ПОДВОДИМ ИТОГИ ТРЕТЬЕГО ТУРА КОНКУРСА «СЕВЕР – СТРАНА БЕЗ ГРАНИЦ»

Серия фотографий Георгия Шпикалова под общим названием «Ямал, увиденный с неба» сделана с борта вахтового вертолета работающего на Ямале в 2008 - 2010 гг.
Над дельтой весенней Оби

Африка

Краски осенней тундры

Мохнатые озера Ямала

Осенний иероглиф

Зимний иероглиф


Михаил Соловьев представил на конкурс рассказ «Вечность ночи» о первой антарктической зимовке Амундсена.

ВЕЧНОСТЬ НОЧИ.

— Говорю тебе, парень, переименовывать корабли нельзя… Это меняет их так же, как и людей. Стоит тебе это сделать — держись… такое начнется.
Не перебивай!
Представь себе старика лет шестидесяти вроде меня, впавшего в детство.
Смешно? Вот то-то. Я много раз слышал о ситуациях, которые преследовали переименованные суда, но не верил в это, как и ты. Молодость полна сил, и мир «лежит» в кармане. Мне тоже казалось: лучшие минуты жизни впереди, но судьба уготовила сюрприз.
Тебе интересно, как я погляжу.
Налей немного. История длинная и чтобы добраться до конца, необходимо подзаправиться. Не жадничай. Поверь мне, нет ничего лучше света, тепла, выпивки да хорошего собеседника.
Почему света? Про это позже, хотя ладно. Представь себе: наступила ночь. Ты ложишься спать — темнота, утром — темнота. Десять дней черно как у дьявола в глотке. Месяц, два месяца... Керосина мало, свечей уже нет, а чертово солнце все не всходит. Представил? Не бывает? Эх, парень, не нанимайся на судно, сменившее имя!
Мы ходили под норвежским флагом.
Название «Патрика» неплохое для китобоя, и я отходил на нем два сезона.
Трехмачтовая шхуна и пятнадцать человек команды. Я матросом. Молодой… Совсем как ты… О чем это я?
Ах да — «Патрика».
Никогда не любил двигателей на парусниках. С моей точки зрения — никчемная вещь. А может, мне не нравилась постоянная важность машинистов?
Когда земляк рассказал, что нанялся матросом, я удивился. Сезон закончен. Суда приводятся в порядок, а матросы пропивают заработки в кабаках.
Что за походы в неурочный час?
Оказалось, «Патрики» больше нет. Новый хозяин-бельгиец сменил судну флаг вместе с именем.
— Пойдем с нами, Йохан, — предложил корабельный товарищ. — Помнишь, как славно мы отходили сезон? «Бельжика» нас не подведет.
Что за «Бельжика»? Оказалось, бельгийский барон переименовал шхуну! Какая-то чертова ихняя провинция — дернула же нелегкая. Хотя надо думать самому, прежде чем соглашаться, но столько бельгийских франков мне еще никто не предлагал — чертов сыр из мышеловки.
Внешне ничего не поменялось, и вроде та же «Патрика», но нет. Пока готовили судно и чего-то там дожидались, наш товарищ, такой же норвежец, ходил темнее тучи.
Карл-Август его звали. Весельчак. А тут думы взялся думать. Устроится, бывало на баке и курит свою трубку. Поделился как-то, мол, не хочет идти.
Как чувствовал.
Чертовы деньги! Сколько бы их не было — все мало. Матрос же ребенок. Играется — девки да кабаки. Но когда перед тобой маячит приз, который рисовал «убийца» — забываешь обо всем…
Убийца?
Да, барон! Андриан его звали, Жерлащ де Гомери, черт бы его побрал. Начальник экспедиции и капитан «Бельжики». Это потом мы узнали, что и денег-то у него не было, но нам хватало разговоров. Вместе с Карлом беднягой мечтали: глупый думами богатеет.
Норвежцев было пятеро матросов, шестым штурман. Великий человек… Сейчас его каждый знает. Мы называли его ангел. Появился он перед самым отходом — молодой парень в чине лейтенанта.
Капитан Жерлаш брал его скрепя сердце.
Слишком молод — двадцать пять лет… Но у них была договоренность, и каждый держал слово.
Да! Слово! Чему ты удивляешься? Не люблю барона? Ну, это не значит, что он не был человеком чести. Просто, если капитан не дерьмо-человек, то это дерьмо-капитан. Слушать нас всех устанешь: у одного одно болит, другой спать хочет. Нам бы денег или выпивки. А работать?
То, как новый штурман относился к кораблю, надо было видеть. Любил как престарелую мать… ласкал и спать укладывал. Мы тоже ходили павлинами. Еще бы: третье лицо на судне — земляк-норвежец. Даже Карл-Август повеселел.
Перемены в шхуне почувствовали сразу, как только вышли из Антверпена. Игривым оно стало как ребенок, еще бы — новое имя. «Доиграемся», думал я иной раз, поговорив с Карлом.
Но все шло хорошо, и наш товарищ снова стал весельчаком.
Руаль радовался переменам вместе с нами.
Кто такой? Да наш ангел, Руаль Амундсен… Да! Конечно, он! Третий офицер на «Бельжике». Штурман, с которым через первый месяц плавания считался даже капитан Жарлаш. Двадцать пять лет, а опыт как у прожженного китобоя.
Пока экспедиция ждала денег от короля Леопольда и географического общества, Руаль набирался опыта на других промысловиках. Отходил всего год, а дело знал как матерый капитан. Задору на пятерых. Первым вставал, последним ложился, а уж «Бельжику» любил…
Ангел. По-другому его называть нельзя: если бы не он — не говорили бы мы сейчас с тобой. Правда, не он один. Скоро еще один «хранитель» явился.
Американец.
Доктор Кук.
Подобрали его в Рио, у Жерлаша с ним тоже была договоренность.
Этому оказалось за тридцать. Худой как гвоздь и такой же жесткий. Лечить мог, но боли не жаловал — ни своей, ни чужой. Правильно называют судовых врачей — костоправы. Ходил он до этого в Арктике… Много говорил о Гренландии.
