Книга об Альпах

Из аннотации: Альпы - уникальная горная система, которая протянулась через территорию шести европейских стран - Словении, Австрии, Германии, Швейцарии, Италии и Франции. Вершины Альп - Монблан, Айгер, Юнгфрау и другие - всегда притягивали к себе восходителей. Альпы также - не только тысячи пиков, долин и озер, но и многочисленные города, сыгравшие заметную историческую роль, например Гренобль, Люцерн и Инсбрук. На протяжении веков за эти горы сражались империи, их восхваляли поэты, исследовали ученые, ими любовались туристы. Альпы - намного больше, чем просто горы, в чем убедится каждый, прочитав эту книгу
..........................

Стр. 186....

В трагических, странных и противоречивых обстоятель­ствах, окружающих смерть Людвига, неким образом отрази­лась грандиозная нелепость всей его жизни. В 1886 году Люд­вига подвергли обследованию психиатров и на основе меди­цинского заключения объявили невменяемым и неспособным править государством. Его отправили в замок Шлоссберг на берегу озера Штарнберг, к югу от Мюнхена, а несколько дней спустя он утонул в озере. Как позднее открылось, сообщения и документальные свидетельства о его смерти были поддела­ны или изменены, что стало основанием для разнообразных теорий о возможном убийстве короля. Никаких доказательств этому до наших дней не обнаружено. Но каждый год 13 июня на берегу озера Штарнберг проводится скромная церемония возложения венка в память о смерти Людвига. В 2000 году в специально построенном театре на озере Форггензее, рядом с Нойшванштайном, состоялась премьера мелодраматическо­го мюзикла «Людвиг II». Спектакль, идущий с подзаголов­ком «Стремление к раю», сочетает в себе вымысел и мону­ментальное историческое зрелище, он прославляет жизнь и превозносит деяния одного из самых необычных персонажей европейской истории.

Бессмертные призраки и горные великаны

Таким замок задумывался


Таким получился


Пожалуй, необходимо указать вот на какую особенность Людвига — или, конкретнее, Нойшванштайна, которая действительно отличает их эпоху от предшествующих: суть в том, что прежде Альпы считались местом странным, чуж­дым человеку и внушали страх. Средневековые рыцари, по­строившие первую крепость Хоэншвангау, никогда бы не подумали, что спустя столетия этот отдаленный замок с его окружением способен будет воспламенить воображение принца и станет идеальным местом для воплощения грез о королевской резиденции. То, что мечтательному Людвигу представлялось романтической декорацией, для человека Средневековья было обиталищем демонов и логовом волков; для рыцарей Хоэншвангау лес служил охотничьим угодьем и годился в качестве укрытия, но семь столетий спустя, ког­да Людвиг задумывал Нойшванштайн, благодаря целому ряду революционных переворотов в науке и искусстве горы воспевали за их идиллическую красоту, они уже не рождали страх как место обитания дьявольских созданий. Во многом благодаря этим колоссальным сдвигам в мировоззрении Людвиг сумел увидеть в альпийском ландшафте Баварии подходящие декорации, в которых будет хорошо смотреться оригинальный и живописный результат его прихоти.

История того, как на протяжении веков изменялись и за­ново складывались представления об Альпах, о них, начи­нается со Средневековья. К тому времени, как мы видели, поля в долинах возделывались уже тысячелетия, а торговлю через горные перевалы люди вели начиная, по меньшей мере, с эпохи Древнего Рима. Богатые полезными ископаемыми пласты, сокрытые глубоко в недрах гор, долгое время опус-тошались ради золота, серебра, медной и железной руд. Зам­ки, наподобие высящегося в Хоэншвангау, строили на гос­подствующих над долинами холмах или на берегах озер. Но очень немногие осмеливались отправляться к самим горным пикам, ибо выше альпийских горных лугов раскинулось цар­ство чудовищ и бесов, которые порой обрушивали ужасные бури и камнепады на тех, кто имел несчастье поселиться у них под носом. Эта зловещая территория не была нанесена на карты и не была исследована. До сих пор ни у кого и мысли не появлялось о восхождении на горы; да и зачем? Предпри­нять подобное несомненно означало бы восстановить против себя злобных тварей и неупокоившихся призраков, которые нашли себе пристанище среди суровых скалистых утесов и неприветливых ледяных полей.



