Холодная ночевка
Знаете ли вы, что такое холодная ночевка? Если не знаете, то и не дай Бог вам это узнать, и уж тем более — испытать на себе. Впрочем — вольному воля.
Текст и фото: Виктор Заводинский
Прочитав «Аннапурну» Мориса Эрцога и много других увлекательных книг, женушка моя ненаглядная Оля более всего была впечатлена тем, как выживали эти люди в условиях, в которых выжить почти невозможно, когда непогода захватывала их вне палатки, без спальных мешков и прочей теплой амуниции. Наделенная фигуркой балерины и душой стойкого оловянного солдатика, имеющая за хрупкими плечами уже несколько серьезных восхождений, женка моя мечтала лично пережить что-нибудь аховое, дабы хоть чуть-чуть приблизиться к героям восьмитысячников, хоть на какую-то долю ощутить «хрустальное» дыхание Зоны Смерти. Бывают у людей и такие причуды.
Восьмитысячники далеко от нас и по финансовым соображениям недоступны, так что мы летим на Тянь-Шань, в привычные нам алма-атинские горы, в Туюксу. Там мы собираемся сделать парочку восхождений, а затем двинем на Северный Иныльчек, к подножью великого и ужасного Хан-Тенгри. Наш самолет взлетает из хабаровского аэропорта. Я смотрю в круглое окошко, мурлычу песенку собственного изготовления. Оля, счастливая моя девочка сорока восьми лет, уже безмятежно заснула и видит во сне снежные пики. А я на пятнадцать лет старше ее, я видел много пиков.
В прошлый наш приезд мы нежданно-негаданно встретили в Туюксу моего давнего друга Вадима Первакова, с которым когда-то, сорок лет назад ходили вместе по горам. Не чудо ли это? Встретились просто так, на тропе, и узнали друг друга! Вадим за эти годы успел стать мастером спорта по горному туризму и кандидатом в мастера по альпинизму, но возраст взял свое, и мой друг отошел от спорта, бродит по горам для души и водит с собой разных людей, учит их любить горы. На этот раз мы списались с ним, договорились о встрече. Вадим настроился походить с нами и, может быть, взять с собой еще кого-нибудь из своих «гвардейцев». Есть у него, например, «железный» Костя, с которым мы уже немного познакомились в прошлый приезд. Костя в детстве перенес полиомиелит, обе его ноги скрючены, но он ходит с тяжеленным рюкзаком, не отставая от жилистого неутомимого Вадима, и даже взялся тренироваться в секции знаменитого на весь мир супермена Дениса Урубко, разбередив себя мечтами о высоких вершинах. Дай Бог ему удач и здоровья!
Я не буду описывать встречу в аэропорту, чаепитие и ночлег в крошечной холостяцкой квартирке Вадима, закупку продуктов и недостающего снаряжения. Все это - неизбежная обыденность, хотя одновременно и драгоценная роскошь — объятия, похлопывания по плечам, улыбки, восклицания, краткие воспоминания, перемежаемые обсуждением планов на ближайшие дни, а также на те, до которых еще надо дожить.
Вадим предлагает для начала пройтись в ущелье Левого Талгара — через Бутаковку, с обратным подъемом на Талгарский перевал и далее выйти на ледник Богдановича, откуда можно подняться либо на пик Комсомол (пардон, Нурсултан Назарбаев), либо на соседнюю с ним горушку Карлы-Тау, сахарно-белая маковка которой так и манит к себе. Обе вершины выше четырех тысяч метров, так что хорошая акклиматизация нам гарантирована. Такой вариант нас вполне устраивает, тем более, что Оля еще не бывала в Левом Талгаре, не видела его красот, а я их основательно подзабыл.
- Может, нам и на сам Талгар оттуда сходить? - мечтательно спрашивает Оля и смотрит на нас с Вадимом выжидательно.
Талгар — самая высокая в округе гора, могучий пятитысячник, гигант с приплюснутой головой и широкими плечами, одетыми в голубые льды, виден прямо из города, если только он не прикрыт серыми облаками, которые почти всегда бродят вокруг него.