Руаль рассказал как-то, что Кук, спасая судно, севшее на мель, прошел один на шлюпке почти сто морских миль! Гвоздь, а не человек!
Смеешься? Лучше налей, я еще не начинал. Мы так же смеялись, а «Бельжика» летела под парусами. Дни сменялись неделями, и все шло без забот, пока мы не достигли широты мыса Горн и не вошли в антарктические воды.
Там никогда не бывает спокойно. Чертовы ветра! Руаль сказал как-то раз, зайдя к нам в кубрик, что это от вращения земли. Мол, не встречая препятствий на своем пути, все ветра мира валятся сюда как в воронку. Дьявол их забери.
На следующий день игры закончились.
Начался шторм.
Свистать всех наверх!
Жерлаш решил паруса не убирать, и «Бельжика» неслась, накренившись так, что стаканы на столе не держались.
Тогда мы и поняли, что-таки беспокоило нашего земляка Карла-Августа Винке.
— Человек за бортом — проорали как-то на палубе.
Я выскочил из кубрика и наткнулся на дружка, затащившего меня в этот рейс.
— Йохан! — кричал мне Адам Толеффсен, — Йохан, Карла смыло!
Когда я подлетел к фальшборту, держась за ванты, то увидел лишь черную точку среди волн.
Карлу не повезло дважды: сорвался при маневре, а потом оборвался линёк спасательного круга и его унесло.
Жерлаш ревел с мостика не хуже тюленя.
— Никаких маневров! — рычал он, — Курса не менять!
Так начался их конфликт с Руалем.
Все понимали — капитан прав. Тут держись сам, а погибнуть могут все.
— Полный вперед! — орал Жерлаш.
Потом в кубрике долго обсуждали его и хаяли, но понимали: капитан прав. Нам же всегда что-то не так. Послушай нас или пойди на поводу — бунт обеспечен.
Пряником были ангелы — Руаль и Фредерик Кук.
— Крепитесь, парни, — говорили они, — дальше будет еще веселей.
Нас ждала Земля Грэма. Жерлаш шел к ней длинным путем через Магелланов пролив. Не давал ему покоя испанский руттер1 столетней давности, в котором тысячу раз мертвый штурман указал один пролив.
Руаль все переживал о потере времени.
— Рос и Уэдделл шли на месяц раньше нас, как же мы пройдем южнее с таким отставанием? — говорил он, но капитан был непреклонен.
Чертов пролив! Сейчас он так и называется, пролив Жерлаша, а стоил нам немало времени!
Но в чем-то повезло, и море опять стало ровным, а после Южных Шетлендских островов мы попали в сказочную страну.
Я тебе так скажу, парень, когда мы увидели первый айсберг, то высыпали на палубу из кубрика все. Вахтенный кричал что-то невразумительное, а Жерлаш выглядел победителем и выдал команде по чарке доброго рома.
Как мы кричали ему ура — святых выноси!..
Южное лето необыкновенно. Солнце не заходит, и, кажется, так будет всегда. Но человеку всегда плохо… Солнце нам теперь мешало. Когда туман стоял почти сутки, мы радовались как дети. Глупцы.
Что Амундсен? Да он все время работал. Иногда просиживал в «бочке» несколько вахт. Все замеры свои в руттер писал да заметки о побережье.
Налей мне, я что-то начинаю трезветь, а это состояние мне не нравится, опять оживают болячки. Гляди, видишь шрам? Это меня штопал сам Кук. Спросил еще — вытерплю ли, а сам все смеялся, чертов костоправ, готовя свои иголки.
Шил по живому. Сунул мне в рот палку, обмотанную кожей, да бельгиец Густав-Гатсон ткнул под нос свои кулаки. У него там татуировка на пальцах была, и если кулаки сложить, то читалось — «Держись крепко». Поржал Густав надо мной, да и присел рядом, обняв как брата. Славные парни были в том походе, что и говорить…
Нальешь ты мне или нет? Кровь скоро остановится! Когда я трезвый, то снова чую мертвый холод первого ледяного коридора… Налей, прошу тебя, парень, а то скоро — стоп машина! Да уж, чертовы машинисты, но я им благодарен. Среди айсбергов паруса ни к черту, их выход.
Ну вот. Спасибо, братец! Оттаю понемногу. Ты, парень, молод, и твоя кровь еще быстра… Я тебе так скажу: это счастье умереть молодым и не знать минут, когда тебе возвращают израненное тело старика. Только выпивка и может выровнять курс… Дай Бог тебе, приятель, спас ты меня сейчас.
Непоседы хотели достигнуть 130 градусов западной долготы. Они повернули на запад сразу, как увидели Землю Александра первого и все глубже теперь заходили в ледовый лабиринт.
Кто такие непоседы? Да Амундсен с Куком, мы их так теперь называли.
Когда идешь на машинах, у матросов дел мало. Скука одолевает. Ты или глазеешь часами, или спишь, но это не про меня.
Неинтересно.
Вот я и взялся помогать нашему биологу.
Эмиль Раковица, так его звали. Румын. Все рассказывал мне о животных да позволял таскать свои склянки.
Непоседы сразу выделили меня из прочих матросов.
— Тебе нужно учиться, Йохан, — говаривал Руаль, а Кук все смеялся, глядя, как я неуклюже помогаю Раковице.
Смотри, парень, видишь какие у меня зубы? Почти десять штук осталось и все свои. Это все Раковица с непоседами не слушай я их, не жевать бы мне сейчас сухарей.
Хотя по порядку.
Сначала я думал, мне только кажется, что ледяные стены сужаются, а потом, когда слева и справа осталось по нескольку метров, я спросил себя, а как мы развернемся и выйдем?
Раковица говорил, чтобы я вопросов не задавал — не любил их капитан.
Бельгийцы оказались слабей, но сомнения из них Жерлаш вышиб разом. Рявкнул не хуже тюленя, те и сбавили ход.
