Долгое хождение на пик Погребецкого

У недрах тентованой палатки Володи таился обшарпанный алюминиевый столик, а в тени под столиком бутылка водки. У моего старого товарища имелось на тот момент самое главное – настроение изничтожить напиток быстрее и веселее в компании родственных ему духом идиотов.
Пить водку в мае месяце на Или при жаре в неограниченных количествах – истинно скалолазное занятие. Если уточнить, занятие бывших скалолазов, которые нежданно для себя стали последними из могикан, когда в конце 80-х это спортивное направление дало дубу. Причины данного события разбирать нелепо, столь же нелепо, сколь искать в нем правых и виноватых или (не дай Бог!) сравнивать современных щитолазов с теми парнями, что даровали наименование их пока безымянному спорту.
В самом деле, только кривящий душой может назвать, скакание и висение на тренажерах под щелк секундомера скалолазанием. Ибо не в этом занятии ни скал, ни непосредственно по ним лазания, в широком, разнообразнейшем смысле этого слова. Как можно сравнить творение рук человеческих со скалой?! Творение природы, всегда более широко, объемно и величаво, чем потуги любого из скульпторов, любого из тех, кто мыслит себя эдаким Демиургом человеческого рода.
На щитах все как в кино, а на настоящей скале, словно в книге кладезей премудростей. Ты сам придумываешь, воображаешь себе маршрут, следуя, читая волеизъявлениям природы, а не технаря или сантехника Жмурова с болтами и креплениями под зацеп.
Выше сказанное нисколько не умаляет достижения наших сыновей, просто им не повезло. Они настоящие пацаны, и могут висеть на согнутом мизинце гораздо дольше, чем любой из нас 20 лет назад. Дело в другом, мы читали свои книги сами, а они жуют указанное начальниками глазами с голубого экрана, или супермодного пенно-бетонного щита. И если им покажут, что Д`Артаньян девочка, значит, так тому и быть.
Это общее стремление 21 века, и скалолазание идет в ж…, т.е. в ногу с главными стремлениями оного вникуда…
Да, простите, я не о том… Так вот, нажираются на Или, на жаре «спортсмены» удивительно кучно, до зеленых соплей, и по скалам надобности лазать нет ни у новых, ни у старых «скалолазов» практически никогда. И потому стоит Броненосец в одиночестве. Одинокая скала, испещренная тайной клинописью иероглифов связок 80-х, обласканная прикосновением наших пальцев до последней пяди, теплая, нежная, ждущая своих новых обладателей.
Утешает одно – ее секунда кажется человечеству вечностью, и только малые крохи этого мира измеряются нашей жизнью. В сущности, ее нынешнее одиночество только печаль наших сердец. Мы сожалеем об уходе собственной молодости, и в этом нет ничего удивительного, увы.
Ах, да, я опять не о том. Последний раз, я выступал на соревнованиях опять же на Или. Володя Горбунов (главный возмутитель казахстанского спокойствия) был тогда еще жив, и потому соревнования удались. Он не делал суперсильных трасс, не морочился крутой начинкой, а просто почистил новый кусок скалы справа, за гребнем стеки массива Серп.
И было весело, наверное потому, что так нас было много. А мне еще и потому, что весил по центнер, и раздобрел пузом, на сибирских харчах. Запомнилось из тех славных дней всего три вещи:
1-ое и главное. Я проиграл Кайрату Рахметову (тогда МСМК) всего три секунды на 60-метровой трасе. Народ визжал от восторга, когда я, размахивая пузом в резонанс, двигался вверх по щели, попутно изображая из себя летающего слона. А Кара запутался в зацепах, и никак не мог выбрать единственно нужной череды. Уже тогда сказывалось на нем пагубное влияние Пиратского скалолазания. Его главной тенденции – СКАЛОЛАЗАНИЮ НА СКАЛЕ НЕ ЖИТЬ. (Извращения всегда приводят нас в задницу). И быть бы мне мастером спорта Республики Казахстан максимальной весовой категории, да вырвал зацепу, попал в клинч.
2-е и самое главное. На связках, где мы лезли с Олей Федосюком, я не ко времени обнаружил, что в карабин ирбис, входят всего два моих пальца, а не три, как ранее. И это оказался прокол. Моя громадная туша болталась на самостраховке, на отрицательной стене. И я был сломлен позором собственного чревоблудия, и как следствие – отсутствием внимания женской стороны, что вовсе непереносимо. Хотя связку мы таки вылезли…
3-им стал долгий, обстоятельный разговор с Вовой Присяжным по поводу некоторых аспектов учения мексиканских магов из племени Яки, так кропотливо и понятно описанных Карлосом Кастонедой. Дело касалось правила, необходимого для вхождения в магический мир. Так сказать, «principio» момента, пропуска для перехода границ обычного восприятия. Оказалось, что для главного, решающего шага на пути в иной мир ты должен потерять человечность в обычном, наиболее распространенном смысле этого слова.
Я был к этому готов (чисто теоретически), а Вова не желал соглашаться ни в зуб ногой. Ему – покорителю высоких снежных вершин, человечность казалась наиболее важной, нужной в жизни категорией. Как видно в горах было холодно и одиноко.

