Альпинизм / рассказ Горняшка

С трудом восстанавливаю сбитое дыхание. И пока лёгкие медленно накапливают недостающий им кислород, а в верхнем ярусе коры головного мозга эпизодически проскакивает что-то с позывами на нарушение координации, «нижний» с жадностью поглощает информацию обо всём, что его окружает, и преобразует в пока не совсем понятную мне самому «высёлую карусель».
Для рязанцев сегодня был первый в этом сезоне выход из лагеря на
высоте 5300 метров на верх в сторону вершины Раздельная. Жутко
сказывается многолетний перерыв пребывания на высоте. Мы явно не блещем.
Но если у напарника изначально настрой был идти «как в последний и решительный», то во мне сегодня преобладает несколько иное мнение: «умный...(слабый, ленивый, осторожный и т. п., (добавить по вкусу) быстро не пойдёт». В семь выходим от палаток, в девятом часу утра проходим участок где-то часом выше перемычки между «30-летием Узбекской ССР» и «Раздельной»,потом идём по гребню. В районе выше 5600 меня явно начинает «клинить».
Взгляду во всех направлениях открывается огромное горное пространство
из пиков, ледников, облаков, собственнно обозревать которые люди и лезут, покоряя себя и преодолевая высоту. Фокусирую взгляд на живом потоке отнюдь не монстров альпинизма. Великолепие вершин временно блекнет перед тем, какое «кино» я бесплатно наблюдаю на склоне, «кино», которое ни в одном кинотеатре не покажут даже за очень большие деньги. Волю, целеустремлённость, беспомощность — одновременно демонстрируют эти очень разные и в то же время даже внешне сейчас похожие друг на друга люди. Не трудно догадаться, что большинство из них здесь вообще впервые. Холод и состояние свежевыпавшего снега неотвратимо накладывают отпечаток на общий темп движения альпинистов в сторону Реализации Собственных Амбиций. Народу натурально много. Подсознание услужливо подсказывает аналогию с очередью за колбасой в доперестроечную эпоху, такую же длинную, только здесь пожиже. Вверх-вниз одновременно движется человек сто или около того. Да, какие люди! Здесь ведь не Монблан какой-нибудь, и даже не Эльбрус. Всё-таки - «Ленин».
Стою, повиснув на палках. Мой «нижний ярус», моё подсознание временно отстегнулось от тела и пошло побродить по окрестностям.
- Вы посмотрите, посмотрите,- восторженно вопило оно.- Вы можете себе
представить, как выглядит элита мирового сообщества? Настоятельно рекомендую: вот именно так она и выглядит,- как будто прогуливаясь вдоль колонны участников подъёма и спуска с Раздельной и стремясь разделить своё восторженное мнение с невидимыми собеседниками. Я тряхнул головой: по склону в сторону вершины медленно, но неумолимо двигались Азия, Европа,
Америка, Африка, одновременно, не сговариваясь, не создавая толкучки,
экипирванные в тёмные солнцезащитные очки, металлические кошки, с однообразными телескопическими лыжными палочками; кто-то в широкополых панамах, кто-то в масках, кто-то, чтобы не получить солнечный ожёг, иногда до полной неузнаваемости намазанный солнцезащитным кремом. Одно слово: элита. Всё это собрание стран и континентов целенаправленно стремилось в Высоту.
Подсознание «нагулялось» и вернулось в «тело».
- Ну, и чего «мы» стоим? - Делаю рекогносцировку. Я в траншее, в снегу, на гребне между 5600 и 5700. Пытаясь выбраться, снова и снова беспомощно вязну в снежной воронке, как в болоте. Фирн очёнь тонкий, совсем не держит веса тела. Иранцы почти след в след шли по той же тропе, и теперь их так же как и меня, начинает засасывать в ту же воронку. Движение всем даётся с огромным усилием воли. «Мостик», шаг, нырок глубоко в снег. Потом мучительная процедура повторяется снова. Если в среднем на этом участке горного склона темп движения колонны не превышает пятидесяти метров за пол часа, то у нас он явно упал ещё на половину.
Вот к коварному месту приближаются болгары, девушка и два парня, оценивают ситуацию, потом, как утки, гуськом делают вправо замысловатую петлю и по нехоженному ранее участку, почти не проваливаясь, начинают медленно, но верно удаляться от нас вверх.
Я отдаю инициативу иранцам. Молодой, высокий, бородатый парень, явно лидер группы, начинает тропить в глубоком снегу первым. Но сейчас его к.п.д. близок к нолю. Он отчаянно ругается, ломает ногами и палками мелкую линзу фирна, а я стою, и мои мысли снова склоняют меня к тому, что сегодня лучше не перенапрягаться, что по такому снегу ни одному высотнику-марафонцу быстрого подъёма в гору в глаза не видать. Однако возвращаться вниз, к палаткам, я ещё не готов, не для того я сюда лез. А ползти вверх - значит подвергать насилию организм, ещё явно не подготовленный к близкой к шести тысячам высоте.
Сделав шагов шесть назад, выползаю на тропу, проложенную болгарами, и с куда меньшими усилиями отхожу от «доставшего» участка. Оборачиваюсь и смотрю на лидера иранцев. Парень выдохся и, полусогнувшись на палках, восстанавливал силы. «Эй,- негромко позвал я по-русски,- уходи туда,- я сделал жест в направлении болгарского следа. «Ноу»,- упрямо замотал он головой и махнул лыжной палкой куда-то вверх. «Ну, ну, тебе виднее»,- я поворачиваюсь к склону и осторожно делаю шаг вперёд. Наст держит.
Медленно пытаюсь продолжать движение в сторону Раздельной. Иду тяжело. Отдыхаю каждые тридцать шагов. Горняшка запредельно давит на голову и путает мысли. Останавливаюсь. Перевожу взгляд влево, в сторону склона пика Ленина. Как это ни странно, но во мне почему-то начинают просыпаться творческие образы. Я явно вижу, что склон сейчас похож на перепаханное под зиму и покрытое свежевыпавшим снежным покровом колхозное поле, упавшее одним своим краем к ледопаду, а другим - вздыбленное в небесную синеву. Вершина пика Ленина словно дремлет в солнечном мареве, иногда выдыхая в бездну короткие, сильные, но не продолжительные порции снежных вихрей. Снова иду.
Вторично перевожу взгляд на медленно ползущую вверх-вниз людскую массу. Просто класс. Поток явно «колбасит» не только высотой, но и чувствами взаимной вежливости и и соблюдением «горного» этикета. Не приветствует каждого встречного только тот, у кого на эту процедуру просто физически нет сил. А так: «Здрасьте», «здрасьте». «Хелло», «гуд дэй». «Хотите морс?», «Так Вам же самим нужен?». «Да нет, мне приятнее угостить Вас». «Ну тогда Вам от
меня кураги». «Сенькью. Вы - Англия?». «Ноу, Казахстан». «О кей!». Шикарный винегрет взаимных любезностей — единство родственных душ и никакого антагонизма.
Смотрю вверх на купол Раздельной. Накануне сильно мело, и, визуально, выше неё на сегодня добровольцев нет . Здесь магнетизм высоты пока разбивался о здравый смысл восходителей. Ну и славно.