В Альпах известно великое множество историй и легенд о ведьмах, бесах, великанах и диких тварях. В Средневеко­вье в каждой долине, а в действительности — в каждой де­ревне охотно рассказывали и пересказывали свои сказки, и из поколения в поколение передавали свойственные только этим местам суеверия. Даже в XIX веке хребет Катиначчо в западных Доломитах, отдаленный уголок крутых скальных стен и глубоких долин, местный судья и литератор Теодор Кристоманнос называл «вратами в царство бессмертных призраков и горных великанов». В Баварии, рядом с Берх-тесгаденом, есть гора Ватцман, с которой, как и со многими горами в Альпах, связаны страшные истории. Острые пики этой пугающей горы — два больших зубца, семь меньших, — как говорили, представляли собой короля-садиста, его ко­ролеву и их детей, превращенных в камень в наказание за тво­римые ими в округе ужасные жестокости и зверства. В дру­гой части гор обитатели крошечной сельскохозяйственной коммуны в Шамони отлично знали, что гора, сверкающая снежной шапкой над ними, называется не Монблан, а Мон-Моди — Проклятой горой. Неподалеку, на расстоянии днев­ного перехода от Шамони вдоль долины Трента, находилась деревня Ле-Дьяблере, которая словно бы перенеслась из ро­дившихся здесь фантастических сказок. Сегодня этот ма­ленький, ориентированный на семейный отдых горный ку­рорт больше всего известен благодаря проведению тут Аль­пийского международного кинофестиваля; но название местечка (по-французски — «логово дьяволов») намекает на истории, которые столетия тому назад местные жители, дол­жно быть, не раз рассказывали и пересказывали друг другу, собравшись у общинных очагов и дрожа от холода, под вой суровых альпийских ветров.

Самая жуткая история из тех, что рассказывают в Ле-Дьяблере, связана с холодным и грозным ледником Тсанфлерон, название которого, как ни странно, переводится с местного наречия как «Луг с цветами». Легенда гласит, что некогда это ледяное поле над деревней было залитым сол­нечным сиянием лугом, откуда и название. Потом в эти горы явились озорные бесы и стали забавляться, швыряя камни в Кий-дю-Дьябле (Дьявольскую кеглю), громадную стоячую глыбу высоко на склоне долины. Бесов никто никогда не видел, но брошенные ими камни (здесь действительно встре­чаются валуны, выдавленные из ледника ростом ледяных кристаллов), бывало, попадали в тех немногих пастухов, у кого хватало смелости сюда подниматься. В конце концов пастухам надоели скатывающиеся валуны и они ушли с ме­стных пастбищ. Постепенно с помощью дьяволят Тсанфле-рон превратился из цветущего луга в сегодняшнюю ледяную пустошь.

Дьявольская кегля


В других рассказах, связанных с этим крохотным вале-занским поселением, фигурируют печальные стоны потерян­ных душ, которые предвещают катастрофические оползни, какие произошли в 1714 и 1740 годах, и обитающие на без-людных склонах эльфы и кобольды, — не говоря уже о серванах, проказливых духах, которые в одну ночь оборачива­ются лисами, а затем, устраиваясь в темные часы суток на сеновале, прядут и вяжут шерсть из собственного хвоста.

В рожденных в горах народных легендах почти всегда присутствуют великаны. Они во множестве изображены на панно средневекового моста Капельбрюкке в Люцерне, а возле аббатства Вильтен в Инсбруке красуются статуи ве­ликанов Аймона и Тирса — последний был убит в споре с первым (аббатство же впоследствии основал сам победитель, приняв на себя такую епитимью). А если местных жителей не пугали великаны, тогда дело не обходилось без разнооб­разных диких и страшных зверей. В швейцарском кантоне Ури, который занимает пустынный район озер и высокого­рий к югу от Люцерна, специально откармливали быка, ко­торый должен был отпугнуть жившее в тех местах чудови­ще, известное как Грисс, — и в точности такой же бык до на­ших дней гордо красуется на кантональном флаге Ури.

Религия, магия и средневековое воображение

Люцерн и гора Пилатус


Вероятно, наиболее убедительными местными легендами Альп представляются те, что связаны с крутой, возносящей­ся под облака горой Пилатус — ее зловещего вида пик воз­вышается над спокойными водами Фирвальдштетского (Люцернского) озера. Как считается, гора названа в честь Понтия Пилата, который, если верить легенде, каждую Великую пятницу выходит из озера, что лежит почти у самой верши­ны. Если кому-то выпадет несчастье узреть его, облаченного в кроваво-красные одежды страшного судилища, то такой человек обязательно умрет в течение года. Вот как Марк Твен излагал эту историю:

По словам легенды, после распятия Христа Пилата стала мучить совесть. Он ушел из Иерусалима и бродил по свету, не находя покоя. Долгое время скитался он, скры­ваясь от людей, затем жил на горе, названной впослед­ствии его именем, среди облаков и голых утесов и нако­нец, не выдержав мучений, бросился в озеро.

