Конкурс BASK "Я выжил". 4200.

Событие, о котором пойдет речь, случилось в августе 1991 года. В тот год мне исполнилось 25 лет, за плечами было несколько походов разной сложности на Кавказе, Тянь-Шане и Памире. Колоссальное влияние на мое становление как спортсмена и как человека в то время, да и позднее, оказывал отец, выполнивший к своим 52-м годам все мыслимые и немыслимые спортивные нормативы в горном туризме. Бесконечно влюбленный в горы человек, в котором любовь к горам все же никогда не заглушала здравого смысла и любви к жизни вообще.
И была у нас то ли мечта, то ли «идея-фикс» - сходить вместе на любой семитысячник. Для тех лет, когда Гималаи были уделом избранных небожителей, наши родные советские семитысячники были пределом мечтаний многих. И меня в том числе.
В качестве объекта восхождения тогда был выбран пик Ленина, как самый технически простой из всех «наших» семитысячников. Я усиленно тренировался, чтобы быть готовым к такому испытанию, а также запоем читал книги о знаменитых восходителях и восхождениях. И раз за разом находил в книгах подтверждение слов, которые часто слышал от отца, по разным поводам: «Не сдаваться ни при каких обстоятельствах. И самое главное – ни в коем случае не паниковать! Всегда спокойно обдумай, как найти выход!»
Пик Ленина решено было штурмовать в 1992 году, а перед этим сделать нашей двойкой траверс Эльбруса с востока на запад. Так сказать, для проверки готовности моего организма к высотам, и наработки схоженности. В 91-м году, в конце июля мы выехали из Одессы, тщательно отобрав и проверив все снаряжение. Ну, или почти все…
Приключения наши начались, когда мы, отойдя пару часов от поселка Эльбрус в направлении пер. Ирик-Чат, остановились на ночевку. Грибы, земляника, то да сё… Поставили палатку-«серебрянку», которая к тому моменту прошла всего один сезон. Начали укладываться, когда отец вдруг замер, глядя на заднюю стенку нашего жилища. Затем его рука протянулась к ткани... И прошла сквозь нее, легко раздвинув нитки шва. Далее, как говорится, «немая сцена».
Вариантов происхождения этой ситуации, собственно, было немного. За пару месяцев до похода отец дал «погонять» палатку кому-то из друзей. Тот ее, очевидно, сложил… не просушив, как следует – и в результате мы идем на траверс Эльбруса с палаткой, в которой почти все швы сшиты чуть ли не паутинкой.
Завтрашний переход был сокращен вдвое, и всю вторую половину дня мы ремонтировали наш дом. На ремонт были потрачен почти весь запас ниток и клея «БФ-6», которым пропитывали наиболее ответственные места. Проходящая группа одарила нас рулоном скотча, который также был приобщен к делу.
Первая «ветреная» ночевка на перевале Ирик-Чат должна была ответить на вопрос – идти дальше или вернуться. Наверное, нужно было сознательно выставить лагерь на продуваемом всеми ветрами бугре, для пущей убедительности теста. Но какой же турист поставит палатку так, чтобы на нее дуло? Естественно, мы ночевали в понижении в северной части перевала - и ветер, гулявший в ту ночь, нас почти не трепал.
Потом был радиальный выход на ребро, до высоты примерно 4300, для лучшей акклимухи. Затем технические занятия по самозадержанию на льду, страховке, вытаскиванию напарника из трещины в одиночку. Наконец, на пятый день пребывания в горах, мы решили – пора!
Ночевка на ребре, на высоте около 4600, выдалась относительно спокойной. Немного психологического дискомфорта доставила сделанная часом ранее мрачная находка - огромный смерзшийся ком снега, диаметром метра три, из которого торчали куски веревки и ошметки палаточной ткани.
Судя по тому, что веревка была обрезана – люди в той ситуации остались снаружи, что радовало. Однако брошенные ледобуры, продукты и кое-какая одежда говорили о том, что кому-то здесь пришлось очень не сладко. Может быть, это был «звоночек»? Кто знает…
Втиснув палатку в щель между большими камнями, на всякий случай мы перетянули ее поперек скатов кусками той самой, выдранной из снежного кома, веревки. Ночью было несколько сильных порывов ветра, но шитые-перешитые швы пока держали, и это радовало.
