Anderl Heckmair - Северная стена Эйгера, Гран Жорасс и другие приключения. Глава 1 "Начало"

Как всё начиналось...

Андерл Хекмаер - одинадцатилетний мальчишка в Мюнхенском интернате

По воспоминаниям моей матушки я был "нездоровым ребeнком". Период времени от моего рождения до примерно второго года я провел форменным образом в вате и бинтах. Моя матушка не могла меня успокоить и вместо этого пичкала меня огромным количеством молочной смеси. Когда я, наконец, вырвался из моих ватных оков, то стал невероятно подвижным ребeнком. Меня послали в детский сад, где чертик, живший во мне всe время, можно сказать взаперти, поставил всех с ног на голову. После столь яркого дебюта меня послали снова домой с характеристикой… "для группового воспитания непригоден". Мой отец был родом из Бад Айблинга, где наша семья уже несколько поколений владела садо-хозяйством. Он работал в Мюнхене обергартенмайстером (старшим садовником) и погиб, будучи солдатом, во время первой мировой сорока двух лет от роду. Моя матушка как вдова, получавшая жалкую пенсию, не могла нас с братом, на год старше меня, прокормить, и вынуждена была отдать нас в интернат для полусирот при мюнхенском ордене самаритянок. Там я провeл четыре года и посещал начальную школу.
Мои воспоминания об этих годах ограничиваются бесконечными молитвами наших воспитательниц-монашек и перманентным чуством голода, преследовавшим нас тогда постоянно. Частенько пробирались мы, незамеченные никем, в монастырский хлев и воровали отруби у церковных свиней. Свинину, зато, мы никогда не видели, а вот перловой похлeбки было до отвала каждый вечер и, что самое интересное, она до сих пор не смогла мне надоесть. Даже сегодня она мне по аппетиту, особенно если о голоде тех времeн вспоминаю. В школе я не блистал ни познаниями, ни успеваемостью. Только в старших классах меня начали интересовать биология и химия, что сразу отразилось на улучшихся оценках. В 1918 году, ещe до окончания первой мировой войны, нас отправили всем интернатом на отдых в Швейцарию. Нас было 49 оглоедов, которых две монашки водили на прогулку по горам вблизи городка Станс. Попарно строем, как это в монастырских школах принято, взявшись за руки, гуляли мы по окрестностям горы Бюргеншток. Хлопнув два раза в ладоши, старшая монашка произнесла: "итак дети, теперь вы можете свободно поиграть на склонах горки". Тут же рванули мы по широкому травяному кулуару, прерывающемуся короткими скальными поясами, вверх, не обращая внимание на последующих и сбивая с места свободно лежащие камни. Естественно, буквально тут же мы услышали предсмертный крик одного из нашей группы, который, получив удар камнем по рукам, сорвался со стенки вниз. Никто больше не посмел сдвинуться с места, пока нас местные бауеры по одиночке не спустили вниз. Сорвавшийся был мeртв, я должен был с одной из монахинь ждать, пока нас не заберут спасатели. Это была моя первая встреча с серьeзной стороной гор. Для меня исход этой истории был нормальным стечением обстоятельств, и это не удержало меня от жуткой тяги к горам.