Гора Пилатус в наши дни


Существует несколько различных вариантов легенды: по одной, Пилат будто бы покончил с собой в Риме, а тело его затем сбросили в Тибр, по другой — труп был брошен в Рону у Вьенны, но -и в том и в другом случае из воды поднялись злые духи; так что в конечном счете в качестве места, где могла бы упокоиться душа Пилата, было выбрано это гор­ное озеро, вода в нем взбурлила и беспокойно волновалась, но рядом не было никого, чтобы испугаться. (В действитель­ности название горы происходит от латинского слова pileatus, что означает «увенчанный шапкой» — облачной, разумеет­ся, в чем может удостовериться всякий, кто выйдет на бере-га Фирвальдштетского озера, решив посмотреть, где на са­мом деле находится этот вечно затянутый туманами пик.)





На протяжении столетий попытки совершить восхожде­ние на Пилатус были строго воспрещены особым указом. В 1387 году, когда шесть клириков попытались взойти на гору, их посадили в темницу. Почти два века спустя, в 1518 году, Иоахим фон Ватт, бургомистр Санкт-Галлена, добился раз­решения властей взобраться на пик и сообщил, что на вер­шине нет ничего плохого. В августе 1555 года естествоиспы­татель Конрад Геснер взошел на Пилатус и отметил покоре­ние вершины, триумфально протрубив в альпийский рожок. Затем в 1585 году пастор Иоганн Мюллер из Люцерна от­правился на гору и стал вызывать злых духов, бросая камни в серые волны озера на вершине. Но ничего не произошло. Позднее Геснер писал, что вера в злых духов, обитающих на вершине горы, не имеет «никаких raison d'etre в законах при­роды [и] не вызывает у меня никакого доверия... Со своей стороны я склонен полагать, что Пилат здесь вообще никог­да не появлялся, а доведись ему даже тут побывать, у него не было ниспосланной свыше силы помогать роду людскому либо причинять ему вред».

Конрад Гесснер




Легенда о Понтии Пилате и горе Пилатус — еще один пример того, как в средневековом сознании переплелись хри­стианство и языческие верования. В Альпах найдутся десят­ки других примеров местных историй о том, как католиче­ские монахи и священники боролись с чудовищами и демо­нами. В 1690 году коммуна Шамони заплатила епископу Анси за изгнание нечистой силы с расположенных над де­ревней ледников, которые угрожали стереть с лица земли их дома и фермы (экзорцизм помог; ледники отступили на восьмую часть мили, и епископ выставил селянам громад­ный счет за свои услуги). В XII веке, когда основание новых монастырей в Альпах переживало расцвет, группа монахов-августинцев была послана в Берхтесгаден для учреждения монастыря. Они заявили, что драконы вызывают чудовищ­ные грозы и бури, которые срывают крыши с хижин, и бежа­ли оттуда прочь, — но архиепископ вскоре отправил их об­ратно, и в конце концов в 1122 году августинский монастырь был построен. (Поведение этих монахов коренным образом отличается от того, как поступали другие иноки. Имеются архивные записи о братьях, принадлежавших к другим аль­пийским монастырям, которые взбирались на высокие пики и спали на вершинах, укрывшись только рясой, чтобы так быть ближе к Богу; должно быть, они входили в число тех немногих, кто действительно отваживался подниматься выше верхней границы лесов и восходить на скалистые пики, бросая вызов злобным тварям, которые, как считалось, там обитают.) Позже, в начале XVII столетия, во время охватив­шей всю Европу «охоты на ведьм», в горах, как считалось, от людей скрывались колдуньи, насылающие порой бури и бу­раны на деревни, ниже их убежищ в скалах.