- Не советую, - с ленцой в голосе отвечает Вадим. Он видит, что я тоже не одобряю свою романтичную супругу. - До него только идти — три дня, да обратно столько же, да две переправы... Целая экспедиция получается. А у вас еще акклиматизации нет.
Он умалчивает о том, что самый простой маршрут на Талгар — где-то на пределе наших силенок, а может быть и за их пределами. Вадим ходил на эту гору, он знает. Оля не возражает. Помечтать-то не вредно. Посовещавшись, решаем, что скорее всего сходим на Карлы-Тау, белая голова которого соседствует с Комсомолом (на Комсомоле мы были в прошлом году), и выступаем в поход.
Равнинная, кабинетная жизнь сразу демонстрирует свои плоды. Рюкзаки кажутся загруженными кирпичами, ноги наливаются свинцом, пот льется градом, никаких красот мы не замечаем. Вадим, нагруженный не меньше нашего, скачет горным козлом и пытается развлекать нас туристскими байками — о Черном Альпинисте, о Домбайской Деве... Наконец ему становится совсем невмоготу от нашего черепашьего темпа, и он уходит вперед, наказав, что будет ждать нас за перевалом, на берегу первого же ручья. Не подгоняемые теперь его примером, мы плетемся еще медленнее, хотя сгущающиеся сумерки застают нас уже по ту сторону перевального седла, но почти весь спуск еще лежит перед нами, и узкое глубокое ущелье быстро укрывается внизу-впереди густеющей сизой мглой.
Фонарики у нас конечно имеются, но где мы будем искать Вадима? Где этот первый ручей? На заросшей травой тропе и днем-то легко сбиться с пути, а уж ночью... Находим подходящую площадку и ставим палатку. Ручья здесь нет, но поблизости лежит язык нерастаявшей еще лавины, скатившейся весной по узкому кулуару, так что вода нам обеспечена.
Утром спускаемся к Вадиму, который, как и обещал, поджидает нас у ручья.
- Вы, наверное, волновались за нас? - спрашивает Оля.
- Чего бы я волновался? - пожимает плечами мой друг. - Витя опытный человек, меня когда-то учил. Я понял, что вы устали и решили ночевать наверху. Только воды там нет.
Я объясняю про лавинку, он понимающе кивает, и мы шагаем дальше.
Путешествие по зеленым красотам Левого Талгара, любование водопадами и цветущими лугами я опять же опускаю (да простит меня влюбленный в них Вадим!), равно как и унылую крутую пилежку на Талгарский перевал. Переношу читателя сразу на морену, нагроможденную у подножья огромного нунтака, где обычно останавливаются альпинисты, собирающиеся восходить на какую-нибудь из окружающих это место вершин. Там мы встречаем давнего приятеля Вадима, такого же неуемного бродягу-туриста, и его сына, пару лет назад ходившего на Эверест и начисто отморозившего там нос. Парня долго лечили в Штатах, сделали ему несколько пластических операций, и нос у него выглядит почти как живой. В данный момент он с таким же лихим молодым напарником собирается идти на Комсомол по «четверке-бэ» - для тренировки.
По-видимому, обмороженный и пришитый нос производит на Олю неизгладимое впечатление, потому что она опять начинает размышлять о холодной ночевке. Вот бы, дескать, и нам!
- Хорошо, - соглашаюсь я. - Давай поднимемся с рюкзаками на Карлы-Тау, выроем там пещеру, поставим внутри палатку и переночуем в окружении звезд!
- Это неинтересно! - скучнеет моя ненаглядная. - Да и чем рыть? У нас нет лопаты.
Действительно, лопаты у нас нет, летом в здешних горах в ней нет большой нужды. Поэтому на Карлы-Тау мы пойдем налегке, с веревкой и ледорубами. Впрочем, можно было бы обойтись и без оных: вершина сия доступна даже для самых неподготовленных, маршрут 1-А. Для нас сейчас важна лишь высота — 4100 метров, организм получит нужную дозу разреженного воздуха, на Иныльчеке нам предстоит две недели жить на такой высоте, а высота Хан-Тенгри и вовсе семь тысяч.