Амундсен хвалился позже, мол, норвежцы не стонут. А чего стонать? Я так рассудил: не самоубийцы же непоседы с капитаном — знают что делают. Еды полно, топлива под завязку. Вот только выпивки часто не давали, да кровь тогда и сама гуляла.
Эмиль все птичек резал, рыб, да пару раз поймал тюленей. Угостил он и меня потрохами — эх, вкусный был супчик. А вот мясо у толстяков подкачало, зато жиру – прорва…
Уже февраль прошел, и ледяные стены можно было трогать руками и как-то раз все…
Встали.
Было это в начале марта. Свистать всех наверх! Мы с Раковицей как раз вышли на крик первого помощника. Солнце еще тогда грело, а неприятности уже начались.
Дрейф…
Я расскажу тебе, парень, как это было, даже если ты мне больше не нальешь. Сердца товарищей со мною по сей день, и знаю я, что они хотят этой истории и ждут — не совру ли я или не прихвастну где?
Все как есть. Зимовка и дрейф вместе со льдами.
Жерлаш надеялся, что ледяное поле вместе с «Бельжикой», засевшей в нем изюминой, отнесет-таки дальше, чем этих чертовых первопроходцев. Всё замеры делал.
Еда? Да ее было на пару лет. Чертовы консервы! Хорошо, что я прибился к людям образованным. Что мы знаем кроме черной работы и праздного времяпровождения? Помяни мое слово, парень, если Йохану Господь отвесит еще один шанс, уж в следующей жизни я, наверное, буду профессором.
Не веришь? Не буду даже просить у тебя выпивки. Скоро сам все поймешь!
Старшие офицеры занимались нами постоянно. Чертов Кук объявил:
— Хотите не потерять рассудка — работайте! — Но кто кого слушал?
А по мне бездельничать скучно.
Непоседы организовали команду бить тюленей. Хороший запас свежего мяса мы тогда заготовили, вот только чертов сумасшедший вмешался. Не по нраву ему, гляди, пришлось тюленье варево. Он и запретил давать его команде.
Это я позже понял, в каком долгу перед Раковицей и непоседами.
Про цингу лишь слышал, а вот Кук-то, я думаю, на нее в свое время поглядел.
— Свежее мясо каждый день, — утверждал он, — Ты с нами, Йохан?
Да, парень… Плюнул я тогда на все указания капитана и жрал вместе с ними чертову солонину.
На судне безделье. Все шарахаются как тени и ждут с ужасом, когда исчезнет солнце.
Холод.
С одеждой капитан тоже промазал, хорошо, Кук прихватил с собой несколько тюков одеял. Розовых. Что это, парень, был за маскарад!
Спали теперь по двое.
Зарывались в кучу тряпья и кимарили в полузабытье.
Ты я, парень, гляжу чистюля? Тебе приходилось не мыться хоть полгода? А год? А чертовых тринадцать месяцев?
Что? Конечно, выпью…
Ты, я гляжу, не промах и не жадина. Скажу тебе честно, ты бы там выжил. Нас тоже спасло лишь товарищество и взаимопомощь.
Однажды наступила ночь. Навсегда.
Становилось все холодней.
Спали в кубрике уже по трое или сидели в обнимку что влюбленные, а на палубе лишь кучей.
Так, парень, греются пингвины — тем, кто в середке тепло, а крайним только с одного боку, потом эти в центр, и все сначала.
День и ночь смешались. Как уж там не заблажили старшие офицеры, не знаю. Непоседы работали. Амундсен замеры делал да руттер писал. А нас понемногу сносило на запад.
— Неси на юг! — орал сумасшедший Жерлаш, — На юг! Мы еще не победили! — И нам становилось страшно.
Кук всех шевелил. Сам стоял вахты, бил склянки и все придумывал занятия для команды. А это уже был сумасшедший дом.
Ламп и керосина оказалось мало. Почти все время полная тьма, а я учился жить как слепые.
Те, кто не ел свежее мясо тюленей, понемногу впадали в уныние, а тут и Жерлаш свалился с цингой.
Жертва собственных запретов.
Снова конфликт с Руалем. Никто не знал, что делать, паника чуть не началась — и Амудсен берет командование на себя.
Если бы не Кук и Руаль — быть бунту. Капитанский запрет на тюленье мясо непоседы отменили сразу. Поскрипел тот, поругался, да и признался, что был неправ.
Ну и как только успокоились тюленьи страсти, началось настоящее сумасшествие.
Сначала один из старших офицеров, бельгиец, стал кричать, что видит солнце. Лежал себе и орал благим матом. Три дня вопил в полной темноте — никто спать не мог. Кук ему что-то там давал, а потом у него лопнуло сердце. 2 июня это было, как сейчас помню, чертова второго июня.
Тишина до звона — шуршанье одеял да тихий говорок. Неожиданно все поняли, что где-то сейчас лето и есть свет. Тоска навалилась еще сильней.
Потом один матрос собрался в Бельгию.
— Здесь недалеко, парни, — говорил он — Вон там, рукой подать…
Ловили его, наверное, раз пять и жаль не связали. Кук запретил, мол, замерзнет. Ну и прыгнул он как-то на лед, да ушел, куда его нелегкая манила.
Потом в той стороне огни появились. Все гуляли налево, направо. Появятся-исчезнут. Тут уж все о Боге вспомнили, а огни не уходят.
— Призрак бедолаги Анри, — говорил Густав-Гастон, мой бельгийский дружок с татуировкой «Держись крепко» на кулаках. Крепкий был парень и товарищ славный — всех жалел.
Темнота стояла — глаз коли. Керосина для ламп матросам теперь не давали. Только старшим офицерам и чертовым механикам. Те все машину свою облизывали, а важные были что твой индюк. У меня, правда, конфликтов с ними не возникало, хотя сильно хотелось иной раз задать кому-нибудь из них хорошую трепку. Но стоп машина!