Мать: Магдалена Хекмаер (1876-1962) в возрасте 80 лет

В 1920 году с учебой было покончено, и школа послала меня в мюнхенское озеленительное хозяйство учеником садовника. Мой мастер был форменным садистом. Проторчав при нeм целый год, я не занимался ничем иным, кроме как самой примитивной и грязной работой, не говоря уже о том, что не получил ещe ни дня отпуска, потому что сад требует ухода также и по выходным. В один из выходных я просто слинял с братом покататься на санках, чем спровоцировал вселенский конфликт. Я покинул в ярости это заведение и, к счастью, нашел другую фирму, где и закончил обучение на садовника. Здесь я почувствовал себя очень свободно. Я не ощущал себя тут подневольным, и новый мастер рассказывал мне все имена цветов, чего старый мастер никогда не делал. Однажды, когда я, не поливая одно дорогое растение в теплице, запорол его, мастер хотел залепить мне оплеуху. К несчастью, я стоял около дубового стола. Когда он замахнулся, я отпрыгнул, и он со всей силы заехал по канту столешницы и сломал себе кисть. В этот же момент мой пeс, ризеншнаутцер, прыгнул и прокусил ему другую кисть. Он очень весело выглядел, лазая по двору с одной рукой в гипсе и другой, плотно забинтованной, на перевязи. Часто приходившие друзья поднимали его из-за этой истории на смех, но он совершенно спокойно к этому относился. Меня не наказали, и даже слова упрека я от него не услышал, что придало мне, наряду с угрызениями совести, значительную мотивацию при работе в саду.

С братом Хансом (справа) на празднике первого Причастия

Альпинистами, конечно же, не рождаются. Во время моего обучения на садовника я, несмотря на тяжелую физическую нагрузку, постоянно занимался в различных спортивных секциях: лeгкой атлетикой, гимнастикой, плаваньем. Также я пытался лазить на мюнхенских предгорьях: на Планкенштайне, Кампенванде и Рухенкeпфен. Мой брат был всегда примером для меня, каждый раз, когда я в каком-нибудь спорте достигал его уровня, он менял спорт, и я начинал всe сначала. Затем забросила меня моя судьба в Штутгарт, где было место на большой садоводческой фирме. Там получил я от своего брата открытку с гор, и моя страсть к альпинизму вспыхнула с новой силой. Все мои мысли сводились к одному - как можно скорее вернуться в Мюнхен, поближе к горам. Случайность в виде стипендии и обучения в аграрном институте во Фрайзинге под Мюнхеном изменила мою жизнь. Как мне удалось на 30 марок стипендии учиться в институте, жить и почти каждые выходные ездить в горы и по сей день для меня самого загадка. Очень быстро образовалась подходящая компания. Это было зимой, один дружок достал для меня лыжи и взял с собой на одну хижину в горы. Никогда до этого я не видел лыжи и только от знакомых слышал рассказы о кошмарных спусках на бешеной скорости. Первый раз в жизни наслаждался я атмосферой настоящей горной хижины и был черезвычайно горд по поводу моего присутствия там. На подъeме к хижине наши лыжи лежали у нас на рюкзаках. На другой же день их пришлось одевать. Где-то нашлись камуса для моей пары: подъeм на Брюнштайн начинался ранним утром. Подниматься на лыжах, топтать лыжню, переступать на крутом серпантине подъeма я научился быстро и поэтому находился постоянно на пару сотен метров впереди от группы. До вершины я дошел свежий как огурчик, и спуск меня ну совершенно не пугал. Мне представлялся он как спуск на санках, с той только разницей, что ты стоишь.

Отец: Андре Хекмаер (1874-1916)

Стоял я, правда, недолго и уже через двадцать метров я полетел как неуправляемый снаряд в кювет. Ага, так вот как оно функционирует! Значит всe просто: ты находишь цель, сначала едешь на неe, а потом и летишь туда же. Всe понятно, по этой схеме и будем передвигаться. Мне это нравилось и было наплевать, что весь склон до Баеришь Целля был похож на дырявый сыр после моего проезда. Правда, должен признать, что после этого я был настолько убит, что не был в состоянии даже поесть. Остальным, хоть они и ехали красивыми дугами, было тоже не лучше. Целую зиму, экспериментируя с различными стилями катания, учился я стоять на лыжах. Когда я в 1932 году сдавал экзамен на лыжного инструктора, один из зрителей точно подметил: "столько плохих лыжников в одном месте я никогда ещe не видел!" Моя душа и сердце принадлежали горам, эту глубоко в душе сидящую страсть невозможно объяснить. Она может привести к высочайшим высотам, но и уронить в глубочайшие пропасти. Пока я давил студенческую скамью, мой брат стал в моих глазах настоящим альпинистом. Он знал мою неуправляемую энергию, и поэтому о совместных восхождениях не могло быть и речи. Я знал, что он в следующие выходные едет в Веттерштайн и поднимается с друзьями к хижине Майлер. С тайной надеждой на то, что он меня всe же возьмeт с собой, я провожал его на вокзал. Он и не думал меня брать с собой, и мне не оставалось ничего иного, как уволочься обратно домой. Но ведь на Гармиш идeт ещe один поезд! Он, правда, приходит в 23.30 к цели, но это совершенно не помешает мне поехать этим поездом вдогонку за братом! Сказано - сделано. Каким-то образом, проведя всю ночь на подход, я оказался на рассвете у хижины, сидя на скамейке. Первыми из хижины вышли мой брат и его друг. "Как ты-то сюда попал?" Прогнать меня они уже не могли, поэтому пришлось брать меня с собой на Мустерштайн.

