ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОБЕДИТЕЛЕЙ ВТОРОГО ЭТАПА КОНКУРСА «СЕВЕР – СТРАНА БЕЗ ГРАНИЦ»!

И профессионалы, и любители постарались от души, заставив жюри поволноваться и поспорить. Выбрать лучшие работы оказалось весьма нелегкой задачей. До самого конца марта жюри конкурса подводило итоги и теперь делит радость их опубликования:

Первое место в номинации «фото» присуждается Марине Суптель из Екатеринбурга, а в номинации «слово» Михаилу Соболева из Санкт-Петербурга!

Второе место в номинации «фото» заняли Максим Домасев из Санкт-Петербурга и Михаил Ловиков из Туапсе Краснодарского края, а в номинации «слово» – Алла Смирнова из города Шахты Ростовской области.

Третье место в номинации «фото» получили Сергей Макурин из города Краснотурьинска Свердловской области и Ольга Спиркина из Санкт-Петербурга, а в номинации «слово» Елена Белозерова из города Вологда.

Жюри также отмечает работы Натальи Лаврецовой из Пушкинских Гор Псковской области, Светланы Киселевой из города Пенза и Екатерины Шишкиной из города Витебска Республики Беларусь.

Работы победителей и призеров продолжат борьбу за итоговые призы в финале!

Конкурс продолжается, его третий этап заканчивается 1 мая. Приглашаем за подробностями сюда: http://www.risk.ru/users/alexroom/19069/
Все работы победителей второго этапа можно найти здесь: http://satila.ru/concours.html


«Гренландия. Там, где рождаются айсберги»
Марина Суптель, Екатеринбург.

Обычное дело

Среди великанов

Свечение

Причал

GreenLand – цветущая земля

Поселок Кулусук


Цикл рассказов «Мой Сахалин» из повести «За туманом»
Михаил Соболев, Санкт-Петербург.

Эх, Сахалин-батюшка!!! Моя любовь и моё проклятье… Вспоминаешь ли хоть иногда непутёвого пасынка, колесившего по просторам твоим сорок лет тому назад в попытке отыскать счастье, а, может быть, пытаясь от себя убежать?
Ты снишься мне все эти долгие годы, пролетевшие как миг.
Не могу забыть твои крутые, лесистые, осыпающиеся сопки. Глубокие распадки, раскрывающие объятия навстречу солёному ветру. Снежные бураны, заметавшие за ночь дома по крыши. Слепящий мокрый снег, секущий лицо. Хмурое и дождливое, холодное на севере, и нестерпимо жаркое, как в субтропиках, - на южной твоей оконечности, лето. Берега, усыпанные частоколом выброшенных штормом брёвен, серых, просоленных, изрезанных забитыми галькой продольными глубокими трещинами, облепленных гниющими водорослями. Неистребимый запах рыбы, солярки и горящего каменного угля. Деревянные тротуары. Твоих жителей: суровых, ярких, грубоватых и непосредственных. Дышащий влажными ветрами Великий Тихий океан, так похожий характером на человека. То мирно спящий, усталый и умиротворённый. То разыгравшийся, весёлый и озорной от избытка силы. То вздорный и упрямый, в ярости уничтожающий всё, до чего сумел дотянуться, способный лишь ломать и крушить. То вновь спокойный, уверенный в себе гордый красавец, умеющий любить и прощать. Чувствую во сне вкус морских брызг и далёкой молодости на обветренных губах своих...
Здесь я любил. Здесь - возмужал.
Нет краше времени, чем юность. Зовёт меня в то время неугомонная память.

Дядя Гриша.

