Про сны...
Я поёрзал задом, устраиваясь поудобнее в палатке, висящей на двух крючьях, стараясь не думать о том, что под ногами у меня полукилометровая пропасть.
Мы не нашли в этот день подходящего места и заночевали, сидя на какой-то сомнительной полке, так же далекой от горизонтали, как мы от здравого смысла.
Постелили коврик, второй подложили под спину, еще два отдали тем, что с краю - им холоднее всех. Попытались задремать - не удалось. Было твердо, неудобно и холодно. Пытаешься поменять положение - сползаешь вниз, расслабишься - сползаешь вниз, ничего не делаешь - сползаешь вниз.
Двое с краю держались крепче, но мерзли больше. Двое в центре не мерзли, но все время боролись, цепляясь через коврик задницами за холодные камни и лёд. Кто-то из них свалился и повис на самостарховке, матерясь и проклиная всё и вся. Делать нечего: вылезли, поправили полку, продели в палатку петлю из веревки для ног, залезли обратно. Всё равно встали - стали кипятить чай. Густой туман, влажность - дышать нечем. Я сидел с краю и открыв немного форточку, дышал тем немногим, что есть на этой высоте. Четыре дня уже лезем и еще столько же! Как же надоело! Уснул, не дождавшись чая.
Сразу стало сниться приятное. Организм, истощенный марсианским пейзажем, повернутым на 90 градусов, показывал себе приятное кино: я шел по Москве, чистый, мытый и бритый; сытый и довольный. Погода - супер! Не холодно и не жарко. Можно бы и потеплее, подумал я, ещё не заснув окончательно. Стало теплее. Почему-то я был босиком. Представляю, как надоели ботинки моим ногам, раз даже во сне они отказались их носить. Тут сон окончательно победил моё сознание и все стало каким-то слишком уж реальным: я ходил по городу, одновременно оказываясь в разных местах и встречаясь с разными людьми. Вроде бы, я и на работе был, и в то же время ужинал в ресторане. Даже вздремнул во сне. А когда проснулся, все было таким же летним, теплым и приятным. Я ходил по какому-то магазину, думая, на метро поехать домой или на машине. Выбрал машину, но оказался в метро и ничуть этому не удивился... Поднимаясь по эскалатору, увидел своего старого друга - он ехал навстречу. Он меня тоже увидел, помахал рукой, а потом вдруг стал орать, как ненормальный:"Вовка, чай будешь пить?!!!"
Я проснулся. Справа - холодная ткань палатки, слева - три придурка, вниз - пятьсот нереальных метров, вверх - столько же невозможных. Ненавижу просыпаться!
Почему вместо того, чтобы заниматься нормальным человеческим делом, я должен торчать здесь, в компании полных дебилов, делая то, что не нужно никому, ни одному человеку в мире? Почему, я не трачу свою не очень длинную жизнь на нечто, достойное пера поэта или кисти художника? Я бы мог стать примером для сотен и даже тысяч, если бы распорядился своей судьбой по-другому. Я мог бы стать настоящим Мастером - меня бы уважали, любили и ставили в пример. Я мог бы достичь совершенства в своем деле и стать примером для подражания. Если бы я был нормальным.... Как много я бы мог!
Вместо этого я теряю время - самое дорогое, что есть у человека на какую-то ерунду. Делаю вид, что мне всё это жутко интересно, что я всем этим доволен, что я "тащусь" от того, что сейчас со мной происходит. А кто рядом? Откровенно говоря, абсолютные уроды с постоянным набором смертельно надоевших шуточек.
Будь я посмелее, ни с одним из них я бы даже разговаривать не стал - так они меня раздражают. Безрукие, безмозглые, ленивые кретины! Поубивал бы. Как я был счастлив во сне! Ненавижу просыпаться!
Взял кружкус чаем, пролил немного на чьи-то колени, может быть и на свои - кто их разберет. Чай был жидкий и невкусный. Высказал это вслух - злобно обматерили. Попросил сухарь - добавили. Кретины.
Зазвенел будильник. Еле проснулся, с трудом соображая, где я. Семь часов - пора на работу. Значит, весь этот кошмар мне только снился! Слава Богу...
Выпил кофе, оделся и - вперед. В метро толчея и летняя духота. Приехал в офис, задумался...
Почему вместо того, чтобы заниматься нормальным человеческим делом, я должен торчать здесь, в компании полных дебилов, делая то, что не нужно никому, ни одному человеку в мире? Почему, я не трачу свою не очень длинную жизнь на нечто, достойное пера поэта или кисти художника? Я бы мог стать примером для сотен и даже тысяч, если бы распорядился своей судьбой по-другому. Я мог бы стать настоящим Мастером - меня бы уважали, любили и ставили в пример. Я мог бы достичь совершенства в своем деле и стать примером для подражания. Если бы я был нормальным.... Как много я бы мог!
Вместо этого я теряю время - самое дорогое, что есть у человека на какую-то ерунду. Делаю вид, что мне всё это жутко интересно, что я всем этим доволен, что я "тащусь" от того, что сейчас со мной происходит. А кто рядом? Откровенно говоря, абсолютные уроды с постоянным набором смертельно надоевших шуточек.
Будь я посмелее, ни с одним из них я бы даже разговаривать не стал - так они меня раздражают. Безрукие, безмозглые, ленивые кретины! Поубивал бы. Как я был счастлив во сне! Ненавижу просыпаться!
469
Комментарии:
Войдите на сайт или зарегистрируйтесь, чтобы оставить комментарий
Букашкин огляделся -ни души. Белокаменные котеджи имели безнадежно печальный вид. Вдруг Букашкин заметил в одном из окон изящную женскую фигуру,
будто вырезанную из бамбука. Подобные красавицы,успел сообразить он, редкость даже по сингапурским понятиям. Не имея сил сдержать нахлынувшие чувства, он закричал, замахал руками...
Фигурка заметила его и улыбнулась.
....Ранним утром отправились в путь. Дорога отличная- холмы, эвкалиптовые рощи, живописные пастбища с не менее живописными пастухами. Глядя на них,
не скажеш, что австралийцы- жители периферии. Букашкин сорвал с головы белую противосолнечную фуражку , купленную по случаю в ГУМе, и помахал ею в воздухе. Везший его шофер промычал: "О,кей!" и обнажил крепкие, как частокол овечьего загона , зубы. Вдруг среди леса рук, машущих в ответном приветствии, Букашкин разглядел одну - смуглую, с тонким запястьем, на котором позвякивал драгоценный браслет...