А всем уже казалось — льды никогда не разойдутся, и снова мыслишка явилась, что чертов ад навсегда.
На улице минус сорок, а в кубрике минус десять-пятнадцать…
Скажу тебе, парень — человек может перенести и большее, но не завидую тому, кто на это решится.
Что с огнями? Не рассказал? Тут без дозаправки никак… Не будет попутного ветра, хотя, наверное, хватит, могу и заснуть. Это будет неправильно, ты щедро меня угостил, а Йохан никому не бывал должен, разве что своим корабельным товарищам, с которыми мы погрузились в преисподнюю.
Хотя наливай! Свистать всех наверх! Конец истории близок, хотя на «Бельжике» еще было темно.
С огнями разобрался чертов Амундсен. Послушал нас, послушал, а потом прихватил с фонарь и пошел смотреть, что там. Рассказал после, мол, всего ничего — водоросли, вмерзшие в лед, фосфоресцируют!
Густав попросил его лицо осветить, мол, не шутите ли господин ангел? Но тот сослался, что керосина мало.
Пройдоха этот Густав. Сразу учуял подвох.
— Никакие это не водоросли, — шепнул он после, — Это бедолага Анри вернулся…
А мне уже и не надо было смотреть человеку в глаза, чтобы понять, сочиняет он или нет. Густав-Гастон сильно был напуган, черт меня дери, а этот парень мало чего боялся.
Уже июль заканчивался, когда на горизонте в одиннадцать утра неожиданно появился свет. Он лишь несколько секунд скользил по горизонту и снова исчез, но это был первый знак от Господа для нас.
Жерлаш всем выдал рому.
— Молодцы, парни, — рычал он, — Держитесь, скоро конец…
Крепок был сумасшедший капитан. С Амундсеном они уже помирились, да и чего делить-то?
На следующий день солнышко прошло еще выше, потом еще.
— Да, парни, — говорил нам доктор Кук, — Вот и вы попробовали вечность ночи.
Славный малый этот Фредерик. Досталась ему вторая зимовка в этом кошмаре и вторая вечность.
Радости не убывало, но проходит месяц, потом второй, а льды неподвижны.
Ели, конечно, от пуза. Жратвы запасли с материка на пару лет вперед, а тут еще и свежее мясо.
Но нам уже и солнышко немило.
Друг на друга смотреть страшно, а потом ничего, привыкли. Все ждали, когда же льды разойдутся? А они, казалось, лишь крепчали …
Не унывал лишь Руаль.
— Что такое вторая зимовка, парни? — говорил он, — Судно в прекрасном состоянии, еды вволю — перезимуем.
Даже сумасшедший Жерлаш теперь его боялся.
Октябрь, ноябрь, декабрь, январь… Четыре месяца… Четыре чертовых месяца.
Еще один парень слетел с катушек. Все бегал, мелко семеня по судну и что-то бормотал. Он всегда был слабаком, этот Жан. Заметь, приятель, только один норвежец погиб. Ну тот, первый, что с борта сорвался … А прочие — бельгийцы… Хотя что я на них, мы, может, и тверже, а чертову воду первым увидел наш кок Луи Мишот. Пошел он как-то размяться на ледовое поле и прибежал так резво, что мы снова вспомнили о бедняге Анри и огнях.
— Льды шевелятся, — кричал он.
Чертовы льды! Они и на самом деле на следующий день стали хрустеть, а «Бельжика» вздрагивала и тряслась будто в лихорадке.
Полынью нашел Кук. Почти километр до нее был.
— Пора, парни, — кричал он, — Есть шанс!
Все получили пешни и марш-марш на лед.
Никого заставлять не пришлось.
Прорубились быстро, будто сам Господь ждал нас на той стороне. Наверно, так и есть, потому что работали всего ничего, а свободная вода будто пришла сама.
Тут механики давай машину запускать, и хотя я не люблю их, скажу тебе, парень, когда пошла «Бельжика», расцеловать хотел каждого.
Боролась девочка со льдами долго, мы даже на палубе спать улеглись кучей. Все не хотели прозевать первой воды.
День, другой, на третий вахтенный из «бочки» кричит:
— Вижу море!
Танцевали все, но рано: пару дней не отпускали нас холодные лабиринты, зато когда вышли после тринадцати месяцев плена на чистую воду…
Да не плачу я, парень… Так, что-то в глаз попало… Стоп машина! Налей, братец…
Помяну я товарищей своих. Не знаю, кто сейчас жив, а кто мертв… Непоседы-то знаменитыми стали после.
Пролив называется сейчас именем капитана. Все на костях наших, но я не в претензии.
С деньгами нас не обманули и рассчитали по чести.
Мы с Толефсоном, наверно, год потом гуляли, а ведь могли и трактир какой открыть, кстати, так и собирались сделать, но все праздники, да проклятое чувство, что так будет всегда.
Это же только кажется, парень, что впереди вся жизнь, а шансов у каждого не так и много. Мне вот Господь даровал разок за страдания, а я и пустил все через желудок, хотя мог круто повернуть свою жизнь.
Мы снова прошли через полосу туманов и широту мыса Горн с ее штормами. После вечности ночи нам сам черт был не брат, и думали мы, как славно заживем после расчета.
Пунта-Аренас, первый городишка, где бросили якорь. Райский уголок. Все можно понять, только сравнив кошмар с обычной жизнью. И мы с тобою, парень, сейчас в раю… Я, может, потому, и не купил себе трактир, что по сей день понимаю, как повезло тем, кто пороху не нюхал, а может быть, как раз и не повезло — сравнить не с чем.
Людишкам же всегда плохо, а если хорошо, то они сразу надумают себе проблем.
Да нет, приятель… Ничего.
Не плачу я, просто в глаз что-то опять попало.
_____________
1 Руттер – записки штурманов первопроходцев с указаниями широт, проливов и прочего (морск.).


