Долгая дорога в Безенги.

Цель спартаковцев на лето 1954 года — северо-восточная стена Дых-Тау, что по-балкарски значит «Гора-Небо»,— была тщательно выбрана и одобрена еще под Ушбой всеми участниками будущего восхождения, когда мы с завистью наблюдали, как грузинские альпинисты выходят на стену. В начале августа начальник лагеря А. И. Шевелев с Боровиковым и Лапшенковым отправились в Нальчик достать «четвероногий транспорт», заказать галеты, припасти шерстяные вещи (в Безинги всегда очень холодно), договориться насчет радиста и врача.

10 августа.
Экспедиция под дождем выехала из лагеря «Шхельда» в Нальчик. В нее входили: Виталий Абалаков, Владимир Кизель, Александр Боровиков, Яков Аркин, Лев Филимонов, Иван Лапшенков, Валентина Чередова, радист Игорь Балабанов, наблюдатели Володя Таранин и Авагим. В больнице в Русском Баксане к нам присоединился фельдшер Юрий Филиппов. К вечеру, часам к четырем, мы прибыли на нашу базу в Нальчике, располагая всем необходимым: галетами, шерстяными вещами, аптечкой. Мы заточили ледорубы и кошки, упаковали снаряжение и продукты, а дождь все не прекращался. Чтобы не подмочить имущество еще в пути, выезд пришлось отложить.

11 августа
В перерыве между двумя дождями выехали в Безинги на старенькой полуторке, удобной прежде всего тем, что мы вытаскивали ее на руках из любой грязи или речки.
Но в этом году попасть в Безинги было особенно трудно: за дорогой по ущелью никто не следил, она постепенно разрушалась. Нам сказали, что многие мосты смыты, дорогу размыло селевыми потоками и рекой Черек. Точных сведений о состоянии дороги добиться не удалось. Боровиков дозвонился в Нальчикское отделение Главдорстроя, но начальник смог сообщить лишь то, что грузовик сумеет дойти примерно до Карасу, а далее придется прибегнуть к «четвероногому транспорту»: ишакам, лошадям или волам.
Удалось договориться, что артели в Безинги — в селениях Жемтала и Советское (б. Учкулан) — дадут нам повозки и лошадей.

12 августа
Абалаков вернулся на полуторке с Голубых озер. Вместо лошадей нам дали двух ишаков с седлами. Боровиков гонит их пешим ходом к дороге и выйдет на нее у селения Бабугент.
Сегодня утром выезжаем дальше, покидая двор правления артели «Черек», где ночевали. Около девяти утра Аркин и Лапшенков сообщили по телефону, что им дали «пару гнедых, запряженных зарею», из них с седлом только одна. Получили они и четырехколесную безрессорную бричку с возницей, инвалидом на протезе. Выезд «экипажа» задерживается по обычной причине: лошадей куют, бричку ремонтируют...
После этого наша полуторка выехала из Советского к Бабугенту. Приезжаем в Бабугент. Наших еще нет. Немного подождав, гоним грузовик к почте. Связываемся по телефону с Жемталой: Аркина и Лапшенкова все еще нет,— вероятно, выехали прямо со двора возницы Гриши, не заходя в правление.
Завернув в спальный мешок продукты, оставляем сверток для ребят здесь же, на почте, и возвращаемся на перекресток. Рядом с Кабардинским детдомом нас уже поджидает Боровиков с ишаками. Ишаков, конечно, зовут Яшка и Машка. Машка — старушка с протертой шерстью на боках, Яшка — неопытный юнец, ее сын, всего два раза в жизни ходивший под вьюком. Идут они плохо, норовят убежать домой. Так как ишаков двое, а Боровиков один, мук он принял от них немало.
До Карасу километров 16—18. Чтобы помочь Боровикову, спрыгиваю с грузовика и присоединяюсь к нему. Берем штормовки, продукты на двоих. Грузовик уезжает.