Последние легенды, связанные с религией и магией, ро­дом из Французских Альп. Согласно одной из них, уроже­нец савойской деревни Бессанс якобы продал душу дьяво­лу, взамен приобретя сверхъестественные способности. Но, постарев, он раскаялся и отправился к папе римскому с прось­бой о прощении. Папа простил его с тем условием, чтобы он в один и тот же день прослушал мессу в Бессансе, Милане и Риме. Чтобы исполнить эту кажущуюся невозможной зада­чу, человек воспользовался своими сверхъестественными способностями — и таким образом посмеялся последним, и папу перехитрив, и добившись прощения. Благодаря извест­ности легенды, резные изображения чертей по-прежнему пользуются в Бессансе популярностью, поддерживая старин­ные традиции резьбы по дереву, которыми деревня слави­лась со Средневековья. Известны и «семь чудес Дофине» —те места или памятники, которые пропитаны мифами и ле­гендами в этом департаменте альпийской Франции. В их число входят гора Мон-Эйюий, господствующая над Веркором, на которую, как когда-то верили, спускались ангелы; в гротах Сассенаж возле Гренобля будто бы обитали феи; а у fontaine ardente (Огненного источника) возле Коль-де-Л'Арзелье якобы являлся сам дьявол.

Здесь водятся драконы

Однако все эти сказки о ведьмах, феях, страшных чудови­щах, великанах и бесах в горах отступают перед другими — теми, в которых действуют страшные, внушающие священ­ный ужас существа альпийских легенд: опасные и порази­тельные драконы.



По-видимому, к Средним векам драконы обитали в Аль­пах повсеместно. Народная фантазия бережно хранила их, как ни одно другое чудо­вище, — и рассказы о них бы­ли распространены повсюду. Еще в 1723 году швейцарский ученый Иоганн-Якоб Шойхцер, профессор физики и ма­тематики Цюрихского университета, член Лондонского Ко­ролевского общества, состоявший в переписке, помимо про­чих ученых, с Исааком Ньютоном и Готфридом Лейбницем, составил подробный, кантон за кантоном, компендиум о дра­конах всех видов, о существовании которых в Швейцарских Альпах было известно. Он описывал драконов с кошачьими мордами, змееподобных, огнедышащих и не извергающих пламя; одни имели раздвоенный хвост, другие — раздвоенный язык, некоторые дурно пахли, третьи вели себя очень шумно, какие-то умели летать, а иные могли только ползать. (С точки зрения биологии наиболее причудливым экзем­пляром должен был быть такой дракон — с рыжей кошачьей головой, змеиным языком, покрытыми чешуей лапами, ярко горящими глазами и волосатым хвостом с двумя отростка­ми на конце.) Некоторые драконы щеголяли гребнями, и Шойхцер терялся в догадках, были ли эти особи мужского пола; он также зафиксировал отдельные и своеобразные ис­тории, связанные со многими из этих чудовищ. Например, дракон в Валь-Ферэ был куда дружелюбнее большинства прочих и горделиво носил инкрустированный алмазами хвост, a ouibra из Вале приносил пользу, охраняя жидкое зо­лото, спрятанное в недрах горы. Согласно Шойхцеру, один крестьянин, который случайно свалился в логово этого не­обычного дракона, сумел прожить там семь лет (хотя золота с собой не унес).

Легенда еще об одном представителе драконьего племе­ни сохранилась во Французских Альпах. Деревня Сен-Веран, знаменитая тем, что расположена выше всех прочих в горах Европы (на высоте 2040 метров), свое название полу­чила в честь архиепископа VI века, сразившегося с наводив­шим ужас на окрестности драконом, и ранившего чудовище. Когда раненый священником дракон бежал в Прованс, то из ран на его теле упало на землю двенадцать капель крови; по возникшей позднее традиции, в тех местах, где кровь впита­лась в почву, стали останавливаться на отдых пастухи, регу­лярно перегонявшие стада из долин Люберона на высоко­горные летние пастбища в Кейра.

Примерно в то же время в другой части Альп монах по имени Беат (который, подобно многим миссионерам, несшим в ту эпоху слово Божье в Альпы, был, вероятно, родом из Британии или Ирландии) странствовал по горам, имея поручение папы римского обратить языческую Швейцарию в христианскую веру. Местные жители рассказали монаху, что возле Интерлакена водится страшный дракон, который оби­тает в пещере над озером Тун. Беат отправился туда, воззвал к Святой Троице и встал у зева пещеры, высоко воздев рас­пятие, после чего тварь скатилась по горному склону и низ­верглась в озеро. Затем монах устроил себе жилище в сырой пещере и прожил там до девяноста лет, тем самым войдя в легенды как альпийский отшельник-чудотворец. Сегодня его пещера известна под названием Санкт-Беатус-Хелен — пе­щера святого Беата. Популярен экскурсионный тур из Ин­терлакена; и туристы могут добраться сюда, переправившись через озеро Тун на «Драхеншиффе» — драконьей лодке, носу которой придана форма головы огнедышащего чудовища, а с кормы над водой извивается раздвоенный хвост.