Решительным жестом Букашкин остановил машину, соскочил на землюи, не размышляя о последствиях, скорым шагом двинулся навстречу...
...Вечером устроились на привале в небольшой непальской деревушке. Все без исключения жители принадлежали к странному племени, исповедывающему будизьм. Увидев Букашкина,они вышли из своих жилищ и направились к храму - прочному каменному сооружению с белыми стенами. И Букашкин понял, что благодарят бога за небывалое в их глуши развлечение.
Неподалеку от Букашкина расположился буйвол и с подозрительной недоверчивостью наблюдал за незваным гостем. Жители завязали с Букашкиным разговор. Их , в частности, интересовали последние макулатурные издания, а Букашкина - то ,что на местном языке называется "баманге", а на нашем с вами - снежный человек.
Уяснив вопрос Букашкина, жители радостно закивали, посовещались и убежали. Но скоро вернулись, ведя за собой девушку такой невиданной белизны, будто сотворила ее не мать - природа, а великий Пракситель из самого лучшего мрамора. Увидев Букашкина , девушка замерла в восхищении. Тончайшее сари стало медленно сползать с ее плеч....
....Вздрогнув ,Букашкин открыл глаза и увидел перед собой добродушное лицо ведущего передачи " Клуб путешественников". Букашкин вздохнул и выключил телевизор.
- Надоело, что ли? - удивилась жена.
-Да, - поморщился Букашкин, - устал я.
Сколько можно шататься по свету? Пока был молод ,куда ни шло. А в моем возрасте уже тянет к привычному семейному уюту.
Борис Иоселевич. Мир Путешествий 1991 г.
спасибо
Только что получил сообщение: "Кто то с ником "Valentin" решил стать вашим другом. Немного даже завидно". Совпадение?
off - что насчет июля?
подпись: злопыхательница
;)
Хороший язык,
притча в виде дилеммы, а что же ерунда?
А может ерунда-то как раз это? - "Я бы мог стать примером для сотен и даже тысяч, если бы распорядился своей судьбой по-другому.
Я мог бы стать настоящим Мастером - меня бы уважали, любили и ставили в пример.
Я мог бы достичь совершенства в своем деле и стать примером для подражания.
Если бы я был нормальным.... Как много я бы мог!"
Что такое нормальный? - если среднестатистический, это одно, если норма - необходимый минимум, то другое,
но в любом случае нормальные не становятся Гениями и Мастерами,
зачем обязательно становится гением, мастером и т.д.?
Может нормально, это жить своими интересами, своей жизнью, радоваться, злиться... но жить свою хоть какую, но свою собственную жизнь,
а не пытаться повторить ещё одну блестящую, но уже кем-то прожитую и чужую?!
Вы этот свой комментарий прочитайте медленно:
"я вижу Вы близко к сердцу приняли пост. Это хорошо, он может послужить для Вас руководством в жизни, пока еще не поздно )"
А теперь поставьте его в любое место, к любому другому комментарию здесь - подойдёт.
Тогда какой в нём смысл? Зачем?
а давайте говорить друг-другу комплименты?
*****
пользуюсь случаем..:)
Ваши комментарии читать приятно.
Потому что всегда чувствуется присутствие какого то спокойного жизнерадостного здравого смысла.
Спасибо :)
можно хорошенько выпить и похулиганить на Риске :))
---*****
что лучше не ругать:)
Как то в промальпе минут 10 прораба полоскали,крыли почем зря, во всю глотку, на крыше.
А он тихо стоял внизу и слушал:)))
Саша, очень часто ты мудр.
*****
Поддерживаю всеми четырьмя лапами.
Мне кажется, это очень важно и совсем не так просто , как может показаться ...
Я никогда не буду высоким. И стройным. И в молодые годы я не буду жить в Париже.
К моему мнению не будет прислушиваться больше одного человека. Да и эта одна начинает иметь свое.
И фильм не поставлю. И не получу ничего в Каннах. Ничего не получу в смокинге, в прожекторах в Каннах. Времени уже не хватит... Не успею.
При моем появлении никто не встанет...
Шоколад в постель могу себе подать. Но придется встать, одеться, приготовить. А потом раздеться, лечь и выпить. Не каждый на это пойдет.
Я не возьму семь метров в длину... Просто не возьму. Ну, просто не разбегусь. Ну, даже если разбегусь. Это ничего не значит, потому что я не оторвусь... Дела... Заботы...
И в этом особняке на набережной я уже никогда не появлюсь. Я еще могу появиться возле него. Против него. Но в нем?! И крейсер под моим командованием не войдет в нейтральные воды... Из наших не выйдет. И за мои полотна не будут платить бешеные деньги.
И от моих реплик не грохнет цирк и не прослезится зал. И не заржет лошадь подо мной... Только впереди меня.
Но зато... Зато я скажу теперь сыну: "Парень, я прошел через все. Я не стал этим и не стал тем. Я передам тебе свой опыт".
Любимый Жванецкий
Сколько еще предстоит не сделать!
А днем лживое льстивое сознание отталкивает их подальше,приговаривая- "не слушай, врут врут они все... :))
Ничего подобного. Думаю все началось с предложения.
- Я поёрзал задом, устраиваясь поудобнее в палатке, висящей на двух крючьях, стараясь не думать о том, что под ногами у меня полукилометровая пропасть.
Представил то, что написал.... А когда поставил последнюю точку, то хмыкнул удовлетворенно.
Получилось!
Действительно, получилось здорово!
Удачи!
.....ДОВОЕННЫЕ СНЫ...
Деду Парфенычу снилась клевая музыкальная тусовка.
Десятка два битлов с лопатами, сами хаератые, джинсатые, слегка обдолбанные, крутили вокруг него молодых длинноногих чувих.