После сорока лет пути на тех же самых Писаных скалах выяснилось, что жизненные ветра пригнули нас к земле, сделали бывших якобитов кряжистыми миролюбами. И веселье лилось через край, и тосты говорились на ура, и горы заново превратились в таинственных, сказочных существ, ждущих нас на самой острой, бритвенной грани бытия. Очень хотелось к ним, и вот тогда неожиданно устаканилось, что мы оба не восходили на п. Погребецкий, и обязательно будем. Конечно не тот главный Западный, а наш близкий и родной, что замыкает вершиной район ледника Туюк-Су.
Потом пришло лето, неся огромное количество приключений, потерь и находок. Мы лазали и ходили двойкой, иногда нашу компанию разбавлял Игорь Подгурский. Копили снаряжение не совсем джентльменским способом, добывая его на маршрутах в горах. Заново утюжили все окрестные скалы, приобретая форму, а главное, набираясь давно забытыми ощущениями радостями общения с природой.
Мой живот ощутимо схуднул, были честно закуплены кошки и ботинки, взяты в долг ледобуры и оттяжки. Наконец в конце июня, когда лишние лавины наверно сошли, мы были готовы.
Шагать на Погребецкого от альплагеря Туюк-Су – удовольствие для молодых лосей и изюбрей. Тут важен не перепад высот (хотя он туда - обратно зашкаливает за 4 км.) Просто идти слишком далеко, да и зачем? Перед самым ледником огромная морена, где запросто найти кусочек сухого песка, достаточный под установку палатки. Так что вышли заранее в субботу после обеда, не торопясь с толком, с расстановками.
На морене нас ждала радостная и неожиданная встреча Вовкиных друзей. Он когда-то, куда-то с ними ходил, как видно успешно, ибо воспоминания оказались приятными, незабываемыми и на весь вечер.
То ли предвидя радости вечера, то ли в силу собственной испорченности, я не говоря ни слова Вовке, захватил бутылочку неплохого Кагора. На высоте, эта сладкая, тягучая жидкость пьянит удивительно легко, и перепить ее нет возможности. Каждый лишний глоток, взбудораженный основным инстинктом акклиматизации, грозит выпрыгнуть наружу в самый неподходящий момент. Потому пили бутылку на пятерых долго, со вкусом, маленькими глоточками, не соревнуясь пустотами желудков.
В конце июня на высоте 3500 любой вечер с ясной погодой становиться незабываемым. Где-то здесь проходит та неуловимая, вечно изменчивая граница жизни и смерти. Находясь на ее лезвии, чувствуешь смешение запахов и звуков удивительно остро и объемно. Там вверху холодная арктическая пустыня, а порывы ветра, приходящие снизу, насыщены яркими, сочными ароматами лета. Но оно так далеко, что запах мокрого камня, холодного льда, разреженного темного неба, словно контрастная каемка обрамляет жизнь, защищая ее от жадной пустоты космоса. Отточенная миллиардами лет грань небытия. Даже сон здесь не тот. В него не проваливаешься, барахтаешься на поверхности потери дневных ощущений. Обрывки снов, проблески мысли и бодрствования, почему-то вертикальные скальные стены, отблески солнца на макухах дальних вершин. Сон.


Чуть слышно теплилось утро. Оно скребло пологом нашей палатки будто мышка, настойчиво, неторопливо, в полной уверенности, что этого достаточно для пробуждения. На удивление, первым из палатки вылез я. Восток только принялся просыпаться, и пылкие звезды Запада мерцали в небесной вышине.
Холодно, около нуля. Пространство морены испещрено многочисленными тенями. Краски видимого, словно приглушены остатками ночи. Утро, как фотография, требующая дополнительного времени для проявления, насыщения смыслом и теплом.
Неторопливо шепчут ручейки. Они и не засыпали, а несли свои воды извечной чередой, дорогой вникуда. Необычайно важное коловращение круговората воды в природе сопровождается беседой без собеседника, монологом движения времен, ибо никто из нас людей еще не познал ни одной фразы из этой вечности. Ежусь и все одно умываюсь из речушки. Вода столь ледяная, что кажется обжигающе густой.
- Давай быстрее, - тихо говорит Вовка. И я тороплюсь, двигаясь столь же неслышно, что и он. Нам не хочется нарушать это утро резкостью судорожных звуков.

