Кавказ 2007, "настоявшийся" рассказ о горном походе :)

Когда меня спрашивают про мой самый тяжелый поход, я без колебаний отвечаю: 2007 год, Центральный Кавказ, пятерка с Милетием Григорьевичем Ярмолюком.

Этот же поход входит в топ-5 самых любимых и в топ-4 самых красивых в личном рейтинге.

Он же является самым продолжительным из моего опыта.

И — с огромным отрывом — самым голодным. Это, пожалуй, ключевое.

Мне тогда было 27 лет — не так уж и мало, казалось бы — но, видимо, организм еще продолжал расти, и еды катастрофически не хватало. В силу ряда причин к продуктовым заброскам мы каждый раз выходили с опозданием на 2-3 дня, и это усугубляло мою личную драму. Помню, в какой-то из особенно голодных дней Милетий Григорьевич угостил меня конфетой-барбариской из собственной заначки. Я смотрел на него как на Бога: мне тогда казалось, что он жертвует самым дорогим. Еда снилась по ночам. К концу похода я обессилел настолько, что меня слегка пошатывало из стороны в сторону.

Вернувшись домой, первые две недели в промежутках между основными приемами пищи я съедал по батону с маслом, сыром и сгущенкой. Потом еще две недели — по полбатона. Особенно тяжело приходилось на работе. Мне было неловко перед коллегами.

Не помню уже, сколько веса я тогда потерял, при своих обычных-то 70 кг на 184 см роста. Но хорошо помню первую послепоходную пробежку по парку Сосновка, на которую решился спустя неделю после возвращения. В тот день меня обгоняли все: дети, женщины, пенсионеры. Если бы там бегали бывшие блокадники, я бы тоже вряд ли смог их догнать. Ощущения были, как после тяжелой болезни. И лишь спустя пару месяцев полуинвалидной трусцы я стал потихоньку возвращаться в прежнюю форму.

Для меня это была первая "пятерка" в горном туризме (поход пятой категории сложности). Милетий Григорьевич взял меня туда сразу после "тройки". Качественная разница (если брать только техническую сторону) оказалась довольно ощутимой, но с другой стороны, я был удивлен, что никаких сверхъественных усилий прилагать не приходится: стены, которые издалека казались почти отвесными, при ближайшем приближении "ложились" и выглядели вполне пригодными для перемещения, зачастую едва ли не ногами.

Я был единственным "тридцатипроцентником" в команде и сильно моложе всех остальных. Четверо имели опыт "шестерок", и не по одной, Анатолий Васильевич ходил до этого в пятерки.

Команда молодости нашей (слева направо: Аня Петрухно, Милетий Григорьевич Ярмолюк, Сережа Иванов, Анатолий Васильевич Яковлев, Саша Сидоров):

Меня поставили в связку с Сережей Ивановым, как с самым опытным.

Сережа:

Еще Сережа (он с удовольствием фотографируется):

На первой же 2А (перевал Кедрина) я вызвался лидировать и бодро зашерстил вверх по кулуару, забыв взять хоть какое-то железо. Про промежуточные точки я тоже не вспоминал и так бы допёр до самого перевала без остановки, но веревка закончилась, и меня остановил крик Милетия Григорьевича: "Делай станцию!". Так... станцию... что это такое, из чего ее делают... "А у меня только ледоруб!" — радостно проорал я вниз. Наш руководитель, бывший кадровый военный, продемонстрировал тогда недюжинную выдержку, даже не матюкнувшись. Но первым меня в том походе больше не выпускали.

Подъем на перевал Кедрина:

Еще вспоминаю, с чем мы тогда ходили. Немного с ужасом, немного с ностальгией. В 27 лет стараешься не зацикливаться на мелочах. Поэтому, когда на одном из технических участков мы вытягивали баулы и Саша, приняв мой рюкзак, спросил, сколько он весит, я не смог ему ответить. И сейчас не смогу. Но после того похода я купил электронные весы и стал читать статьи о минимизации веса снаряжения. А на первые свободные деньги купил дюралевые карабины и титановые ледобуры вместо аналогичных стальных.