Драконы играли заметную роль в средневековых мифах, связанных с Люцерном, откуда они и перекочевали в тури­стические путеводители и книги. На одной из картин, кото­рыми на весь мир знаменит Капельбрюкке, — городской де­ревянный мост через реку Рейс, датируемый XIV веком, изображен местный герой Арнольд фон Винкельрид, пора­жающий дракона. Такой человек действительно существо­вал, он был уроженцем Станса возле Люцерна, и его почита­ют за подвиг, совершенный им в битве с австрийцами, при Земпахе в 1386 году, — предпринятый воином отвлекающий маневр стоил ему жизни, но привел швейцарских конфеде­ратов к победе.



В 1614 году, когда художник Генрих Вегманн создавал картины для украшения моста, он решил изобра­зить Винкельрида в образе почти легендарного героя, кото­рый сражается с самым страшным из мифических альпийских чудовищ. Несколькими годами позже, в 1649 году, глава стражи Люцерна кое-что сделал в подтверждение существования рожденного фантазией Ветманна чудовища — он взошел на Пилатус и якобы увидел там дракона.

«В полете, — рас­сказывал этот достойный бюргер, — он рассыпал вокруг себя искры, подобно раскаленной докрасна подкове на наковаль­не, по которой кузнец бьет молотом». Если вернуться в Лю­церн, то совсем рядом с Капельбрюкке, в городском истори­ческом музее, в числе наиболее ценных экспонатов хранит­ся гладкий и отполированный круглый камень, размерами немного уступающий теннисному мячу, который как будто бы подтверждает увиденное начальником стражи. Ибо этот кремово-коричневый шар и есть тот знаменитый «драконий камень», который, по-видимому, обронил дракон, пролетая между горами Риги и Пилатус, громадными вершинами на берегах Фирвальдштетского озера. Если верить легенде, камень был подобран местным крестьянином в 1421 году. На­ходка сразу же превратилась в местную диковину и, как счи­талось, исцеляла всевозможные болезни. В наше время древ­ние суеверия о драконах прекрасно высмеяла одна из фирм, выпускающая туристические карты Пилатуса: карта букваль­но испещрена веселенькими красными летающими ящери­цами — одна спускается на лыжах с вершины, другая машет из окна поезда, который движется по рискованному серпан­тину по склону горы, третья нацепила солнцезащитные очки и, лежа на спине, принимает солнечные ванны на террасе отеля «Пилатус Кульм» — там кончается железнодорожная ветка. Судя по всему, в Люцерне XXI века драконы с горы Пилатус наконец-то покорены или по меньшей мере приру­чены.


Люцерн — не единственный в Альпах город, где явно одер­жимы драконами. Похоже, в Инсбруке они встречаются по­всюду. На одной из площадей этого города, Боцнерплац, дра­коны окружают фонтан, сооруженный в 1863 году в память о пятивековом владычестве Габсбургов над Тиролем; они гордо держат щиты с изображением австрийского импер­ского орла; другие их крылатые собратья извергают из рас­крытых пастей струи воды, вероятно, в насмешку над теми днями, когда люди искренне верили, что окружающие горы населены огнедышащими чудовищами. В городе на каждом шагу попадаются скульптурные изображения святого Геор­гия и поверженного им дракона, причем как на монументе Аннасэле, воздвигнутом в память о победе над баварцами в 1703 году, так и на погребальном памятнике эрцгерцогу Мак­симилиану III в Домкирхе. В другой церкви, Хофкирхе, скульптура короля Артура, одного из десяти мифических и существовавших в реальности монархов Европы, которые окружают пустой кенотаф императора Максимилиана, бук­вально кишит драконами; изображенные в виде ящериц длиной в человеческую руку, они сидят на кирасе и на плечах Артура, словно только что прилетели и опустились туда.





Драконы для Альп не уникальны — как и для Европы в целом. Древние китайцы почитали этих созданий как вла­дык неба и хранителей небесной мудрости; в христианской же традиции их образ интерпретируется в точности наобо­рот: драконы считаются крылатыми прислужниками дьяво­ла и олицетворением сатанинского зла. То, что христианство ассоциировало злых чудовищ с высокими горами, связано с искушением Христа, когда дьявол взял Христа на высокую гору и стал показывать ему все царства мира (Мф 4:8). В дей­ствительности это обстоятельство могло бы послужить клю­чом к тому, почему до эпохи романтизма горы по самой сво­ей сути считались плохими местами, причем не только в на­родной мифологии, но также и в «высокой» культуре. Едва ли не все писатели, художники и мыслители до XVIII столе­тия разделяли всеобщее отвращение к горам и смотрели на них со страхом и подозрением, и в европейском обществен­ном сознании многие века господствовало убеждение, что не стоит ждать появления чего-то хорошего в краю скалистых пиков и глубоких долин.

