Детские скалы

Мне было 16 лет и так сложилось, что по семейным обстоятельствам моей мамы я, в общем-то, городской ребенок уже четвертый год жил в крымском селе. И как положено уже имел достойный набор: перебитый нос в драке, первую любовь, первое стихотворение по этому поводу и опять же драку по тому же поводу. Имел одного друга, одноклассника Витю. Отец его, похоже, был грузин. Но мой друг никогда его не видел. Со слов его мамы, отец был капитаном подлодки. У меня вызывало недоумение, затянувшееся на 16 лет плавание, но я эту тему не трогал, потому, как своего видел в последний раз, когда мне было пять лет. И он ни куда не плавал за исключением командировок.
Были у меня еще два приятеля: Коля, у которого мама была гречанка. Он был худющий с греческим носом. Другого звали Женя, и он наоборот был толстун и может по этому был очень добродушным. Село имело название Краснолесье, располагалось в предгорье и в пяти километрах от крымского заповедника. Окрестные горы к тому времени мы уже облазили вчетвером, в надежде найти как минимум татарский клад или партизанский склад оружия. Я даже откопал где-то схему миноискателя, что бы все было по серьезному, но уже не помню, чего не хватило, чтобы схема заработала.

Мы были почти взрослые и потому решили предпринять в разгар лета поход на Четыр-Даг.
Все кто выезжал из Симферополя в сторону Алушты обязательно видели ее очертания, над окружающими горами, в виде палатки и может по этому ее еще называли Палат горою.

Мы шли в заповедную зону. Но Витька уверил нас, что знает тропы и лесники нас не заметят. Не заметили. Уже на подходе к Четыр-Дагу мы переночевали в балочке, откормив всех окрестных комаров, и утром раненько двинулись в последний переход. На этом этапе уже знатоком выступал Женя, побывавший здесь со старшим братом. И вскоре действительно мы оказались у начала тропы, резко уходящей влево и вверх. Женя объяснил, что она выводит на плато Джелява, а с него играючи можно добраться до массива Четыр-Дага и его вершины. Лес был густой, и увидеть гору было нельзя. Но и так было понятно, что по тропе получалось идти буквой «Ге». А если напрямик? Мы заспорили и, в конце концов, разделились. Мы, с другом отличаясь завидным упрямством, двинулись напрямик, а Коля, покрутив пальцем у виска, с Женей ушли на тропу. Не забыв, ясное дело, поспорить.
Склон уводил нас вверх, по-прежнему густо заросший. Где-то через пол часа среди леса начали появляться выходы скал. Через некоторые приходилось перелазить. Склон становился круче. Скал больше, деревьев меньше. По истечении часа деревья закончились. Только можжевельник иногда стелился темно зелеными пятнами. Нам теперь приходилось взбираться, по уступам, уходящих вверх скал. Все горы за нашей спиною были уже ниже, и мы предвкушали победу, в споре. И тут я увидел и подобрал небольшие рога, сброшенные оленем. Засунув их за ремень брюк за спиною, догнал Витьку. В азарте мы не сразу заметили, что скалы стали уже слишком крутыми.
Но когда мы на полочке просматривали дорогу вверх, рога, зацепившись за скалу, выскочили из-за ремня и попрыгали, сухо постукивая далеко вниз. И с той же скоростью в том же направлении стала уходить моя душа. Мы с другом молча сопровождали их взглядами и по тому, как он побледнел, я понял, что он тоже не в восторге от пути который нам предложила моя находка. Выбора у нас не было. Если вниз, то на горе мы будем к вечеру и, то если повезет. А вверх по вертикальной скале, если аккуратно, то, как бы и не много. Нас уже не волновал спор, волновало другое, мы были пока в тени скалы, но тень сокращалась, а это означало, что скоро солнце нам будет бить в глаза. Двигались мы по очереди, первым Витя, я за ним. Страшно стало по серьезному, когда нам путь преградил растущий горизонтально ствол можжевельника. Ни слева не справа обойти пути не было. Другу как-то удалось протиснуться, но мне мешал рюкзачек. Снять его было страшно, и у меня оставался лишь один вариант, перебраться, зависнув на нем. Что я и сделал, собравшись с духом. Можжевельник оказался крепким, и я выбрался на полку выше него опустошенный от страха перед пропастью, над которой висел некоторое время и от напряжения. Но отдыхать было некогда, солнце уже было у самой грани и я, стиснув зубы, двинулся за Витей. Мы успели выбраться, но скалы перешли в осыпь, уплывающую при каждом шаге к обрыву. Мы так смертельно устали, что уже думали только о том, что вот она впереди полоска травы, на которую мы рухнем, и будем лежать….
Но тут услышали голоса, оказывается, тропа уже была рядом и на ней показалась небольшая группа туристов. Они почему-то не обратили на нас внимания, за исключением девушки идущей последней. Она остановилась, удивленно посмотрев на нас, и обрыв за нами, спросив.
- Откуда вы появились?
Мы обернулись на осыпь, за нашими спинами, уходящей в обрыв, и на голубоватый от дымки лес далеко внизу. И я ответил ей, постаравшись, улыбнутся, как мне казалось вполне беспечно.
- Откуда-откуда. Оттуда…
Понятно мы не могли рухнуть без чувств на глазах такой красивой девушки. И вышли на тропу, но, пройдя несколько метром, остановились и дружно посмотрели на открывшийся вид скалы, по которой лезли. Помолчали, и я изрек.
- Чтобы я, еще, когда ни будь, сунулся на эти скалы…

Много лет спустя, я попытался отыскать эту скалу, имея уже опыт скалолазания за плечами. Вроде бы и осыпь была та, у тропы, но скалы были такими, что без страховки я бы на них не сунулся. Постоял, глядя, на уходящие вдаль зеленые волны крымских гор, и подумал, что детские воспоминания, как это принято, не могут совпадать с взрослым восприятием. И скала на самом деле, скорее всего, где-то пониже и попроще.

Спрашивается, чего я все-таки сунулся на эти скалы, будучи теперь вполне здравомыслящим взрослым? И не мог ответить на этот вопрос....

А девушка действительно смотрелась здорово, освещенная солнцем со спины, на фоне неба и облаков, и похоже, мы ее действительно поразили….
И стояла она все-таки на этом самом месте.