А вот Сережа Иванов статьи о снаряжении по-прежнему не читает и без электронных весов прекрасно обходится. Это не помешало ему на свое семидесятилетие подняться на пик Ленина в двойке с Сашей Сидоровым. А в тот наш поход из обуви Сережа взял следующие позиции:
- сапоги кирзовые
- сапоги болотные
- ботинки отечественные времен СССР типа "вибрам".
Каждая из этих позиций по отдельности содержала ряд изъянов в силу естественного износа. Около недели Сережа экспериментировал, таская все это в своем рюкзаке, после чего выкинул кирзовые сапоги, а болотники обрезал и интегрировал с ботинками, соорудив подобие двухслойной современной конструкции со встроенными гамашами. Единственное неудобство заключалось в том, что для закрепления конструкции всякий раз приходилось использовать скотч:

Еще Сережа подкармливал всех желающих витаминами. "Это у меня с 80-х годов, — говорил он. — Мне тогда по знакомству из больницы ведро мультивитаминов досталось, до сих пор доедаю. Очень полезно для акклиматизации, особенно витамин В". Желающих угоститься находилось немного. Я тоже вежливо отказывался, с чувством некоторой неловкости.

Ходит байка, что за всю жизнь Сережа болел один единственный раз. Это случилось в его студенческие годы, когда он по неопытности съел что-то совсем уж залежавшееся, после чего с ним случилась диарея.

Что касается маршрута... Точных деталей уже не помню, но изначально планы строились наполеоновские: от Сугана (альплагерь "Тоймази") до Терскола, пять или шесть 3А, траверс двух вершин Эльбруса в конце — и все это удовольствие дней так на 40. По факту мы не дошли даже до Безенги, закончив поход в Верхней Балкарии, но при этом провели в горах около месяца. Поход проходил в наиболее изолированной части Центрального Кавказа: за этот месяц мы встретили только пограничников в долине Черека Балкарского, да охотников в долине Дыхсу уже на выходе — и больше ни души. Было пройдено три 3А, но мне на тот момент хватило и этого.

Фактически реализованная нитка маршрута выглядела так: поселок Мацута - д.р. Белягидон - превал Кедрина (2А) - лед. Айхва - лед. Галдор - пер. Зап.Галдор (2Б) - д.р. Галдордон - лед. Цухгарты - пер. Нахашбита (3А) + пер. Хазны Шевченко (2Б) (в связке 3А) - лед. Нахашбита - попытка рад.восхождения на пик Шевченко (2Б) - пер. Суган (3А) - лед. Доппах - пер. Солдат (1А) - д.р. Карасу - д.р.Лькези - пер. Шаривцек Северный (1Б) - лед. Фытнаргин - пер. Михаила Озимова (3А) - лед. Айлама - д.р. Дыхсу - д.р. Черек Балкарский - пос. Верхняя Балкария.

В этом походе случились первые лавины (одна из них — небольшая, правда — даже прошла через Аню, стоявшую в тот момент на перилах), и первое попадание в грозу на гребне.

Под перевалом Нахашбита (3А). Может показаться по фотографии, что мы стоим тут крайне опасно:

Но, во-первых, это мы не стоим лагерем, а просто пережидаем дневное пекло на снежно-ледовой "сковородке", а во-вторых, между нами и лавинными конусами все же имелось существенное понижение, куда и уходило все то, что прилетало сверху.

Раз уж речь зашла про Нахашбита, то там Милетий Григорьевич принял довольно необычное тактическое решение: подниматься на перевал поздним вечером. Это объяснялось юго-восточной экспозицией склона, по которому уже начиная с 9 утра начинали сходить лавины (что мы имели возможность наблюдать на протяжении целого дня). Вечером склон оказался в тени, подморозило, и все стихло. Около 18 мы начали подъем.