Следующий выход мы планируем совершить непосредственно в район Туюксу, где имеются и скальные, и ледовые вершины. «Железный» Костя просится с нами, и я, имея в виду, что с его ногами будет трудно одолевать на кошках крутые льды, предлагаю скальный маршрут Учитель-Пионер, 3-А категории трудности, со стоянки над озером Маншук Маметовой. Костя с радостью соглашается. Вадим же говорит, что дойдет с нами до озера, но на маршрут не пойдет.
- Ходил я его раз пять, - поясняет он с бывалым видом. - Надоел мне этот траверс. А Костика сводите, ему полезно. Он еще на «тройки» не ходил.
У моей Оли багаж «троек» тоже не велик, только пик Маяковского в прошлом году, но в себе я уверен, а Костик производит на меня вполне благоприятное впечатление. Не мальчик уже, тридцать с хорошим гаком, серьезный парень, а уж силы и упорства не занимать. Опять же школа Вадима сама по себе хорошая рекомендация.
Поскольку маршрут предстоит скальный, я беру с собой набор крючьев, френдов и закладок, а вместо молотка - «шакал» с молотковой головкой. «Шакал» - он и на скалах удобен: вгонишь в трещину клюв— вот тебе и точка опоры! Оля как всегда вооружается своим маленьким французским ледорубом. Ну и на всякий случай — горы есть горы, а может потом и на ледник сгуляем - берем кошки и несколько ледовых буров.
Ночуем опять у Вадима и поутру вместе с ним доезжаем на такси до Чимбулака. Там Вадима ждет молодой казах по имени Олжас — так его назвали родители в честь знаменитого поэта Сулейменова. Юноша учится в университете на философском факультете и сочиняет стихи. В общем, рафинированный алма-атинский интеллигент. Горы он до сих пор видел только из города, Вадим обещал показать ему ледник Туюксу. Костя должен ждать нас чуть выше, у Мемориала. Все алма-атинские альпинисты знают это место, эти памятные таблички с именами, навечно приклепанные к вечным камням. С каждым годом, увы, их становится все больше. Отсюда уходят на восхождения, здесь берет старт ежегодный забег к вершине Амангельды. Костя с гордостью рассказывал нам о своем в нем участии и о том, что лишь на пятнадцать минут отстал от непревзойденного Урубко, опередив многих опытных скайраннеров. Однако сейчас Кости здесь нет. Пока ехали в такси, он позвонил Вадиму на мобильный и объяснил, что на работе возник срочный аврал, и шеф его не отпустил. Шеф, как говорится, не девушка, ему не откажешь.
- Ладно, - говорит невозмутимый Вадим, - может оно и к лучшему. Пойдем на ледник, погуляем, и мне за вас будет спокойнее.
- Ладно, - в свою очередь говорю я, мгновенно оценивая ситуацию и принимая новое решение. - Пойдем на ледник. Раз не получается Учитель-Пионер, сходим на Молодежку.
- По «единичке»? - настороженно спрашивает мой старый друг.
- По «тройке»! - безмятежно отвечаю я. Он хмыкает, мы вскидываем рюкзаки и двигаемся к Воротам Туюксу.
Палатки ставим, не доходя метеостанции. Маршрут на Молодежную начинается в нескольких шагах от нашего бивака. Собственно говоря, маршрутов три: слева по гребню — 1-А, справа по гребню — 1-Б, прямо в лоб — 3-А. Ледовая стена высотой восемьсот метров стоит перед нами, бесхитростная, вся на виду, с открытым, так сказать, забралом. Конечно «стена» - это только термин такой альпинистский, это не обязательно вертикаль. В случае Молодежки мы имеем градусов 50-60, но те, кто бывал на ледовых стенах, поймет меня. Когда стоишь на такой стене на передних зубьях кошек, то имеешь полное ощущение, что она отвесная. А если тебе надо не просто стоять, а подниматься, бурить буры, устраивать страховку, принимать напарника и снова идти вверх, и так восемьсот метров подряд — это тяжелая работа. Не скажу — опасная, потому что об опасности там не думаешь, некогда, но тяжелая — это да.
Обычно на такой маршрут идут вчетвером, время от времени меняясь. Восемьсот метров — это двадцать веревок. Один проходит пять веревок и уступает место следующему. Во-первых, каждому хочется побыть лидером, во-вторых, так быстрее идется, со свежим ведущим.
