СУДЬБА необычной КНИГИ И ЕЕ столь же необычного АВТОРА

А кто такой Григорий Сидько, я понятия не имел. Ни в альпинизме, ни в спортивной публицистике я такой фамилии припомнить не мог. В давние времена народу в Ленинграде занималось столько, что никаких физических сил не было знать всех или даже большинство. Ну, таких КМСов, как Гриша, в Ленинграде было сотнями.
А в Питере 90-х альпинистов, наоборот, осталось столь мало, что все были известны наперечет.
Так что, сочетание имени и фамилии рисовало образ щирого украинского хлопца, подавшегося в альпинистические «гоголи».

В реале Гриша был похож на украинского хлопца, как я на балерину Волочкову. Хотя что-то гоголевское в его носе можно найти. Ну, так и у меня, как и у Волочковой – две руки, две ноги, а посредине - битка…

Тогда, в ДК им. Газа (революционера, а не природного ископаемого) я увидел худощавого средних лет и роста человека, абсолютно счастливого, и немного пьяного, что вполне объяснялось бокалом шампанского в руке и стопками книг на столике.
Презентованную «Пирамиду» я проглотил жадно, как больной – спасительную таблетку. Определенно текст был талантливо сделан с точки зрения изложения, сюжетных нитей, стиля, языка. Читал я с большими паузами, погружаясь в нахлынувшие воспоминания, потому как автор описывал не просто эпоху, которая уже никогда не вернется – он описывал, в том числе, и мою жизнь, которая до того никогда не была объектом литературных экзерсисов.
…Как это все было знакомо – пыльно-сонные коридоры НИИ, промальповские халтуры, «тропа Хо-Ши-Мина», битвы на взлетах Парнаса или отвесах «Энциклопедии», бесконечные, но дружелюбные хохмы, костер с непременной гитарой и спорами до рассвета, тянущееся всю неделю ожидание электрички вечером пятницы и еще большее ожидание июльского поезда на Минводы. «Были времена, ох, было времечко…». Время, когда Саня Одинцов еще не подъезжал к кострам на своем Volvo, а, как все, топал пешком от Кузнечного; «Команда директоров» даже в мыслях не знала, что она будет директоров командой, и через 15 лет запросто может собраться и за бутылкой коньяка решить на свои деньги улететь в экспедицию на гималайский восьмитысячник; Бэл уже стал героем Эвереста, но не безымянным автолюбителем, размазанным финским дальнобоем на перекрестке Наставников и Большевиков; и еще были живы все, кого не станет в 1990-м, а некоторых нынешних членов Правления ФАСЛ СПб мамы и папы тренировались у меня или в соседней секции…

Через полгода я начал выпускать «ЭКС» и уговорил Гришу присоединиться к творческим изысканиям. Он писал понемногу, но столь же блестяще: в основном, рецензии на вышедшие книги и журналы, небольшие заметки из серии «удивительное - рядом». Но журналистика его так и не затянула, да и в отличие от коммерческих производств, «ЭКС» позволял зарабатывать на хлеб, но c маслом уже возникали вопросы. Так Гриша и остался в промальпе. И это было не единственным штрихом в его образе человека, живущего абсолютно тем, что только он сам для себя определял, как ценное и нужное. И на эти определения не влияло ничто.

«Пирамиду» Гриша писал семь лет. Сев за стол в 1987 и очнувшись в 1994. Как я понял из его рассказов, книга вообще, и страсть к поискам идеального выражения того, что хотелось сказать, настолько захватили его, что он пропустил всё. Все эти перестроечные битвы, растаскивание Берлинской стены на сувениры, Форос, бесконечных депутатов на голубом экране, беловежский угар, «Лебединое озеро» в суточной трансляции, ГКЧП, бомбежки Белого дома, Ельцина на танке, Ельцина под танком, приватизацию, олигархизацию и прочую -цию…

Он сказал то, что хотел.
Но его не услышали.

Мы потом не раз обсуждали, почему книга – не пошла.
Это великолепное издание в твердом переплете и суперобложке, на замечательной бумаге, с оригинальными иллюстрациями – оказалось не востребовано. Из трех тысяч экземпляров тиража, дай Бог, была продана треть.
Конечно, 90-е были вообще не лучшим временем для дебютов в альпинистской литературе.
Я так же считал, что неуспеху в те годы, когда искусство продаж (читай, оболванивания покупателя инструментами PR&Рекламы) набрало вовсю обороты, способствовали и непонятное, ни о чем не говорящее название, и столь же непонятная обложка.
Слово «пирамида» в умах россиян больше ассоциировалось с финансовыми пирамидами типа МММ и прочими «Финанс-инвестами», собравшими обильную жатву и опустившими на социальное дно ни одного «леню голубкова».
Судя по фото на обложке, где с десяток людей разного возраста, но общебомжеватого вида, бухали под кустами на траве и камнях из банок и эмалированных кружек, речь шла именно об таких лузерах нового мира.
Ко всему, подзаголовок «Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях» в равной степени отпугивал читателя-обывателя (какой к бесу альпинизм в 1997-г - между выборами президентом трупа Ельцина в 96-м и дефолтом всей страны в 98-м?), и читателя-альпиниста (который себя не чувствовал в массе ни Рязановым, ни Михалковым, ни Говорухиным).
Ну, и представьте: берет некий среднестатистический читатель на прилавке Дома книги сей фолиант, зырит название, фото на обложке, подзаголовок, открывает – а там опять из разряда шаманских заклинаний - главы «1982. Увертюра», «1986. Ерыдаг», «1990. ЛЭТИ», «Соло»…
В общем, книга не пошла.

