"Тридцать бутылок водки и Васенька". Юлия Тилипенко

У Юли Тилипенко этим летом тоже своего рода юбилей. Альплагерю "Безенги" 60 лет, треть этого времени, 20 лет, Юля регулярно приезжает к нам и вот решилась об этом написать!




Мне 44 года. Тот возраст, когда ничего серьёзного в жизни не осталось. 20 лет назад всё было иначе. В 24 года я приехала в «Безенги». Это было серьёзно. Думала – буду альпинистом. Обязательно крутым и прославленным навека. Чтобы при упоминании имени моего вслух по сердцам проходил трепет. Книгу напишу про суровый альпинизм, издам большим тиражом. Ступени буду рубить в отвесном льду, чтобы кошки пронзали лёд с визгом, скалывая голубые линзы в глухую пропасть. Буры буду крутить в один взмах, чтобы вонзались в ледяное тело гор как иглы. И каска у меня будет... как ядро ореха – крепкая. И куртка у меня будет ярко-рыжая. И рюкзак с кармашками, куда буду складывать с каждой вершины по булыжнику. Иначе – не интересно. Иначе – зачем? Но что-то пошло не так... не так. Природа не вложила в мой характер твёрдости и решимости, упорства и упрямства. Вложило что-то другое... ярко-рыжего цвета. Меня было видно издалека, но не по тем заслугам, о которых я мечтала.



Итак, я приехала на 40-летие «Безенги» с важной художественной миссией – рисовать на стенах лагеря божественную красоту, лишь бы дали возможность закрыть 3-й разряд (бесплатно). Иными словами я, как свеженький выпускник художественного ВУЗа, приехала оформлять лагерь к 40-летию. И за это мне дали возможность стать альпинистом. Я приехала не одна. Нас было двое. Две Юли. Из Питера. Художницы. Мы на тот момент жили вместе в общаге Питера и... по схожести фигур, носили один гардероб на двоих. Но сейчас не об этом.



Обсудили план нашей работы с Алием Хусеевичем и приступили к творчеству. Скажу честно – я волновалась. Другая Юля была более профессионально подкована, чем я. Особенно в монументальной живописи. Мне легко давались буквы «эМ» и «Жо» на туалетах, а также вырезание фоток для юбилейной выставки. А Юля-другая рисовала всё самое важное на стенах – горные туры на торце здания под лестницей (живы и поныне), уверенно стоящий альпинист с верёвкой и ледорубом на фасаде склада. Я же двигала лестницу по фасаду, подавала краску и красила там, где мне говорила Юля. Правда, вышла с лестницей небольшая досада – я двинула её слишком энергично, и шаблон альпиниста (мы его назвали нежно – Васенька) чуток сдвинулся. Точнее, сдвинулась в сторону часть шаблона ниже бедёр. Получился наш Васенька не очень ровный. Но мужественный как есть! Помню, ночь с Юлькой не спали, переживали...



И вот, когда художественная часть нашего пребывания в лагере подходила к концу, кончилась краска. Понятное дело, на самом интересном месте. Я была командирована в Нальчик на рынок за краской. В то время заезды в лагерь и вниз в Нальчик были редкими. Магазина в лагере не было. Поэтому, когда я собралась с оказией «вниз», ко мне пришла делегация с нескольких отделений. Мне было поручено купить на Большой Земле... 30 бутылок водки. Задача осложнялось тем, что я не была большим знатоком этого напитка. Поэтому попросила водителя на обратной дороге мне указать место, где можно «Брать товар». Обратная дорога моя была в автобусе с новым отделением не знакомых мне людей. Водитель остановил автобус в посёлке у магазина. Дал знать всем пассажирам, что тут их последняя возможность что-то прикупить (мочалку если кто забыл или что поважнее). А мне подмигнул, и я сразу поняла – «Здесь!».

Захожу в магазин. У прилавка очередь из пассажиров нашего автобуса. Как-то случайно я оказалась в середине той очереди. И вот настал тот момент истины.

- 30 бутылок! Да. Водки.
В магазине тишина. Мне начинают доставать бутылки, бережно завёрнутые в газету. Я их тут же складываю в сумку. А вся очередь хором считает:
- Одна! Две! Три!..

