Тринадцатый подвиг Геракла

В единственном оке гиганта Полифема играли блики углей догорающего жертвенного костра. Лоб циклопа покрывали морщины сомнения: «Верно ли мы поступили, принеся в жертву жалкого филистимлянина, за неделю так и не научившегося вязать геркулесов узел? Не рассердятся ли боги за столь скудное подношение?» Хмурые мысли Полифема прервал трубный призыв Геракла:
– Кончен пир, час свершеньям настал!
Геракл отбросил серебряный винный кубок и, высоко подняв руку, распростер пальцы навстречу дремавшей в облаках, укутанной вечными снегами вершине Олимпа, тронутой первыми лучами утреннего солнца.


– Полифем, готов ли ты исполнить волю великого Зевса? – спросил Геракл, не сводя взора с прятавшейся в небе вершины.
– Готов, – отвечал великан. – Ослепил меня Одиссей, но ради нашего подвига я проделал долгий путь в страну Ночи и хитростью похитил око у старух Грай. Око мое старо и видит только вблизи, но сила моя велика, а дух крепок, как мидийская бронза.
– Мудрый Хирон, готов ли ты? – снова спросил Геракл.
Гулкое эхо прокатилось по ущелью, содрогнулась пропитанная сочными росами земля от трели тяжелых копыт.
– Готов, о величественный сын Зевса, – отвечал седобородый кентавр. – Подковы мои с острыми как стрелы Аполлона шипами ковал сам Гермес. Ни камень, ни лед не устоит пред их твердыней.
– А ты, воинственная Антиопа, повелительница племени амазонок, готова ли ты идти со мной?
Прекрасная воительница подняла над головой круглый щит, сиявший в предрассветном сумраке, словно солнце, и воскликнула:
– По твоей просьбе освободил меня грозный Аид из мрачного Тартара, а отец мой Арес, узнав о нашем походе, наградил меня этим золотым щитом. Ни один брошенный камень, ни одна скала не сможет его пробить. Тверже моего щита – только решимость следовать за тобой.
Сын громовержца облачился в шкуру немейского льва, забросил на плечо палицу. Запели нежные, как шелест листвы, голоса нимф, зазвучали чистые, как звон ручья, флейты сатиров, провожая отважных героев на трудное и опасное испытание.
С быстротой тонконогой лани побежали герои. Вот уже осталась позади плодородная долина Диона с ее дивными виноградниками, вот промелькнули поросшие густыми лесами и разноцветными травами ущелья. Не зная усталости, все выше и выше взбираются герои.
Не успел еще лучезарный бог солнца Гелиос в своей золотой колеснице успеть до созвездия Скорпиона, а герои уже были у подножия великого Олимпа. Вдруг увидели они, как навстречу им прямо из скалы мчатся четверо грозных воинов. Воительница Антиопа первая метнула в них копье. Но разбилось копье о невидимую твердь, и тут только поняли герои, что пред ними – их отражения. Гладкой была стена, как поверхность зеркала Афродиты.
Хозяин Красного моря и покровитель филистимлян Дагон, разгневанный тем, что в жертву был принесен филистимлянин Езекий, решил помешать Гераклу исполнить повеление Зевса. Ночью во время пышного пира, когда герои праздновали начало великого похода и воздавали хвалу богам, он брызнул солеными водами Красного моря на стены Олимпа, и стали скалы такими гладкими, что даже утренняя роса не могла удержаться и стекала дождем с их атласной поверхности.
Тщетно пытались герои взобраться по скользкой и твердой скале, даже подковы кентавра Хирона с острыми как наконечники стрел шипами оставляли на ней лишь едва заметные следы. И тогда сын Зевса взметнул над головой свою палицу. Как молния сверкнула она и громовым ударом обрушилась на стену. Раскололась палица на тысячи щепок, но дрогнула и гора, разверзнув снизу вверх уходящую в облака громадную расщелину шириной в рост могучего Геракла. Только великан Полифем мог взбираться по этой расщелине. Посадил он на свои широкие плечи Геракла, Хирона и Антиопу и, вставляя клином свои гигантские кулаки и стопы в расщелину, стал взбираться вверх.