Я спрашиваю Вадима:
- Третьим будешь?
Он качает головой и честно отвечает:
- Авантюра! Я давно не ходил стены. Тебя я не отговариваю, ты человек взрослый. Но Ольгу я бы пожалел.
Но я знаю свою женку, несгибаемую хворостинку. Она исстрадается, если мы отступимся, да еще и с оглядкой на ее слабость. В себе же я уверен. Я всегда любил лед, а прошлым летом прошел более крутую стенку, на Маншук Маметовой, да еще и лед там был «бутылочный», твердый как сталь, «шакалы» отскакивали, а здесь поверхность выглядит куда мягче. Не лед, а фирн какой-то ноздреватый.
- Я вас снизу подстрахую, - добавляет Вадим и извлекает из рюкзака 50-кратную подзорную трубу со складным штативом. - Буду наблюдать за вами.
«Однако на Маншук я ходил с двумя «шакалами», а здесь у меня всего один, - размышляю я, - тяжко придется. Но ходили же мы раньше с одним ледорубом? В три такта! И буров у нас не было, крючья-морковки колотили до одури. И жумаров не было в те годы...» Забываю я лишь о том, что я сам был помоложе в «те годы».
Впрочем, жумар — это для Оли, это ей уготовано подниматься по почти вертикальной обледенелой веревке, восемьсот метров! А моя звезда - «шакал» в обе руки и на три такта: вперед и вверх!
Выходим в пять утра. На первых трех веревках, пока склон не слишком крут, я пускаю вперед Олю, ей тоже надо ледового опыта набираться. Дальше все мое. «Шакал» — тук-тук, кошки — тюк-тюк, бур вонзается в лед, гонит из себя белую крошку — бр-р, бр-р! Глухой перезвон карабинов, шелест мокрой веревки, журчание талой воды, ручьями бегущей отовсюду, пропитывающей нашу одежду. Редкая перекличка: «Перила готовы!» - «Пошла!»
На маршруте время летит неосязаемо, на часы смотреть в голову не приходит. Начал считать веревки — сбился. Фигурки Вадима и Олжаса на морене заметно уменьшаются, а стене все нет конца.
На очередном жумарном подъеме Оля проскальзывает на кошках и, жалобно вскрикнув, повисает на самостраховочной петле. Я спускаюсь к ней.
- Устала! - признается она смущенно. - Давай отдохнем.
Я смотрю на часы: половина третьего, работаем почти десять часов, не мудрено и устать. Загоняю в лед два бура, вытюкиваю во льду небольшие лоханки — себе и Оле, чтобы отдыхали ноги. Из штурмового рюкзачка, который несет Оля, достаем газовый примус, котелок, бутерброды, делаем чай. Благо наш «чудо-реактор» кипятит воду за четыре минуты.
Полчаса даем на отдых, и опять к вершине, которая находится где-то у нас над головами, но которую мы по-прежнему не видим. Вскоре Оля опять проскальзывает. Я понимаю, это у нее руки устали, отсюда и в ногах неуклюжесть. Я помогаю ей, вытягиваю на перильной веревке. Конечно, если так пойдет и дальше, я сам быстро устану, но что делать, идти-то надо? У меня силы еще есть.
Незаметно для нас небо затягивается белой пеленой, начинается снегопад, налетает ветер. Стена почти полностью исчезает из виду, начинает темнеть. Я смотрю на часы — восемь вечера, через нас наступит полная темнота. Я не знаю, сколько веревок осталось до вершины, да и сама вершина — где она, в каком направлении? Мы поднимались не строго вертикально, время от времени уклонялись от прямого пути, обходили крутые участки, поэтому я точно не могу сказать, справа от нас вершина или слева, куда нам идти? Где-то здесь, судя по описанию маршрута, должны начаться трещины, сейчас их присыпает снегом... Я дожидаюсь очередного подхода моей уже бессловесной спутницы и говорю:
- Будем искать место для ночевки. Ты хотела холодную ночевку, она у нас будет.
Оля не реагирует на мой неуместный сарказм и пытается улыбнуться:
- Здесь все места одинаковые. Так спать хочется!
