Бьется в тесной печурке огонь

Закончившиеся учения были из серии «на испуг», то есть Министерство обороны проверяло, насколько боеспособен первый призыв в армию восемнадцатилетних пацанов. Его пехотный горнострелковый батальон попал на роль «кролика». На учениях обошлось без потерь, не было даже раненых, и министр обороны распорядился, на радостях, доставить их в часть пассажирским составом, а не в телятниках, как обычно.

По этой причине батальону пришлось заночевать в лесу, в переходе от станции, в ожидании состава. Он был назначен начальником караула, в которое, понятно вошло его отделение с приданными рядовыми из других подразделений. Начало мая было совсем не весенним. Здесь в предгорье, похолодало, с морозцем и снежком. Посему под караульное помещение поставили армейскую палатку с вкопанной в углу буржуйкой. Глубокой ночью, поменяв посты, он сидел у гудевшей печки. Караул дружно сопел за его спиною, а ему было не до сна. Что-то беспокоило, а что он не мог понять. Глядя на гудящий огонь в открытой дверце чугунной печурки, пытался разобраться в своих ощущениях. В глубине леса была, как положено, замаскирована колонна бронетехники, а здесь ближе к опушке со стороны станции, разместили его караул. В тишине, за брезентом палатки, были слышны только шаги часового и больше ни звука. Автомат на коленях скупо поблескивал от бликов огня, отсыревший за учения бушлат и сапоги уже почти высохли. И тут в его голове, неожиданно, всплыли фразы из песни….

- Бьется в тесной печурке огонь
- На поленьях смола как слеза….

Его вдруг проняло до комка в горле. Он вдруг явственно ощутил себя фронтовиком, и это было настолько реально, что по коже пробежал мороз. Взгляд непроизвольно скользнул по оружию. Магазин с патронами пристегнут, предохранитель блеснул стертой гранью. И что-то затихли шаги часового. Дабы успокоится, обошел посты. Все было нормально, но тревожное чувство не покидало его.

Правда, перед рассветом произошел «инцидент». В штабе, ночевавшем с комфортом на станции, у кого-то из начальства была бессонница, и оно послало молодого лейтенанта проверить как там наш батальон. А на тропинке, что вела к расположению, совсем неожиданно, для него самого, его остановил окриком постовой.

Лейтенант сидел рядом с ним у печки и грея над нею озябшие руки, делился впечатлениями, вполне добродушно.
- Нет, ты скажи мне сержант, где в уставе записано, чтобы на посту стоять с гранатометом?
- Помню, помню, твои слова - это его личное оружие. Но знаешь, когда я после окрика, «Стой! Стрелять буду!», рассмотрел силуэт гранатомета на его плече, честно скажу, мне дурно стало…. Это сейчас тебе смешно, а мне пока ты не появился, каково было.

Помолчал и без всякой связи закончил.
- А на опушке полузасыпанные и заросшие траншеи. За эту станцию, в войну, были жестокие бои….

Потом явно неохотно поднялся, остановив его движением руки, сказав.
- Доложу, что караул есть и несет службу. Провожать не надо.
И хмыкнув, добавил.
- По крайней мере, я теперь знаю, что у твоего гранатометчика, нет гранаты в стволе.

Снаружи, приложив руку к козырьку, проговорил, серьезно глядя в его глаза.

- С Днем Победы вас, гвардии сержант!