Константин Бахарев в рассказе «Полярная стража» раскрывает загадки и тайны архипелага Северная Земля и объясняет, почему нельзя охотиться на белых медведей.

Полярная стража

На седьмой странице Большой книги президент прочитал «Северная Земля – только для прохода экспедиций».
- Это после атомных испытаний, что ли? - президент поднял голову.
- Нет, - постоянный помощник президентов по безопасности качнул головой. – Там другая причина. Да и взрывы были на другом архипелаге, на Новой Земле.

Год 1931.

- Ты что не стреляешь? - Ушаков повернул голову к Журавлёву. Тот сидел на корточках, выцеливая неспешно бредущего по галечному берегу белого медведя.
- Пусть ближе подойдёт. Неохота мясо далеко таскать, - охотник едва заметно пошевелился, смещая прицел вслед за дичью.
Бах! Струя воздуха, раскалённого сгоревшим порохом, подняла снежную пыль на сугробе, за которым притаились Ушаков с Журавлёвым.
Медведь остановился и поднял голову. Увидев людей, он встал на задние лапы и переваливаясь, побрёл к ним.
Журавлев передёрнул затвор карабина. Второй выстрел, третий! Четвёртый! Медведь сел на задницу, развернулся, и встав на четыре лапы, побежал прочь.
Охотник вскочил и помчался за ним.
Ушаков вздохнул и пошёл к стоянке, запрягать собак – мясо ведь надо на чём-то везти. Ездовых псов, на удивление, пришлось поискать. Почему-то они не бросились, как обычно, к медведю, а разбежались в разные стороны. Мохнатый белошёрстный Полюс вообще забился в палатку.
Тем не менее, Ушаков собрал свою упряжку и отправился по следу охотника. Видно было, как тот иногда останавливался, видимо, для выстрелов. И точно, Ушаков даже увидел пару отстрелянных гильз.
Через два часа он нашёл Журавлёва. Тот устало брёл к лагерю, держа в руках карабин.
- Вот лешой какой попался, - он тяжело опустился на сани. – Бил я его, бил, а он только оглядывается и бежит. И ни кровиночки из него не выпало. Патроны, верно, подвели. Бракованная партия попалась. Завтра проверю остальные.
- Ни кровиночки, говоришь? – Ушаков напрягся. – Что-то я такое помню. Поехали в лагерь.
Надвигалась метель. На морском льду заплясали три белых вихря. Исследователи Северной Земли укрепили палатку, навалив на неё с одной стороны сани, и выстроив вокруг ночлега стенку из снежных кирпичей. Накормили собак, которые, чуя непогоду, зарылись после еды в сугробы.
Буран ударил сильно. Достигающие неба снежные вихри стали трепать палатку. Рёв, свист, завывания! Ушаков, верный своей привычке сбора различных данных, взял анемометр и с трудом, преодолевая тугой ветер, вылез из палатки. Замерил и не сразу поверил – тридцать четыре метра в секунду!
- Однако, - учёный заполз в узкий вход палатки. Журавлев, пока Ушаков занимался наукой, разжёг примус и начал готовить суп из пеммикана. Купленное за рубежом питательное блюдо насухую есть было невозможно. Кроме мяса, жира, риса и овощей, норвежцы добавили в него изрядную долю шоколада. Как-то не сочетался он с мясом.
И полярники, поскольку выбрасывать пеммикан не стоило, решили варить из него суп с добавками. Вот и сейчас Журавлёв от души навалил в котёл сушёного лука и побольше специй. От этого шоколадный аромат пропадал, а повышенная питательность оставалась. Так считали полярники.
После ужина Ушаков стал расспрашивать напарника про чудного медведя. Журавлёв, убивший за двадцать пять охотничьих сезонов на Новой Земле около тысячи полярных бродяг, отвечал подробно, сам дивуясь неудачной охоте.
- Ты знаешь, - Ушаков залез в спальник. – У меня на острове Врангеля было что-то такое же, в 1928 году, три года назад. Эскимосы там боялись жить. Суеверия, конечно.
Он рассказал, как, с приступом почечных колик, ездил на охоту. Это было необходимо, чтобы пробудить в эскимосах храбрость. Обитателям северных районов было страшно охотиться на острове Врангеля. Злых духов они опасались.