Долго взбирался Полифем по крутой скале. Устал он под тяжестью ноши. Кулаки и стопы его горят от невыносимой боли. Тянется по расщелине за Полифемом кровавый след от истертых до костей рук и ног. Белым трепещущим облаком следует за циклопом мать его, нимфа Фооса. Видя страдания сына и не в силах ему помочь, плачет несчастная нимфа, и слезы ее, капая на стекающую кровь, превращаются в алые благоухающие цветы.
Уже пробежала через зенит золотая колесница великого Гелиоса. Вот коснулась голова могучего великана белогривых облаков, и изошла расщелина, а скалы обрели обычные очертания. Не смог коварный хозяин Красного моря добросить выше волшебные брызги, помешала ему богиня туч и покровительница кентавров Нефела, отразив от облаков морские соленые воды.
Выбрались герои на широкий уступ и остановились отдохнуть перед дальнейшими испытаниями. Великан Полифем занял затемненный грот, не заметив в глухом мрачном углу гнездовье с медными яйцами, свитое из железных пластин. То было гнездо одной из стимфалийских птиц, разлетевшихся по самым неприступным уголкам ойкумены после изгнания их Гераклом из Симфалы. С громким звоном треснули медные яйца под израненной ладонью Полифема. Прилетела на звук огромная стимфалийская птица, блестя на солнце медными перьями. Увидев свое разрушенное гнездовье, с громоподобным воем обрушилась она на героев. Раз за разом взвиваясь высоко в небо, она стремглав падала вниз и осыпала героев дождем медных перьев-стрел. Не было уже у воительницы Антиопы разящего копья, не было уже у Геракла могучей палицы. Защищала героев Антиопа своим золотым щитом, но не могла она полностью укрыть огромного циклопа от смертоносных стрел. Горя мщением, обезумев от запаха крови Полифема, с новой силой бросается птица на гиганта, целясь в его единственное око. Пронизан перьями-стрелами Полифем. Взревел он от невыносимых мук и бросился с обрыва в глубокую пропасть, успев ухватить медноперую птицу.
Незримая для всех, наблюдала за сражением могучая воительница богиня Афина-Паллада. Восхитил ее благородный подвиг бесстрашного Полифема. Совсем немного осталось жить громадному циклопу. Камнем летит он к земле, держа в руке зловещую птицу. Разверзлась земля, готовая принять героя в мрачное царство Аида. Но в последнее мгновение взмахнула Афина своим сверкающим острым мечом и отвратила неминуемую гибель, превратив Полифема в стройного оленя.
Опечалились Геракл, Хирон и Антиопа, но некогда было оплакивать Полифема, ведь только полпути преодолели герои. Над облаками был заточен Олимп в снег и лед, сверкающий и слепящий глаза. Посадил на свою широкую спину кентавр Геракла и Антиопу, и стал взбираться на кручину, вбивая в блестящий лед копыта с остроконечными шипами-подковами. Тысячи брызг взметались и искрились алмазами под копытами отважного кентавра. Твердо шел Хирон, невзирая на усталость и тяжелую ношу.
Завершает на четверке крылатых коней свой дневной путь лучезарный Гелиос, спускаясь к священным водам Океана. Уже источены шипы на подковах Полифема, но близки герои к вершине. Первой увидала с высокого золотого трона взбирающихся героев жена громовержца, грозная Гера. Нелюбим ею Геракл, рожденный в союзе Зевса и смертной Алкимены. Злость овладела волоокой Герой: как посмели смертные существа подняться на священный Олимп! Тайно подговорила она богиню возмездия Немезиду погубить героев. Распустив крылья, свирепая Немезида невидимой подлетела к героям и рассыпала под копытами кентавра зерна морской соли. Заскользили источенные подковы на растаявшем льду. Успел Хирон скинуть со своей спины Геракла и Антиопу, но сам устремился вниз, в глубокую пропасть.
Увлеченные веселым, богатым пиром, остальные боги не сразу увидели героев. Узрели они героев, когда уже падал Хирон, издавая истошные крики. Не сумел разоблачить громовержец коварного замысла хитрой Геры, но решил он спасти храброго минотавра. Метнул тучегонитель молнию, и у самой земли превратился Хирон в прекрасного белого единорога.
– Зачем звал ты меня, о великий отец? – спросил Геракл, подойдя с Полифемой к воротам роскошного дворца.