В 24 года я выглядела примерно на 15. В Питере ездила по школьному поездному. 30 бутылок водки были посчитаны хором в тишине. Я прославилась среди альпинистов на всю смену на все отделения. Не так, как хотелось, не за героизм и мужество, не за покорённые вершины. Но как-то прославилась. Не могу сказать, что это меня радовало. Приняла эту сомнительную славу как есть.
С тех пор, проходя по лагерю «Безенги», я ловила лукавые вгляды и улыбки. Тем, кого в автобусе не было, всё объяснили и рассказали и, конечно, меня обозначили.



И вот, художественная часть моего приезда в «Безенги» подошла к концу и началась та самая, о которой так мечтала – альпинистская. Меня определили в отделение новичков, где, к слову, был Иван Мошников и... моя мама. Назначили мне инструктора. И тут нашла коса на камень. Просто беда... На тот момент у меня был разряд в горном туризме и некий горный опыт бессмысленного героизма и бестолкового мужества. Было (подростковое) ощущение собственной значимости, а опыта смирения и принятия – не было. Наша инструктор – женщина крепкая и деловая – не стала искать ко мне особый подход. А я не пошла навстречу судьбе. В итоге... я ушла в самоволку с Валерой Шамало на 2Б. Надо сказать, я не дошла. Дело было на следующий день после заезда в лагерь с водкой. С Шамало познакомились там, в автобусе. Меня срубила жёсткая горняшка в Тёплом Углу, где я провалялась на траве, пока взрослые люди ходили на открывашку. Помню, пить так хотелось, аж круги в воздухе перед глазами. Я сняла крышечку с объектива фотоаппарата, собирала в неё росу и слизывала, лёжа... Потом просто загорала. Мимо проходила группа. Остановились, поболтали. У одного из них был такой же рюкзак как у меня – ярко-жёлтый Red Fox.



На обратной дороге Шамало и команда меня подобрали.
Внизу рассказала Юльке про «рюкзак как у меня». Спустя пару дней Юлька встретила их на другой горе (узнала по моему описанию). Они подошли «дружить». А Юля, молодец, пошутила:

- Да как же? Это же я, Юля! Из Питера. Художница... Не узнали?!
- Надо же, как горы меняют людей! (Ребята были озадачены).

Потом, позже, увидели в лагере нас с Юлей вместе, очень смеялись.
Доверие моего инструктора в отделении новичков я утратила и была изгнана. Речь даже шла о депортации из лагеря, но, благодаря Алию Хусеевичу, меня реабилитировали и предложили Ивану Ивановичу Куркалову взять с собой на гору. Он любезно согласился. Но меня подкосил «значок» группы спецназа из Мурманска. Ребята сходили первую гору и отмечали получение значка той самой водкой. Я с ними. Утром по плану был мой второй выход в горы. Я не проснулась. Иван Иванович Куркалов ушёл с Юлей без меня. Стыдно. Очень было стыдно. До сих пор.



Моя альпинистская карьера была под угрозой полного срыва. И снова спас шкурку мою бестолковую Алий. Меня предложили Голубцову. С ним и ходила в горы. Сейчас не вспомню – хватило ли мне гор на 3-й разряд. Кажется, нет. Путь моего героизма на том и прервался. Я не стала альпинистом. Вернулась в лагерь в 2012-м. Потом – в 2013-м. Потом в 2014-м мы сделали в «Безенги» детский сад. Опять при поддержке и помощи Алия Хусеевича и Зухры Хусеевны. Они всегда меня поддерживали и выручали. Если бы ни они... выгнали бы меня из лагеря ещё в 1999-м.









Теперь 2019 год. Прошло 20 лет. Каждое лето я приезжаю сюда с дочками. Я не стала альпинистом. Но мне тут хорошо и больше ничего не надо. Меня давно покинули серьёзность и героизм. Я утратила спортивные амбиции. Хожу по горам, снимаю, отдыхаю, медитирую. Я просто храню это место в глубине души и каждое лето сюда возвращаюсь. Тут я проводила в последний путь Игоря Москалёва и Лизку Горину. Смотрю на снежные вершины, вижу их, они рядом. Проважаю новых друзей в горы и всегда жду их с чаем и плюшками. «Безенги» – это не лагерь альпинистов и даже не горный регион. Это состояние души и единица Счастья.