«Ты не знаешь, почем нынче макулатуру принимают?» - спросил он меня года два спустя после нашей первой встречи. Я пожал плечами: время, когда в середине 80-х советские люди всей страной от Камчатки до Кушки увлеченно собирали макулатуру, чтобы обменять на вожделенный талончик, который, в свою очередь обменивали на томики «Трех мушкетеров», сс А.С. Пушкина или Есенина, давно прошли…
«Зачем тебе?»
«Хочу остатки «Пирамиды» сдать. Книга увесистая – хватит что-нибудь дельное купить илис долгами рассчитаться»
«Ты с ума сошел?!»
«Ну, а что с ней делать? Куда мне ее девать?»…
В конце концов, я уговорил радикально - по-гоголевски - настроенного автора привезти остатки тиража в редакцию. Часть книг я тогда заховал в подвал альпклуба «Штурм», коего был старшим тренером, часть увез в офис «ЭКС»а на Загородный проспект.

Насчет долга он тоже не придумал.
Издать книгу в 1997-м ему помогли наши ребята-альпинисты
Тот же Виктор Плескачевский – успешный бизнесмен, в прошлом – мастер спорта по альпинизму из ленинградского «Горняка», политическая карьера которого тогда, в начале второй половины 90-х, только начиналась (ныне Виктор – руководитель Комитета госимущества при государственной Думе РФ).
Деньги на издание книги друзья дали Грише в долг. До «когда сможешь – отдашь». И - без процентов.
Это было практически частичное пожертвование – и те, кто в 90-е жил и бизнесменил, поймут и оценят. На процентах тогда больше зарабатывали, чем давали в долг. Так что Плескачевский, Бутман, Переяславец, Баринов могут записать это себе в актив добрых дел… Но сумма все равно была приличной и отдавать ее все равно надо было. Гриша наивно думал, что быстро продаст тираж и рассчитается – при этом ни на какие особые прибыли он не рассчитывал – но новый рыночный мир не прощал промахов и романтических настроений.
Поэтому альтернативы промальпу у писателя ни в каких «эксах» не было.

С долгами Гриша в итоге рассчитался.
Я в начале 2000-х ушел из «Штурма», а год назад переехал с Загородного. Со всеми этими телодвижениями «Пирамида» частью оседала безвозвратным остатком, но все же несколько пачек сохранить удалось.
Так книга дожила до состояния библиографической редкости.

С началом 2000-х я надолго потерял Григория из поля зрения.
Он появился с полгода назад, ничуть не изменившийся за эти 10 лет, внешне совсем не тянущий на свои годы.. Мы разговорились, как будто расстались позавчера. Ну, конечно, каждому пришлось сделать вводку на «а я вот за это время…».
За это время Гриша написал новый роман и переделал сценарий.
Он хотел опять знать мое мнение. И дал толстый том рукописей.

И опять я читаю с долгими паузами – теперь уже «Альбом на виниле»…

Гриша дал мне рукопись и уехал на два месяца в Азию – Индия, Непал… Это был его первый выезд заграницу. Первый в жизни…
После Нового года он вернулся, и тут, как раз, ему сделали Интернет-площадку, где поместилось всё творчество 48-летнего писателя за последние 13 лет.
И пошли косяком звонки: «Это Григорий Игоревич?!.. Здравствуйте! Мне ваш телефон знакомый передал. Очень хочется с Вами пообщаться… Вы знаете, мы живем на последнем этаже – у нас крыша страшно течет, тазы по всей квартире. Жилконтора – дохлый номер, одни обещания… Ребенок маленький, теща старая – помогите Христа ради. Мы заплатим…»
«Нобелевка» явно откладывалась. Вместо пера судьба услужливо-настойчиво вкладывала в руки лопату и лом, а вместо листа белоснежной бумаги - белым снегом покрытые кровли питерских крыш...

Вот странная жизнь.
Человек так здорово умеет передавать мысли, чувства, события, заставлять тебя переживать – а востребован совсем в другой сфере, где всем по барабану его чувства, но очень важно, что он, не боясь высоты, может вылезти на крышу многоэтажного дома, умеет вязать узлы и заделывать дырки, стоя на краю карниза…

Практически все, кто таки прочел «Пирамиду», отзывались о ней с большой теплотой.
Очарование книги в талантливо переданной атмосфере, духе того времени, в художественно переданной документальности жизни - историки по этой книге смогут изучать эпоху.
В великолепном юморе. В честности, искренности и эмоциональности, которую я встречал в редких книжках (если мы говорим об альпинистских – то это, прежде всего, «Категория трудности» В. Шатаева, выдержавшая с 1979 г. шесть или восемь переизданий, или «Записки спасателя» В. Клестова, или «Восхождение» В. Букреева в паре с «Разреженной атмосферой» Д. Кракауэра).
Эту книгу нужно читать всем, кто вступил на альпинистскую стезю, в качестве «обязательной литературы» (как и выше перечисленные) – так же, как какой-нибудь учебник альпинизма для освоения технических приемов и навыков.
И мне порой удивительно странно: разговариваешь с человеком, за плечами которого не один год в горах, считает себя во всех отношениях продвинутым альпинистом, а про «Пирамиду» спросишь – не читал. «Петцеля, - говорит, - каталог читал».

Как это быть альпинистом, отделяя дух от плоти, я так никогда и не пойму.