Низкая культура, высокое искусство

В образных представлениях Средневековья и эпохи Возрож­дения почетное место занимали гармония и идиллия сель­ской местности, ухоженные сады и ровно вспаханные поля, обнесенные оградами. По контрасту с ними горы вызывали страх, считалось, что человеку тут не место, что они при­надлежат волкам и неупокоенным духам. Подобное отноше­ние к горам было общепринятым на протяжении столетий и продержалось куда дольше темных столетий Средневековья.

«Мало найдется тех, кто не отдает предпочтения деятельному улучшению самых крупных, суровых и диких порождений природы», — писал философ Уильям Гилпин в 1791 году, — а ведь уже близилась к концу эпоха Просвещения. Бесплодные с точки зрения сельского хозяйства и эстетически отталкивающие — не говоря уже о царящем там холоде и таящихся в них опасностях, — горы считались досадным несовершенством, недостатком на лике Земли. Неудивительно, что Томас Мор придумал в «Утопии» горцев-заполетов писал, что народ этот «отличается суровостью, грубостью свирепостью». Два столетия спустя Сэмюэл Джонсон пол; гал, что горы, «существенная выпуклость», — всего лишь препятствие на пути цивилизации.

Да, есть от чего прийти в ужас....


Да, отважные путники пересекали Альпы через перевалы, но свою безопасность они вверяли братьям-монаха, которые содержали на вершинах перевалов монастырские гостиницы. Кое-кто из путников даже платил, чтобы его провели по перевалу с завязанными глазами: такой страшной и пугающей считалась местность вокруг. Монах из Кентербери Иоанн де Брембл, пересекавший Альпы в 1188 году, пришел в такой ужас от увиденного на перевале Большой Сен-Бернар, что взмолился в отчаянии: «Боже, возврат меня к братии, дабы я мог рассказать им, чтобы никто н приходил в эту юдоль страданий и мук» (вдобавок, co6paвшись записать что-то в путевой дневник, он обнаружил, что чернила у него замерзли, а борода задубела от стужи).

Мало что изменилось к XVII веку, когда отправившийся через Альпы в Италию Джон Ивлин отметил в своем дневнике, что его встревожил «необычный, наводящий страх отталкивающий» вид гор. В следующем веке, в 1714 год; епископ Беркли заявил: «Все, что тут наличествует, выглядит слишком жалко». Имеются десятки подобного рода cвидетельств. И схожее отношение нашло свое выражение искусстве. В 1550-х годах Питер Брейгель Старший пересек СенГотард по пути в Италию, и страшные обрывы и без­донные пропасти произвели на него столь сильное впечат­ление, что он изобразил их на своих картинах «Самоубий­ство Саула» и «Обращение Савла». В 1618 году произошла крупнейшая природная катастрофа в истории Альп: в Савойских Альпах, в Плере возле Шавенна, под лавиной погибли 2430 человек. Поэтому не приходится удивляться, что в те времена даже намека не возникало на то, что когда-нибудь горы станут почитать за их красоту и что эта тенденция бу­дет господствовать в европейской культуре.

Естественно, никто и никогда по собственному желанию не думал взбираться на горы — или, по крайней мере, почти никто. Время от времени на пики поднимались охотники на серн, в горы ходили контрабандисты или те, кто собирал гор­ные кристаллы. Одним из первых случаев, когда на гору взоб­рались просто так, стало восхождение на Мон-Инаксесибль, Недоступную гору (2086 м), — отдельно стоящую столовую гору в двадцати пяти милях южнее Гренобля, которая нави­сает над деревней Ла-Триве. В 1492 году Карл VIII, совер­шавший поездку на богомолье в Нотр-Дам-д'Энбрун, услы­шал рассказы о чудесах и сверхъестественных явлениях на вершине горы. Он приказал своему гофмейстеру Антуану де Виллю во главе отряда из десяти человек взойти на верши­ну и воочию оценить ситуацию. (Вероятно, экспедиция де Вилля также стала воплощением «вертикального колониа­лизма». Это была великая эпоха завоеваний Испании и Пор­тугалии, и французы наверняка чувствовали себя обойден­ными. Само название горы бросало вызов абсолютному мо­нарху, каким был Карл: для его верховной монаршей власти не могло быть ничего «недоступного».) При восхождении участники экспедиции использовали лестницы, веревки и молотки. Добравшись до вершины, они обнаружили горный луг, на котором паслись чуткие и настороженные серны, —но танцующих ангелов, как предсказывала местная легенда, покорители горы не увидели. За шесть дней, проведенных на вершине, они построили примитивную часовню и уста­новили три громадных креста (как на Голгофе), а сам пик переименовали в Мон-Эгюий (Игольную гору). Хотя де Вилль и члены его отряда утверждали, что жили на верши­не, как в «земном раю», поднявшаяся в 1834 году по их сле­дам экспедиция обнаружила только голые скалы, никак не напоминавшие тот зеленый пейзаж, который описывал де Вилль.