20 лет и в кожаных штанах

Во время следующей поездки в Кайзер они знали уже, что оставлять меня дома не поможет, я мог вместе с ними собираться на восхождение на гребень Копфтeрл. Прилежно и послушно шел я от Хинтерберенбада к Тeрлу, и когда мы дошли до начала маршрута, на меня навязали верeвку со словами: "за то, чтобы из тебя получился когда-нибудь настоящий горовосходитель!" Я думал, что с ними? Наверно, это обычай такой или ещe какая-нибудь туфта, принятая среди альпинистов. С подобострастием и капельку со страхом, смотрел я на забойщика, пыхтящего и кряхтящего при прохождении мокрого вертикального камина. Когда настала моя очередь, я подумал только: "зачем так кряхтеть и пыхтеть, если можно и без этого пролезть", но это я только думал, сказать вслух как-то не решался. Только на вершине позволил я себе заметить: "и что, это всe?", за что тут же получил затрешину от моего брата Ханса. В этом же году мне подвернулась великолепная возможность походить в Диком Кайзере. Ханс договорился с друзьями встретиться в хижине на Штрипсенйохе. Но на дворе лил проливной дождь, и он предложил мне поехать вместо него. Он оплачивает мне дорогу и, если друзья тоже поднимутся, то он не подведeт их, предоставив им возможность совершить задуманные восхождения со мной как с напарником. Мне это подходило очень кстати, а на погоду мне было собственно наплевать. Тропу до Хинтерберенбада я уже знал. А там меня застал закат и сумерки. Лампы у меня, естественно, не было. Ночью в тумане настолько темно, что даже собственных рук не было видно. Мне не оставалось ничего иного, как остаться на тропе и ждать утра. Шел дождь. Промокнув насквозь, я должен был двигаться, чтобы не замерзнуть. Сидя на корточках я продвигал свой зад на пару сантиметров по тропе вверх. При этом я совершенно не был уверен, на правильной я тропе или нет. После многочасового протирания задницой тропы стало немного светлее, и я смог двигаться на четвереньках. Когда я дошел до хижины, дождь уже перешел в снег. Я постучался робко в дверь и, честно признаюсь, был не уверен, что мне вообще откроют.

"Никогда в своей жизни до этого я не одевал лыжи на ноги, но это не остановило меня от попытки съехать со свей первой горы"