- Не спи! - говорю я. - Страхуй, я пошел.
Через десяток-другой шагов я достигаю глубокой открытой трещины, по другую сторону которой, под нависающей стеной, зияет ледяной грот. Я перебираюсь через трещину, принимаю Олю. Грот просторен, в нем, почти не пригибаясь, можно стоять. Будь у нас палатка, ее можно было бы здесь поставить. Однако палатки нет, а грот насквозь продувается, в его голубом ледяном мраке как-то неуютно. Я не представляю, как мы сможем выдержать здесь ночь.
- Идем дальше, - решаю я. - Найдем что-нибудь получше. - И откуда у меня такая уверенность?
Еще через веревку мы добредаем до другой трещины, в одном месте она основательно забита снегом, который все продолжает валить, скрывая от нас весь мир.
- Все! - объявляю я. - Пришли! Здесь будем жить.
Я быстро завинчиваю в стену два бура, вешаю на них веревку, к которой пристегиваю себя и Олю, и мы, не давая себе отдыха, начинаем рыть пещеру. Чем? Двумя снятыми с голов касками и Олиным маленьким ледорубом, а еще кошками, которые естественно остаются у нас на ногах. За этим увлекательным занятием проходят три часа. Мы валимся с ног от усталости, но работа нас по крайней мере греет. У меня даже мелькает мысль: «А не рыть ли нам до утра, чтобы не замерзнуть?», но я понимаю, что до утра сил может не хватить, а утром нам предстоит еще героический бросок к вершине: вперед и вверх! Когда я вижу, что размер пещеры (точнее, норы) уже достаточен, чтобы вместить наши тела в скрюченном состоянии, я объявляю конец работе. Мы втискиваемся в снежное логово и с горем пополам устраиваемся там, завесив входную дыру штормовками. На нас легкие пуховки, которые могли бы нас согревать, не будь они насквозь мокрыми. День, проведенный на почти вертикальном тающем льду, не прошел даром, мы мокрые вплоть до нижнего белья. Оля, как истинная джек-лондоновская скво, подстилает под меня наш единственный карематовый «подпопник», хранившийся у нее в рюкзачке, ей же достается бухточка репшнура — весьма сомнительная защита от ледяной сырости.
Очень скоро мы начинаем сознавать, что ночевка нам предстоит действительно холодная, мы стремительно коченеем, отчаянно прижимаемся друг к другу, но это почти не помогает. Никогда в жизни я не испытывал такого холода, и это не было замерзанием в привычном смысле слова, когда вначале у человека мерзнут руки, ноги и прочие выступающие части тела. Здесь охлаждается сразу весь организм, понижается температура всего тела. Нечто подобное проделывали с людьми нацистские медики, когда изучали реакцию человеческого организма на холодную ванну с целью научиться оказывать помощь летчикам, падающим в ледяные воды Арктики. Наши с Олей организмы реагируют на охлаждение по-разному. Оле смертельно хочется спать. Я, однако, серьезно опасаюсь, что она может и не вернуться из этого коварного сладкого забытья, и время от времени, заслышав всхрапывание, тормошу свою любимую женку, вызывая ее заметное недовольство. Меня же бьет сильная дрожь, сердце стучит вдвое чаще обычного и даже дыхание самопроизвольно учащается, словно я бегу и бегу без остановки. Мой организм изо всех сил пытается согреться. Слава Богу, хоть ноги не мерзнут: пластиковые ботинки надежно защищают от ледяной воды.
Снег продолжает идти, но теперь с неба падают не мягкие снежинки, а твердые крупинки, которые ветер пригоршнями забрасывает в нашу плохо прикрытую пещерку. Где-то в час ночи я зажигаю примус и, удерживая его на животе, готовлю супчик из лапши «Ролтон» и кусочков копченой колбасы. Подкрепляемся, нам становится немного легче, но ненадолго. В моем мозгу бьются две мысли: «Лишь бы выдержало сердце! и «Только бы не простудиться! Нам еще на Иныльчек лететь!»
- Вадим, наверное, в МЧС уже позвонил? - говорит вдруг Оля и ждет моей реакции.