Часть вторая

Ветрено. Меня слегка покачивает на ненадёжной фирновой корке. Горное солнце из-под очков слегка пощипывает глаза. Снова перевожу взгляд в сторону стены пика Ленина, и воздух, насыщенный морозом, солнцем и небом,
начинает колебаться вместе с моими недоакклиматизированными мыслями.
В какой-то момент мне начинает казаться, что я вижу перед собой зелёно-бело-
красную от бликов солнца радугу, которая затем каким-то немыслимым образом
преобразуется в огромное знамя. Очень красиво. Но где же я видел такой флаг.
Не помню. Да это же флаг Ирана!
Проходит ещё какое-то время, и вот на знамени уже можно увидеть какие-то образы. Да-да. По-моему, это мировые лидеры. Вот: Барак Обама, Ангела Меркель. А вот третьего не узнаю. Память работает плохо. Узнал! Это же Ахмадинижад. Ну, надо же! Прямо как марксисты - ленинцы на первое мая. Стараясь удержать созданный образ, рассеянно - пристрастно снова наблюдаю цепочку человеческих особей от 5500 до 6200 метров и , кажется, сейчас готов сделать своё научное открытие:
«Эти, бредущие по склону люди - соль мира. Может и не идеал, но точно носители доброты. А образы, увиденные мной «на знамени»- гаранты
мира и стабильности на планете».
Очень странные мысли. Но они меня не покидают.
- А откуда образы на «знамени» знают, что миру в мире сейчас ничего не угрожает? Вот. Они знают это отсюда. Они видят эту упрямую, целеустремлённую, «многоязычную» цепочку восходителей и понимают, что эти люди, бредущие по склону с целью познания границ собственных возможностей, и есть та опора, на которую они, лидеры, и могут опереться потом, когда альпинисты спустятся на равнину, разъедутся и разлетятся по своим странам и континентам и там они, сильные, уверенные в себе, не позволят всяческим негодяям разрушить хрупкую атмосферу добра, дружбы и человеческой теплоты. «В общем, в духе кота Леопольда»,- язвительно добвляет
внезапно проснувшийся «верхний ярус».
Я тряхнул головой и снова вспомнил про иранцев. Поискал глазами их на склоне. Парни всё-таки не стали тропить траншею, выбрались на тропу по болгарскому следу и теперь, сбившись в кучку, повиснув массой тела на лыжных палочках, отдыхали, пытаясь восстановить силы. «Ну вот,- благожелательно подумал я о старшем, - давно бы так. Может быть ещё и придёт твоё время первопроходца, а пока лучше иди по натоптанному» .

«Теперь всё,- решаю для себя,- Пора валить вниз, к палаткам. А то ещё открою тут « бином Ньютона», тащи меня потом отсюда на носилках.»
Я пошёл вниз, а «нижний ярус» настырно продолжал мурыжить меня вопросами:
- А что же русские? Почему ты ничего про них не говоришь?
Я? А что русские. Ты же видел. Они тут как кислород, вроде в глаза не бросаются, а убери..? Они и начальники лагерей, и официантки. И портеры, и гиды. И скоростники, и спасатели. И вообще, отстань.
Видимо, я в чём-то смог его убедить. Потому что когда снова остановился, чтобы перевести дух, услышал в душе знакомую мелодию и слова :
...Какая ж песня без бояна,
Какой же «Ленин» без Руси.