Я уже подыскал себе сравнительно сухое пятно травы под скатом крыши, как дверь открылась и заспанная, но приветливая девушка запустила меня в протопленную хижину. Она снабдила меня сухой одеждой, и я счастливо свернулся калачиком на полатях у печки. Около шести утра появились первые туристы из спальных отделений хижины. Снаружи всe было припорошено снегом, и ярко-синее небо звало в дорогу. Я спросил, есть ли среди гостей друзья брата, но, по всей видимости, они тоже не поднялись в этом дождливо-снежном хаосе наверх. За столом рядом со мной сидел альпинист и сортировал свои карабины и крючья. Об этих штучках я был уже наслышен. Зачарованно и с уважением наблюдал я, как он их перебирает. Вдруг он говорит мне: "ты один? Мы можем вместе предпринять восхождение. Как ты на это смотришь?" С ним я пошел бы на любую стену, не раздумывая. Он предложил северный кант Предигштуля, и я с восторгом согласился. Кулуар и камины, ведущие к канту, были уже во льду. Начало маршрута - короткий, но трудный траверс. С беспокойством смотрел я, как он пытается пройти эти метры траверса. После того, как он пару раз соскользнул вниз и повис на верeвке, он сказал: "нет, по всей видимости, в таких условиях этот маршрут непроходим". Я попросил дать мне шанс попробовать. Немного надменно позволил он мне выйти первым. Я спустился немного ниже и, используя его уступы для ног как зацепы, в миг оказался на другой стороне и после этого пробежал по каминам и внутреннему углу всю верeвку без единого крюка. Когда он подошел, то не жалел слов признательности и пошел дальше до следующего ключа забойщиком, на ключе всe повторилось. Так и поднялись мы к вершинной башне… Так как нормальный выход на вершину был нам обоим неизвестен, мы полезли напрямую вверх, и тут случилось следующее: я стоял на небольшой, но очень неплохой станции и страховал его через выступ, когда он на одной из плит, которая, по всей видимости, была покрыта льдом, соскользнул и улетел вниз. Он завис на верeвке и кричал мне панически: "выдай, быстрее выдай!"

Двадцатые года, дюльфера в Кайзере

Очень медленно, чтобы не дать верeвке скользить в руках, сантиметр за сантиметром выдавал я ему, и через минуту он стоял на довольно надежной полочке. Что теперь делать? Карабины, крючья и молоток были у него. "Дюльферяй ко мне вниз!" - прокричал он мне. "Да, но как?" Я понятия тогда не имел, каким образом можно спуститься по верeвке вниз, кроме того, я хотел наверх, а не вниз. После долгого раздумья он пришел к мысли привязать всe железо к верeвке, и я должен был вытянуть его к себе. После этого я забил первый крюк в своей жизни, не обошлось, конечно, и без пары ударов по пальцам. К счастью, мой напарник был всего на 10 метров подо мной, и я смог использовать верeвку, сложив еe вдвое. Один конец я бросил ему, другой выбирал по мере подъeма, стараясь жестко страховать. Бледный как мел был он через пару минут снова со мной. О продолжении восхождения нечего было и думать. Итак, спуск! Мне пришлось его форменным образом вести вниз как школьника. Уже наступали сумерки, и он хотел уже звать помощь. Мне же это никак не хотелось делать. Ещe чуть-чуть и я начал бы с ним ссориться. Слава Богу, в полной темноте мы были в основании канта, ну а спускаться по тропе задницей вниз после прошедшей ночи я был мастер. Этой же ночью я спустился один в Куфштайн, чтобы хотя бы первым поездом с утра уехать в Мюнхен. На вокзале меня встретил серый от беспокойства брат, который уже всю ночь не спал, гадая, что могло со мной произойти.
После этого случая вирус скалолазания пробрался в мой, по-видимому, предрасположенный для этого организм. Как раз были каникулы, и я осматривался на предмет работы, чтобы несколько улучшить своe финансовое положение. Каждый вечер я прыгал на велик и катил в долину Изара на скалодром. Там собирались "сливки" и лазили, как обезьяны, по обрыву скалы. Как-то раз я тоже попробовал. Я попробовал пройти траверс по всей скале.