Воззвали боги Зевса этим же вопросом, но вместо ответа бросил громовержец со своего трона к ногам Геракла большую железную палицу, а к ногам Антиопы – золотое копье и лук с колчаном, полным остроконечных стрел.
Вдруг содрогнулась под ногами земля, со страшным грохотом раскололся великолепный дворец. В ужасе взмыли боги в небо. Стала осыпаться вершина Олимпа, и показалась из ее недр страшная гигантская каменная голова и громадные руки величиной с колонны.
– Кто ты? – воскликнул скованный страхом Геракл.
– Я – Проматис, последний и самый сильный из титанов. Убегай, жалкий сын Зевса, если не хочешь быстрой смерти.
Закричал Геракл, сбрасывая с себя страх, размахнулся и обрушил могучую палицу на ужасную голову титана. Раскололась на пять частей голова, а осколки ее устремились в пропасть. Но снова осыпалась гора, породив новую голову. И закипела жаркая битва, равной которой не видели ни люди, ни бессмертные боги. Разбивал Геракл железной палицей все новые и новые головы Проматиса, разила воительница Антиопа смертоносным копьем и стрелами громадные руки гиганта. В ответ обрушивал Проматис на героев гигантские скалы, но каждый раз стремительная Антиопа успевала закрыть себя и Геракла золотым щитом. Отлетали от щита огромные осколки, сбивая с неба звезды и порождая в морях великие штормы. Дрожала земля, вселяя во все живое ужасный трепет. Никто не мог сказать, сколько продолжалась битва – даже бог солнца Гелиос перестал взлетать к небосводу в своей колеснице, боясь, что его золотые кони обезумят от страха и, забравшись слишком высоко, сожгут небо.
Давно изогнулась железная палица Геракла, треснул золотой щит Антиопы и затупилось ее копье. Из последних сил сражаются герои, сочится алая кровь из многочисленных ран. Но вот разбилась тысячная голова Проматиса, и сразу стих грохот битвы. Повержен несокрушимый Титан. На холм стал похож Олимп, лишь десятая часть некогда величественной горы возвышается теперь над плодородной долиной Диона.
И предстал пред героями сам громовержец. Остановил он время для всего мира, чтобы никто не слышал его голос кроме Геракла и Антиопы. Замерло все вокруг, даже листва, слетавшая с деревьев, застыла в воздухе. Преклонил громовержец колено пред героями и молвил:
– Рассказала мне вещая Фемида о грядущей великой беде. Поведала она, что коварный Кронос, прогнанный с божественной горы, успел тайно бросить росток зловещей жизни к подножию Олимпа. Как только прорастет злое семя изнутри и достигнет вершины, родится великий Проматис, титан с тысячью голов, стоящих друг над другом. Хочет Проматис погубить богов и вернуть на трон Кроноса. Бессильны против него боги, лишь смертный способен его повергнуть. Воздаю я вам славу, герои, за вашу великую победу, спасшую богов и землю. Но не хочу я вносить смуту в царство богов, не хочу я, чтобы боги узнали, что смертный сильнее бессмертных. Поэтому слава твоего тринадцатого подвига, самого великого, мой храбрый сын, навсегда останется тайной…

«Надо же такому присниться», – думал Зуев, разлепив глаза. Шея слегка ныла – голова лежала на чем-то твердом. Он нащупал под затылком томик «Легенды и мифы древней Греции», с которого во время сна сползла приспособленная под подушку кофта. Он повел в сторону рукой, зашелестел пустой спальник. Значит, участники уже на улице, с минуты на минуту станут будить. Не включая фонарик – все необходимые вещи аккуратно лежали под боком в нужной последовательности, – он принялся переодеваться. Движения были тихими, плавными, будто опасался он резким маневром разрушить тонкую структуру сна, пока еще сохранившего в памяти свежесть.
Выбравшись из палатки, Зуев первым делом осмотрел небо. Чистый небосвод был усыпан звездами, таявшими на востоке в светло-розовых тонах авроры. С наслаждением втянув воздух, пропитанный росой и благоуханием хвои арчового перелеска, он стал разглядывать горный массив, черно-белые очертания которого постепенно прорисовывало раннее утро. Еще немного, и со стоянки станет видна линия маршрута «2Б», их предстоящая задача. Учитывая, что для его отделения значкистов категория «2Б» будет первой, да и сам маршрут непростой, по совокупной сложности даже ближе к «3А», день предстоит напряженный. «Нормально, пройдем, – ободрял себя Зуев, – ребята хорошие, за исключением…» Он вспомнил о Филимонове и повышенное настроение как ветром сдуло.