- Не думаю, - отвечаю я вполне уверенно. - Я бы не стал. Вот увидишь, утром он выйдет нам навстречу. Я бы сделал именно так.
- Ты думаешь, утром мы выйдем на вершину? - В ее голосе слышится безнадежное удивление.
- Конечно, - заверяю я. - Куда же нам деваться? Другого выхода у нас нет.
Вдруг Оля, выглянув в черную дыру, восклицает радостным слабым голосом:
- Там звезды! Снег кончился!
Я с трудом поворачиваюсь в тесноте и тоже выглядываю наружу. Действительно, в небе появились звезды. Мы подбираемся поближе к выходу и высовываем головы. Небо наполовину еще закрыто облаками, но вторая его половина сияет большими и малыми небесными светилами. Я замечаю, что одна из них движется, чертя невидимый путь в черном небе.
- Смотри, спутник! - указываю я, едва шевеля закоченевшими губами. Но Оля не слышит, она смотрит в даль, туда, где горит марево города.
- Алма-Ата! - шепчет она завороженно, еле слышно. - Там тепло! Там люди!..
Мне передается ее состояние. Да, там тепло, там шашлыки, фрукты, музыка и много горячего чая. Там горячие ванны, горячие души и горячие сауны! И они бесконечно далеки от нашей снежной пещерки. На какой-то миг мне кажется, что мы уже никогда не вернемся туда, в этот сказочный, теплый мир. А Оля, завороженная, как и я, зрелищем далеких огней, делает движение, чтобы достать из рюкзачка фотоаппарат и запечатлеть фантастическое, нереальное видение, но движение это отбирает у нее столько сил, что на его продолжение их уже не остается, и Оля в который раз засыпает, прижавшись к мне. Я слушаю ее ровное дыхание, и наперекор леденящей дрожи во мне поднимается волна нежности, и я понимаю, что счастлив. Счастлив от того, что рядом со мной любимая женщина. Что она действительно дана мне Богом «на радость и на горе, на веселье и на страдание», мы с ней одна плоть, и разлучить нас может только смерть. Впрочем, и смерти нас не разлучить, ибо не ждет меня жена, ворочаясь с тяжкими мыслями в мягкой городской постели, а мерзнет со мной рядом, на восьмисотметровой ледовой стене, в четырех километрах над уровнем моря. Если не выдержит мое сердце, то и ей отсюда не выбраться, и она это знает, это ее выбор, вместе уйдем из этого мира — и это наш общий выбор. Эти выбором мы и счастливы. Я впадаю в странное, сладкое забытье, не переставая трястись от холода. Ночь никак не кончается.
Однако конец есть у всего. Брезжит рассвет, я делаю чай. Окоченевшие, не перестающие дрожать, мы выбираемся из нашего неверного приюта, собираем вещи, сматываем заснеженную веревку.
- Сфотографируй нашу берложку, - советую я Оле. - Память будет.
Оля делает безвольный жест рукой:
- Ну ее! Сил нет.
- Тогда страхуй! Я пошел.
Колени дрожат, пальцы рук потеряли чувствительность, почти одеревенели. На мое счастье, наклон стены быстро уменьшается, и я ухитряюсь справляться с ним без лишнего риска. Одна веревка, вторая, третья... И вдруг, неожиданно, - гребень и в нескольких шагах — вершина, за которой гребень уже понижается. Ура! Мы победили Молодежку.
Опускаемся на большие черные камни, торчащие из снега, и несколько минут отдыхаем, счастливые от того, что больше не надо идти вверх — только вниз и вниз. Теперь спешить некуда. В примусе еще есть газ, и мы решаем устроить хороший отдых с чаепитием. Мы горды собой, но все еще полны ночного холода, который, кажется, уже никогда не выйдет из наших тел.
Далеко внизу, на одном из взлетов снежного гребня, Оля замечает две черные движущиеся фигурки и обращает на них мое внимание. Я присматриваюсь.
- Это Вадим с Олжасом идут, - делаю я вывод. - Я же говорил, что Вадим выйдет нам навстречу.
Мы закругляем завтрак, снимаем кошки и валимся вниз по гребню, что облегчается наличием чьих-то старых следов, не полностью засыпанных вчерашним снегопадом. Вскоре мы встречаемся с нашими встревоженными друзьями.