В Диком Кайзере, 1929

Через пару дней это получалось у меня уже намного лучше, причем я познакомился с парой парней примерно моего уровня, и мы весело шныряли среди игнорировавших нас мастеров. Мы подглядывали за ними и учились у них, как правильно обвязываться и, самое главное, как правильно, чисто лазить. Собственной верeвки я в то время не мог себе позволить, однако, являясь гордым владельцем пары поношенных скальных туфель. Человек всегда тянется к себе подобным, к людям, которые не намного лучше и не намного хуже самого себя. Так подружился я с одним парнягой, у которого, не говоря уже о верeвке, даже туфлей собственных не было. Несмотря на это, договорились мы с ним о прохождении восточной стены на Лямзеншпитце (4А) в Карвендельском хребте. Несмотря на мой сомнительный успех на северном канте Предигштуля, моя самооценка значительно окрепла. Я чувствовал себя вполне состоявшимся забойщиком, хотя верeвки у нас, собственно, и не было. На участках, где мой товарищ не мог пролезть, я спускал скрученную в канат рубаху, и он, держась за неe, пролазил проблемные участки. Всe это казалось мне вполне естественным и надeжным. Невероятно гордые и самодовольные, ехали мы на своих великах обратно домой. Восемь дней позже мой друг сорвался на восточной стене Ватцманна, которую он пытался пройти с другими своими товарищами. Это обычная альпинистская судьба… с той только разницей, что у него она была очень коротка. Спустя неделю ещe один товарищ со скалодрома погиб в Карвенделе. До меня стало медленно доходить, что скальная подготовка - не единственное, что делает альпиниста готовым к альпийским приключениям. Но даже эти мысли не могли удержать меня, чтобы не замахнуться на одну из знаменитых стен. На этот раз я поехал с одним из знакомых, который будучи сыном стоматолога, был счастливым обладателем настоящей верeвки. Наш путь вел нас к восточной стене вершины Фляйшбанк в Диком Кайзере.

На восточной стене Фляйшбанка

Мой брат не мог больше угнаться за мной, но, желая не выпускать меня из своего поля зрения, тоже поехал в Дикий Кайзер, где они с Хансом Ертелем полезли на находящуюся прямо напротив нашей западную стену Предигштуля. Мы быстро набирали высоту. Все трюки типа маятника и ИТО-шного лазания мы выучили на скалодроме и там же достаточно много упражнялись в них. Мне очень хотелось попасть на рельеф, называвшийся в те времена участками "высшей категории сложности", но когда я прошел один ключ, затем второй, я подумал, что эта сложность совсем не такая уж и "высшая". Игра с равновесием давалась мне очень легко, по всей видимости, это чувство было моим врождeнным качеством. Чувство свободы, было непередаваемо потрясающе! Но смерть обоих друзей было мне предупреждением… жестоким, но своевременным. Даже если ты располагаешь шестым чувством - ты должен его упражнять, тренировать и, самое главное, всегда его слушать. Первые штурмовые годы в альпинизме всегда самые опасные. В те времена это было намного серьeзней, чем теперь. Туда сюда, от одной стенке к следующей, лезли мы почти без пауз. Вдруг очень странный шум чего-то падающего, и связка моего брата на той стороне ущелья останавливается на какое-то время, прервав восхождение. Только на перевале, где мы после удачного восхождения на вершину вновь встретились со второй связкой, узнали мы, что через какое-то время после нас на маршрут вышел один альпинист соло. Тот шум, природу которого мы не смогли понять, был шум падающего и бьющегося о скалы тела. На лицах Ханса и моего брата, видевших эту трагедию непосредственно с противоположной стены, до сих пор стоял ужас пережитого кошмара. Мой напарник с той стены разбился в том же году в Доломитах на башнях Вайолета, и я сошелся с Хансом Ертелем, с которым мы и предприняли много интересных и сложных восхождений в Кайзере, Карвенделе и Веттерштайне. Конец того сезона особенно запечатлелся в моей памяти, потому что мы невольно совершили первопроход на Оберрайнтальской башне. Вообще-то мы хотели пройти восточную стену этой вершины, но не нашли маршрут. Мы стояли, не понимая, где тут начало, и тогда я сказал: "нам нужно просто полезть наверх, а там и вершину найдeм". Сказано - сделано. Ханс был не особенно в восторге от этой идеи, но когда он, с кровоточащей раной на голове от спущенного мной камня, выходил на вершину, нас переполняла гордость за совершенный нами первопроход. Мне ситуация была не совсем приятна: с одной стороны, первопроход, а с другой, пришлось признаться в банальном неумении найти уже существующий маршрут. А вот совсем плохо стало мне тогда, когда один очень приятный и сильный лазун из нашей толпы, Франц Зингер, сорвался при попытке второго прохождения по причине недостаточного описания маршрута с нашей стороны. Этот, полный событий, год 1928 закончился тем, что крутые альпинюги, за которыми мы всегда с придыханием наблюдали на скалодроме, сжалились и взяли нас в свой элитный экстремальный клуб "Хох Эмпор" ("Высота"). В клуб брались только те, кто мог ходить на крутые горы и играть в "дурака", потому что во время еженедельных встреч за кружкой пива рассказывались байки о горах и раскидывались колоды. Кто не мог рассказать о крутых турах и сыграть пару раундов - не мог принадлежать к нашему клубу. Это была не только большая честь для нас, но и большое преимущество. При своих тридцати членах, секции принадлежали две хижины в северных Альпах. Одна из них была лыжная хижина, что само по себе очень выгодно для меня. Я ведь мечтал улучшить свою "технику" катания на горных лыжах. Все мои друзья были отличные лыжники, но никому из них не хотелось учить меня кататься.