За исключением отдельных случаев наподобие экспеди­ции де Вилля 1492 года горы оставались для людей в выс­шей степени пугающими и дикими и представлялись невоз­можными для восхождения. Но мало-помалу положение менялось. Оглядываясь на прошлое, можно сказать, что на­чалом конца эры суеверий, окружающих горы, стало восхож­дение на Пилатус в 1555 году Конрада Геснера, которого за­манили туда слухи о драконе, якобы спящем в озере на вер­шине. После восхождения Геснер писал о чудесном зрелище горных пиков и намекал даже, что те могут быть красивыми: «Поистине кажется, что вершины самых неприступных пи­ков находятся вне пределов тех законов, что управляют ми­ром внизу, — восклицал он, — будто бы принадлежат иным сферам». Геснер описывал чистоту воды горных источников, запах диких цветов, яркую зелень горных пастбищ, говорил о питательности и жирности молока, которое дает пасущий­ся на альпийских лугах скот; сидя в окружении пиков, он даже играл на альпийском рожке, звуки которого плыли над безлюдными склонами. «Неким неуловимым образом на [че­ловеческое] сознание накладывают свой отпечаток колос­сальные вершины, и приоткрываются намерения Великого Зодчего», — писал он, называя Альпы «театром Господа, [где] можно наблюдать... в один-единственный день... четыре времени года, весну, лето, осень и зиму... и весь небесный свод открыт взору».

Голос Геснера, разумеется, оставался одиноким; но к нему все больше прислушивались. Хотя Книга Бытие, рассказы­вая о творении, о горах не упоминала, ряд мыслителей эпо­хи Возрождения уже считал горы свидетельством того, на что способен Бог. Разве можно, вопрошали знатоки Библии, рассматривать горы как результат неудачи, досадную оплош­ность, допущенную при творении? В своем сочинении «De Venustate Mundi et de Pulchritudine Dei» («О волшебстве ми­ра и Божественной красоте») голландский монах-картезиа­нец Дионисий ван Рийкель особо выделил горы, включив те в число природных образований, обладающих естественной красотой, и назвал их «знаками Божественной щедрости» (против подобной идеи выступал в 1680-х годах англикан­ский священник Томас Бернет, который, как упоминалось в части первой, полагал горы, наряду со Всемирным потопом, частью кары Божьей, ниспосланной на человечество.) К кон­цу XVI века люди все больше следовали радикальным при­зывам Геснера и ван Рийкеля, избавляясь от страхов перед горами, и впервые начали оценивать красоту видов вблизи. В 1578 году первые подробные карты Высоких Альп изгото­вил бернский врач и географ Иоганнес Штумпф, а Йосиас Зимлер, профессор теологии Цюрихского университета, со­ветовал, какими снегоступами и веревками следует восполь­зоваться путешественникам, решившим отправиться в экс­педицию в горы.

