Ташкентский апрель.

Зимний Чимган. Фото Григория Требисовского
Из серии: Записки альпинистского врача.
Апрель... В Ташкенте это был самый лучший месяц года. Это было время, когда ещё не наступила тяжёлая азиатская жара, когда почти из каждого ташкентского двора доносился на улицы нежный и волнующий запах сирени, когда по утрам идут короткие тёплые дожди, когда на базаре вдруг появляются в огромном количестве красные чимганские тюльпаны и дикорастущие лилии, а женщины, самые красивые в мире, ташкентские женщины, вскормленные на прекрасных продуктах с богатых ташкентских базаров, выходили на улицу голоногими и обнажали свои восхитительные плечи.



На главном перекрёстке Ташкента, улиц Ленина и Карла Маркса, стоял регулировщик с погонами старшины, мастер высокого класса. Он был невероятно смугл, и носил будёновские усы. В апреле он стоял уже без шинели, движения его подтянутой фигуры были безукоризненны, а на белой гимастёрке горели на Солнце три ордена Славы. На его голове лихо, с фронтовым шиком сидела форменная милицейская фуражка, и Сам - хозяин Ташкента и всей республики, бывший тяжело раненный младший политрук, проезжая перекрёсток в чёрном "Волгешнике", приветствовал его, всеобщего ташкентского любимца...

И летал в воздухе тополёвый пух вместе с лепестками с цветущих урючин и вишнёвых деревьев, и кружились мужские головы от красоты обнажённых женских ног и плеч. В наступающих влошебных сумерках из открытых окон ресторана "Бахор" доносился лёгкий, берущий за душу, плач саксофона, а в "Горьком парке" и в Доме Офицеров под джазовый оркестр и барабанный ударник всё увереннее танцевали рок и твист, чарльстон и блюз...

В просторном парке Дома Офицеров, где было немало укромных мест, юный, четырнадцатилетний Айболит в эти неповторимые вечера приводил сюда свою прелестную тринадцатилетнюю подругу, дочь известного в Ташкенте врача, которая обучала Айболита технике дыхания рот в рот...

Готовясь ещё с детства к медицинской карьере, Айболит уже умел остановить кровотечение и зашить простую рану, но технику дыхания рот в рот постигал медленно, постоянно требуя повторения ещё и ещё...

...Много женщин впоследствии, держали Айболита в своих нетерпеливых обьятьях за всю его не очень блеклую жизнь , но никогда более он не встречал таких вкусных и трепетных губ, как в четырнадцать своих лет...

В один из апрельских вечеров, уже проводив домой свою хрупкую и страстную наставницу, он возвращался по темным и благоухающим свежей зеленью улицам домой...

Никого не боялся Айболит в своём родном городе, который весь ходил у него в друзьях. И был секрет, почему пацаны с Кашгарки и с Заводской, бараковские отчаянные парни и тельмановские "бандюганы", все считали его за своего, хотя ни в какие разборки Айболит никогда не вступал.

Однажды его мать обнаружила у семилетнего сына кровоподтёки и ссадины по всему телу и привела ребёнка к своему школьному другу, дяде Афоне, бывшему сержанту разведроты, а ныне инструктору рукопашного боя на стадионе "Динамо", обещая платить за уроки деньгами, отложенными для обучения ребёнка игре на скрипке...

Категорически отказался дядя Афоня обучать "малого", но мать сняла с Айболита рубашку, показав побои, и, дядя Афоня, согласившись, взял с пацана слово, что тот будет вовремя останавливаться и стал давать ему ежедневные уроки, длившиеся и поныне...

И дядя Афоня, и Айболит, всё больше входили во вкус от этих уроков. Айболит оказался способным учеником, а дядя Афоня любил общение и, к тому же, его, инвалида войны, радовала небольшая прибавка к его скудному жалованью...

Айболита внезапно окружила толпа пацанов, а самый старший и самый массивный, похожий на медведя, предводитель, Вовка Мозолин, неумело и беспечно приставил к его животу свой нож...
Заученным до автоматизма движением, Айболит повернул кисть неловкого грабителя, направив лезвие ножа в область его же солнечного сплетения, прорезал рубашку, больно процарапав кожу. Остановился, ударом ладони не дослав нож под грудину...