Прыжок с Фридрихстурма в Кайзере

На Новый Год в Баеришцелле проводились традиционные соревнования по прыжкам с трамплина. Лео Риттлер, который должен был выступать в прыжках, по нелепой случайности сломал за день до этого ногу. "Значит, ты пойдешь прыгать вместо него". Моe возражение: "я не умею даже стоять на лыжах" никого не трогало. Лыжи Лео были мне мгновенно подогнаны, и мы добрались до стартовой площадки в Баеришцелль, прицепившись за проезжавший мимо автомобиль верeвками. Мои коленки тряслись ещe после столь весeлой прогулки за быстрым автомобилем, когда я увидел трамплин… от одного вида этого сооружения затряслись и остальные части моего тела! Тем временем на старт вызвали Лео, я шeл как на заклание, и только одна мысль грела сердце: если я грохнусь, то позор падeт на Лео, не на меня… Это меня в какой-то степени успокаивало и давало уверенность в удачном исходе. Бесконечная пустота открылась моим глазам после разгона и прыжка, но после непродолжительного полeта земная материя показала мне всю свою твeрдость на посадочном склоне… Аплодисменты окружающей публики были первым доказательством того, что я остался на ногах. Меня самого этот факт удивил намного больше, чем любого из зрителей. В полной уверенности в состоявшейся "звeздности" я поднялся ещe раз на самую верхотуру. На этот раз хрястнулся я знатно, это было вполне нормально. Стоячий финиш был в те времена вообще редкостью. Я думал тогда, вот невезуха, вот в следующую попытку я вам всем покажу, как летать надо… Показал, да так, что обломки лыж летели во все стороны, а санитарам пришлось выволакивать меня с арены на носилках. Благодарная публика так меня жалела, что даже пустили картонку по кругу, в которую каждый набросал мелочи для меня. Этих денег хватило не только на новые лыжи для Лео (его лыжи закончили свою карьеру в нашей хижине в печурке), но и для моих новых прыжковых лыж. К весне мои переломы срослись, я мог уже не только снова бегать, мне хотелось неотлагательно испробовать мои новые лыжи. На Хохальме под Гармишем снег ещe лежал. На одном из натуральных трамплинов мы прыгали весь день, поднимаясь снова и снова наверх к точке старта. Правда, я мог ездить только по прямой, но для прыжков этого было предостаточно. Друзей, тренировавшихся делать виражи, я просто сочувственно высмеивал. Я чувствовал себя намного опытней и смелее, до того момента только, пока, после очередного падения, я снова очутился в госпитале. У лечащего врача было довольно глупое выражение на лице, ведь не прошло и двух недель, как он собственными руками подписывал мой выписной лист после зимнего приключения… Я постарался "успокоить" его, объявив, что на этот раз "всего лишь" колено, а кость, которую он мне сращивал, ещe целая. На этот раз полетел мениск. Пока я лежал в больничке, весна пролетела, а летом я заканчивал учeбу в институте. Диплом получился намного лучше, чем я в самых смелых мечтах себе представлял. Я получил даже место при мюнхенском управлении по озеленению города. Они, правда, и не представляли, что за "кота в мешке" они пригрели на своей груди. По воскресеньям я ходил на трудные восхождения с друзьями, частенько после восхождения принимал участие в спасаловке или транспортировке "жмуриков", понедельник - вторник я отдыхал от выходных, в среду надо было идти на похороны погибшего товарища - это свято, ну, а с пятницы до субботы я экономил силы для воскресенья… Так продолжалось неделями и месяцами, всe лето напролeт. Не удивительно, что мой начальник был от меня не в восторге. Для меня же главным в жизни был мой успех в горах. Прежде, чем начинать первопроходы, я хотел пройти все возможные крутые классические маршруты по альпийским стенам. Уже в то время у меня выкристаллизовалась внутренняя идеология: я ходил в горы, чтобы получить от этого высшее удовольствие свободы, а не для того, чтобы впечатлить окружающих.