Дорога очень хороша. Когда идешь, а не мчишься на машине, успеваешь рассмотреть, какие прекрасные места вокруг.
Часа через четыре встречаем на пустынной до этого дороге дядьку. Это лесник. Он косит траву, прихватил ружьишко: может, подвернется коза (охрана лесов и живности в них поставлена здесь «на недосягаемую высоту»!). Лесник сообщает: машина остановилась перед промоиной на дороге и наши варят суп.
Вскоре мы видим машину и русло селя, рассекающего дорогу. Мостика нет и в помине: его снесло несколько дней назад во время сильного дождя. Абалаков с Кизелем ушли разведать дорогу. Но уже сейчас ясно, что полуторку мы дальше не протащим и отныне наша судьба зависит от ослов и от наших собственных ног.
Разведчики вернулись мокрые, в глине. Впереди дорога на протяжении шестисот метров смыта рекой Черек. До Карасу от места остановки машины километра четыре. Моста, как уже говорилось, никакого нет, даже висячий разрушен. Через размытую часть дороги бричку не протащить: слева крутой склон, поросший крупными деревьями, по бывшей дороге сейчас проходит основное русло реки. Лошадей не проведешь даже без груза. Остается самим идти с рюкзаками и тащить за собой ненагруженных ишаков. Брод у Карасу страшный, его можно преодолеть только ранним утром и только верхом. Разведчики пришли к выводу, что путь по бывшей автомобильной дороге слишком сложен и рискован.
Посидели, поговорили, грустно истребили супчик и решили вернуться в Бабугент и попытаться пройти в Карасу верхней дорогой, по которой возят продукты для скотоводов, а обратно от них молоко, масло и сыр.
Снова встретили лесника. Выяснилось, что из-за непрерывных дождей верхняя дорога тоже в очень плохом состоянии. У лошади не хватит сил вытаскивать груженую бричку из грязи на крутые подъемы. Нужна балкарская двухколесная арба с парой сильных волов — именно на такой экипаж и рассчитана эта дорога. Без волов нечего и думать провезти наши 500—700 килограммов груза. А у нас лишь два ишака да надежда на четырехколесную пароконную бричку которую должны пригнать товарищи. Такая бричка возьмет максимум 100 килограммов, да и с ними может застрять. Значит, нужны волы. Никаких писем, которые помогли бы нам их получить, у нас не было. Денег тоже мало... Но и без волов не обойтись.
Опять едем в Бабугент - ближайший крупный населенный пункт. Наши наблюдатели гонят навстречу ишаков. Один наблюдатель, Авагим, невысокий парень которому врач запретил восхождения из-за болезни сердца, - репатриированный армянин. Это прекрасной души парень работящий и исполнительный, мечтающий попасть в Безинги. Он знает уйму языков: русский, турецкий (родился в Турции), арабский, английский (жил в Палестине) и, конечно, родной, армянский; у него приятный голос, и он охотно поет. Второй наблюдатель, Володя Таранин — редкостный лентяй и пьянчуга. Невесть зачем и почему его взяли в команду завхозом.
Достать волов в Бабугенте взялся Кизель, прихватив «для внушительности» меня. Узнав о том, что на восемь часов вечера у начальника бабугентского лесоучастка назначено диспетчерское совещание, мы и направились туда. Попросив две пары волов с повозками, мы сказали, что взамен можем на день-два предоставить в распоряжение лесоучастка полуторку с шофером, так как оказалось, что здесь, «на вверенном вам лесоучастке», из-за скверного состояния дорог эта механизация непригодна, хотя на полуторке возможно ездить вниз, с гор.
Нам ответили, что лесоучасток в основном пользуется гусеничными тракторами, которые прекрасно пролезают по бездорожью и для того и предназначены. «Вон, взгляните в окно...» И мы действительно увидели страшной силы громадину, отличающуюся от тяжелого танка разве лишь отсутствием пушки и брони.
