Херманн Буль на Пиц Бадиле

Сижу на террасе хижины Щора и смотрю, как восходящее солнце озаряет гладкую лопату стены Бадиле. Сотни метров монолитных скал северо-восточного сброса блестят в его лучах. На этот раз не удалось не то, что пройти, не удалось даже потрогать тёплый гранит. Очень хочется туда, в многометровые трещины и камины, сплетающиеся в кружево маршрута, выводящего к вершинному гребню. Когда-то давно, во времена тяжёлых рантованых вибрамов и витых верёвок, эта стена котировалась очень высоко. Считалось, что она сложнее Гран Жорасса и опасней Эйгера. Некоторые события, развернувшиеся тут, не менее драматичны, чем гибель французов и итальянцев на Френее или немцев на Эйгере. Легендарная и красивая стена... удивительно, почему она осталась золушкой среди своих популярных сестёр. Надо что-то делать с этим. Что ж... попросим помощи у авторитетной личности...


4 июля 1952 года скромный двадцативосьмилетний юноша выехал на поезде из Инсбрука в направлении Швейцарии. У него с собой не было денег, но был велосипед, это недоразумение позволило австрийским контролёрам высадить его на границе. Парень расстраивался недолго, в конце концов он предполагал подобное развитие событий и, пересев на своего педального коня, продолжил путь в сторону Сент Морица, и дальше, в Солио. Сто пятьдесят километров - не близкий путь, особенно если учесть, что это почти постоянный подъём в гору. Но для скромного молодого человека, уже, впрочем, весьма авторитетного в альпинистских кругах, нет преград…


Никто иной как Херманн Буль направлялся в Бергель на свидание с гранитными колоссами. Буль, уже прослывший одним из лучших скалолазов Альп, прошел к тому времени практически все альпийские “проблемные” стены, был, также, специалистом по крутому льду. Он ехал к подножью Пиц Бадиле с уверенностью, что может пройти её в одиночку.
Однако, увидев Бадиле из селенья Промонтоньё, он, всё же, был ошарашен масштабами этой громадины. Впрочем, такие ощущения стена вызывала практически у всех знаменитостей, увидевших Бадиле из долины Бондаска. Гастон Ребюффа написал в своё время: “Пиц Бадиле стоит в потрясающем окружении, никакие художники не в состоянии выдумать такие разорванные пейзажи”, и булевские впечатления ненамного отличались от впечатлений его предшественников: “Сурово и мрачно обрываются его склоны в долину. Стена! Не слишком ли дерзкое желание пройти её соло?”

Позволим же молодому тирольцу самому рассказать об одном из его самых значительных восхождений.

“На последние пять франков я решил купить необходимый провиант в сумасшедше дорогих швейцарских лавчонках. Закинув рюкзак за плечи, я повёл велосипед в романтично-первобытную долину Бондаска. К семи вечера я поднялся на хижину. В ней находятся только два человека: хозяин хижины и один альпинист из Милана. Я скрываю от них мои настоящие планы и говорю, что собираюсь сходить в одиночку северный кант Бадиле. Но даже эта идея взрывает их южный темперамент: La prima solo – первое одиночное восхождение! Эх, если бы они знали всю правду!

Свой будильник я поставил на два часа утра. Проснувшись, я ужаснулся: за окном было уже светло. Четыре утра! Я проспал, банально не услышав будильник. Торопливо готовлюсь к выходу. Завтракаю уже на ходу. По сыпухам и бараньим лбам траверсирую склон. В конце траверса спускаюсь на ледник, стекающий со склонов вокруг Бадиле и Ченгало. Точно в шесть утра моя рука прикасается к скалам стены. Переход через ранклюфт не составил проблем. По удобному, с массой зацепов, рельефу продвигаюсь легко и быстро. Крутой взлёт прохожу по камину, уф... Снизу все выглядело намного труднее, чем оказалось на самом деле. Таким образом, первые 200 метров довольно быстро остались ниже меня. Скоро я подошел под первое нависание. В нём торчит старый, ржавый крюк. Проба на прочность – держит. Вставляю пальцы в кольцо крюка, задерживаюсь на пару секунд и, подтянувшись, достаю до надёжного мизера. Скоро нависание остаётся за мной, благо там не было недостатка в зацепах.


Несколько плит, прорезанных трещинами, прохожу в высоком темпе. Они выводят меня к первому траверсу налево. Я приближаюсь к снежному пятну, преграждающему мой дальнейший путь. Это остатки зимнего снега. Ещё внизу это пятно занимало все мои мысли. Оно перекрывает 20 метров маршрута. Полуметровый фирновый панцирь, лежащий на крутых бараньих лбах, при ударе гулко отдаёт пустотой изнутри. Придётся траверсировать по ледовому лезвию в верхней части у ранклюфта. Осторожно сбиваю остриё гребешка и продвигаюсь вперёд. На каждый удар молотком нашлепка отвечает гулким эхом, отдавая в ноги противной, вызывающей приступы страха, вибрацией. С облегчением покидаю лёд и продолжаю лазанье по системе трещин. Наконец я у второго угла - безупречной “шестёрки”, являющейся ключом стены. Преодоление этого места – решающий момент моего прохождения.

