правильно. Мы довольствовались остатками от остатков, это были главным образом концентраты. От руководства Арсентьев получил конкретное задание. Мы должны забросить в лагерь 5 дополнительно продукты питания, банки с бензином и кислород. После попытки восхождения начальства в верхних лагерях западной ветки позиции оголились. Затем группе позволяли совершить восхождение на Западную вершину (8505 м), но только из лагеря 4 (7800 м), так как лагерь 5 будет занят траверсантами. После этого, на следующий день, опять же из лагеря 4 разрешалось взойти на Главную вершину (8586 м), и, траверсируя ее по гребню на другую сторону, спуститься на перемычку между Главной и Средней вершинами, заночевать в лагере 5, но уже на ветке среднего направления, а на следующий день по ходу вниз снимать и уносить на базу все ценное. Само собой, в случае необходимости мы обязаны во всем помогать траверсантам. Около пяти часов вечера вся шестерка прибыла в лагерь 3.



29 апреля в 10 часов хорошо груженные мы отправились в лагерь 4 (7800 м). Последние два дня погода просто удивляет. Снегопада нет, облачность в меру, ветер умеренный. Боюсь радоваться, чтобы не сглазить. Вот бы такую погоду в дни штурма, хоть посмотреть на окружающие гималайские хребты с восьми тысяч. На Эвересте в 1982 году с Казбеком были ночью. Полмесяца назад на Средней вершине (8482 м) все было окутано облаками, да и сильный ветер, хлещущий фирновой крошкой по лицу, не давал долго любоваться торчащими из облачности гималайскими гигантами.

Фирновое плато прошли не спеша, с тяжелым грузом не очень-то разбежишься. Подойдя к бергшрунду, откуда начинается крутой подъем по кулуару, я почувствовал, что с таким рюкзаком до лагеря 4 вывезти будет очень трудно. Мышцы ног нужно беречь, восстанавливаться негде и нечем. На концентратах далеко не утянешь. Осталось нам метров 200 по высоте. Перед бергшрундом оставил два баллона с кислородом и какую-то мелочь, за которыми после короткой передышки снова пришлось спускаться. Мы собрались в лагере 4, когда красновато-желтый свет заката явно предупреждал о скором наступлении южных коротких сумерек. Лагерь стоял метров на сто ниже, чем одноименный на нашей средней ветке. Здесь высота была не более 7700 метров. Две высотные двухслойные маленькие палаточки приютились под большим скальным выходом на двух снежно-ледовых полках метрах в пятнадцати друг от друга. Они были надежно защищены от камнепадов и летящих по кулуару лавин козырьком выступающей скалы. Хотя и короткий был сегодня переход, но тяжелые рюкзаки измотали. Уснуть сразу не получалось. Сережа поручил мне утреннее дежурство. Спать оставалось не так много, но сон не шел. Вспоминались события летнего сезона 1988 года.

Тогда вся сборная, включая запасных, участников научной и киногруппы, собралась на боковой морене неподалеку от места слияния ледников Южный Иныльчек и Звездочка. Траверс пиков Победы (7439 м) и Военных топографов (6873 м) шли шесть групп. Шестая группа, кроме Володи Балыбердина, состояла из запасных участников. После траверса этих вершин она не вошла в основной состав сборной команды. Теперь Балыбердину нужно было примкнуть к какой-то из сложившихся групп, но только в качестве участника. Все руководящие должности были распределены. Володя сильно переживал этот момент. Балыбердин — личность в высотном альпинизме. Даже спустя семь лет после Эвереста ему еще нужно подыскать среди сборной напарника, равного по силам. Врожденный лидер, он не привык быть на вторых ролях. Теперь мне понятно, что по отношению к нему это была немилость со стороны руководства. Когда закончился летний сбор, я подошел к Балыбердину и предложил объединиться. Мне очень хотелось создать сильную группу, с которой можно было бы решать сложнейшие альпинистские задачи в Гималаях. Окончательно мы объединились только в Непале. Два ленинградца — Балыбердин, Арсентьев и два алмаатинца — Букреев, Хрищатый. Недолго нам удалось походить вместе. Букреев и Балыбердин сейчас в разных группах траверсантов, а мы с Сережей Арсентьевым идем во вспомогателях. Но у каждого из бывшей четверки друг о друге остались самые теплые воспоминания. Мы были примерно равны по силам, едины в спортивном порыве и способны на нерядовое восхождение. Остается только сожалеть, что в политическом мероприятии спортивного достижения от членов сборной на Канченджанге не требовалось.