Гесснер попал на престижную банкноту


Изменения в общественном сознании происходили по­степенно, но неуклонно и необратимо. Лесли Стивен, пио­нер альпинизма, писатель и биограф викторианской эпохи, позднее называл XVIII век «поворотным моментом... [до которого] цивилизованное существо еще могло, если ему бы­ло угодно, взирать на Альпы с неослабным ужасом». Разумеется, писал он, имея благоприятную возможность ретро­спективного взгляда, но по существу был прав: именно в это столетие точка зрения на горы как на средоточие зла и ужаса окончательно сделалась старомодной. Отчасти изменения в предпочтениях общества были обязаны, безусловно, росту популярности «естественной теологии» — доктрины, основ­ная предпосылка которой состоит в том, что божественное величие возможно оценить по ландшафту и что преклоне­ние перед природой есть форма поклонения Богу. Как утвер­ждали поборники новой философии, горы одновременно яв­ляются и духовно и физически возвышенными. Впервые в горах увидели результат деятельности и заботы Провидения. Однако не нужно забывать, что перемены в отношении к горам протекали скорее эволюционно, нежели революцион­но. Не все в XVIII веке следовали в русле новых пристрастий, и одним из консерваторов был Хорас Уолпол (1717-1797), граф Оксфордский и сын знаменитого премьер-министра из партии вигов, сэра Роберта Уолпола. В 1739 году младший Уолпол пересек Альпы вместе со своим старым товарищем по Итону Томасом Греем, впоследствии известным поэтом. В то время Уолпол был студентом Королевского колледжа Кембриджского университета; он решил отправиться в пу­тешествие после долгой, но сырой зимы восточной Англии. Особой радости путешествие в горы у него не вызвало. Мо­нахов монастыря Гран-Шартрез возле Гренобля он называл «одинокими повелителями величественных безрадостных видов», а позже так отозвался о горах: «Дикие скалы и не­привлекательные обитатели... Надеюсь, никогда больше их не увижу!» Уолпол описал и трагический случай с его соба­кой по кличке Тори: это «прелестнейшее, самое дорогое су­щество», спаниель короля Карла, схватил и унес прочь волк, стрелой выскочивший из леса, стоило только хозяину отпу­стить от себя четвероного друга. Примечательно, что горы, которые произвели на Уолпола столь тягостное впечатление, оказали на Грея совершен­но противоположное воздействие. В то время Грей готовил­ся к адвокатской стезе, но позже стал одним из самых обра­зованных и эрудированных поэтов XVIII века. В ландшафтах Альп он увидел величие и духовное бурление и предполо­жил, что горы являют собой плоды божественного труда в наиболее эффектной и живописной форме: «Не обрыв, не поток, не утес, но исполненные веры и благочестия», — пи­сал он. (В своем лучшем сочинении Грей с неповторимым лиризмом описал английский Озерный край и приобрел широкую известность как возвышенный летописец горных красот родной страны.)



Восемнадцатый век шел свои чередом, и все больше мне­ние таких писателей, как Грей — а позже поэтов-романти­ков, — формировало восприятие гор в кругах интеллектуа­лов, а взгляды, каких придерживался Уолпол, постепенно становились достоянием более ранней и менее просвещен­ной эпохи. Что же касается обретающихся в горах страшных чудовищ, то Генри Готч в 1877 году уведомил Альпийский клуб в Лондоне: «Кобольды и бесы давным-давно пропали из Альп, и за очень много лет не получено ни единого надеж­но удостоверенного сообщения о встрече с драконами, по­этому вполне возможно допустить, что и драконы оттуда куда-то переселились». Как мы вскоре увидим, к тому вре­мени Альпы уже открывали для себя туристы — и когда они въезжали на пики по только что проложенной по горам же­лезной дороге, то повторяли строки романтиков, таких как Байрон и Шелли. Казалось, суеверия прошлого наконец-то похоронены.

Кое-кому из побывавших в Альпах немало повезло: им посчастливилось увидеть удивительное природное явле­ние — свечение Альп, когда на утренней заре или в вечернихсумерках самое небо словно бы вспыхивает понизу яркими розовыми или красными огнями, а горы приобретают розо­вато-лиловый оттенок. Некогда считали, что подобное эф­фектное свечение небес и пиков порождается солнечным светом, отражающимся от кладов с зарытыми сокровищами, на страже которых стоят драконы. Теперь же известно, что причины необычного и поразительного феномена имеют разумное объяснение: лучи восходящего или заходящего солнца отражаются от ослепительно-белых снежных полей. Насколько неправы были древние обитатели гор, со своими фантастическими сказками и первобытными страхами! И на­сколько больше знаем мы теперь, с нашим восприятием гор и пониманием их красоты, обладая научным пониманием про­цессов горообразования! Но дело, конечно же, отнюдь не в горах — это не они менялись со временем, менялись мы сами.

Новые взгляды на горы: Жан-Жак Руссо и Альбрехт фон Галлер

Если бы произошедшие в XVIII веке громадные перемены в отношении к горам потребовалось отнести на счет одного человека, то эту заслугу следовало бы приписать Жан-Жаку Руссо (1712-1778). И действительно, позднее Лесли Стивен так определил его главнейшую роль в изменении наших пред­ставлений о горах: «Если бы Руссо судили за преступление, состоявшее в том, что горы стали объектом человеческого поклонения, то приговор ему должен выносить беспристра­стный суд»..... и далее по тексту