– Доброе утро, Максим Петрович, – подали голос трое, суетившиеся у обширной каменной плиты, служившей столом. – Через пару минут завтрак будет готов.
– Привет, ребята, – подойдя к участникам, Зуев вгляделся в лица. – Так, а Филя где?
– Его величество изволит спать, – с демонстративным негодованием выпалила единственная в отделении девушка.
Зуев про себя выругался и направился ко второй палатке. Горе его смены Филимонов был из какой-то весьма обеспеченной семьи, судя по всему, причислявшей себя к патрициям. В нелепом слепке мещанского развития и аристократического воображения благородство подменилось спесью, возвышенность – пренебрежением. Имя у Филимонова было какое-то вычурное и труднопроизносимое – то ли Кристофер, то ли Себастьян. Но за Филимоновым с первых дней прижилось прозвище Филя, что сильно задевало его болезненное самолюбие.
Зуев потряс дугу палатки.
– Филя, ты почему еще спишь, ты же сегодня дежурный!
– Щас, – раздался изнутри приглушенный голос одновременно с шелестением пакета.
Двигая челюстью и глотая слюну, Филя вылез из палатки. «Все беды в одном флаконе, – вздохнул Зуев. – Не иначе, деликатес втихаря трескал».
– Народ вон первым проснулся, – Филя кивнул на троицу. На этом его оправдания закончились.
Зуев нервно постучал носком ботинка. В былые времена пинком выкинули бы из лагеря этого выскочку с характеристикой «ленив, труслив, неуживчив». А сейчас – уплочено. Зуев извлек из кармана репшнур, подал его Филе.
– Покажи, как ты вяжешь «булинь».
Филя потерянно попробовал завязать один раз, другой.
Зуев отобрал шнур, посветил фонарем и ледяным голосом сказал:
– Это не булинь, это черт знает что. Я говорил, что вы с закрытыми глазами должны уметь вязать пять основных узлов.
– Так веревка тонкая, я на толстой привык, – отговорился Филя.
– Ты как на маршрут пойдешь? От узла жизнь твоей связки зависит, – начал закипать Зуев.
Филя вскинул глаза на гору и как будто даже уменьшился в размерах.
– Так я это, сегодня вторым номером. Танюха хочет лидировать.
– Филя, ты, вообще, зачем в горы приехал?
– Как? – растерялся Филя, но тут же вернул самообладание. – Что за наезд? Купил путевку, и приехал.
– Купил и приехал, – раздельно повторил Зуев. Его снизившийся до хрипоты голос смутил Филю, и тот как будто снова ужался в размере.
Зуев на автомате завязал неизвестный Филе узел.
– А это что за узел? – спешил перевести тему разговора Филя.
– Фракийский узел, в древности им привязывали к жертвенному столбу пленников, – с хрипом продолжал Зуев.
– Потом мне покажете, – считая инцидент исчерпанным, самодовольно утвердил Филя.
– Непременно, – Зуев пожирал собеседника каким-то назойливым, потусторонним взглядом. Если бы сумерки на секунду растаяли и Филя ощутил на себе этот взгляд, он наверняка бы попятился.
Зуев обернулся к готовившей завтрак троице и приказным тоном произнес:
– Так, выключите горелку. Все отправляемся на поиск хвороста. Несите хворост к этому валуну.
– Зачем? – раздались недоуменные возгласы.
– Я сказал: несите хворост. Много хвороста.
Пожав плечами, удивленная троица разбрелась по арчовым кустарникам.
– А мне тоже? – вопросил Филя.
Но Зуев не ответил и стоял статуей.
Выхватив на миг фонарем глаза инструктора, Филя вздрогнул и посеменил выполнять задание.
Зуев провожал его спину непостижимо далеким, туманным взором. В руке он сжимал спичечный коробок и шепотом все повторял:
– О горе тебе, жалкий филистимлянин.