Застрекотал будильник наручных часов. Открыл глаза. Не пойму, спал или нет? Включил фонарь. Три часа утра. В палатке кромешная тьма. Попросил спящих немного сдвинуться вбок. Сантиметров десять удалось отыграть. Отложил фонарь в сторону. Скрутил и сунул в чехол спальный мешок. Натянул вторые штаны, ноги сунул во внутренние ботиночки от вибрамов. Освободил место от шмуток и на очищенном пятачке принялся разжигать примус. В палатке стало теплее. Достал кое-какие продукты, порезал их, разложил. Вскоре забулькотила вода в кастрюльке. Начало светать. В 5.30 разбудил остальных. Настроение у всех подавленное. И даже не столько от высоты, как от какого-то подсознательного чувства отверженности. Кто-то идет на траверс... И ты мог бы, но был отстранен. Где-то не угодил, не пошел на поводу, сохранил кусочек своего я. Завтракали молча. Беда была на всех одна.

После завтрака загрузили рюкзаки продуктами и кислородом и в семь часов начали движение по перилам вверх к лагерю 5. До него полкилометра высоты, в палатке предстоит разгрузиться и затем сходить на Западную вершину — Ялунг Канг (8505 м), набрав двести метров высоты вначале по склону, а затем по гребню — расстояние для высот восьми тысяч метров очень большое. С увесистым рюкзаком за плечами особенно тяжела первая часть пути. Она же еще и тягуче однообразна. Ровный снежно-ледовый склон крутизной 30-35 градусов. Основная забота на этом участке сберечь мышцы ног. Без применения кислорода для дыхания задача крайне сложная. У нас с Сувигой за пятнадцать дней это второе бескислородное восхождение на восьмитысячник. Потянулись бесконечные пятидесятиметровые веревки перил. Скоро устал считать их. Все внимание сосредоточилось на сбережении сил — ширина шага, дыхание в темп движения, максимальное кратковременное расслабление мышц. Незамысловата техника передвижения альпиниста на больших высотах, но как она необходима для сохранения сил, особенно с грузом за плечами.



Пять часов непрерывного движения, ну вот, наконец, и палатка лагеря 5. Сережа Арсентьев и Витя Дедий, работавшие с самого начала в кислородных масках, давно были здесь и успели попить чая. Час отдыха принес небольшое облегчение. Без груза за плечами дальше пошлось легче.

До гребня метров сто набора высоты. Час с небольшим затрачен на ее преодоление. На гребне встретил бершовскую группу траверсантов. Где-то среди них Толя Букреев. Все идут в кислородных масках, значит, Толя приотстал. Один из участников присел на камень. Я поздравил ребят с восхождением, обменялись короткими репликами и разошлись в разные стороны — я вверх, они вниз. Поравнялся с сидящим на камне.

— Понимаешь, Валера, у меня не получилось, это нереально. Здесь соревноваться с людьми, которые применяют кислород, невозможно. Они движутся в полтора раза быстрее. Я просто вынужден был одеть маску.

Я стоял и, отдыхая, слушал Толю Букреева, жадно ловя ртом то, что здесь на восьми с половиной тысячах лишь условно можно назвать воздухом. Но задыхался не от тех нескольких шагов по гребню в сторону сидящего Толи, а от досады, от того, что бюрократ незримо забрался сюда на восьмитысячник, вынуждая человека одеть маску, ломая все святое. Неужели все кончено?! Неужели они сломают и вершину душ наших?! Я качнул Толе в ответ головой и молча пошел по гребню дальше. Минут через сорок ощутил в ногах вялость, при нагрузке в мышцах появилась дрожь, кончились калории. Сердце, покалывание которого ощущал последнюю пару недель, как будто заполнилось чем-то тяжелым и продолжительно нудно заболело. Остановился, достал из кармана брикетик витамина С с глюкозой и съел четыре больших белых сладких таблетки. Минут через десять неприятные ощущения исчезли.

Сегодня опять весь день солнце. Лишь внизу в долинах затаились облака, но вверх пока не поднимаются. На гребне ветрено. Иногда струя воздуха приносит снизу наэлектризованную фирновую крошку. Начинает гудеть железо, пощипывать кончики ушей и носа, под лямками рюкзака, прилегающими плотно к телу, появляется жжение. Приходится делать несколько шагов в сторону, чтобы избавиться от этого неприятного воздействия.

С гребня открылся вид на Гималаи. Канченджанга доминирует над окружением других вершин, которые, как на ладони, какие-то округлые, ласковые, теплые и приветливые. Снизу они смотрелись совсем иначе. Скальные ребра и снежно-ледовые гребни, круто взмывающие ввысь, лишь подчеркивали остроконечность и недоступность вершин. Уже почти на высшей точке Западной вершины догнал Сашу Шейнова. Он тоже идет без кислорода. Облака из долин поднялись, ветер усилился. Не задерживаясь долго на вершине, мы с Сашей отправились по гребню вниз. Светлого времени осталось часа два с половиной. В палатке лагеря 5 траверсанты напоили нас чаем. Завтра они выйдут рано, и мы, поднявшись сюда снизу снова, их уже не застанем. Пристегнулись к перильным веревкам своими самостраховками и слегка прибалдевшие от длительной дневной перегрузки, переставляя ноги по склону, поехали по веревкам в ниже расположенный лагерь. Холодные длинные тени от скальных гребешков поползли по снежно-ледовым кулуарам большой Горы. Солнце скрылось за горизонтом, промелькнули короткие сумерки, во тьму погружались Гималаи. Веревку за веревкой перил мы оставляли позади, приближаясь к палаткам лагеря 4. Есть не хотелось, хотя отработал часов двенадцать, из них десять на высоте более восьми тысяч метров. Ноги переставлялись автоматически. Общая заторможенность.

Скальный пояс, выделяющийся ниже темной полосой на светлом фоне снежно-ледового кулуара, приближается очень медленно. За ним еще веревки четыре спуска, и мы на ночлеге. Когда мы с Сувигой ввалились в палатку, спустившиеся раньше готовились ко сну. Выпили по кружке остывшего чая, проглотили что-то без аппетита и забрались в спальные мешки. Завтра опять ранний выход и переход через Главную вершину на ветку среднего направления.

Будто всего минуту глаза были просто закрыты, а пора выбираться из спального мешка и готовиться к выходу. Из нашей вспомогательной шестерки двое сегодня отправляются вниз это — Виктор Дедий и Александр Шейнов. Сказываются длительные нагрузки. Оба жалуются на нарушение зрения. Наверх пойдем вчетвером. К сублимированному супчику на завтрак я не притронулся. Засыпал в кружку две столовые ложки белкового продукта «Астрофит», залил теплой водой, размешал и проглотил эту малость на весь день. Арсентьев и Клинецкий отправляются наверх с подключенным кислородом, мы с Сувигой пока держимся. На первых же перилах почувствовал, что за ночь не восстановился. Никак не могу настроить глубокое дыхание в такт движению. Оно получается какое-то частое и поверхностное. Через несколько шагов появляется слабость и дрожь. Хочется не просто остановиться, а прилечь на плотный фирн хотя бы на несколько мгновений. С Володей мы первыми вышли на перила. Минут через пятнадцать следом из-за скального пояса показался Сережа, затем Женя. В нижней четверти подъема они нас догнали. На одной из перестежек с веревки на веревку я их пропустил вперед. К этому времени в работу втянулся и почти восстановил дыхание. Попытался следом двигаться в их темпе. Но к концу первой же веревки понял, что это невозможно. Дополнительный кислород дает слишком большое преимущество. К лагерю 5 Арсентьев и Клинецкий опередили нас на один час. Здесь они встретили нас горячим чаем и требованием подключиться в дальнейшем к кислороду. Пока шли уговоры, я молча смаковал чай с конфетами и несколькими овсяными печенюшками, прикидывая, на сколько времени мне хватит этих калорий. В кармане еще два брикета витамина С с глюкозой. До лагеря 5 ветки среднего направления этого питания более чем достаточно.



— Нет, ребята, — обратился к нам с Володей Женя, — так дело дальше не пойдет. Вы слишком медленно идете. Мы можем засветло не спуститься через вершину в лагерь 5. Вам нужно одеть кислород. Мы с Сережей, не упираясь, на час вас опередили.

В знак несогласия я только отрицательно качнул головой. Володя молча продолжал перепаковывать принесенные грузы. Вся заброска для траверсантов нами сделана, мы разгружаем рюкзаки и дальше отправляемся с минимальным весом.

— Ну, хорошо, давайте я дальше пойду с кислородом, а Хрищатый так, без него. На Главной вершине я уже был без кислорода, поэтому сейчас нет смысла упираться в споре. Тем более, что уже пару дней сердце ноет. Хрищатый хочет установить рекорд и в третий раз подняться на вершину Канченджанги без кислорода, я помогу ему в этом. Возьму у него личные вещи и на всякий случай дополнительный баллон с кислородом. Если он почувствует себя плохо, ну, оденет кислородную маску и пойдет дальше с кислородом.

Решение, принятое Володей, несколько остудило, но в то же время и окрылило Серегу и Женю. Вдвоем они активно насели на меня. Закрыв глаза, я слушал приводимые доводы, порой очень веские и категоричные, чтобы убедить меня. Может быть, их раздражало мое поведение? На все доводы и вопросы я лишь отрицательно качал головой, ничего не произнося в ответ и иногда до конца не вдумываясь в смысл их претензий. Я устал... Как я устал от всего этого! Ну какие могут быть убеждения, когда до вершины лишь двести пятьдесят метров высоты. И не просто вершины, а высшей точки массива Канченджанги! Пройти через все тернии и не достичь... Это же просто нелепо. Наконец Клинецкий не выдержал:

— Валера, если ты не оденешь кислород, то я отсюда уйду вниз. У меня нет никакого желания стоять и дожидаться тебя целый час на вершине. Там слишком холодно, чтобы позволить себе такую роскошь.

Впервые я кивнул в знак согласия и добавил:

— Иди, Женя, вниз. Но только помни, когда я работал внизу, таская вам баллоны с кислородом, ни разу никто не слышал в свой адрес упрека от меня. А приходилось порой очень тяжело. И в этом, оказавшемся здесь живительном газе, который ты сейчас будешь использовать, есть и мой труд. Подожди меня, пожалуйста, полчасика на вершине. Я постараюсь, Женя, побыстрее. Володя, за какое время вы в первый раз поднялись отсюда на Главную вершину?

— Часа за три с половиной, может, чуть больше. Но мы шли первый раз, акклиматизация, сам знаешь... Имели только три ночевки в лагере 4 на высоте 7700 метров.

— Это у тебя уже второе восхождение подряд на восемь с половиной тысяч. Ты сильно измотан, — включился в разговор Сережа.

Чтобы прекратить бесполезный спор, я спросил у Сереги:

— Сколько времени ты мне можешь выделить для подъема на Главную вершину?

Арсентьев задумался, раскладывая остаток пути по часам. — Хорошо, три с половиной часа тебе на подъем на вершину.

Если не укладываешься — одеваешь кислород. Договорились?

— Да, Сережа. — Я постарался побыстрее собраться на выход. Но как бы ни спешил, как бы ни упирался, стремясь поддерживать высокий темп движения, все же через час они плотно прилипли сзади, а на скальном участке перил двое из них вышли вперед и, имея почти двукратное преимущество в темпе движения, вскоре скрылись за ближним перегибом. А третий — Володя Сувига, приняв мой медленный темп, пошел следом, сопровождая меня к вершине. Мне трудно выразить те чувства, которые в тот момент возбудил Вовка. За весь период организации, подготовки и проведения экспедиции я ни от кого не получал более сильной и откровенной поддержки, чем эта. Через вершину и до самого лагеря 5 ветки среднего направления он как невидимой прочной веревкой подстегнулся ко мне, образуя надежную связку, помогая сделать то, от чего уже отказался сам. Володя как бы стал той лодкой, которая помогает пловцу, рискнувшему на заплыв через Ла-Манш, просто присутствием.

3 часа 25 минут потребовалось мне до верха. На вершине было ветрено, было много народа, потому что к этому времени поднялась часть траверсной группы Елагина. Было радостно, что мне удалось взойти на третью и самую высокую вершину массива без кислорода. Говорили, что я неважно выгляжу, что лицо мое имеет землистый цвет. К сожалению, здесь я не могу сказать, какой цвет имели лица других. Кислородные маски хранили тайну.

Уже в темноте я последним добрался до лагеря 5 средней ветки. Нет, на два шага позже меня к палатке подошел Володя Сувига. Добрую половину дня Вовка оберегал меня, готовый помочь в любую минуту. Но самой огромной помощью было — его постоянное присутствие. Двумя шагами сзади... шесть часов я испытывал его терпение на высоте более 8000 метров. Невозможно объяснить, сколько терпения и воли нужно проявить человеку, чтобы выдержать такое.

В палатку забрался очень уставшим. На вопросы некоторое время не отвечал, просто попросил их мне не задавать. Закрыл глаза и, максимально расслабившись, отдыхал. Ночной сон не шел, отстав где-то на гребне.

Наутро зашевелились довольно рано. Укладывая спальный мешок, обращаюсь к Арсентьеву:
— Сережа, наша ситуация сейчас идентична с хомутовской на Эвересте в 1982 году. Мы же с тобой ходили отсюда на Среднюю вершину. Ты же помнишь, здесь рядом. А там Южная недалеко... Серега, чуть-чуть осталось. Главное и самое трудное уже позади. Ну пусть даже пять или шесть часов работы до Южной. А там ведь вниз все веревки висят, все лагеря на месте. Лагерь 5 точно свободный. Еще сутки помучаемся и все... Победителей потом не осудят. Больше такой возможности в жизни не будет. А жизнь одна, и траверс такой в ней может быть только один. Серега, ведь каждый из нас об этом мечтал!

— Валера, у тебя очень усталый вид. Кислород ты одевать не хочешь, а без него ты не дойдешь.
— Дай слово, что ты отсюда пойдешь с кислородом? — включился Женя Клинецкий.
— Ну я до перемычки дойду, а там видно будет. Если почувствую, что тяжело, то подключусь.
— Ага, как вчера.
— А что, Женя, долго тебе вчера пришлось меня ждать?
— Долго не долго, а Сувига за тобой весь день по пятам шел.
— Ну это уже мои проблемы, — возразил Володя. Не встретив поддержки, Женя умолк.
— Да, тут осталось самое простое. На связи с базой я попрошу у руководства разрешения продолжить траверс, — сказал Арсентьев.
— Они только и ждут твоего вопроса, чтобы дать разрешение, — хмыкнул Сувига.
— Но без официального разрешения руководства я на это не пойду.
— Сережа, не будь наивным мальчиком.
Когда Арсентьев задал этот вопрос по рации Мысловскому, то мне показалось, что рация в руках у Сереги запрыгала от негодования и возмущения:
— Категорически! Я вам категорически запрещаю выход! — несколько раз прозвучало из динамика. — Только вниз! Всем вниз! И никакой самодеятельности. Сейчас сворачивайте лагерь 5, забирайте все ценное и уносите вниз. Попутно то же делайте с лагерем 4.

Сережа выключил рацию и стал ее упаковывать в полусобранный рюкзак. Все сидели молча. Да и о чем было говорить? Для нас уже все закончилось. Впереди только спуск без взлетов. Можно попрощаться с Большой Горой. В этот же день, второго мая вечером мы спустились в базовый лагерь.

Экспедиция заканчивалась и вот-вот должна была войти в свою завершающую стадию — эвакуацию базового и всех других лагерей и спуск по долинам в обетованные места.

Последняя группа рвалась к Главной вершине по западной ветке. Возглавил ее тренер экспедиции Ефимов, участниками вошли замначальника Черный и шерп Анг Бобу. Без права восхождения был сюда подключен врач Карпенко. Втайне Валера Карпенко надеялся, что ему разрешат подняться на вершину.

Утром, часов в 11, они вышли из палатки лагеря 5 и направились вверх. В базовом за старшего был Казбек Валиев, который поднялся сюда из зеленой зоны дня три назад. Держа станцию на постоянном приеме, он поддерживал радиосвязь с восходителями. Мысловский и Иванов ушли вниз по леднику Ялунг.

На очередной радиосвязи Ефимов передал, что у них все в порядке, самочувствие отличное, и через пару часов они рассчитывают быть на вершине. Казбек, наблюдавший за ними в подзорную трубу, ответил, что в кулуаре на фоне снега отлично видел четыре движущиеся точки и что наблюдение будет продолжать. После ответа Казбека в эфир неожиданно вошел Мысловский и обратился к Ефимову:

— Сережа, выход доктору на вершину я запретил, поэтому верни его обратно.
— Вообще-то он неплохо себя чувствует и идет довольно быстро.
— Сережа, доктору выход на вершину я запрещаю. Верни его обратно. При разговоре между тренером Ефимовым и доктором Карпенко я не
присутствовал, но, насколько мне известно, док повернул обратно только после произнесенной Ефимовым фразы: «Валера, не порть мне карьеру гималайского руководителя. Спустись в палатку лагеря 5 и там нас подожди». И доктор Валерий Карпенко, кандидат в мастера спорта по альпинизму, находящийся в двух шагах от Главной вершины Канченджанги и официального выполнения норматива мастера спорта СССР международного класса, повернул назад.



Ну вот и все об этой экспедиции. Правда, она на этом не закончилась. Был еще длинный спуск по долинам и переходы через перевалы, было молчаливое, с легкой грустью прощание с Большой Горой, длительное пребывание в столице Непала — Катманду, встреча в Москве, а затем в Алма-Ате.

Экспедиция была закончена, можно было подводить итог. Был проделан огромный труд. Лишний раз продемонстрирована надежность стратегии и тактики супервысотных восхождений, классически разработанных еще в конце 50-х — начале 60-х годов. Благополучно пройден надежно подстрахованный траверс четырех вершин Канченджанги. Выросли кадры: большинство участников впервые достигло высоты более 8000 метров, получив определенный опыт работы на ней, присвоены звания «Заслуженный мастер спорта СССР», подготовлены четыре «Заслуженных тренера СССР», среди которых оказался даже заместитель начальника экспедиции по хозяйственной части. Не знаю, можно ли отнести к достижениям то, что за период экспедиции 28 участниками совершено 85 подъемов на вершины Канченджанги, ведь это лишь подчеркивает простоту выбранного тренерами маршрута для столь сильной команды. Хотя свое достижение есть и в этом. Из 85 подъемов на вершины только 16 совершены без применения кислорода. Из них 12 казахстанцами: Хрищатый -3, Сувига -2, Халитов -2, Луняков -2, Букреев -1, Моисеев -1, Дедий -1, три ленинградцами: Балыбердин -2, Арсентьев -1 и одно бескислородное восхождение на счету москвича Александра Шейнова. В возрасте пятидесяти лет на Главную вершину поднялся Николай Черный, тем самым подтвердив свое спортивное звание «Мастер спорта СССР международного класса».

Бескислородная эпопея — главное достижение 2-й советской гималайской экспедиции на Канченджанге. Взошедшие без кислородной маски альпинисты готовы были на попытку совершить бескислородным и сам траверс. Если бы он состоялся, это было бы выдающееся достижение в мировом альпинизме.

Руководителям экспедиции не хватило мужества Евгения Игоревича Тамма, чтобы сделать спортивное, а не «почетное» восхождение. Да и едва ли была у них в этом нужда при утилитарном отношении к необычному событию.