Волов на лесоучастке мало, но, тем не менее, «парочку самых лучших» нам пообещали. Бричка четырехколесная, двухколесных нет. А машина наша им без надобности: своих хватает. Возница тоже будет «самый лучший». Платить придется только вознице — по сотне в день, а волов и бричку дают бесплатно. За всем хозяйством надлежит явиться завтра в пять утра на клепочный завод.
Все, как в сказке. Деликатно подчеркнув еще раз, что волы и бричка нужны наилучшие, мы удалились, стараясь сохранить солидный вид столичных профессоров. В действительности же нас так и подмывало тут же пуститься в пляс от сознания, что все вышло так здорово.

13 августа
Утром погрузили все имущество на две повозки: с лошадьми инвалида возницы Гриши и с волами, которых рано утром мы с Кизелем получили на клепочном заводе.
В семь утра первый раз развернули рацию и дали радиограмму Ануфрикову (он где-то на дальних подступах) о том, что ему с Буслаевым лучше двигаться нижней дорогой, поскольку весь свой груз эта группа несет в рюкзаках.
После завтрака начали подниматься по дороге.
Утро чудесное — ясное, солнечное. Дорога вьется по редкому буковому лесу, среди деревьев-великанов. Пока что не видно ни особо крутых подъемов, ни крупных камней, ни грязи по ступицу. Лошади идут впереди волов: они быстроходнее. Воловья бричка нагружена значительно больше первой, при ней возница Леонид и мы четверо. Леонид просит нас не отставать и придерживать на трудных местах повозку, которую тащат два огромных быка — Мишка и Савва. Ростом они почти с меня и дьявольски сильны — мастодонты, а не быки. В этом мы убедились в первые же минуты, встретив на обочине дороги, над обрывом, два толстенных, вросших в землю бревна. Бревна крепили дорогу от обвалов в сторону обрыва. Когда-то они были связаны толстой проволокой, теперь часть ее размоталась и болталась над дорогой. Бричка зацепилась за проволоку. Волы вначале встали. Мы, не разобравшись в чем дело, закричали на них. Волы рванули вперед,— и спокойно выворотив бревна, поволокли их за собой...
Чуть позади повозки идет наблюдательная группа: радист с рацией за плечами, фельдшер, Таранин и Авагим, который, сидя верхом на одном ишаке, другого ведет на поводу и по-итальянски поет «Санта Лючия». Голос у него звонкий, чистый и сильный, а в лесу какая-то особенная акустика. В общем, сказка букового леса!..
Поэзию и очарование утра нарушает голос Валентины Чередовой. Она зовет на помощь: телега засела в грязь. Обещанные дорожные неприятности начались!
А лес уже стал гуще. Солнечные лучи не доходят до земли. На деревьях — пряди зеленого моха. Грязь на дороге стала глубже и жиже, появились камни и корни. Повозка то со зловещим скрипом и скрежетом кренится набок и одно колесо ее оказывается на камне, а другое утопает в грязи, то прыгает вниз с каменной плиты, то цепляется осью за валежину или продирается сквозь кусты в обход разбитого участка дороги.
Все время идем в гору, подъемы становятся круче и круче. За час делаем не более километра, непрерывно поддерживая и толкая повозку. Постепенно вползаем в облако, висящее на нашей горушке. Начинается мелкая изморось. Пахнет прелым листом и осенью.
Извлекаем палатки, плащи, укрываем «груз, натягиваем штормовки и опять продираемся по убийственно трудной дороге.
Часам к двенадцати возницы заявляют: надо переждать дождь. Волы и лошади намокли и быстро разотрут в кровь холки. Да и кормить их пора.
Распрягают. Мы забираемся под повозки, под густые деревья, стараясь укрыться от воды, стекающей почему-то именно за шиворот. Штормовки быстро промокли насквозь. Очень холодно.