Погода утром, что называется, «звенела». Мороз, безветрие, чистое небо до самого горизонта – и мы были устремлены вверх, рюкзаки за спиной казались несущественными, шаги давались легко и радостно, внизу оставались метры и метры, душа пела.
Часам к двум мы были на вершине. Погода к тому времени поменялась - пошла поземка, ветер налетал порывами, принося снег то с одной то с другой стороны. Пробыв на вершине всего минут 5, мы начали спуск к седловине – сначала медленно, затем почти побежали. Погода окончательно вызверилась. На седловину мы скатились, как два снеговика…
Дальше была быстрая слаженная работа, мы почти не переговаривались. Помню, что я пилил кирпичи, благо фирн был разве что не со знаком качества. Отец строил стенку. Когда она достигла высоты полутора метров, внутри стенки раскатали палатку и забросили туда рюкзаки. Подняли, растянули. Для верности перехлестнули через конек в двух местах веревку, растянув ее за пределы стенки. Через полтора часа после прихода на седловину мы сидели в палатке, засунув ноги в спальник, я накачивал примус. Скаты гудели под ветром – было страшно представить, что творилось снаружи. Но внутри было комфортно и относительно спокойно. Именно в этот момент произошло нечто.
Уже потом, внизу, мы старались понять, что же это все-таки было. И пришли к выводу, что та самая веревка, которой было перетянута перкалевая крыша, и оказала нам «медвежью услугу». Похоже, что ее рывки и дрожь подрезали фирн стенки, и во время особенно сильного порыва ветра пара кирпичей верхнего ряда свалилась на палатку.
Как это выглядело для нас в тот момент? Все вспоминается, как будто со стороны, и почему-то черно-белым. Наверно, мир тогда действительно был именно таким, как в старом кино, в котором мы были лишь зрителями…
Вот огонек «Шмеля» вспыхивает с гудением. Вот я протягиваю руку с кружкой к снежному кирпичу у входа – сейчас будем делать воду. Вдруг рядом с этим кирпичом возникает второй, упавший сквозь крышу палатки. Одновременно в палатку врываются мороз, ветер, снег и темнота. Количество вещей, ранее спокойно лежащих в палатке, уменьшается с каждым мигом. Мгновенная мобилизация.
Раз! В течение нескольких секунд мы пытаемся удержать края прорехи, одновременно запихивая в спальник все, что может улететь - одежда, каска, очки, какая-то посуда, продукты, фонарик… Ветер звереет. Такое ощущение, что снежной стенки почти в рост человека просто нет! В лицо швыряет снег, режет глаза, которые и так ни черта не видят.
Два! Меньше чем за минуту палатка превращается в груду лохмотьев, из которых самым большим целым куском является дно – мы на нем сидим.
Три! Один из полиуретановых ковриков (позже их обозвали карематами) запихивается в спальник, второй удержать не удается – порыв ветра вырывает его из рук и уносит его в кипящую темноту...
Хватает чувства юмора, вспоминается Карлсон, который живет на крыше. Как там…. “Спокойствие, только спокойствие!” Крыша только у нас очень продуваемая…. Только никакой паники! Быстрый анализ наличия вещей. Шарим в спальнике – что удалось спасти? Рукавицы уже на руках – когда успели, не понятно… Ага, обе пары ботинок успели запихнуть. Отлично! На каждого есть пара шерстяных носков. Великолепно! Ветровки… Обе. Рюкзаки. Оба! Из двух свитеров остался один. Плохо. Одну пуховку унесло. Еще хуже. Зато есть один коврик, обе каски, миска, ложки… Никакой паники. Будем жить!!!
Ага, есть фонарик-«жучка»! Кто помнит – были такие, динамки. Жмешь ручку несколько раз – «ж!-Ж!-ЖЖЖ!!!» Творишь свет собственными руками. Фонарик – уже хорошо. Обе пары очков сохранились – не успели с шеи снять. Ветер такой, что без очков было бы совсем тоскливо. Одеваем очки, ботинки, почти всю одежду, что удалось сохранить. С горем пополам вытряхиваем отовсюду снег. Теперь думаем дальше. Пора обустраивать жилье. Однако кто знает, какой фортель этот ветер дальше выкинет. Решаем перестраховаться и связаться. Связываемся пятиметровым репшнуром. Петля на ногу - достаточно, чтобы не потеряться.
Нет и речи чтобы попытаться что-то построить - лавинная лопата была воткнута в снег в паре метров от палатки, а сейчас что два метра, что два километра – одинаково нереальный путь. Даже встать нельзя – унесет сразу. Да и направление понять сложно… Решаем немного зарыться. Чем копать? Ага, есть ложки и миска. Так мы богатые, оказывается!