Где-то через час, солнце накрывает нас веером радужных лучей. Они преломляются окрестными вершинами будто гигантской снежной призмою. Этот неуловимый момент рождения дня завораживает душу. Но нам не до того, только миг остановки, и мы шагаем, шагаем. Поверхность ледника пока держит наш вес, а всего через пару часов, этот путь превратиться в ледяную кашу. Тогда восхождение не будет возможным.
И вот она вершина – огромный белый айсберг с вертикальными полосами сошедших лавин. Мы будем следовать именно их путями. Они самое безопасное, что ожидает нас сегодняшним днем. Основание горы – причудливое нагромождение ледяных глыб, снежно ледового лабиринта, который необходимо преодолеть быстро, решительно.

Но нам решительности не занимать. Всего через пятнадцать минут, мы одеваем кошки, вооружаемся ледорубами и врубаемся в стену. Подъем быстро зашкаливает крутизной за 45 градусов. Иногда, пятнами лед становится практически бутылочной твердости, и передние пальцы ног болят от каждого удара. Хорошо буржуйские ледобуры вкручиваются удивительно легко. Прогресс бывает не только на лицо, но и в добром смысле этого слова.

На втором лбе, Вовка выпускает меня вперед, попробовать адреналина. В принципе, стоит все как надо, единственное, не поймешь надолго ли. Но вот опять ледяные лбы за шестьдесят градусов, и опять тащусь вторым номером. Буду жаловаться, не допускают меня до ответственной работы. Мокрый, будто рыба в воде и задыхаюсь точно, как она на воздухе. Уже выше четырех тысяч, под нами такая горка! Случись что, и уши целыми не доедут.
Время от времени перебираемся через горизонтальные трещины. У меня совсем небольшой опыт хождения по льду, но потому, как напрягается Вовка, понимаю, что они опасны. Именно в этих моментах он действует наиболее быстро и аккуратно.
- Вова!
- Что?
- Вверни еще один ледобур. Как-то менжевато.
- Да подожди! Чуть повыше. Расстояние до нижнего крюка всего – ничего.
Справа чуть выше нас глухо и утробно треснула доска лавины. Доска небольшая по толщине и площади. Но крутизна! Удивительно быстро и мощно она набрала скорости и массы, ухнула к подножию вниз тяжелыми, комкаными глыбами. В их крошеве бесследно исчезнет любая жизнь. Мы лишь две маленькие песчинки, не подчиняющиеся здравым законам тяготения. Зачем нам вершина?! Как можно ее покорить? Нужно быть душевнобольным, чтобы верить в эту глупость здесь среди царства Белого Безмолвия. Среди этой медленной, величавой, непривычной к человеку природы.
Зачем говорить об этом? Не знаю. По крайней мере не в этот момент. Быстро, без всяких споров Вовка завинчивает еще один ледобур и чалит вверх, разрываясь легкими от напряжения. Пора, уже солнце палит вовсю. Полднем эта стена может стать нашей последней.

Карниз нависает над нами сосульками, как его проходить? Блин, неужели Вовка ломанеться, зарубиться в него по самые уши!? Но нет, нормальные герои всегда идут в обход, по крайней мере не в лоб, а в том месте, где нависание наименьшее.
- Петька! Давай Быстрей!!
Дружище где-то за перегибом. Его слова доносятся до меня большим трудом. Думая о чем-то недобром, быстро разделываюсь с ледобуром, беру наизготовку ледоруб и вперед без песни. Неужели мы не успели сделать стену за безопасное время!? Сколько там еще пилить наверх?!

Но там за карнизом была вершина. Плоская словно белый стол, она обрывалась крутизной только в сторону пройденной нами стены. А вокруг лишь прозрачность, нескончаемая даль снежных хребтов Заилийского Ала-Тау и небо. Только небо и наша осуществленная мечта.


Для тех, кто все-таки решит спускаться вниз, уходить из этой красоты, скажу, что дорога назад оказалась исключительно дерьмовой. Дойти до ледника - меньше половины дела. Хотя на перевале таился коварный снежный язык, и спуск по осыпи до ледника не из лучших. Но это цветочки, главное – ледяная каша водной купели, что таилась под размокшей снежной оболочкой. Это был финиш.
Проваливаешься по колено, а то и по …, и ниже. Непромокаемые башмаки быстро превращаются в солидные емкости с затычками в виде ног, и твой вес увеличивается на десяток килограмм. Иногда просто ползешь на коленях, иногда усталость казалась измождением. Часто казалось, что предела ледника уже нет.
Но человек забавная букашка, обладающая терпением и волей. Когда выбирать не из чего, принимаешь мир ровно таким, какой он есть. И простые радости, спрятанные за огромной горой, приобретают изощренные, гротесковые масштабы. Думается, нет ничего лучше горячего, сладкого чая, тарелки сытного бульона, и сухих носков. Если присмотреться, горы зовут нас одним лишь ожиданием простых и естественных радостей. Никогда не поймешь, почему мы ходим за ними столь далеко.