Все орали , свернув глаза в пучок, о каком - то плане, пионерах и пипленках. Дед тоже хотел крикнуть что- нибудь из давнишнего
репертуара:" За Родину, за..." ,но только он открыл рот , как в него тут же залетели четыре мухи. Тогда дед попытался ухватить одну из чувих, особенно аппетитную и обнаженную, но она выскользнула , как вчера выскользнула из трясущихся от негодования и жадности рук бутылка водки ,купленная за два с половиной стольника у какого-то молодого мужика, торговавшего прямо из своей красной машины. Физиономия мужика напоминала деду чем-то физиономию уполномоченного из далекого 33-го года, и дед было полез в амбицию, но его смутил цвет машины ,цвет революции.
Бутылка выскользнула из рук, но не разбилась, и вот теперь деду Парфенычу снилось, что машина двинулась на него, отделяя его от тусовки, а вместо номеров на ней были приклеены его и еще чьи-то стольники , с портретом его друга Лукича. Лукич стремительно нарастал, еще момент и...,но тут особенно аппетитная и обнаженная кинулась к нему, защищая от удара,
прильнула к нему всем телом, и он зачем-то проснулся.
В голове гудело, и дед Парфеныч отчетливо вспомнил, что вчера какая-то старуха, весьма отдаленно напоминающая ту, особенно аппетитную и обнаженную, ударила его по голове пустым ведром. Что бы было , если бы ведро не было пустым ,дед вычислять нестал, просто не было сил. А по телевизору , который он не выключал еще с Троицы, передавали запись какой -то клевой музыкальной тусовки. Там выварачивали такое, что деду и не снилось. На столе стояла пустая бутылка, стольников ни под ней, ни около нее не было. Дед похолодел, он не мог понять, заснул он или проснулся, настолько все перепуталось в его гудящем, как пустое ведро, мозгу.
Ю. Евсеев 2007г.
"Войти в этот храм в головном уборе - все равно, что совершить прелюбодеяние!!!"
Рабинович прокомментировал:
"Хе-хе, я делал и то и другое... Скажу я вам - разница колоссальная" )))
(Одесский анекдот)
Так вот, я тоже делал и то и другое - висел над пропастью в мокрой палатке,(и просто без палатки)...
и пытался быть нормальным человеком...
Разница колоссальная!!! В ресторанах кормят лучше, а ветер только из кондиционера.
Так отчего же, став "нормальным", так хочется снова в мокрую палатку и чтоб под ногами полкилометра???
/ о путешествии и путешественниках /
ЗАЯДЛЫЕ / ретро /
Если страсть к путешествиям — удовольствие,
почему так мало людей путешествует,
Если болезнь — почему та много?
Из разговора
Встречаются и такие, кто путешествует постоянно. Это — заядлые. Они неудержимы, словно дали кому-то обет больше суток не задерживаться на одном месте. Они свои люди в бюро путешествий, кассах аэропортов и в залах ожидания железнодорожных вокзалов.
Всё, что они делают, делают впопыхах. Впопыхах обмениваются адресами, впопыхах осматривают достопримечательности и магазины, впопыхах ловят вчерашние новости и свежие анекдоты, впопыхах строчат жалобы на «неудовлетворительное обслуживание», впопыхах глотают заплесневелые бутерброды, а повезёт, опять же впопыхах, похлебают рассольник в ресторане «Дорожный».
Личную жизнь и ту устраивают впопыхах: влюбляются на автобусных остановках, свадьбы справляют в поездах, разводятся в самолётах. Детей видят дважды в году: отправляясь в путешествие и возвращаясь, чтобы подготовиться к новому. Письма, посылаемые ими с дороги, наполнены восторгами по поводу увиденного и открытками с видами тех мест, где побывать не удалось.
Пеший поход в сталактитовые пещеры или освоение нового маршрута представляется им не более, чем пустяковой прогулкой перед сном. Они охотно подменяют заболевших проводников и заспавшихся экскурсоводов, а лекции по технике безопасности при восхождении на семитысячники читают так убедительно, что никому и в голову не взбредёт поинтересоваться, видели они наяву хотя бы небольшую гору?
Они переплачивают фотографу за обещание выделить их «крупно» на фоне неподвижного водопада или усохшего озера. Их квартиры забиты справочниками, путеводителями, макетами досок для виндсерфинга и воспоминаниями великих путешественников. Стоит ли удивляться, что Магеллан или Пржевальский известны им лучше, чем соседи по этажу. Они мгновенно находят на карте остров Фиджи, хотя не бывали там прежде и не питают на сей счёт никаких иллюзий.
Славное, славное племя путешествующих людей. Они не ведают усталости, и пенсия для них не конец, а начало жизни. С искренним недоумением оглядывают они свои убывающие ряды и скорбно качают противосолнечными фуражками: «Ничего не попишешь, слишком опасно наше увлечение и слишком коротка наша жизнь, чтобы можно было избежать потерь»…
Кое-кому они кажутся беспокойными, но первое впечатление не всегда верно, а потому не должно ни смущать, ни вызывать раздражения. Те, кто никогда не выходил из дома после девяти вечера, не ночевал в палатках в обнимку с громоздким рюкзаком, не пил из ручья, отравленного стоками химзавода, а окружающий мир наблюдает из застеклённой лоджии шестого этажа, просто обязаны поверить, что природа много лучше того представления о ней, которое обыкновенно складывается у заядлых домоседов.
Безусловно, путешествующим кое в чём повезло. Они проходят по жизни, не замечая очередей, грубые человеческие голоса смягчаются для них приятным звериным рыком, а борение служебных честолюбий воспринимается примерно так, как воспринимает умный ребёнок чужую игрушку: интересно, да не моё! В остальном же у нас с ними много общего: и стремительно летящее назад время, и преодолевающая его сопротивление надежда.
Так будьте же счастливы и путешествующие, и спящие в своих постелях.
ВОСХОЖДЕНИЕ
Мы готовились к подъему в горы.
Гора горе рознь. Наша выглядела впечатляюще. Из лагеря, разбитого у подножия, вершина казалась искусственным спутником земли.
– Стр-рашно, – прижалась ко мне Оля.
Сырой утренний туман искажал не только окружающий ландшафт, но и её лицо.
– Глупенькая, чего ты боишься?
– Гор.
– Со мной? – удивился я, и, не дожидаясь ответа, строго предупредил: – Не хныкать, в случае чего, подстрахую. Даже, если произойдёт непредвиденное, ты успеешь спастись.
– А что может произойти? – похолодела Оля.
– В принципе, ничего особенного. Но горы… не асфальт.