Выронил от удивления Мозолин нож, и, сделав непростительную небрежность, опустился на корточки, и стал искать его на асфальте, решив разделаться с Айболитом чуть позже. Айболит с размахом двинул ногой и дотронулся носком своего правого туфля до Вовкиной переносицы, остановив страшный свой, самурайский удар, которым обучил его дядя Афоня, взяв с него слово применять это только в безвыходной ситуации. Этот удар ломал кости лицевого черепа по горизонтали, по срединной линии орбит, а сломанная решётчатая кость прямо и безкомпромиссно входила в вещество среднего мозга и человек мгновенно умирал, даже не осознав этого...
Их было больше десятка, этих начинающих робингудов. Они повалили Айболита, забрав деньги и сняв часы...

Непонятно, чем руководствовался Вовка Мозолин, но, потрясённый, он приказал отдать Айболиту все его деньги и часы, и отпустил с миром...

Они встречали в городе друг друга довольно часто, Айболит и Вовка, иногда они брали друг другу билеты в кино на последний сеанс и шли туда вместе со своими подругами...

Недолго продолжалась эта странная дружба между молодым, но уже довольно успешным ночным грабителем и мальчиком из приличной семьи. Волшебным летним вечером, под разбитым им же самим, фонарём, тормознул Мозолин себе на голову ташкентского любимца, смуглого старшину-регулировщика с будёновскими усами, не зная ещё, что этот гоп-стоп станет для него последним. Стальным замком сошлись пальцы фронтовика, сдавив обе сонные артерии на медвежьей Вовкиной шее и погрузили его в глубокий сон...

Остаток ночи и следующее утро провёл Мозолин запертым в подвале ближайшего милицейского участка. Утром, старшина, тщательно убедившись, что нет крови на руках у Вовки, а отец его пал смертью храбрых в начале сорок третьего года, переговорил с райвоенкомом, тоже бывшим фронтовиком. Испросив на службе короткий отпуск по личным делам, он забрал личное дело призывника Владимира Мозолина. Потом он одолжил у соседа, привезенный им с фронта, списанный американский джип, и поставленный на ход одним из многочисленных кулибиных, которых с избытком порождала эта удивительная страна. Старшина увёз на нём ещё слабого Вовку в дивизию ВДВ, под Ферганой, подальше от Ташкентских соблазнов и сдал его с рук на руки оповещённому заранее дежурному офицеру ...
-----------------------------------------------------------------------------------------
Раз в две недели, зимой, чаще ему никто не давал выходных дней, Айболит приезжал в Чимган на рейсовом автобусе, шёл на канатку, в комнатку, приготовленную для него Сарафаном. Наутро, ещё затемно, он выходил из помещения и к полудню, по "единичке Б", поднимался на вершину Большого Чимгана. К обеду спускался, открывал бутылку пива, так же оставленную для него Сарафаном и спешил к автобусу. Домой...

Они догнали Айболита на спуске с Большого Чимгана, эти четверо курсантов Ташкентского военного училища и их инструктор, его старинный приятель, Икрам. Икрам спешил встретить других курсантов с "двойки" и попросил Айболита потихоньку спустить парней вниз. Один из них, самый рослый, похожий на медведя, неожиданно сбросил свой рюкзак с гребня. С трудом удержал Айболит, пытавшегося сигануть за рюкзаком, молодого гиганта, схватив того за абалаковский пояс...

"И где же я тебя видел?"- подумалось Айболиту. " Будущие офицеры. Совсем страх потеряли. Ну, Икрамушка, спасибо, не было заботы..." - клял свою участь Айболит, - " Гусарская баллада какая-то, а этот большой - ну, прямо, Ричард - львиное сердце - задний проход".

Айболит и этот парень нашли рюкзак на сбросах у Чёрного водопада. Рюкзак лопнул по всей длине и Айболит показал этому сорвиголове, что было бы с ним, прыгни тот за рюкзаком...

Мелькнула внезапная догадка: "Зазолин?"- Курсант вытянулся- "Мозолин, Иван" . "Владимирович?" "Так точно! Вы с отцом знакомы?" "Да, ну как он?" "Служит ещё, полковник ВДВ, а давно Вы его знаете?" "Давно, - засмеялся Айболит- меня тогда целоваться учили..."