В палатках мы жили по трое. В первой палатке — Милетий Григорьевич, Аня и Саша. По утрам они варили кофе (произносилось — "коффэ"), а по вечерам Милетий Григорьевич читал вслух Тараса Шевченко в оригинале ("Кобзаря"). Если палатки стояли рядом, то нам тоже было слышно. Томик "Кобзаря" предполагалось оставить на вершине пика Шевченко. Увы, до вершины мы в тот раз не дошли.

Я жил с Сережей и Анатолием Васильевичем. До сих пор не понимаю, почему Анатолия Васильевича все называли по имени-отчеству, а Сережу, который был вообще-то старше, просто по имени. У нас был один фонарик на палатку (у меня). Это не то, чтобы задумывалось, просто так получилось. Когда мы в час ночи после скольки-то там перильных веревок поднялись на перевал Нахашбита и принялись расставлять палатки на седловине, то мой фонарик оказался очень востребованным: светить нужно было сначала Сереже, чтобы он снял кошки, потом Анатолию Васильевичу, потом мы по очереди ракладывались в палатке — спать легли не скоро :) Если вы спросите, как они поднимались на перевал без фонарей (там-то я им светить при всем желании не мог), то ответ прост: как раз в ту ночь было полнолуние.

При укладке вещей внутри палатки мы все же малость "недосветили" фонариком, и так получилось, что в ту ночь я спал на коврике Анатолия Васильевича, а он на моем. Хотя правильнее будет сказать, что спал Анатолий Васильевич, т.к. у меня спать не получилось, очень уж холодно было спине. Утром при дневном свете я рассмотрел внимательней его пенку: в толщину она была около 6-7 мм, и явно не первой свежести. Позже я стал обращать внимание еще на одну деталь: когда утром снимали палатки, то на том месте, где спал на своей пенке Анатолий Васильевич, по всему контуру проступало явное углубление от вытаявшего под его телом снега. Но Анатолий Васильевич сохранял невозмутимость и на сон явно не жаловался.

Процесс укладки Сережа называл "вошканьем". "Ну, я там пока повошкаюсь, а потом ты уже, чтоб не толкаться".

Гигантский бергшрунд по другую сторону перевала Нахашбита:

Чтобы спуститься, сначала пришлось траверсировать в сторону над бергом:

Пожалуй, связка Нахашбита + Хазны-Шевченко была наиболее техничным препятствием того похода.

На спуске с Хазны-Шевченко пришлось покорячиться в ледопаде.

А вот на пик Шевченко подняться не получилось. Мы вылезли на скальный гребень, и прошли по нему около трети, но было принято решение разворачиваться. Не могу сказать, почему. Погода стояла хорошая, времени оставалось достаточно, но я тогда еще не задавался вопросами стратегии и тактики. Сказано поворачивать — значит, поворачиваем. Хотя было обидно, конечно.

Наиболее яркое эмоциональное переживание похода — это не берги, не грозы и не лавины. Это Милетий Григорьевич на пике Шевченко, натягивающий утром обледенелые до колообразного состояния штаны прямо на голые ноги. Штормовые штаны он решил не брать на восхождение, а накануне как раз случилась гроза. Он промок до нитки, а единственные свои штаны по оплошности оставил на ночь в тамбуре. Ночь была холодной.

Милетий Григорьевич:

Ах да, еще мы снимали фильм. После увольнения в запас, Милетий Григорьевич закончил институт кинематографии. К процессу видеосъемки он подходил серьезно. Предпочитал снимать движущуюся воду. Еще любил колышущуюся траву. Но иногда и нам перепадало, и тогда приходилось поработать. Камера ставилась на штатив, Милетий Григорьевич кричал "Мотор!", а нашей задачей было изобразить всю тернистость пути и тяжесть походных условий. С первого раза не получалось, тогда мы возвращались и лезли по сыпухе заново. Халтуру наш режиссер не признавал, поэтому работать приходилось с полным весом рюкзаков. Я старался как мог, дышал тяжело и прерывисто. Фильм вроде был смонтирован, и даже с привлечением народных артистов из Ленфильма для озвучки стихотворных текстов, но результата я так и не увидел.