Так проходит часа полтора - в полудреме, в перекурах, в грязи и сырости. Наконец дождь прекратился. От скотины идет пар — просыхают, бедняги. А от нас пар, к сожалению, не идет — мы замерзли до синевы.
Движение возобновляется. Дорога труднее, более скользкая. Чтобы волы могли тянуть хорошо, вкладывая всю силу, надо поплотнее прижать ярмо — иначе они не могут хорошенько упереться. Леонид предлагает Вано Лапшенкову сесть на ярмо и прижать его собственной тяжестью. Действительно, дело пошло лучше, если не считать того, что волы по-прежнему часто скользили, падали, а Вано при этом валился в грязь, рискуя попасть под вола или на его огромные рога.
Через некоторое время бричка Леонида, старая, гнилая и трухлявая, стукнувшись о камень, разваливается. Леонид чешет затылок и явно собирается с духом, чтобы заявить о своем отказе от дальнейшего путешествия. Но на помощь приходит Гриша. Он очень толково распоряжается и быстро организует ремонт. Свалив подходящей толщины бук, обтесывает его, вырубает для брички новые детали, плотно забивает их в гнезда, используя вместо гвоздей ледовые крючья и проволоку.
Трудный подъем продолжается около семи часов — семь часов продвижения по непролазной грязи, среди камней, пней, по колеям, разбегающимся от центральной «дороги» бесчисленными объездами, сквозь кусты, через канавы... Наконец добираемся до луговой части Пастбищного хребта. Здесь нет корней и валежника, меньше крупных камней. Путь почти горизонтален. Однако глинистая почва совсем размокла, волы скользят и падают даже на целине, на дерне. Тем не менее, довольно длинный участок пути по высокогорному лугу мы проехали относительно спокойно и, главное, быстро. Проезжаем через полевой стан кабардинцев-косарей. Они живут в длинных шалашах-навесах из кольев и сена. В каждом шалаше по 30—50 человек и с десяток здоровенных псов.
Часам к пяти вечера выглянуло солнышко. К этому времени мы уже начали спускаться вниз — пока еще не в Карасу, но в одну из многочисленных долин, рассекающих хребет. Задние колеса повозок подвязали цепями, и они перестали вращаться, но даже этого торможения было недостаточно — пришлось изо всех сил удерживать сползающую вниз бричку. Так, подтормаживая собственными пятками, мы спустились в маленькую долинку между двумя травянистыми хребтами, с первого взгляда очаровавшую всех своей тихой красой.
Здесь нам повстречались две, балкарские арбы с волами и трое кабардинцев. Они везут каменную соль отарам овец, пасущимся где-то около селения Хулам. Это недалеко от селения Новое Безинги, и кабардинцам надо проезжать через него. Значит, мы попутчики почти до конца колесной дороги. Однако довольно скоро наши возницы, поговорив со встречными, объявили, что впереди «дорога совсем плохой», что если бы они знали, на что идут, то вовсе бы не поехали с нами и. что дальше они с нами не едут... Мы. с трудом уговорили их, по крайней, мере, не возвращаться сегодня, заночевать на скошенном лугу, а вопрос о том, как быть дальше, решить завтра, утром. При этом мы рассчитывали, что с утра будет хорошая погода, дорога за ночь подсохнет, а люди отдохнут и подобреют от щедрого угощения за ужином и завтраком.
Итак, мы взялись за устройство бивака, а Виталий ушел вперед просмотреть дорогу.

14 августа
Было и угощение, была и хорошая погода. Утром при ярком солнышке, все казалось совсем не таким страшным, как накануне вечером, и кабардинцы согласились подвезти часть нашего груза до Нового Безинги. Повозки наши немного разгрузились, дорога за ночь действительно подсохла, стала не такой скользкой, и спуск, который вчера казался непроходимым, прошел легко и весело. Уже через полтора часа мы достигли Карасу.
Однако дорожные приключения на этом еще далеко не закончились.