Андерл Хекмаер (стоит) с друзьями на перевале "Эльмаурские ворота", Кайзер тридцатые годы

Лето 1929-го подарило мне самые незабываемые впечатления. Я прошел по порядку самые знаменитые и крутые стены в Карвенделе, Веттерштайне и в Кайзере. Сегодня, возможно, эти маршруты и не являются особенно крутыми, но в те времена на каждом из них было немного повторных прохождений. Совсем немногие альпинисты ходили в то время далeкие, сыпучие стены северных Альп. Альпинисты в то время либо преподносились простой публике, как герои, либо, как психи. Мы же, летая по горам как локомотивы, плевать хотели как на первое, так и на второе. Мы вели свою борьбу между собой. Например, юго-восточная стена Фляйшбанка была недавно пройдена Виззнером и Росси, и после этого мало кто пытался еe повторить. За неделю до нас, еe сходили Лео Риттлер и Петер Ашенбреннер. Посреди недели ещe пара типов попробовала пройти этот маршрут, но, отступив, стали кричать на всю долину, что предшественники выбили всe железо за собой… ну выбили, ну и что? Надо уметь забить свое, коль на то дело вышло. Первопроходцы тоже шли без помощи крючьев предшественников. Мы, послушав весь этот шум, с удовольствием вышли также на этот маршрут с Виггерлом Граммингером, о котором в дальнейшем повествовании вы ещe часто от меня услышите. Мы прошли всю стену, нашли достаточно оставленного железа на маршруте и, ради хохмы, повыбивали всe, что смогли, окончательно. Следующие выходные мы ставили на уши уже Карвендель. Ещe пацаном проходил я во время одного горного похода вдоль этого красивого гребня. Я направлялся в сторону хижины Карвендель-хауз, где меня поселили на самой верхотуре, и утром я проспал завтрак, потому что закрытые ставни не пропускали свет в помещение. От злости я не шел на гору, я на неe бежал. Поднявшись на самую высокую вершину Карвенделя - Биркаршпитце, я пошел дальше траверсом через западный гребень к Кальтвассеркаршпитце и, перейдя через вершину, спустился каким-то образом по сыпучим кулуарам и каминам в сторону ущелья. Спускаясь по коротким стенкам и полкам, я выглянул за угол стены и, вдруг, оказался нос к носу с одним огромным горным козлом. Я не знаю, кто из нас больше перепугался. Когда он двинулся по нисходящей в моeм направлении, я не догадался даже, что он на такой крутизне просто не в состоянии развернуться. Прогремев в полупрыжке - полупадении мимо меня, он исчез за ребром гребня. К вечеру добрался я до Фалькен - хижины. Никогда ни одна стена в мире не поразила меня настолько, насколько это сделали 800-метровые обрывы северной стены Лалидеров! Это прозвучит странно, но даже северные стены Жорасса и Ейгера не произвели на меня подобного тому впечатления. Впечатления детства - часто самые интенсивные в человеческой памяти.