Население Кривой Пади состояло из пяти-шести семей переселенцев, сбежавших в тридцатые годы от голода с Украины и Поволжья; а также десятков двух сезонников-мужчин, прикипевших сердцем к суровой северной красоте и оставшихся здесь на зиму. Они все со временем переженились на местных красавицах. Бывшие сезонные рабочие, в большинстве своём люди городские, поработавшие в своё время на заводах, и составляли основной костяк ремонтников.
Коренные, если можно так сказать, жители трудились преимущественно в бытовой сфере, где полегче. Но кое-кто работал в рыбцехе.
Вот, к примеру, дядя Гриша.
Григорий Семёнович, родоначальник клана Ражных, исполнял обязанности возчика. Как он сам говорил:
- Тпру! Но!
Человек он был неграмотный: ни читать, ни писать не умел, с трудом расписывался в ведомости на зарплату. Ражной никогда не вынимал папироски изо рта, любил приложиться к бутылочке и матерился через слово. Но несмотря на это оставался всеобщим любимцем. Подкупала в нём детская непосредственность, незлобивость, готовность оказать помощь и страстная любовь к лошадям.
На конюшне Григорий Семёнович проводил дни и ночи, бывало, и спал там, на сеновале. Стесняясь просить для себя, старый возчик мог до хрипоты ругаться с начальством, если хоть в чём-то ущемлялись интересы его питомцев: старого мерина Серого и вороного красавца Трезора.
Начальство не жалует крикунов, но на дядю Гришу никто долго не обижался.
На моей памяти неоднократно происходила такая сцена.
Ражной, разругавшись поутру с директором по поводу некачественного фуража, пьяный в стельку, на бешеной скорости подлетал в санях, запряжённых Трезором, к конторе и во весь голос кричал:
- Горыныч, курва!
Анатолий Гаврилович, окна кабинета которого смотрели на дорогу, неторопливо выходил на крыльцо. Покачиваясь с носков на пятки и заложив руки в карманы брюк, какое-то время молча любовался едва сдерживающим нервного жеребца возчиком - Ражной под его взглядом заметно сникал, - и спокойно произносил ставшую уже дежурной, фразу:
- Григорий Семёнович, ты уволен. Сейчас иди домой спать, а завтра с утра приходи в бухгалтерию за расчётом…
На утренней планёрке в небольшом кабинете директора негде яблоку упасть. Собирались всё начальство, мастера, бригадиры - обсуждали текущие дела. Виноградов просил, требовал, возмущался. Мы дремали…
И вдруг с грохотом распахивалась дверь, и изумлённый директор, прервав выступление на полуслове, замирал с раскрытым ртом. А в кабинет врывался, сверкая выпученными цыганскими глазами, дядя Гриша…
Секретарша разводила руками.
Старый возчик в расстёгнутом овчинном полушубке и валенках, потный, расхристанный, при всём честном народе падал на колени посреди кабинета и с размаху бился лбом об пол:
- Горыныч, прости! Без лошадок я помру! Я эту курву, водку, у рот больше не возьму!
Всем весело. Директор, сняв очки, тёр усталые глаза и махал рукой:
- Всё, всё, дядя Гриша… Иди, работай.
А тому только этого и надо.
Самое замечательное, что подобная картина повторялась с периодичностью в две-три недели.

*

В одну из вьюжных зимних ночей случилась беда.
Дядя Гриша вёз из соседнего леспромхозовского посёлка запчасти. Санный путь пролегал по льду пролива. По береговой кромке зимой не проехать. Берег засыпан снегом вперемежку с выброшенным штормом обледенелым мусором. Пьяненький Ражной, задремав, не заметил во льду промоины. Сани с седоком остались на льду, а бедняга Серый очутился в ледяной воде. Место, к счастью, оказалось неглубокое, что и спасло жизнь возчику. Конь достал ногами до дна, но выбраться на лёд уже не смог.
Пока Григорий Семёнович добежал до посёлка, пока поднял народ - времени прошло немало. Общими усилиями Серого выволокли на ледяную кромку, но он сразу же лёг, ноги не держали.
Понимая, что с минуты на минуту Серый может сдохнуть, мужики, посовещавшись, решили коня прирезать. Разделанную прямо на льду тушу можно было перевезти в поселок и попытаться продать конину, чтобы хоть как-то компенсировать деду неизбежный денежный вычет.
Когда дизелист Гиндуллин, татарин и лошадник, завжикал ножом по бруску, дядя Гриша со слезами на глазах, сгорбившись, побрел домой сквозь пургу один, повторяя:
- Курва я, Серого загубил!
Лежавшего в горячке, простудившегося ночью старика пожалели и коня сактировали. Конина досталась собакам.
Болел дядя Гриша долго и тяжело. Было время, собирались отправлять его в городскую больницу, заказав спецрейсом вертолёт. Но старый возчик всё же поднялся. Как только силы стали возвращаться к Ражному, он сразу же стал потихоньку навещать и обихаживать Трезора, и однажды, сидя на планёрке, мы услышали визг полозьев, разбойничий посвист конюха и его хриплый голос:
- Горыныч, курва!
Анатолий Гаврилович улыбнулся:
- Ну, вот, слава Богу, дядя Гриша, похоже, поправился. Значит, с планом мы справимся…

ПОМОГАЕМ ДРУЖИТЬ С ПРИРОДОЙ.