Следующий час проходит в борьбе за сантиметры вглубь. Копать нужно так, чтобы не улетело ничего из того, что у нас есть. Копаем. Но быстро становится понятно, что это бесполезно – снег мгновенно набивается в любое возникающее углубление.
Меняем тактику. Тщательно замотавшись в спальник, коврик, дно палатки, сидим неподвижно минут пятнадцать. Ноги – в рюкзаках, Нас немного заметает. Вокруг нарастает снежный слой сантиметров 15-20. С этим можно что-то сделать! Ворочаемся, делаем себе место в этом снежном «коконе». Главное - не засидеться слишком долго, чтобы нас не сцементировало. После двух или трех часов таких упражнений имеем шаткий сугроб высотой почти в метр, в котором внутри и сидим.
Светим друг другу в лицо «жучкой» по очереди. Полчаса – я, полчаса – отец. Нельзя спать. Нельзя. Если заснуть... Ясно, что дальше будет. Пока вжикаешь фонариком – сам не заснешь. А если светить другому в лицо – и он не заснет…может быть. И еще нужно шевелить пальцами ног. Об этом мы друг другу напоминаем по очереди. Все происходит всерьез, никто ни на кого не обижается.
-Папа, ты что, спишь???? Ногой по ботинку! Не спи! Пальцами шевели!
-Юра, не спать! Рукавицей по щекам…
- Папа, у тебя нос белый. Давай разотру…
- Юра, как ноги? Пальцами двигай!…
Сидим на касках, почти не шевелимся. После часа неподвижного сидения затекает спина. Нужно хоть немного двигаться. Движение приводит к тому, что снег, забившийся в карманы на наветренной ранее стороне, оказывается внутри нашего кокона, и тает. При следующем повороте это место снова оказывается под ветром, и промерзает насквозь.
Так продолжается часов шесть или семь. Ветер, кажется, немного стихает. Пять утра. Понимаем, что ночь пережили, и начинаем совещаться по поводу дальнейших действий. По прежнему темно. Будет ли ветер еще стихать – неясно. Вариантов всего два – сидеть дальше и двигать вниз. Продолжать сидеть на месте проще. Это требует меньших затрат энергии. Но сколько человек осталось навсегда в горах только потому, что приняли в схожей ситуации такое решение, фактически не приняв никакого? Понятно, что точное направление черта с два поймешь, но шансов на спасение сейчас больше, если идти вниз. Наша цель находится на высоте 4200 метров. Это – приют 11-ти.
Нужно использовать временное «затишье». Решаем выбираться. Встать в полный рост по прежнему невозможно из-за ветра. На ледорубах и кошках была растянута палатка. Ползая вокруг на карачках, с трудом находим один ледоруб, две распарованные кошки и лыжную палку. Каждому – по кошке и по инструменту…
Нашей веревки нет. По иронии судьбы остался тот самый кусок метров 10, который мы нашли на восточном ребре. Связываемся им. Определяем направление по руинам нашей стенки – ее хоть за ночь ветром почти слизало, но длинную сторону от короткой отличить можно. Специально берем чуть левее, чтобы сначала "уткнуться" в западный склон восточной вершины. Ползем на четвереньках. Через минут пятнадцать склон начинает идти вверх. Ага, так, правильно… Теперь – чуть вправо, примерно полчасика, а потом влево градусов под сорок пять, чтоб выйти на "косую"…
Здесь уже можно разогнуться – ветер чуть слабее. С трудом разгибаюсь – пуховка весит килограммов 10, она вся превратилась по нижнему краю в смерзшийся ком. У отца одежда не в лучшем состоянии. Но мы ушли из аэродинамической трубы! Мы вышли с седловины! Мозг работает, как часы, запрещая организму переходить на «автопилот». Если не свернуть вовремя влево – попадешь на сбросы. Если забрать слишком сильно влево – проскочишь мимо скал Пастухова. Впрочем, мы трезво оцениваем нашу «скорость», поэтому проскочить не боимся. Начинаем забирать влево. Снег тут так зализан ветром, что следов от кошек почти не остается. Одна кошка лучше, чем ни одной, но по такому снегу… Идем, перестраховываясь, каким-то полуприставным шагом, как крабы. Так продолжается почти час, или около того.
Вдруг одновременно останавливаемся.
- Ты почему стал?
- Не знаю. Что-то не так… А ты чего?
- Тоже не знаю. Что-то тут есть…
- Стой.
- Стою…