- Еду на упряжке, больно невыносимо, и вдруг очнулся я уже в яранге, эскимосы говорят, три дня как появился, привёз тушу огромного медведя, разделанного уже, и упал с саней. И ничего не помню. Собак не было со мной. Получается, что я сам медведя на санях тащил.
Журавлёв молчал при рассказе, потом хмыкнул, достал из мешка книжку «Анна Каренина» и придвинувшись поближе к горящему примусу, начал читать.
- И чего? – оторвался он от истории любви аристократов.
- Ничего, - ответил Ушаков. – Странно это, а я странности не люблю, потому что коммунист.
Журавлев снова принялся читать про бесившуюся от безделья барыню с неустойчивой психикой.
Ушаков уснул.
Утром напарники обнаружили, что пропала одна собака.
- Сбежала, лешой её задери, - констатировал Журавлёв.
- Может быть, - Ушаков вертел в руках очки с жёлтыми стёклами, защищавшими глаза от снежной слепоты. – Может и сбежала.
К вечеру они проехали около пятидесяти километров и вышли на мыс Арктический острова Комсомолец. Здесь путешественники решили устроить продовольственное депо для обеспечения своих летних маршрутов. Аккуратно выгрузили продукты, банки с керосином, прочий скарб и заложили всё камнями, чтоб медведи не растащили. Ушаков ещё побрызгал сверху керосином – на такой запах зверь не пойдёт.
Тут же и заночевали. Ночью заштилело, ветер, досаждавший людям несколько дней, утих.
- А ты знаешь, Сергей, - Ушаков отпил из кружки «полярного какао» - шоколад, растворённый в кипятке. – Дальше земли нет. Один океан до Северного полюса. А там Канада, Северо-Западный проход, которого нет.
- Это как нет, если название есть? - заинтересовался Журавлёв.
- Много лет люди считали, что можно обогнуть американский континент с севера, так же как, например, с юга, по проливам Магеллана или Дрейка. – Ушаков допил самодельное какао. Нет, всё-таки чай с клюквой лучше.
Журавлев улыбнулся.
- А с коньяком ещё вкуснее, - он потянулся и погладил мешок, где лежала фляжка с выстоянным виноградным спиртом. – И чего там дальше?
- Поэтому моряки и купцы, и военные, все искали такие же проливы на севере, - Ушаков залез в спальный мешок. – Они были так уверены, что они есть, что даже придумали название – Северо-Западный проход. Много там народу погибло. Но самая загадочная экспедиция шла на кораблях «Эребус» и «Террор». Отлично экипированы, опытные моряки. И все сгинули. Причём так, что от них ничего не нашли. Интересно то, что эскимосы, с которыми я жил на острове Врангеля, знают про эту экспедицию. Считают, что моряков погубили злые духи земли и льда.
Журавлев вздохнул.
- Ты думаешь, что вчерашний медведь тоже дух какой-нибудь?
- Нет, конечно, - Ушаков машинально поправил лежащий около него карабин. – Я же коммунист. И тебе, Сергей, надо в партию вступить, тогда никаких духов бояться не будешь.
Его напарник удивлённо посмотрел на Ушакова.
- А я Георгий, и не боюсь, - он хмыкнул. – Я про них и не знал, пока ты мне не сказал. У нас поморов, про них и не слыхали. Вот морозы были такие раньше, что слово скажешь, а оно льдинкой падает. Или вот, слыхал, как канинские поморы северное сияние с неба сдернули, а потом на заборе сушиться повесили?
Журавлев стал увлеченно рассказывать сказку, под которую Ушаков крепко уснул.
Утром от тридцати собак – двух упряжек – не осталось ни одной. Снег около палатки был истоптан медвежьими следами.
- И крови нет, - Ушаков заслал патрон в ствол карабина. – И тихо было ночью. Как сани потащим?
Напарник вдруг вытянул руку в сторону скалы, покрытой замёрзшим ледопадом. По кускам льда неторопливо спускался белый медведь. Зверь лихо прыгнул метров с десяти на землю и потрусил к людям.
- Не стреляй! – Ушаков положил руку на плечо напарника. – Пули его не берут. Это тугнагак.
Медведь подошёл вплотную и встал на задние лапы. Журавлев вздрогнул – у зверя были человеческие глаза.
Оборотень пристально вглядывался в Ушакова и вдруг заговорил на непонятном языке.