Лео Риттлер в Кайзере 1929

И вот, мы стоим под этой стеной. Готовые и снаряжeнные с ног до головы, слава Богу, доктор Вилло Вельценбах дал нам исключительно подробное описание маршрута. Со всей убедительностью предупредил он нас о самых хитрых повадках стены. Людвиг Граммингер был, безусловно, сильным альпинистом. С присущей ему скромностью он позволил мне пойти забойщиком, хотя всем известно, что первым лезть намного интересней. Несмотря на это, я чувствовал его, как музыкант чувствует в оркестре дирижера, он направлял мой каждый шаг, каждое движение в нужном направлении, и уже в обед мы стояли на вершине. В кулуаре Шпиндлера на нас навалилась гроза, и, во избежание опасности камнепадов, мы вынуждены были снова подняться наверх. Так начался наш марш через всю карвендельскую долину, мимо Карвендель-хауза к хижине Фалькен, которую мы с рассветом и достигли. Наспех позавтракав, мы пошли дальше, в Энг, где стояли наши велики, и, оседлав последние, поехали в Мюнхен (100км!!!). На подъезде к городу мы подумали, а почему бы нам не полазить на скалодроме в Грюнвальде, на работу мы так и так уже окончательно опоздали… Там мы и встретили нашу толпу, которая в волнении сообщила нам, что спасатели вот - вот выедут в поисках наших бренных останков под стену Лалидера. Хорошо, что один из друзей догадался побежать к ближайшей забегаловке и сообщить спасателям, что мы нашлись на скалодроме. Так, вместо похвалы за столь крутое восхождение, получили мы конкретно по макушке. Мы совершили ошибку, которую новички в любом возрасте совершают: мы и представить не могли, что кто-то о нас беспокоится. Это был не единственный ушат холодной воды на наши бестолковые головы, пара типов попробовала после нас залезть на Фляйшбанк и, не найдя почти ни одного крюка, развернулись уже в первой четверти маршрута. Спустившись в город, они подняли большой шум, обвинив нас во всех грехах смертных. Где бы мы ни встречались с альпинистами, к нам относились как к прокаженным. Мне было на это поистине наплевать. Я придерживался всегда одного и того же мнения: если ты созрел для прохождения какой-либо стены, то ты не должен ожидать, что кто-либо пробьeт еe для тебя. Каждый должен надеяться на свои силы и свою волю. Граммингер же очень тяжело переживал всеобщий бойкот и считал, что мы должны исправить свою ошибку и пробить маршрут по новой, показав заодно, что пройти его можно и "с листа", не используя снаряжение предшественников. Меньше слов - больше дела, и в следующую субботу мы ещe раз быстро пролетаем маршрут и забиваем обратно все крючья, которые мы, ради хохмы, выбили две недели до этого. Наша честь была восстановлена, во всяком случае, нам так казалось. После всех этих эпопей ко мне пришло признание от экстремальных альпинистов. Одного я так и не понял, почему альпинист часто оценивается только по сложности проходимых им маршрутов. Ведь в горах столько красивого вдали от стен и ледопадов! Благодаря моим профессиональным качествам я замечал множество интереснейшего в мире растений и камней. Даже самые крутые типы из нашей толпы имели тонкое чувство красоты и доброе сердце. Так было раньше, и, я уверен, так будет всегда.

Перевод: Игорь Ивашура

Продолжение следует...