– Нет, только не это! – Оля впитывала ужас, как чернозём дождь. – Случись что с тобой, я не переживу!
– Будет не просто, – согласился я. – На первых порах…
– О, милый! – взгляд Оли отражал мудрость всех вдов мира, понимающих, что даже цветное фото не заменит живого счастья.
Пришлось ужесточить тон.
– Возьми себя в руки! – потребовал я, хотя строгость давалась мне с трудом. – Что за глупая женская страсть хоронить прежде времени. Помни, в любой ситуации ты обязана выглядеть достойно. Никакой трагедии. И ещё: обещай выйти замуж. Непременно!
– Я замужем, – удивилась Оля.
– Пока… – я отвернулся. – Пока замужем.
Я понимал, как непросто ей будет подыскать мне замену.
– За кого? – вопрос прозвучал осторожно, но настойчиво.
– Ты о чём? Ах, да… За Гуманоидова, например. Он корыстен, тщеславен, глуп… Одним словом, недостоин тебя, хотя, чтобы найти достойного, может не хватить и жизни. Зато живуч и ваши дети не останутся без отца. А благодаря его родителям, вы ни в чём не будете нуждаться.
– Кто его родители?
– Служат. То ли по коммерческой, то ли по дипломатической части.
Услышанное заставило жену призадуматься, но, как мне показалось, не убедило.
– Мне нужен ты, – сказала она.
Мысленно я одобрил её ответ, но не счёл разговор исчерпанным:
– Жизнь слишком сложна, чтобы можно было избежать потерь. Постарайся быть мужественной. Обещаешь?
– Обещаю,– прошептала Оля.
Нам помешал Гуманоидов, почему-то напомнивший мне гору, которую предстояло преодолеть. Стаскивая с плеч рюкзак, он сообщил: «Восхождение отменяется. Инструктор, что называется, в косую линейку. Видать, был повод, раз поводыря свалило с ног».
Мною владели два противоположных чувства: желание расцеловать Гуманоидова за приятную новость, и горечь из-за невозможности красиво умереть на глазах любимой женщины.
Неловко, словно беременное, перевалило через горный хребет солнце. Туман растекался и клочьями оседал на остроконечных верхушках. Я обернулся, чтобы обратить внимание Оли на красоты пейзажа. Но она так глядела на Гуманоидова, что я не решился её отвлечь.
Борис Иоселевич
Было бы очень интересно, заглядывать в Вашу "раболаторию".
Какие-нибудь короткие зарисовки, внезапные идеи... - постараемся быть благодарными.
/ неизвестное об известном/
Давно это было. Корабль Христофора Колумба «Санта Мария» на пути в Индию проплывал мимо острова Пасхи. Пасхальные жители толпились на берегу и приветственно махали копьями.
– Как ты думаешь,– спросил один из аборигенов, прозванный в народе Философом, за непонятный образ мыслей состоящий на учёте в Комитете островной безопасности, – доплывёт, ежели бы случилось, этот корабль до остова Мадейра или не доплывёт?
Его собеседник, прозванный в народе Стукачом, поскольку числился в упомянутом комитете в должности осведомителя, подумал про себя: «Ишь, чего захотел! «Мадеру» ему подавай! Отечественным разливом обожрался, на импортное потянуло»! Но подумав так, ответил иначе — иначе бы ему не служить там, где служил:
– Не доплывёт!
– Отчего же не доплывёт?
– Предчувствие у меня такое: внешний вид и прочее. Паруса, вишь, пообтрепались. Пушка не закреплена, болтается, как язык у сплетницы. В трюмах, поди, грязи в ладонь. А уж баталер-камера так провонялась из-за испорченных продуктов, что только кок и может в ней дышать.
– А до Америки, будем говорить, доплывёт? – настаивал Философ.
– Отчего же не доплыть, – последовал ответ Стукача, уверенного, что нормальному туземцу не придёт в голову драпать в никому неведомую Америку. – В Америку непременно доплывёт.
А в это время, стоя на корме «Санта Марии» и обозревая в подзорную трубу неизвестную местность, Колумб сказал, обращаясь к своему заместителю по политчасти, имени которого история, к сожалению, не сохранила:
– Как по-твоему, замполит, чему эти люди радуются?
– Тому, что узрели вас, мой адмирал! – ответил заместитель, проявив тем самым высшую степень политической зрелости.
– В таком случае, их следует вознаградить возможностью разглядеть меня вблизи. Твоё мнение, замполит?
– По моим сведениям, адмирал, вы, кажется, торопитесь открыть Индию?
– С божьей помощью, Индия от нас не уйдёт, да и негоже пренебрегать любой возможностью доставить людям радость.
Колумб забрался в спущенную по его приказу шлюпку и, прихватив заместителя, отправился к острову, жители которого, похоже, совсем ошалели от счастья. Едва мореплаватели оказались среди неизвестного им народа, как закрутилась карусель массового поклонения. Островитяне пели, плясали и предавались чревоугодию, запивая съеденных земляков какой-то странной жидкостью, именуемой ими «бормотухой». От слегка поджаренной на костре ягодицы пожилой женщины Колумб и заместитель отказались, зато жидкость пришлась им по вкусу, заместителю особенно.
– Отличная водичка, не правда ли, замполит?
– Му-у… – ответствовал заместитель. – Хрю-хрю…
В этой невероятной толчее Колумбу никак не удавалось разобраться, в чём, собственно, разница между Философом и, не спускающим с него глаз, Стукачом. Со стороны их легко можно было принять за близнецов-братьев. «Странным кажется то, – размышлял Колумб,– что, глядя на Философа, невольно закрадывается мысль, а не Стукач ли он? В то время, как Стукач вполне сошёл бы за Философа».
– Каковы ваши впечатления о нашем острове? – поинтересовался Философ.
Понимая, что в чужой монастырь со своим кадилом не лезут, Колумб, однако, не сумел скрыть неудовольствия очевидным нарушением прав человека на данном географическом объекте.