Год 1942.

В августе 1942 года тяжёлый крейсер «Адмирал Шеер» разнёс своим главным калибром советскую базу на Диксоне и потопил ледокольный пароход «Александр Сибиряков».
Под прикрытием этой атаки эсминцы и две подводные лодки проскочили в залив Вилькицкого.
- Вилли, смотри не усердствуй с белыми медведицами, - командир субмарины U-601 похлопал метеоролога по плечу. – У них очень ревнивые мужья.
Офицеры засмеялись.
Вилли Шрубер, главный синоптик немецкой станции на Северной Земле, улыбнулся.
- Не люблю мохнатых женщин, - он спустился в шлюпку и помахал подводникам рукой. – Не забудьте вернуться за нами через полгода.
Вскоре эсминцы и подлодки скрылись за горизонтом.
Двенадцать немецких метеорологов начали обживать свою полярную станцию. Через четыре дня им пришлось установить деревянные вешала для просушки шкур убитых белых медведей.
- А мне здесь нравится, - Карл закончил передачу сводки погоды. – Хочу привезти своей маме несколько медвежьих шкур. У нас в Померании они не водятся.
- Здесь тоже не водятся, - хмыкнул Зодерфельд.
Карл непонимающе уставился на него.
- Шкуры не водятся, - Зодерфельд засмеялся. – Их ещё надо отобрать у медведей.
Метеорологи дружно грохнули хохотом.

Капитан цур зее Меендзен-Бокен плеснул в серебряную рюмочку французского коньяку.
- Не желаете? – спросил он у командира службы связи.
Тот мотнул головой.
- Метеостанция не выходит на связь уже третьи сутки, - он посмотрел в глаза командира «Адмирала Шера». – Также нет связи с эсминцами и субмаринами.
Командир нахмурился.
- И в эфире тишина? – уточнил он.
Связист кивнул.
Меендзен-Бокен отдал приказ о возвращении к проливу Вилькицкого со стоянки от места рандеву недалеко от Карских Ворот. Пропажа целой флотилии, без оживлённых русских рапортов по радио не вызвали у него большой тревоги. На севере возможны перебои связи.
Через сутки хода «Адмирал Шеер» подошёл к острову Большевик. Катер с поисковой командой высадился на мысу Неупокоева, в трех километрах от базы синоптиков. Ближе подойти крейсер не смог – мешал лёд, приплывший из моря Лаптевых.

- Как это никого нет? - капитан цур зее Меендзен-Бокен пристально глядел на корветтен-капитана Штабе. – И ничего?
Корветтен-капитан развёл руками.
- Мы нашли только обрывки одежды, - он достал из кармана кителя офицерскую кокарду кригсмарине. – И вот это.
Коммодор задумался. Оставлять здесь поисковую группу не имеет смысла. Ледовое поле может отрезать их от корабля. Загадку синоптиков придётся отложить. Надо искать пропавшую флотилию.

Эсминцы и субмарины качались на мелкой зыби пролива Вилькицкого, бортом к волне.
Меендзен-Бокен рассматривал их в бинокль. Никаких сигналов с кораблей не подавали.
Через час коммодору доложили командиры спасательных партий, что на пяти кораблях нет ни одного человека. Машины исправны, боезапас цел, продукты и топливо в сохранности, а людей нет.
Командир крейсера приказал перевести часть команды на эсминцы и субмарины и идти курсом на Карские ворота.
А сам он решил вернуться на Северную Землю. Опытный офицер, бывавший в разных передрягах, он чувствовал, что разгадка где-то там, на холодных островах.