- Как вы? Живы? - спрашивает Вадим.
Олжас, заметно запыхавшийся с непривычки, смотрит на нас с любопытством. Повезло, однако, парню: первый раз в горах и сразу на спасработы угодил!
- Вроде, живы! - отвечаю я, силясь улыбнуться. Интересно, насколько прямой получилась улыбка? - Я так и думал, что вы пойдете нас встречать.
- Я видел в трубу, что вы начали рыть пещеру, - поясняет он, - так что особенно не волновался. Вот только не знал, хватит ли у вас сил подняться на вершину.
- Как ты мог видеть? - удивляюсь я. - Снег валил!
- Видел! - стоит на своем Вадим. - В трубу и сквозь снег кое-что видно.
Я вспоминаю яхтенные регаты на Японском море, в которых мне доводилось участвовать, белые паруса, исчезающие в белом тумане, и огромный морской бинокль. Пожалуй, словам Вадима можно и поверить. А, впрочем, главное, что этой ночью мы верили друг в друга.
- А что бы вы делали, если бы нас не встретили? - спрашивает Оля.
- Спустился бы к вам.
- Так бы и спустился? - спрашиваю я и вновь недоверчиво. - У тебя же веревки нет.
- Я бы и без веревки спустился, - спокойно заверяет Вадим, и я опять ему верю. Я бы и сам спустился, если бы пришлось спасать людей. Там не так уж и круто, на последнем участке. Но, слава Богу, все обошлось, мы победили гору, мы остались живы.
- У вас что-нибудь забрать? - спрашивает Вадим. Я задумываюсь: облегчиться действительно бы надо, нам еще плестись и плестись, хоть и вниз, но силенки-то на исходе.
- Возьмите веревку и кошки.
Они берут и быстро уходят по своим следам. Мы, как сомнамбулы, тащимся за ними. Тащимся долго и упорно, часто останавливаясь и отдыхая. На стоянке друзья встречают нас наваристым супом и чаем. Мы поглощаем горячие жидкости и залезаем в наш семейный двухместный спальный мешок. Немецкие медики советовали своим летчикам горячую ванну, да где же здесь ее возьмешь? Спать, спать и спать! Какое блаженство! Оля мгновенно отключается в моих объятиях.
К вечеру опять натягивает снег, ледник Туюксу закрывается белесым туманом, но здесь, внизу, нам сам черт не брат. И вообще, теперь мы ничего уже не боимся, у нас за плечами — холодная ночевка. Как говорят в Голливуде: «Мы сделали Это!»
...И дрожь постепенно уходит. Какая это все-таки прекрасная игра — жизнь!
Этот рассказ может войти в сборник, который мы планируем издать к юбилею Риск.ру.
Вы можете сделать предзаказ книги в рамках нашей кампании по обновлению сайта.
И публикуйте свои рассказы с метками "20 лет историй" и "Истории Риска".
Вместе мы сможем сделать Риск.ру лучше!
Молодцы! Удачи!
Гроза не дала пройти через жандарм 100 м до рюкзаков.
Пол ночи слушали музыку и визги с танцплощадки турбазы МО.
Если приподняться, с другой стороны сваны на сенокосе поют.
Слышимость была поразительной.
Кстати, теплый спальник внизу, да в палатке - вполне себе баня...
Интересно, на Хан-то потом пошли?
А фото маршрута есть? Некоторое сомнение в указанной крутизне - 50-60 градусов 800 м. Если бы было написано 30-50 с локальными участками до 60-ти - как-то понятнее было бы...
Да какая разница? Ведь не это главное...
Представила, что бы мой муж написал, если бы схватили холодную))))))
Спасибо огромное! Оказывается, есть мужчины, которые могут так нежно и трепетно писать про свою женщину, даже если она не Геракл и не может бегать по стенам
Мне холодно даже смотреть на утреннее фото и язык к нёбу прилипает.
Красиво сходили, красиво написано, есть что вспомнить обоим, что еще нужно...
Жаль только, что так и осталось неясно: понравилось в итоге супруге это приключение "холодная ночевка" или она осталась разочарована?