– Прав? – не скоро сообразил Философ, отбрасывая обглоданную кость тазобедренного сустава. – Вы имеете виду права этой косточки? Так бы и сразу… Лично я никакого нарушения не вижу, ибо освящено законом. Человек ничем от животного не отличается, кроме, может быть, некоторых зачатков подлости. Но вы, тем не менее, не требуете соблюдения животных прав. Нет, господин хороший / как вас по имени? очень приятно!/, нет, господин Колумб, такая избирательность не к лицу либералу, коим вы, по всем признакам, являетесь. Поскольку человек смертен, постольку смерть его должна приносить пользу обществу. Общество заботилось о нём при жизни, пусть он воздаст ему своей смертью. Вам, далёкому от наших проблем, такой способ благодарности может показаться странным, но поинтересуйтесь мнением этих людей и никакой двусмысленности в их ответах не обнаружите. Скажу больше, ваш вопрос они сочтут провокационным и лишь выкованное воспитанием чувство гостеприимства удержит их от действий, которые, не задумываясь, они применили бы к соплеменнику. Ибо на земле, в небесах и на море нет такого другого государства, где бы так вольно жил и дышал абориген.
– Выходит, съесть могут и вас? – путём сложных логических ходов умозаключил Колумб.
– Меня нет! – быстро ответил Философ, покосившись на Стукача. – Я — табу, как все прочие диссиденты.
– Кто? – ослышался Колумб.
– Диссидентом у нас именуется личность, находящаяся в оппозиции островному правительству.
– Вы только что утверждали, будто на вашем острове дышится необыкновенно вольготно, какая, в таком случае, оппозиция?
– Конструктивная. Когда всё о кей, хочется, чтобы было ещё океистей.
– А как к вам относится правительство?
– Без любви, но с уважением. Нас не едят без особых на то причин. Скажу больше, нас берегут, что приятно. А вот способ для этого избранный — ограничение свободы передвижения — приятен, но не очень. Стукача приставили…
Колумб и Стукач обменялись поклонами. Пока Философ философствовал, Стукач напряжённо следил, дабы в такой чрезвычайно насыщенной и острой беседе не затрагивались вопросы антиостровного содержания и не проскальзывали сведения, могущие подорвать островную безопасность.
– Странные у вас нравы, господа, – подытожил Колумб. – Но любопытные. Весьма. На обратном пути мы задержимся в этих краях подольше, с целью подробного с ними ознакомления. Не правда ли, замполит?
– Му-у… – послышалось в ответ. – Хрю-хрю…
После чего заместитель долго икал и ловил мутным взглядом шум ветра.
– Ваша бормотуха, господа, достойный всяческого уважения напиток, – вынужден был признать Колумб,– раз ему оказалось под силу уложить на обе лопатки даже такого идейно-выдержанного моряка, как мой заместитель.
– Му-у… – донеслось из-под земли. – Хрю-хрю…
– А куда вы, люди с моря, путь держите и зачем? – поинтересовался Философ.
– В Индию, – честно признался Колумб. – Земля, по слухам богатая. Всего навалом и всё
плохо лежит. Пора её открыть для цивилизации.
– Вы, люди с моря, странные существа, – резюмировал Философ. – Гоняетесь за мишурой, вместо, чтобы подумать о времени и о себе. Езжайте в Америку. Страна удивительная. Не был, но знаю. Там повсюду демократия. Не такая полная, как у нас, но ведь в одном месте всего не бывает.
– А что, кроме демократии, там ещё имеется?
– Странные, странные вы, люди с моря, – опечалился Философ и обернулся к Стукачу:
– Тебе со мной просто. Ты бы с такими поработал.
– От маршрута откланяться не станем! – между тем, решительно заявил Колумб. – У нас
приказ. Да и команда настроилась: Тадж Махал… Священные коровы… Сексуальная свобода…
Будьте любезны, помогите забросить в шлюпку тело заместителя.
Философ, словно ждал эту просьбу как сигнала. Он ринулся на помощь, но его опередил Стукач. «Забыл, поди, что тебе запрещён доступ к свободной воде», – резюмировал он разочарованному Философу. С грехом пополам приспособив замполита для перевозки, Стукач вслед за Колумбом, забрался в шлюпку. Сделав Философу «ручкой», Стукач энергично налёг на вёсла и принялся грести прочь от берега.
– Эй, куда ты! – взревел Философ. – Сейчас же вернись!
– Заткнись, парень, - услышал Философ у самого уха чьё-то сопение. – С твоей помощью мы внедрили к людям с моря своего человека, и ты нам теперь без надобности.
– Ребята, что вы делаете? – озадаченный Философ попытался выскользнуть из объятий незнакомых хмырей, старательно связывающих ему руки и ноги. – Шуточки, однако, у вас…
Но, как оказалось, никто шутить не собирался. И тугодум Философ наконец сообразил, что невесть откуда взявшиеся хмыри — коллеги Стукача, вознамерившиеся отметить удачно проведённую операцию внедрения, путём использования его, Философа, в качестве закуски. Отважившись на последнее усилие, Философ закричал что есть мочи: «Протестую»!
– Протест принимается! – последовал ответ. Но к тому времени от пасхального аристотеля не осталось ничего, что свидетельствовало бы о его кратковременном пребывании на земле. Лишь наполненные «бормотухой» стаканы, соприкасаясь, издавали мелодичный серебряный звон.
А некоторое время спустя «Санта Мария» пришвартовалась к неизвестному берегу, оказавшемуся, при ближайшем рассмотрении, Америкой. Раздосадованный Колумб поспешил возвратиться в Старый Свет, прихватив с собой, в качестве сувениров некоторое количество демократии. На родине, в Испании, ей долго не находилось применения. Но постепенно общество привыкло к новинке, сделавшейся предметом модного увлечения, в чём немалая заслуга Стукача, не только превратившегося в первого демократа Европы, но и воспользовавшегося опытом, почерпнутым на прежней своей службе, чтобы принудить демократизироваться остальных. С тех пор страны, в которых не было демократии, выглядели столь же неприлично, как женщина без платья.
Борис Иоселевич
Если хотите обсуждения - действительно, нужно делать свой пост, это совсем не сложно "Написать пост",
пишите, все сомнительные вещи подскажем, поможем.
РАССКАЗАННЫЕ ИМ САМИМ ВО ВРЕМЯ ПИРУШКИ В ОТЕЛЕ «Принц Савойский»
Моя страсть к противоположному полу проявилась необычно рано, что вам, мои дорогие слушатели, может показаться удивительным. В годовалом возрасте, когда ребенок едва удерживает равновесие на непослушных ножках, я совершил, и не безуспешно, нечто такое, что получается не у каждого взрослого, со служанкой, взятой родителями из деревни для присмотра за мной.