- Смотрите, Йоззи, белый медведь, - вахтенный офицер протянул руку, указывая на берег.
Штурман Хамстер прищурился и разглядел бредущего по галечному берегу огромного зверя.
- Надо бы пристрелить, - вахтенный офицер потёр ладоши. – Прекрасный подарок. Да и свежее мясо не помешает.
Он сообщил о медведе коммодору и попросил разрешения выстрелить по полярному бродяге.
Командир вышел на мостик. Сегодня во сне его мучили кошмары. Он плохо выспался.
- Убить медведя? – Меендзен-Бокен передёрнул плечами. – Дайте мне бинокль.
Он рассматривал медведя в сильную оптику. Зверь, словно почуяв взгляд, остановился, встал на задние лапы и посмотрел на тяжелый крейсер.
Вдруг коммодор напрягся. Он опустил бинокль и замотал головой, как будто прогоняя какое-то видение. Потом снова приник к окулярам.
Медведь огляделся по сторонам, пристально посмотрел на пришельцев и вдруг бросился в воду и поплыл к «Адмиралу Шееру».
- Полный ход! – закричал коммодор. – Убираемся отсюда! Немедленно самый полный ход!
Крейсер задрожал. Мощные дизеля, взревев, тронули многотонную махину с места и рейдер стал наращивать ход, уходя в Карское море. Медведь упорно плыл к «Адмиралу Шееру». Командир приказал открыть огонь по зверю. Тяжёлая вода северных морей взлетала вверх, дробимая снарядами всех калибров, но медведь не обращал на это внимания. Постепенно страх охватывал всю команду. Неуязвимое чудовище внушало ужас. Даже пулемётная очередь, проскочившая прямо по голове медведя, не остановила его.
Наконец, после пяти часов гонки, медведь развернулся и не спеша поплыл обратно.

«Адмирал Шеер» встретил свою флотилию из эсминцев и субмарин, и, уклоняясь от встреч с любыми судами, взял курс на базу в Тронхейме.

- Почему вы решили, что этот зверь опасен? - Редер взглянул на Меендзена-Бокена.
Коммодор глубоко вздохнул.
- Когда я рассматривал его в бинокль, я увидел, что у него человеческие глаза.
- Человеческие? – изумился гросс-адмирал.
Коммодор кивнул.
- Я вспомнил историю «Эребуса» и Террора», - начал говорить он.
Редер замахал руками.
- Не надо, я всё понял, - он потянулся к телефону. – Надо срочно доложить об этом в ставку. Если большевики смогли приручить его, то нам нечего делать в северных морях.

Снова 1931 год.

Говорящий медведь вызвал у бесстрашного охотника Журавлёва желание присесть. Но он превозмог себя и исподлобья стал осматривать зверя.
Ушаков несколько секунд молчал, потом ответил медведю на том же языке.
Оборотень развернулся и показал лапой на север. И снова что-то залопотал. Ушаков показал рукой на небо, потом опустил её на восток и запад. Снял меховую рукавицу и сжав кулак, оттопырил указательный и средний пальцы.
Медведь помолчал, потом опустился на четыре лапы и не спеша побрёл обратно к скале.
- Это тугнагак, - Ушаков смотрел зверю вслед. – Сын туунбака и медведицы. По эскимоски говорит. Спросил, правда ли, что на эти острова придёт много людей, как на остров Врангеля, и его никто не будет бояться. Я сказал да. Он рассказал, что я ему понравился смелостью три года назад, и он убил для меня медведя и притащил сани к эскимосам. Но потом пожалел, потому как его перестали там уважать. И ему пришлось перебраться сюда, на последние свободные острова в океане. А собак он забрал себе. На пропитание. Хочет их разводить на мясо где-то в здешних пещерах.
Журавлёв позволил себе присесть на край саней. Он посмотрел на живого духа, карабкавшегося по крутому ледопаду и потряс головой. Что говорить, он не знал.
- Предложил не селиться здесь людям, - Ушаков стал раскуривать трубку. – Дать ему пожить спокойно. Иначе обещал позвать папу своего – туунбака. Тот в одиночку сожрал экипажи пропавших «Эребуса» и «Террора». В общем-то сейчас, при Советской власти, можно и с туунбаком справиться, но лучше посоветоваться с руководством. Если мы не будем строить здесь посёлки, тугнагак станет помогать путешественникам – дичь подгонять, оленей, морского зверя. Белых медведей просил не трогать.
Журавлев встал и начал собирать палатку.
Через месяц путешественники добрались до своей базы. Радист Вася Ходов передал шифрованную телеграмму в Москву. Полученный ответ за подписью Сталина и Молотова рекомендовал воздержаться от дальнейших исследований архипелага Северная Земля и ожидать в сентябре ледокол для вывоза экспедиции.

- И что? – президент развёл руками.
Помощник улыбнулся.
- Во время Великой Отечественной войны немцы не смогли пройти дальше Диксона. Также им не удалось создать ни одной базы на Северной Земле. Их полярники просто исчезали. А на Северной Земле только туристы появляются. А охоту на белых медведей запретили.
Президент промолчал. Он перелистнул Большую Книгу Государственных Секретов на восьмую страницу. Прочитав несколько строчек, президент широко раскрыл глаза и поднял удивлённый взгляд на постоянного помощника.
- И это правда? – спросил он.
- Здесь всё правда, - кивнул помощник.


Специальный репортаж Веры Серебровской "Последний градус" на телеканале "Россия 24", присланный на конкурс, жюри отмечает за самую высокую широту репортажа.

Репортаж смотрим по ссылке: http://www.vesti.ru/videos?vid=334706

Песня в исполнении Татьяны Белей отмечена жюри за мелодичность выражения.

Прием конкурсных заявок и подведение итогов трех туров конкурса «Север – страна без границ» завершены! Впереди – выбор победителей и призеров конкурса, церемония награждения и вручение Главных призов в обеих номинациях - путешествия в заполярную Швецию!
Следите за новостями на www.risk.ru и www.satila.ru!