Я погружаюсь в отрицательное измерение. Маршрут ведёт меня по косой влево-вверх. Нависание продолжительно, но хорошие зацепы придают уверенности в себе. Там, где они заканчиваются, начинается крючьевая дорожка. Крючья выглядят весьма надежно. Остались, видимо, ещё от первопроходцев маршрута, клеймо Кассина на проушине позволяет сделать такой вывод. Нависание заканчивается достаточно гладким тридцатиметровым внутренним углом, уходящим вертикально вверх. Структура гранита очень зернистая, это позволяет мне набирать высоту, балансируя на трении. Я молюсь на профилированные подошвы моих новых ботинок, позволяющих подобное лазанье. Я извиваюсь, я распираюсь, я упираюсь руками в стены угла, как в страницы открытой книги. Метр за метром остаются внизу, верёвка, свободно болтающаяся подо мной, создаёт иллюзию “нормального” лазанья в связке. Угол заканчивается громадными карнизами, под которыми нужно траверсировать влево, на зеркала стены. Зацепов практически нет, единственное успокоение: имеющиеся - надёжны.


Наконец я долажу до места, от которого дальнейший путь не совсем ясен. Описание было здесь очень туманным. Вокруг черепитчатые плиты, прорезанные глубокими трещинами. Я обыскиваю каждую из трещин на предмет наличия старых крючьев. В нескольких метрах выше торчит он – старый заржавленный крюк.

К восьми часам утра я уже вышел к снежному пятну в середине стены. Слева от пятна начинается “Большой угол”. Любопытство и зуд в ладонях не позволяют мне сделать продолжительную паузу. Угол уже полностью поглотил всё моё внимание и воображение. Проклятье, до чего же он гладок! Но, надеюсь, с хорошей техникой лазания на трении и в распорах, он проходится чисто. Пара крючьев, торчащих в глубине угла, служат лишь островками надёжности в океане неизведанного.

Как я думал, так и получилось. Сорок метров пути - и разрушенный карниз преграждает мне путь. Крюк со встёгнутым карабином, оба - французской марки “Аллаин”, торчит у начала карниза. Я пытаюсь взять навес с наката, но вот уже скоро вишу, подобно мухе, не имея возможности продвинуться дальше. В общем, я почти вылез, но отсутствие каких- либо зацепов на стене выше карниза заставило меня развернуться. Я возвращаюсь назад к карабину и вдосталь отдыхаю. Восстановившись, предпринимаю вторую попытку. С большим трудом мне удаётся забить крюк. Вщёлкнув в него петлю я с облегчением становлюсь в неё. Это была единственная петля на всём маршруте. Ещё десять метров отделяют меня от заключительного потолка. Очередной крюк с гудением заходит в скалу. Осторожно заглядываю за перегиб. Справа вверх уходит гладкий желоб. Двумя метрами ниже тянется десятиметровая, два пальца шириной, полочка в сторону желоба - единственная возможность пройти дальше. Осторожно спускаюсь по верёвке к началу. Для рук нет совершенно ничего. Уклон стены таков, что только верёвка, подходящая слева сверху, позволяет мне удерживать равновесие. Через несколько бесконечных минут я вновь ощущаю зацепы под пальцами. Мгновение - и я в желобе; верёвка с лёгкостью продёргивается.


Отсюда идётся решительно легче. Уже скоро я в амфитеатре верхней части стены. Одиночные камни пролетают мимо меня в пропасть. Но это не беспокоит меня. В глубине амфитеатра журчит ручей. Для меня это желанная возможность освежиться, уже несколько часов солнце жжёт мою голову. Держась левее второго кассиновского бивака, я лезу по цепочке трещин, переходящих позже в серию каминов. Камины расширяются, переходя в своеобразный вертикальный каньон. Тут уже не пройдёшь в распор. Я использую две узкие трещины, проходящие в глубине каньона. Сначала левее, дальше правее. Встречающиеся время от времени карнизы вносят некое разнообразие в лазанье. Прохладный бриз дует в лицо, по всей видимости, до вершины осталось совсем немного. За очередным карнизом я выхожу на правую стену каньона, – оттуда уже видна вершина. Мой взгляд останавливается на высшей точке, – да, там собралась целая компания. Я вижу только головы, торчащие из-за снежного карниза. Люди увидели меня. С любопытством отслеживают каждое моё движение. Это ведь редкость, связка на северной стене Бадиле. Моя верёвка плавно струится вслед за мной. Двумя дюльферами я спускаюсь обратно в основание амфитеатра и, по слабо выраженному ребру, поднимаюсь дальше, стараясь обходить лёд и разрушенные скалы. Проходит достаточно много времени, пока я делаю последние шаги по стене.

Я на вершине! Привычной фразой “Bergheil” приветствую группу юных итальянцев. В ответ получаю “Saluti” и “Bravo”. На часах половина одиннадцатого. Весь день ещё впереди. С чистой совестью ложусь я на большой квадратный камень, обозначающий вершину.


Херманн Буль спустился по Северному канту обратно в долину, сел на велосипед и поехал домой. К восьми вечера он, по убийственным серпантинам, добрался до перевала Малойа. Оставшиеся 140 километров пути он ехал уже ночью. За 15 километров до Ландека Буль падает вместе с велосипедом в Инн. Он заснул за рулём, но холодное купание изрядно освежило его.

А несколько часов спустя он уже стоял в чистой выглаженной сорочке на своём рабочем месте.

Вспоминая серпантины Швейцарии, я часто думаю об альпинистах той героической эпохи. Что двигало ими? Откуда они черпали силы для своих сумасшедших велосипедных прогулок? Проехать больше 180 километров, залезть на крутую стену и пунктуально вернуться к утру понедельника на работу…

Несомненно, не каждому это дано. Должен сказать, что и восхождение было не тривиальное. По моей просьбе Вадим Бешанов попросил мэтра советского альпинизма, Сергея Бершова, охарактеризовать этот маршрут. Бершов ходил его в своё время в составе советской альпинистской делегации.

Бершов оценил:“честная шестёрка А”