Гретхен, так звали служанку, была, как и все деревенские в наших краях, с известной долей придури, зато пышнотела и пышногруда – обстоятельство, глазах её ухажера Франца, с лихвой окупающее все прочие недостатки. Этот бравый малый в скрипучих сапогах и с такими густыми усами, что в их дебрях могли без труда укрыться несколько влюбленных парочек, служил у нас в имении то ли трубочистом, то ли конюхом, – за давностью лет не припомню, а врать не в моих правилах, – и Гретхен использовала любую возможность, под предлогом прогулки со мной, улизнуть из дома, ибо настоящей её целью была укромная рощица, где в полной боевой готовности ее дожидался усатый хахаль.
Пока они занимались любовью, я мирно посапывал в своей колыбельке и понадобилось немало времени, прежде чем из бесстрастного наблюдателя превратился в заинтресованного зрителя с нетерпением дожидающегося очередной прогулки. А возникающие к тому препятствия сметал неистовым ревом. Так я оказался в негласном сговоре с Гретхен, совместными усилиями отстаивая общие интересы: она – в надежде оказаться в сладострастных объятиях, я - насладиться греховным зрелищем.
Последствия сего не замедлили сказаться. Однажды вечером, когда ничего не подозревающая служанка собирала меня ко сну, я обхватил её могучую талию своими детскими, но отнюдь не слабыми ручонками, втащил в кроватку и повторил все, что проделывал с нею в моем присутствии неутомимый Франц. Дуреха долго не могла понять, что произошло, но у неё хватило сообразительности не кричать, дабы самой не оказаться виноватой. С тех пор она охотно делила себя между мной и усачом, пока однажды не была поймана подозрительной матушкой за горячие ноги прямёхонько в постели отца.
С изгнанием Гретхен я остался один на один с проблемой пола, решить которую мне предстояло в меру сил, способностей и возможностей. Как я управился с этой нелегкой задачей можно судить по тому, что мои любовные похождения наделали много шума, и те, кто не поленится перелистать подшивки европейских газет времен моей молодости, легко смогут в том удостовериться, подчерпнув в прочитанном немало для себя любопытного и поучительного.
Надо ли удивляться, что любовные истории, в которых я был замешан, плавно перетекали одна в другую, так что порой я не мог сообразить, началась ли новая или всё еще продолжается старая. Особенно забавный случай произошел, когда я служил в русской армии. Наш гусарский полк был размещен на зимние квартиры в степном забытом Богом, но не женщинами, городке, в десяти сутках конного перехода от Петербурга, столицы ихнего государства. Для тамошних дам и барышень наше появление сделалось событием воистину из ряда вон выходящим. Уже при вступлении в городок мы были завалены цветами больше, чем снегом – удовольствие для северян весьма и весьма дорогостоящее. Едва гусар появлялся на улице, как его тут же окружал рой поклонниц, и несчастный становился жертвой безудержных страстей, до времени усмиренных, но дождавшихся наконец повода вырваться наружу.
Женщины гроздьями висели на наших плечах и стащить их оттуда могли лишь поклонницы понастырнее. А ведь репутация гусар далеко не столь безупречна, как у какого-нибудь цивильного превосходительства. Да и здравый смысл, если бы к нему пожелали прислушаться, легко подсказывал, что гусары народ неверный: сегодня они здесь, завтра – далече, сегодня трезвые, завтра – пропьют или проиграют саблю и лошадь, сегодня ещё живые, завтра – полковой священник справит по ним панихиду. С таким же успехом можно внушать кошке, что мыши вредят её пищеварению.
Как это повсеместно принято в России, по случаю прибытия гусар в доме городского головы в честь командира полка и офицеров был дан бал, женскому роскошеству которого могли бы позавидовать лучшие европейские столицы. Некоторые дамы были до такой степени обнажены, что могло показаться, будто наряды им заменяет блеск свечей. Надо ли удивляться тому, что мужчины из гражданского сословия страшно ревнивы к предпочтению, какое дамы оказывают военным, и нет таких каверз и пакостей, коих ни учинили бы чиновничьи сюртуки своим заклятым «друзьям».
Не обошлось без их коварства и на сей раз. Не имея возможности отвратить своих легкомысленных подруг от пагубного воздействия гусарских чар, наши соперники сговорились напоить гусар допьяна, для вящей убедительности подмешав в шампанское снотворное. Обыкновенно гусары напиваются до полного бесчувствия… своих собутыльников, однако на сей раз пяти-шести бокалов хватило, чтобы славные рубаки полегли вповалку посреди бальной залы, весьма напоминающей поле битвы после поражении одной из сражающихся армий. Только я каким-то чудом сумел устоять и даже не утратить присущего мне задора, поскольку для моего организма несколько лишних бокалов хотя бы и с ядом, столь же безопасны, как леденец для младенца.
Но самое удивительное зрелище являл вид торжествующих заговорщиков и отчаявшихся женщин. Прелестницы обливались горючими слезами, ибо рухнули их надежды и намерения, связанные с гусарами. На кавалеров, пытавшихся их образумить, они обрушили град ругательств, столь необычных в нежных устах, что зловредные отравители совершенно опешили, позволив вытолкать себя взашей, после чего взоры прекрасных сирен обратились на меня как единственного их спасителя.
Эта безыскусная немая мольба была столь красноречива, что не оставила бы равнодушным и евнуха, коим я не был да и не мог быть при любом раскладе. Посему первым моим намерением было смягчить их горе, взяв на вооружение девиз какого-то русского военноначальника: сам погибай, но товарищей выручай. Вторым – броситься в гущу событий, как это уже сделал однажды при взятии турецкой фортеции Измаил. Но тогда рядом со мной были друзья и соратники, тогда как сейчас оставался брошенным ими на произвол судьбы.
Но мог ли я оказаться полезен всем? Согласно военной доктрине, которой не перестаю придерживаться и в мирное время, и один в поле воин. Но ведь мне противостояло не менее батальона женщин, притом, что каждая способна была дать фору сразу нескольким моим немецким соотечественницам, тоже не замеченным в особых добродетелях. О француженках и англичанках нет и речи, ибо то немногое, на что их хватает, не сравнимо с доблестями обитательниц затерянных в снегах русских селений.
Так что на первых порах возможность удовлетворить всех казалась неосуществимой. В поисках выхода я велел нетерпеливому женскому воинству рассредоточиться в одну шеренгу, а когда худо-бедно требование было исполнено, объявил, что самым молодым и самым старым придется отправиться по домам, поскольку, хотя и по разным причинам, предпочитаю с ними не связываться. И что бы вы думали: ни одна не пожелала признать себя ни слишком молодой, ни слишком старой. Видя, что спорить бесполезно, я объявил, что берусь удовлетворить каждую десятую. Раздирающие душу вопли были мне ответом. Конфликт грозил вылиться в неповиновение властям, чего я, не будучи подданным Российской империи, не мог допустить из соображений Высокой политики, а посему не видел иного выхода, как отдать свою, отнюдь не безгрешную, но все еще представляющую для меня определенную ценность, плоть на заклание. В конце концов гусарскому сердцу одинаково доступны и жалость, и такое, в ту пору не совсем еще отжившее понятие, как офицерская честь.
Женщины бережно усадили меня в кресло в стиле ампир, и пока одни, задрав кринолины, взбирались ко мне на колени, другие, дожидаясь очереди, не без приятности проводили время в наблюдениях. Все шло превосходно, но примерно на пятом десятке я почувствовал утомление, переходящее в апатию. И хотя милые дамы не забывали подкармливать меня загодя припасенными деликатесами собственного производства, о том, чтобы дать мне роздых, не желали слышать. «Нас много,– беспокоились они,– и неизвестно, когда дойдет очередь последней».
Ко всему прочему, я заподозрил неладное и, приглядевшись, сообразил, что некоторые, особенно ловкие из моих клиенток, используют меня по нескольку раз, как впоследствии выяснилось, покупая места в очереди за немалые суммы. И хотя уличать их в обмане не доставляло мне удовольствия, был принужден к тому в интересах справедливости, общественного порядка и собственного здоровья, чем вызвал панику среди провинившихся и гнев пострадавших.
Между тем, моя мысль настойчиво изыскивала радикальные средства выхода из критической ситуации, и трудно сказать, до чего бы я додумался, не явись мне на подмогу само Провидение. Поскольку с момента усыпления гусар прошла целая ночь, они стали понемногу выходить из состояния летаргии, и тут же устремлялись мне на выручку. Удостоверившись, что женщины находятся в надежных руках однополчан и более в моих услугах не нуждаются, никем не замеченный я отправился на квартиру, отведенную мне для постоя, и, едва войдя, рухнул обессиленный на руки денщика, коим и был уложен в постель. Очнувшись спустя сутки, я обнаружил рядом собой очаровательную головку, глядящую на меня с такой мольбой, как если бы решался вопрос жизни и смерти, а не обычного в гусарской практике гуманитарного акта. Красота и грация незнакомки мгновенно вернули мне силы, казалось бы основательно подорванные.
– Вы кто? – спросил я.
– Та, чья очередь так и не наступила,– последовал ответ.
А потому, когда принесший обед денщик неосторожно нарушил наше уединение, я запустил в него панталонами моей визави, едва не нанеся сгоряча тяжелой производственной травмы. За что и был вознагражден прелестницей поцелуем и прочими радостями, распространяться о коих поостерегусь, опасаясь, что очаровательница ещё жива и, с присущей женщинам непоследовательностью, востребует материального возмещения за моральный урон.
Я не утверждаю,что все легкомысленные дамочки с возрастом превращаются в ханжей, но все, без исключения, ханжи в молодости были весьма и весьма легкомысленны. Но об этом и многом другом, потолкуем, если тому представится случай, на будущей пирушке.
Записал Борис Иоселевич
,
Каждый несет свой крест, но на разные расстояния.
Те, кто думают, нам не нужны. Нам нужны те, кто одумался.
Права человека: разрешение на вождение автотранспорта.
Миром правят фасоны, муссоны и масоны.
На каждом шагу нас подстерегает чужая удача.
Когда ищут собственный путь, не спрашивают дорогу у встречных.
Тем, кому требуется больше, чем нужно, никогда не понять тех, кому больше всех надо.
Наши возможности так малы, что все их мы носим с собой.
Что предпочтительней: рай в шалаше или шалаш в раю?
Мы относимся к бесполезным ископаемым не потому, что хуже других, а потому, что такие, как все.
Кланялся собственной тени, а вдруг выяснится, что она принадлежит начальнику.
Так много хочется сказать, что поневоле становишься собственным слушателем.
Вне пределов льгот и штатного расписания, все мы равны, как рыбки в аквариуме.
Даже в диктанте допускал политические ошибки.
Дураки не должны отчаиваться, их время никогда не закончится.
Человек – это стиль, а стипль-чез – это лошадь.
Борис Иоселевич
Чума-к двадцатого века.
Время не виновато, что часы остановились.
Вверх по лестнице, ведущей вниз: гонорар… гонор… гонорея.
Три случая, когда игра стоит свеч: когда играют на деньги, когда играют без правил и когда и игры любовные.
Украденное возьми себе, взяткой поделись с женой, заработанное отдай врагу.
В каждом отечестве есть пророки, но не у каждого пророка есть отечество.
Чем страшнее реальность, тем большему числу людей мифы будут казаться меньшим из зол.
Обходил острые углы, чтобы не поранить совесть.
Высокие не так страшны, как это представляется маленькому воображению.
Я за плагиат: честнее выдавать хорошо написанное за своё, чем своё — за хорошо написанное.
На бутерброде должны сидеть разные мухи.
Мало обрести право голоса, надо ещё приучить себя к молчанию.
В искусстве можно существовать, не подавая признаков жизни.
Серость не порок, а защитная окраска.
Болевой приём: держат за горло и велят кричать ура.
Некоторые так отстали, что за ними не угнаться даже прогрессу.
Способен на всё. И это при полном отсутствии способностей.
Даже резиновый сапог оставляет след на земле.
Не обязательно врать. Можно не говорить правду.
Прежде, чем откупорить бутылку, бросьте трезвый взгляд на происходящее.
Минута молчания по предыдущему оратору.
Мы, Хвала Господу, не из тех, кого уже нет с нами.
Соблюдай инстанцию.
Борис Иоселевич
Не заглянул в личку и поэтому не понял, что Вы и есть автор.
Честное слово, не хотел обидеть.
Тексты вполне достойные, просто в чужой теме не смотрятся.
Что касается претензий к родителям, то я смирился и уже не предъявляю.)
Ни к своим ни, тем более, к чужим.
Всего Вам хорошего, не обижайтесь.
Человек это-
....ЧЕЛОВЕК - ЭТО ЗВУЧИТ!
Главный политэконом крупного совхоза Елизар Сапельков был завален работой сверх меры. Позавчера он вышел из отпуска,и директорская секретарша- это была ее официальная должность- приготовила ему массу интересных материалов. За две с лишним недели, что он болтался по тайге, он чуточку отстал от веяний времени, и работа шла у него с трудом. Вчера до 4 часов он корпел над заданием по мелкой номенклатуре и даже не замечал , как контора совхоза стихала на время - это все труженики уходили за хлебом и женским трикотажем - потом вновь наполнялась веселым ,пронизывающим гулом.Его внимание ,правда ,отвлекло однажды легкое попискивание за приоткрытой дверью -это к совхозной провкомше пришла ее близкая подруга, неувядаемая блондинка лет 35 из детского супермаркета "Голодранец" и, чтобы не смущать сидевших в профкоме посетителей- просителей, они вышли выяснять некоторые подробности произошедьшего этой ночью события в коридор. " Ну а он? А ты? А он? - слышалось из- за двери , потом снова легкое попискивание и неожиданно,- а шифер - то хоть привезли ?" Дальше стало неинтересно, и Елизар снова углубился в работу и, докончив вовремя задание, приступил к своим прямым обязанностям, для выполнения которых ему всегда хватало часа с небольшим.
А сегодня задание было особенно трудным, временами даже выступал под мышками пот ,но к 4 часам оставался только один номер 34 по горизонтали. На букву В, оканчивается на Я. Весь кроссворд назывался "Человек - это звучит". Сначало все шло даже легко. Следуя своему принципу организации труда, Елизар начал с коротких слов, и без труда разгадал их: вор,дуб,зек,хам. Потом пошли слова из пяти букв: шлюха, пахан, шулер, повар, чукча, быдла.
Потом трижды пришлось звонить своему широко образованному другу в районное управление, как раз занимающемуся вопросами человеческой деятельности, и он ему назвал номера 16 и 18 по вертикали и номер 9 по горизонтали: спекулянт, наводчица и проходимец. Когда он пришел на обед, жена непроизвольно подсказала ему номер 11 по горизонтали: аферист, начав рассказывать про соседа. Как называли женщину легкого поведения в 60-х годах нашего столетия, он вспомнил сам , шесть букв на букву Б.
А тут на букву В из 12 букв. Время было без 5 четыре, и политэконом начал ощущать легкое недомогание, а его еще ждали прямые обязанности на службе,
а дома дети и жена, наказавшая купить хлеба - его привозили в пять часов. Елизар еще раз взглянул на кроссворд: Да,...звучит. И друг - то с обеда уехал в какую-то деревню добывать провиант для своих гусей", - с горечью подумал Елизар Сапельков и посмотрел, кто же составил такой кроссворд.
Фамилия сразу же напомнила ему мужика с окладистой бородой, который на игре "Поле чудес" отказался от одеколона, чашек и пакистанских трусов, решив выиграть высоковольтную радиактивную печь. Его нельзя было ни с кем спутать - Недомарксов из какого-то уж слишком западного города. " Ну и насоставлял, - чертыхнулся труженик двухтумбового стола , хотя...."Название всех людей ,любящих выпить, Елизар знал отлично и мог бы сам составить кроссворд : пьянь, алкаш, забулдыга....А тут на В и на Я окачивается. " Может какая-нибудь новая венерическая болезнь", - подумал старатель - экономист и глянул на часы. Его бросило в дрожь. Обе стрелки слились в одну и были около цифры 6. " Ладно, без хлеба обойдутся, у меня с 83 года в нижнем ящике
килограмма четыре сухарей накопилось - от закуски оставались,- лихорадочно и уже мало соображая, подумал Елизар,- но ведь после шести оставаться в конторе опасно,- сочтут за идиота. Кстати, он был уже под номером 7 по вертикали". Тут его осенило , и он решил позвонить врачу - кожнику , с которым познакомился когда-то давно , почти сразу после демобилизации. "Но ведь время -то к шести , мелькнула вялая мысль, и он набрал номер, предварительно заглянув в справочник. Ему ответили.-Наверное народу много; не один же я вернулся из армии, многие откуда-нибудь возвращаются, вот и пыхтит мужик",- злорадно ухмыльнулся политэконом и спрсил:- Скажите пожалуйста, есть какая- нибудь новая болезнь на букву В и на Я кончается из 12 букв.
- А в чем дело? Вы от куда приехали? Из Казахстана?
- Из тайги , там все нормально. В трубке уже сообразили.
- Вы прчтите все задание.
- А ,пожалуйста : новый способ оболванивания людей независимо от национальности, вероисповедания и социального статуса, в том числе названных в кроссворде.
-Да, вы долго были в тайге. Это же в...я!
На часах было без двух минут шесть. Елизар ссыпал сухари в полиэтиленовую сумку и вышел на улицу. " Эти Недомарксовы вечно чего-нибудь выдумают, хотя не уходи никуда и весь отпуск сиди дома",- устало подумал про себя Сапельков.
Ю.Евсеев.
Я, как настоящий писатель, стараюсь не читать других авторов, дабы не уронить себя в собственных же глазах. Мало того, что с книжных полок с укором смотрят всякие-разные классики, так еще и Вы добавляете сомнений. Может быть, Вам действительно соорудить собственный пост и выкладывать цитаты туда?
Если Вы можете писать комментарии, то вполне напишите свой пост,
для этого справа в верхнем углу красная иконка "НАПИСАТЬ", жмёте,
пишите, заполняете все клеточки (Выбирая что попало), следуете инструкциям пока Ваш пост не появится на сайте,
редактор и читатели поправят, где надо.
Как всегда великолепно!!
Вот все Ваши рассказы: http://www.risk.ru/users/postorony/