Перевал Суган показался не слишком сложным для 3А, но там было очень красиво:

С трещинами я к тому времени уже успел познакомиться не понаслышке, но таких здоровых, как там, еще не видел.

Выход на седловину перевала Суган:

На другую сторону вел крутой ледовый кулуар:

Там внизу нас ждала долгожданная заброска. Мой организм к тому времени уже начал потихоньку подъедать сам себя. Но под перевалом Михаила Озимова (еще одна 3А) мы опять встряли на трое суток, пришлось отсиживаться из-за непогоды. Сережа рассказывал походные байки, из соседней палатки раздавалось певучее чтение "Кобзаря", на боках образовывались пролежни, а запасы еды беспощадно таяли.

Наш лагерь был разбит в трехстах метрах от Главного Кавказского Хребта, по которому проходит граница с Грузией. Там ловила мобильная сеть в роуминге, и можно было обмениваться эсэмэсками с домашними. Это служило еще одним развлечением. Счет за которое вылился потом в круглую сумму. Грузинский роуминг, как выяснилось, стоит дорого.

На фото ниже хорошо видна русско-грузинская граница. Всё снежное — это Россия. А все зеленое — Грузия. И наш покинутый лагерь тоже видно (площадки от палаток со снежными стенками).

Подъем на перевал Михаила Озимова:

На перевале Михаила Озимова, с памятной табличкой (нами было совершено второе прохождение перевала, а табличку установила за год до нас группа первопроходцев под руководством Владимира Михеева):

Вершина Зесхе, вид с перевала:

Спуститься на ровный ледник мы за день не успели (не спрашивайте, почему; я, правда, не знаю). Палатки пришлось ставить прямо на перевальном склоне, предварительно вырубая ледорубами площадки на протяжении часа и укрепляя их камнями. Мне даже удалось поспать в полусидячем положении. По сегодняшний день эта ночевка остается самой экстремальной из моего походного опыта. На ужин мы съели по 30 грамм сушеных яблочек.

Доброе утро, страна! Хватит уже вошкаться, Сережа.

Утром спустились за пару часов. За нами — спусковой кулуар.

Потом еще потратили пару дней на прохождение ледопада Айлама.

Спустившись с ледника, мы встретили охотников в верховьях реки Дыхсу. Они предлагали нам угоститься свежим мясом. Вы, наверное, можете представить мои чувства, когда Милетий Григорьевич отказался, не желая вступать в контакты с местным населением. К тому времени у нас стала подходить к концу не только еда (уже несколько дней мы разделяли едки на две части), но и бензин. Кажется, это послужило решающим фактором для схода группы с маршрута.

В зеленой зоне удалось найти дрова, и это сильно выручало. Сережа учил меня строить камины из камней для экономии топлива.

Изголодавшие, мы спускались по долине Дыхсу два или три дня, уже точно не помню. В большинстве отчетов о ее прохождении, долина реки Дыхсу упоминается как труднопроходимая или вовсе не проходимая. Что-то в этом есть, смотрите на фотографии ниже.

Снежный мост через реку:

Единственное место под ночлег, которое удалось отыскать (на остатках лавинного выноса):

Охотники там как-то ходят. Ну и мы прошли.

Навесная переправа через Черек Балкарский:

В Верхней Балкарии мы с Сашей Сидоровым зашли в магазин. Купили что-то на всех, и еще каждый себе по два сникерса и мороженое. Вышли, тут же на крыльце съели мороженое и по сникерсу. Переглянулись, съели по второму. "Может, купим еще по одному?" — предложил Саша. Купили еще. Саша два, я четыре.

Верхняя Балкария:

Милетий Григорьевич:

Сережа:

Саша:

Аня:

Анатолий Васильевич:

А сам я в те времена выглядел так: