Извини, Рассвет! Евгений Колокольников

От редакции:
Эти дневниковые записи в редакцию «РИСК онсайт» передал сын автора – Адиль Евгеньевич. Он рассказал, что по программе подготовки команды к восхождению на пик Победы в 1955 году за два года до планируемой экспедиции было совершено первопрохождение на Баянкол и восхождение на Мраморную стену. А в 1954 году команда под руководством Евгения Михайловича отправилась на Хан-Тенгри. В той экспедиции на вершине побывали Владимир Шипилов, Борис Сигитов, Павел Черепанов, Александр Семченко и Владимир Колодин. К сожалению первые трое в 55-м году погибли на Победе. Драматические моменты восхождения на Хан-Тенгри Евгений Колокольников описал в своих мемуарных рассказах.

Караван уходит вниз на зеленую поляну

Помнишь, когда мы ходили на Хан-Тенгри, ты заболел? 6800 метров над уровнем моря... Конечно, помнишь! Такое трудно забыть. Да, да, с той поры прошло без малого четверть века. Ты, наверное, по сей день таишь неприязнь ко мне? За резкость и даже жестокость, какую я проявил в те дни. Это вы все вскипели, заявив о нечеловеческом обращении, обозвав меня зарвавшимся начальником экспедиции. Чего ворошить прошлое? Несколько причин на то. Разбирая свой домашний архив, наткнулся на запись в дневнике об этом случае. Как-то все сразу вспомнилось. К тому же с годами происходит переоценка ранее сделанного, более осмысленно понимаешь суть содеянного. И вновь убедился, что иного выхода у меня не было. Все вспомнилось изо дня в день.

С момента вашего ухода на восхождение мы с радистом Елагиным в лагере на высоте 4400 метров над уровнем моря – вдвоем. У двух больших камней в месте слияния ледников Звездочка и Южный Иныльчек. Низко сгибаясь под тяжестью перегруженных рюкзаков, путаясь в лабиринте трещин ледника, все дальше и выше удалялись вы от лагеря. Я стоял, завидуя вам, тревожа себя воспоминанием о своем восхождении на эту же вершину восемнадцать лет тому назад. Я знал, что вам предстоит преодолеть на пути, и провожал до той поры, пока вы не скрылись за острым гребнем пика Чапаева. С того момента для меня началось мучительное время тревоги и ожидания, сомнений в правильности расчетов вашей подготовки, сюрпризов непогоды из-за нарушения сроков утвержденного графика проведения экспедиции. Двухразовая связь по рации – ненадежный «Кляин-ФУ-2» – не была способна заменить личную мою консультацию и советы в трудную для вас минуту. И много лишнего лезло в голову, когда неспокойно на душе. В томительные минуты ожидания от вас вестей спрашивал себя: «Как там вам наверху, в объятиях всяких неожиданностей и сюрпризов, связанных со стихией?» Скупые записи дневника неполно отражают всю суть, но помогают понять главное из того неприятного случая. Давай, Рассвет, все вспомним изо дня в день. Обратимся к записям дневника.

Подготовка тропы

4-е сентября 1954 года
Подъем в 7.00. Последняя проверка группы, уходящей на восхождение. В лагере остаемся радист Елагин и я. Елагин плохо переносит высоту, никак не может акклиматизироваться. У меня очередной приступ стенокардии.
В 15.00 первая связь с группой:
– Говорит «Волга». (Просили разведку.) Поднимаемся по перемычке. Все идет по графику. Командир штурма Шипилов.

5-е сентября
Погода прекрасная. Я с ангиной и с насморком. Связь со штурмовой не состоялась. Нет ее и с базовым лагерем у подножия пика Нансена. В каком состоянии лошади после преодоления ледника? Единственный исправный примус взяла с собой штурмовая группа. Мы остались без горячей пищи и чая. Елагин дышит отвратительно, но службу несет исправно. Солдат есть солдат.
– «Волга», «Волга»! Я «Урал». Выходите на связь, – кричит Елагин.
Связь опять не состоялась. Тревога возрастает. Что там наверху? И где затерялся караван с комиссаром Шыркиным и коногоном Федуловым? Караван от нас ушел три дня тому назад. Что с ним? С этим ложусь спать.

Провод каравана

6-е сентября
Утренняя связь вновь не состоялась. Черт побери эту «Кляин-ФУ-2»!
15.00:
– «Волга», «Волга»! Я «Урал». Объясните причину невыхода на связь. Прием.
– «Урал», я «Волга». Не было прямой видимости. Мешал гребень пика Чапаева. Теперь виден ваш лагерь. Достигли высоты 6400. Все в порядке, настроение отличное.
Половиной забот меньше. Базовый лагерь по-прежнему молчит.

7-е сентября
Недоброе начало дня. Шипилов доносит:
– Отправляю вниз заболевшего Брыксина в сопровождении Авдеева. Прием.
– «Волга», слушай! Володя, не теряйте время, погода работает на вас. Почему поздно выходите на работу? Прием.
– Евгений Михайлович, ваше предупреждение оправдывается. Здесь на гребне сильный, порой ураганный ветер. Сбивает с ног. Особенно в утренние часы. Сейчас выходим.
Рассуждая с собой, я говорил: «Пропади все к черту! Пусть эта экспедиция для меня будет последней. Как лебединая песня. Сюда, к подножью Хан-Тенгри, пришел лишь распрощаться с горами и больше ни шагу к ним не сделаю. Все!»
Ребята опять поднялись по высоте немного. Очень медленно поднимаются. Брыксин с Авдеевым еще не прибыли. В лагере щебечет какая-то пташка. Будто стонет. Похоже, не к добру. Настроение ужасное. Состояние еще хлеще.

8-е сентября
Утро. Поднялся с биноклем на большой камень. Через несколько часов увидел две точки на леднике. Две точки – это Брыксин и Авдеев. Наконец-то. Идут отвратительно. Но идут, и это здорово. Теперь нас в лагере будет четверо. Веселее. Слава Аллаху! Есть связь с базовым. Кони прибыли.
Сегодня штурмовая достигла нашего лагеря, оставленного нами в 1936 году не от хорошей жизни. Тогда мы втроем – Ваня Тютюнников, Леня Кибардин и я – находились в состоянии неминуемой гибели. Я и теперь не объясню, как нам удалось избежать смерти. Ребята нашли палатку, спальный мешок из овчины, невиданные по размеру и весу крючья с кольцом. Встреча с прошлым вызвала у ребят смех и подняла настроение. А смеяться было над чем: какое это было снаряжение в пору становления альпинизма в нашей стране.


9-е сентября
– «Урал»! Я «Волга». Последний бросок. Выходим без рюкзаков.
Решающий день.
– Говорит «Волга». Вершина покорилась в 16.00. Возвратились к оставленной палатке в 20.30. Шипилов…

Замечу, что в тот день штурма Шипилов умолчал, что ты, Рассвет, по болезни был оставлен в той палатке в одиночестве. Это было недопустимое, более того, корыстное ЧП. Вспомни, когда вся группа собралась в базовом лагере, в елях, провели разбор восхождения на Хан-Тенгри. Постарайся восстановить поподробнее откровенный разговор. Тогда все, кроме комиссара Шыркина и меня, не поняли главной причины, приведшей к допущенным обморожениям. В один голос прикрывались фразой: «Победителей не судят». О! Еще как жестко судит сама природа. И жестоко. Но вернемся к записям дневника…

10-е сентября
Второй сеанс связи. 12.00.
– SOS! SOS! Говорит «Волга». Тородин Рассвет неожиданно заболел. Отнялись ноги. Боль в паху. Несем его на руках. Семченко, Черепанов подморозились. Больным всем необходима медицинская помощь. Необходима помощь для транспортировки по леднику. Прием.
– Я «Урал». Вас понял. Помощь будет. Всем вам приказываю быть внимательными друг к другу. Напрягите осмотрительность во избежание дополнительных обморожений.
Этот день был для меня самым трудным в этом походе. Сложность обстановки нарастала. Принятое решение должно быть безошибочным. Елагин и Авдеев были на восхождении. Пограничник Елагин должен был совершить зачетное восхождение для получения значка «Альпинист СССР» – я ему обещал за безупречную службу в нашей экспедиции.
В 15.00 связь не состоялась. Группа Шипилова вошла в зону невидимости. К тому же сели батарейки «Кляин-ФУ-2». Все шло в самотеке, без необходимой координации. Одно опасно – возникновение паники. Наступала пора полной неизвестности. Ко всему продукты на исходе.
Вызываю навстречу караван. Базовый лагерь доложил: 50% лошадей больны – побиты ноги. Нет подков. Обеспечат овсом для движения по леднику только трех коней.

11-е сентября
Резко испортилась погода. Отдаю приказ:
– Всем, кроме радиста Елагина, выйти навстречу группы Шипилова.
– В бурю? В трех метрах ни черта не видно! – сказал Брыксин.
–Да… и в ураганную бурю. Шипилов нуждается в помощи. Там, наверху, двое помороженных, болен Рассвет. Я иду с вами.
В снегопад, по леднику, изрезанному трещинами, движемся медленно. Подаем сигналы криком, свистом. Ущелье наполняется шумом где-то падающих лавин. Наши сигналы, шестиразовые в минуту, остаются безответными.
К вечеру возвращаемся в лагерь. Все, не поев, ложатся спать. В три часа ночи слышу шаги.
– Кто идет?!
Семченко, Сигитов:
– Нас Шипилов отправил вперед из-за отсутствия связи. Все измотались транспортировкой по глубокому снегу Тородина. Двигаемся на пределе возможного.
– Где они в данное время находятся?
– На спуске ледника Семеновского.
Снегопад не перестает. Возможность катастрофы возросла. Если не разобьют лагерь, возможно замерзание оставшихся.

12-е сентября
Снег. Авдеев и Брыксин вышли на помощь Шипилову. Сам занялся осмотром обмороженного Семченко. У него дело более серьезно, чем предполагал. Не допустить бы до гангрены. Врач Сергей Сергеевич Забозлаев по ранней договоренности по прибытии в базовый должен подняться к нам в верхний лагерь.
– Товарищ начальник, в радио-базе повреждение.
– Час от часу не легче. Что случилось?
– Пока причины выяснить не удалось. Связь с базовым и с городом не состоялась, – докладывает ефрейтор Елагин.
После осмотра больного я вышел навстречу Шипилову. Один по леднику, покрытому глубоким снегом, под ним скрыто множество глубоких трещин. Риск. Но идти надо. Люди в беде. За них ответ держать мне.
Идет снег. С трудом определяю направление, двигаясь по глубокому снегу и путаным следам Авдеева и Брыксина. В голове полнейший ералаш: где Шипилов? вышел ли наверх врач, когда? что с Рассветом?
К вечеру снег перестал. Вскоре взошла луна. Появилась видимость. Все вокруг от белоснежного наряда блестело перламутром. Передо мной, упираясь в темное небо, – неописуемой красоты грозный повелитель духов Хан-Тенгри. У подножья его увидел движущиеся черные точки. Потом крик. Я к ним навстречу. От волнения сердце готово разорвать грудь. Они идут, как французы, отступавшие от Москвы. Еле волоча свои ноги. Узнаю: впереди Володя Шипилов, за ним Володя Колодин и Павел Черепанов. Их трудно было узнать. Исхудали, почернели, в коростах лица. Обессиленные, шатаясь из стороны в сторону, механически переставляя ноги. Каждого встречал молча, пожимая руки, целовал. После чего они падали в снег.
– Да, Евгений Михайлович! Я плачу. Плача не стесняюсь. Победа! Трудной ценой. Задание выполнено, – это произносит Черепанов…
О! Как тяжело что-то говорить в такие минуты.
– Молодцы! Спасибо! Вы – настоящие герои… А где Рассвет!? Что с ним!?
– Его волокут Брыксин и Авдеев, – ответил Шипилов.
– Нельзя задерживаться. Немедленно отправляйтесь в лагерь. Пойдете по моим следам, не останавливаясь. Упал – встань, но иди. Не можешь встать – ползи, двигаясь в лагерь. Иначе… иначе – бесславный конец. Замерзнешь… Командир – замыкающий. На помощь не рассчитывать. Встать! Твердым шагом… Марш!
Они с трудом выполняли мою команду.
Я, торопясь, пошел навстречу Авдееву и Брыксину. В трех километрах от лагеря встретил их. Они, подобно бурлакам, хрипя от удушья, накинув через плечо веревку, волокли завернутого с головой, волокли по глубокому снегу – тебя. При каждом рывке веревок ты напоминал о себе стоном: ой, ой. Я подумал, что таким способом у нас не хватит сил доставить тебя до лагеря. Но где выход? Что ты болен, у меня сомнений не было. Но до какой степени опасно – для меня оставалось загадкой. В моей голове кружили мысли: какая причина вызвала онемение ног? А может, это радикулит, а Рассвет потерял веру в свои силы? А мороз крепчал. Торопил. Что делать, каким должно быть правильное решение? Как разбудить в тебе инстинкт самозащиты? И я пошел на хитрость.
– Рассвет! Я не могу понять, как ты лежишь, где голова?
–Вв-оо-т, т-ууу-т, – едва слышно промолвил ты.
– Не вижу. Пошевели ногами или согни их в коленях… О-о! Вижу, молодец, спасибо. А что вы, ребята, его ногами вперед тащите? Как покойника. Это плохая примета. А теперь слушайте внимательно. Таким приемом нам Рассвета в лагерь не доставить. Предлагаю. По реке. В двухстах метрах, что течет мимо лагеря. С ледовым, сравнительно ровным дном. Надежно перепеленаем Тородина, спустим на воду, а сами, страхуя веревками, по берегам. Не успеет палатка промокнуть, мы в лагере…
– За этот срок он задохнется, – сказал Брыксин. – Да и поток мощный, не удержим…
– Но другого выхода я не нахожу, – продолжал я умышленно нагнетать безвыходность обстановки. – Мороз усиливается. К утру все сиреневыми трупиками будем…
Наступила минута раздумий. И испуганным голосом заговорил ты:
– Евгений Михайлович! Это же верная гибель. Я поползу сам.
– А на ноги встать можешь? – спросил я.
– Давайте попробуем, – ответил ты.
Мы тебя поставили, ты качнулся в сторону и упал в снег.
– О-о-о-обождите. Наа-дену на ноги репшнуры, руками буду помогать поочередно, поднимать ноги, делая шаг вперед…
– Молодец, Рассвет! Ты настоящий рабочий класс, к тому же Кулибин. Я поддержу тебя на веревке, придумал. Пробуем, – нарочито довольно восклицал я.
У тебя подмышками продернули веревки, в трех шагах от тебя – Авдеев, сзади – Брыксин, я сбоку возле тебя, поддерживаю равновесие. По команде «Пошел!» двинулись с места. Ты в начале пути падал, но, отработав ритм движения, ты пошел.
В два часа ночи пришли в лагерь. Попив воды, все рухнули спать. Я уснуть не смог, несмотря на усталость. Размышлял над решением на следующие три дня. Предстояло не позже чем завтра начать всем составом спуск в базовый лагерь – при наличии двух обмороженных, и ты, Рассвет, в несусветном состоянии. При более тридцати кг веса рюкзаков на каждого и сложном моренном пути по леднику. Не менее трех дней. Помощь лошадьми маловероятна. В общем, было от чего не спать.



Утром уточнил, что продуктов осталось на один день.
– Продукты разделить на всех поровну, помня, что путь по леднику не менее трех суток. Общественный груз передать только здоровым, включая радиста. Тородину двигаться самостоятельно, его груз состоит из личных вещей, спального мешка с рюкзаком и ледоруба. Всем двигаться только по маркированному пути. Задача дня: достичь места последней ночевки при подъеме сюда с лошадьми. Выход в десять ноль-ноль. Не растягиваться. Замыкающим буду я. Приказ понятен? Выполняйте. Да, больные выходят, не дожидаясь времени выхода.
Помню, ты долго копался, что-то бурчал, со стоном вышел по следам ушедших Черепанова и Семченко. Многие ребята с ненавистью смотрели на меня. Я глядел тебе вслед и, кажется, ощущал твою боль. В назначенное время лагерь опустел, собственно, его как не существовало, исчез, преобразовавшись в тяжелые рюкзаки, от которых, сгибаясь в три погибели, шагая один за другим, уходили вы вниз. Задержавшись под видом киносъемки, я не переставал вести наблюдение за вами, особенно за тобой. Ты шел в одиночестве. Тебя все обогнали. Ты часто оглядывался назад с надеждой, что я тебя догоню. Я нарочно делал вид, что занимаюсь съемкой тяжелым киноаппаратом АЙМО. Для себя я уверовал в одно: трудно, но ты до места ночевки дойдешь сам, без чьей-либо помощи. Это была победа воли, значит, и моя победа. Я шел за тобой в двухстах метрах, прячась за большие камни. Ты еле-еле дополз до первой ночевки. Немного поел и завалился спать. Когда я осмысливал прошедший день, мне стало ясно, что твой темп ходьбы совпадал со всеми – больными, перегруженными ребятами. И ты вынужден будешь идти увереннее, зная, что меня не будет сзади. Еще старательнее будешь подстраиваться к темпу своих товарищей.



На следующий день я в присутствии всех предупредил Шипилова:
– Володя, не спускай глаз с Рассвета. Никакой поблажки. Он обязан свой спальный мешок нести сам, на добровольных началах. Если возможно, разгрузите Семченко и Черепанова. Свою долю продуктов оставляю вам. Сам в темпе отправляюсь за лошадьми. Достигнув Зеленой поляны, сделать дневной привал. Дожидаться каравана лошадей. Особое внимание к обмороженным. При повышении температуры сделать остановку, разбив лагерь. Ожидать караван. Это приказ. Обсуждению не подлежит. Выполняйте.
Я видел, с какой злостью и ненавистью вы все смотрели на меня, когда я надевал на себя рюкзак весом более тридцати кг, взял пятикилограммовую кинокамеру, сказав вам: «До встречи». Не подавая вида, что мне дурно от груза, с легкостью, быстро зашагал вниз, ощущая на себе ваши взгляды.

Через два дня вас вместе с врачом встретил караван.

Врач Забозлаев и участник В. Колодин

И вот мы все вместе в базовом лагере. Лагерь, как пчелиный рой, загудел в злых дебатах обо мне. Чего вы тогда только не пересуживали: неумение – организовывать экспедиции, недостаток нужного количества питания, продуктов; что начальник экспедиции – грубиян, особенно с больными, припомнил военный режим. Поводом для таких разглагольствований, похоже, послужил кем-то подслушанный разговор между мною и врачом.
– Да как изволите понимать ваше отношение к больным!? Это хуже любой инквизиции. Полнейшая бесчеловечность.
– А как нужно было мне поступить в создавшейся обстановке? Врач приступил к своим обязанностям с опозданием по уважительной причине. Кони не могли выйти на ледник из-за отсутствия овса и из-за травм ног. И т.п. и т.д.
Вам, участникам, тогда не были известны все подробности сложившейся обстановки и чем закончился тот разговор. Напомню.
– Это граничит с прямым издевательством, – продолжал врач Сергей Сергеевич Забозлаев. – Больному и помороженным пришлось с грузом прошагать более тридцати километров, и каких! По моренным спускам и подъемам…
– Да, дорожка – не асфальт. Это верно. Чтобы верно понять меня – почему я так жестко поступал – немного о той обстановке. Продукты были на исходе – из-за нарушения графика работы экспедиции: очень долго не могли получить коней. Навалилась непогода. Обмороженных, истощенных после восхождения задерживать на леднике не позволяло наступление осенних холодов. Больного Тородина нести не могли. Как я должен был поступить иначе, милый доктор? Могу заметить, что от радикулита или, как вы называете, защемления чего-то от смещения позвонков, не знаю, – от этого не умирают. В экстремальных условиях – не смертельная болезнь, это война доказала. Значительно опаснее порождение страха и паники. Шаг до беды. Хуже с обморожениями.
– Предстоит частичная ампутация. Рассвет же днями встанет в строй.
– Выходит, почти здоров? А вы, доктор, изволили назвать это инквизицией. Напротив, для него – школа в воспитании мужества в борьбе за жизнь. Паника – верная смерть. За свою безжалостность и грубость я извинюсь. И закончим этот неприятный диалог.
Так случилось четверть века тому назад. До сего дня я не вижу своей ошибки. Все с тобой закончилось о’кей! Получается, что я с тобой поступал правильно, а потому:
– Извини, Рассвет! Извини!
Фото Веры Гореявчевой

Фотографии из архива Евгения Колокольникова