Еще по 1952 году мне запомнился участок автомобильной дороги за висячим мостиком. Там приходилось чуть ли не по пояс проходить вброд. Теперь на этом участке дорогу на. протяжении нескольких десятков метров вовсе залило, и проезд оказался невозможен. Пришлось делать длинный объезд над обрывами, у которых бьется река. Это лишние 4—5 километров плохой дороги с подъемом на 500 метров вверх и спуском на автомобильную дорогу по травянистому кулуару всего в сотне-другой метров выше залитого участка. Подъем вверх прошел хорошо — здесь есть старая балкарская дорога. А вот спуск по кулуару и волам и людям достался очень трудно. У повозки мы затормозили цепями теперь уже оба задних колеса и, тем не менее, едва сдерживали ее «всем колхозом».
После выхода на автомобильную дорогу двигаемся без особых приключений. Дорога до самого Старого Безинги живописная, лишь в одном месте нанесло из пересекающего дорогу ручья конус камней, да по всему полотну валялись камни, упавшие со склона.
Наш многочисленный и разномастный караван тащится очень медленно, равняясь на слабых волов наших попутчиков. Езда с такой скоростью известна издавна и полностью соответствует медлительности и ленце, свойственным чумацкому характеру. Поддерживать повозки было теперь не к чему, и мы успе-вали посматривать по сторонам и развлекаться малиной.

15 августа
Рано утром рассчитались в Старом Безинги с Леонидом, который наотрез отказался сопровождать нас дальше, дали ему продуктов, нагрузили вещи на Гришину бричку и отправились дальше. Телега проходит еще несколько километров вверх по ущелью, и, наконец, ее тоже приходится оставить: дорога резко сужается.
Две лошади и два ишака подняли во вьюках около 250 килограммов,— к счастью, самый громоздкий груз. Остальное распихиваем по рюкзакам, и оказывается, что мы в состоянии поднять весь груз за один раз — делать несколько рейсов не придется. Гриша, конечно без груза, тоже ковыляет с нами на своем протезе: видимо, боится доверить нам лошадей.
В первой половине дня подошли к месту, которое за прошлые годы изучили в деталях. Здесь Черек очень близко подходит к левому (орографически) склону ущелья, и его главное русло омывает скальную стенку. Метрах в десяти над водой — узкая молочка с пешеходной тропинкой. По ней можно с трудом пролезть с рюкзаком, но не хватает зацепок, приходится навешивать перила. Здесь в 1948 и в 1952 годах устраивалась своеобразная переправа вдоль реки: грузы перетаскивали в рюкзаках по полочке, четвероногих перегоняли по воде, мимо скальной стенки.
За переправой на протяжении полукилометра тянется очень трудная для четвероногих дорога — осыпь из крупных камней. В 1948 году на ней еще были остатки вьючной тропы и нам удавалось прогнать по ней даже лошадей. В этом году мы рассчитывали на лихость и смелость нашего Гриши, надеясь, что он согласится провести лошадей по осыпи. Это было очень заманчиво — дальше, до самого Безингийского ледника, вполне приличная вьючная тропа. Поэтому мы прямо с ходу, не развьючивая, перегнали лошадей через воду и вывели их на берег за стенкой, на небольшую ровную площадку. Подошедший к этому времени Гриша, завидев осыпь, решительно запротестовал. Мы долго уговаривали его, даже проложили дорогу по наиболее крутой и трудной части осыпи, бешено ковыряя землю и камни айсбайлями — ведь лошади давали нам возможность избавиться от второго рейса. Однако Гриша остался непреклонен.
Тепло распрощавшись с ним, мы остались одни — 11 человек, два ишака и куча экспедиционного груза, который невозможно поднять за один раз. Пришлось самим превратиться во вьючных животных. Прежде всего надо было переправить ишаков. Вода здесь неглубокая — не более, чем по пояс, но течение очень быстрое, а дно неровное, из крупных камней, поэтому переходить реку вброд, да еще вверх по течению, очень неудобно.
Боровиков разувается, сбрасывает одежонку, морщась от холода, лезет в воду, таща за собою веревку, и перебирается на небольшой островок посреди речки. Машку обматываем нашими поясами, делая из них нечто вроде беседки, и привязываем к этой конструкции конец той веревки, которую Саша перетащил на островок. Саша тянет за веревку, двое парней лупят бедную ишачку прутьями по тощему заду, и ей ничего не остается, как тащиться на остров. Второй этап — вывести Машку с острова. Используя преимущество длинных ног и рук, я по камням, не снимая ботинок, перебираюсь на -остров и затем за веревку пе-ретаскиваю Машку с острова на берег выше стенки. Теперь главное — не допустить, чтобы она удрала обратно к Яшке, оставшемуся перед переправой.
Такой случай был у нас в 1952 году: первый ишак, с великими трудами переброшенный через воду, вырвался и вплавь заспешил к своему собрату, за две минуты ликвидировав плоды двухчасового труда.
Машку крепко держат двое наблюдателей, а остальные переправляют к ней Яшку. По пути, пройденному матерью, Яшка идет охотно,— не дожидаясь побоев, сам лезет в воду и смело перебирается сначала на остров, а затем на берег. Лихость молодого ишака приходится всем по душе, и с этого момента Яшка становится общим любимцем и баловнем, хотя по-прежнему наибольшее внимание уделяет ишакам Авагим. Он, кажется, ни разу не ударил их, ни разу даже не обругал, он постоянно сует им то сладкую галету, то изюм, то малину.
По осыпи переводим разгруженных ишаков, а груз переносим на своих плечах в несколько рейсов.
Сразу же выше осыпи в Черек впадает небольшой ручей с прозрачной водой. За ручьем начинаются луга с сочной густой травой. Здесь, на крутом берегу ручья, встаем на ночевку. Еще рано, но мы так намучились и перенервничали за этот день, что хочется отдохнуть.
Расставляем палатки, варим на костре обед, купаемся в ручье. Начинаем пересортировку багажа: надо оставить продукты на обратный путь, распределить груз по вьюкам и по рюкзакам. Забираем треть груза и с огромными рюкзаками выходим вперед. Мы тащим груз, который останется после того, как будут пол-ностью нагружены люди и навьючены ишаки, перетаскиваем его на некоторое расстояние вперед и запрятываем под камнем. Сюда легко будет вернуться с переправы через Черек у языка Безингийского ледника.
Налегке возвращаемся к лагерю, наслаждаясь хорошей погодой и отдыхом. Почти по всему склону — заросли малины. Особенно густы ее кустики рядом с нашим временным лагерем у ручья. Ягода поспела, а ранняя начала уже подсыхать и осыпаться. Мы входим в заросли, оглядываемся, и всеми овладевает малиновое безумие. Малины так много, так густо усыпаны кусты, такой вкусной она кажется. Яков и Володя, записные сибариты и лентяи, ложатся плашмя и, почти не двигаясь с места, лишь изредка перекатываясь с боку на бок, жуют. За ними остается глубокая траншея, и потому этот способ сбора малины получает название «траншейного». За 15—20 минут каждый наедается до отвращения, но глазам все еще мало. Отяжелевшие и охмелевшие, мы, наконец, добредаем до лагеря, варим несколько шестилитровых кастрюль крепкого чая, ужинаем и расходимся по палаткам.
Как и в прежние годы, у нас есть «Нахаловка» — палатка, в которой живут Яков, Саша, Вано и я, «Мещанское счастье» — Валентина, Виталий и Володя, и палатка наблюдателей, еще не имеющих собственного лица и названия. Но в этот вечер суровый шеф, решив «разбить создавшуюся в команде групповщину», забрал Аркина в свою палатку. Нам скучно без Якова, и вечер проходит без песен и шуток.
Оставшийся в котелках чай ставим возле палатки. Опасаясь, что при нашей чудовищной жажде чая на ночь не хватит, рядом оставляем кастрюлю с водой из ручья. Уныло выкурив по папироске, засыпаем.
Ишаки всю ночь бродят вокруг палаток, задевая растяжки и мешая нам спать. Волков боятся, что ли? Утром выясняется, что за ночь ишаки выпили весь чай, закусили изрядной порцией галет и изюма, оставленных к завтраку. К воде они не притронулись.

16 августа
Наскоро позавтракав, вьючим ишаков. Работа по вьючке — моя обязанность, так как при моей вьючке тюки в дороге не рассыпаются. Правда, уходит много репшнура.
Нагруженных ишаков ведет Авагим. Надеваем рюкзаки, и караван трогается.
Через несколько часов доходим до языка ледника, и Виталий намечает место переправы через Черек. Между двумя большими камнями будет туго натянута веревка. По ней на карабинах со страховкой мы перетащим грузы и большую часть людей. Этот способ -переправы сложен, но оправдывает себя быстротой. Переход по леднику занял бы вдвое больше времени. Но ишаков придется перегонять по леднику: они слишком тяжелы для переправы на веревке.
Авагим и Виталий гонят ишаков, Володя остается, чтобы забросить веревку Виталию на другую сторону реки, остальные возвращаются за грузом.
Пока мы рассовывали груз по рюкзакам, снизу подошли восемь человек. Это московские туристы. Они хотят осмотреть верховья ущелья, побывать на Безингийском леднике, на Миссес-Коше, но... не предпринимая никаких восхождений. Познакомившись, они просят взять их с собой. Не видя оснований отказывать в деле, с каким они справятся и без нашего согласия, мы милостиво соглашаемся, вскользь заметив, что у нас очень много груза. Больше намекать не пришлось. Туристы сочли за большую честь помочь «мастерам» и особенно обрадовались, узнав, что через речку им предстоит переправляться по веревке, натянутой самим Абалаковым.
К нашему возвращению веревка была уже натянута. Первым через Черек переправляется Аркин. Сдается, что он явно хотел показать свою лихость перед гостями. Как на грех веревка оказалась слабо натянутой провисла, и на середине реки Яков окунулся. Выскакивая из воды, он задел за веревку, и его единственные светлые очки утонули. Это большая неприятность. Теперь ему придется до возвращения в Нальчик ходить либо в оптических очках с темными стеклами, либо в светлых очках Таранина, слишком слабых для Якова. .
После того, как все было на другом берегу, у Володи Кизеля заметно взыграло сердце, он как-то весь подтянулся и предложил провести туристов на поляну Мижирги, не дожидаясь сортировки имущества. Согласие начальства было получено, и, раздав туристам по 4—5 килограммов дополнительного груза — бензиновых бидонов, палаток, веревок,— Володя построил свою колонку и тронулся в путь. Мы оставались на переправе и видели как Кизель с профессорской важностью на ходу помахивал руками, демонстрируя окружающие вершины и делая вид, что нести двухпудовый рюкзак ему нипочем. Темп движения он выбрал в точном соответствии со своими силами с явным намерением «загнать» ребят к моменту выхода на поляну. Впоследствии он сокрушенно признался нам, что жестоко пострадал на этом: бедняги туристы начали скисать еще на середине пути! Когда сдал первый, Володя Шикарным жестом отобрал у него добавочный груз и переложил в свой, рюкзак, сразу почувствовав при этом, что идти уже трудно, но все еще продолжая непринужденно рассказывать безингийские небылицы. Минут через пятнадцать пришлось взять палатку у второго, через некоторое время — у третьего... Взгляд Кизеля потух, голос прервался, волосы на голове зашевелились: оставалось еще пять добавочных грузов! Но, к его счастью, остальные ребята оказались покрепче, да и поляна была уже недалеко.