Так стоим минут десять, в сплошном белом молоке. Вдруг ниже нас молоко разрывается, и мы понимаем, где мы. Видим путь ниже нас, до самого Приюта. Видим прямо по ходу, через 50 метров – крутой свал вправо, на сбросы. Всего несколько секунд, и окно закрывается. Что бы это ни было, но оно указало нам дорогу домой…
Берем градусов на двадцать левее, и стараемся держать курс с помощью веревки, двигаясь попеременно, вытягивая ее в линию. Через полчаса это становится ненужным – мы, наконец, выходим из облачности, чуть выше скал Пастухова. Мы видим приют 11-ти! Нацеливаемся на Приют, и идем, идем, идем…Час, два, три… Совершенно нереально долго идем, а он все не приближается и не приближается. Наконец нам навстречу выходят люди. Уже с горячим чаем – они увидели нас издалека, и по темпу движения оценили наше состояние. Забирают рюкзаки. Все. Мы почти дома...
Алик, начальник КСП, выделяет нам комнату. Напившись горячего чая, чая и еще раз чая, мы проваливаемся в сон…

Мы проспали больше двух суток. Сколько килограмм потерял каждый из нас – сказать сложно, не взвешивались. Еще день отдыха на Приюте. Почти все время молчали, не обсуждая прошедшее. Мы вообще об этом потом мало говорили…
На следующий день была погода, и мы сходили на Западную вершину. Нашли на месте нашей ночевки еще одну кошку и лыжную палку. А ледоруб остался Эльбрусу. В подарок. Не жалко.


* * *
Четыре тыщи двести метров высоты.
Горячий чай, и разговор о том, о сем..
А километром выше – только я и ты,
да в клочья порванный брезентовый наш дом.

Мы в эпицентре этой адской красоты,
здесь наши щеки бреют ветра языки…
Четыре тыщи двести метров высоты –
как небо, близки - и как звезды, далеки.

Одуревая, выходили по ночам,
И жизнь смыкалась на реальности мечты.
Была вершина нашей целью, а сейчас –
четыре тыщи двести метров высоты.

Пурга смеется над попытками идти,
холодным пластырем заклеивая рот…
Не потеряться в этом бешенном пути –
ничтожный шанс. Но кто не ищет – не найдет.

Четыре двести. Нам несут горячий чай.
Мы улыбаемся и плачем, не таясь.
Все позади, и начинаем замечать
седые пряди, и морщины возле глаз.

Пройдут года, но среди следствий и причин,
прекрасных гор, и ежедневной суеты –
мы не забудем, как светили нам в ночи
четыре тыщи двести метров высоты.

( 19 августа 1991г.)