На поляну Володя вполз почти на карачках... Краткое описание верховьев ущелья поможет следить за нашим продвижением. Около Карасу Черек пробивается через скалистый хребет Кавказа, а выше теснины и лежит то, что все мы называем собирательный именам «Безенги». Вначале это очень сухое ущелье с редкой выгоревшей травой; дождей выпадает мало, зато много осадков на хребтах, окружающих ущелье,— с их склонов и берут начало многочисленные ручьи. Километрах в двадцати выше теснины — селения Старое и Новое Безинги. Еще километрах в двадцати выше язык Безингийского ледника, откуда вытекает Черек. Если пройти вверх по леднику еще километров с десять, будет видно, что ледник раздваивается на ветви, образуя букву «Т» перед Безингийской стеной, включающей Шхару, Джанги-Тау, Катын-Тау, Гестолу и Ляльвер. Если вернуться от конца ледника на один-два километра назад, то справа (орографически) от Черека расположено ущелье Мижирги с речкой, вытекающей из ледника Мижирги. Между ледниками и ущельем находится хребет с вершинами Миссес-Тау, Дых-Тау. Мижирги, Крумкол, Коштан-Тау.
После переправы идем вверх по реке Мижирги. С заросшей травой старой морены попадаем в старое ложе ледника Мижирги. Много мелких ручейков, прихотливо извивающихся по заболоченной долине. Тропа постепенно поднимается на старую морену ледника Мижирги. Вначале идти приятно, а километра через полтора осыпь прорезают два сая – русла старых селевых потоков. Особенно неприятен первый из них. Недавние дожди, - может быть, те же, что снесли мостик и дорогу ниже, Карасу,— сделали стенки первого сая почти вертикальными и начисто смыли ишачью тропу, проложенную нами в 1949 и 1952 годах.
Ишачий караван останавливается, все мы сбрасываем рюкзаки и беремся за ледорубы, раскапывая глину и песок, выковыривая камни, выцарапывая узкую дорожку для прохода ишаков. Мне попался чужой айсбайль с непривычно длинным штычком, и я в азарте распорол им ногу ниже колена. К счастью, глубокая ранка оказалась на «удобном месте» — не мешает ходьбе и хорошо держится бинт.
Почти сразу же после перехода двух саев новый крутой и длинный подъем — на гребень старой морены. Чертовы ишаки не хотят идти круто вверх, и ведущему их Боровикову приходится тщательно рассчитывать бесчисленные зигзаги на нескончаемом склоне, чтобы удовлетворить технические требования ишаков к дороге.
После подъема, на гребень морены исчезает последняя необходимость думать о выборе пути. Только переставляй ноги и тащись по нуднейшему, круто, уходящему вверх гребню. Последним проблеском мысли было воспоминание о том, что две трети пути от переправы к поляне уже пройдено, что остаются последние десятки минут подходов. Впереди уже виден громадный плоский луг поляны Мижирги, где и будет установлен базовый лагерь.
Часа через три после выхода с переправы, в сумерках, выходим, наконец, на поляну. Она лежит между материковым склоном Миссес-Тау и гребнем древней морены ледника Мижирги, а снизу замкнута большой осыпью, по которой каждые 10—20 минут проходят камнепады с Миссес-Тау. Поляна образована наносами небольшого ручья, его рукавами изрезана нижняя часть поляны. В верхней части поляны, вдали от камнепадной осыпи,— удобные места для бивака. Вся поляна покрыта густой сочной травой.
К нашему приходу туристы уже установили две палатки и Володя, подтаскивая камни, готовил место для трех наших.
Обычно в долинах мы растягивали палатки довольно небрежно — лишь бы; не завалились ночью. Но образцово натянутые палатки туристов обязывали и нас показать класс.
После разбивки бивака всеми овладело приятное чувство выполненного долга и отдохновения: пройден целый этап, подходы позади. Теперь на два-три дня — заслуженный нами курорт и собственно восхождение.