Любовь и горы. Байки Деда Барадеда

Любовь – понятие бесконечно замороченное и слишком философское для нормального мужского восприятия.
Поскольку в ней всегда участвует прекрасная половина человечества – прелесть женского рода. А в горах любовь - это камне-фирно-ледово-падное, пыле-снего-влаго-образующее, доско-плоско-бараньи-лбы-давящее, душу-тело-кошельки-выварачивающее явление природы…
Но вернемся от общей философии любви к нашим горам.
Есть горы, которые тебя не любят. Просто не пускают твое ароматно пахнущее недельным потом мускулистое тело на свою скальную девственно-неприступную грудь. Прямо как наши институтские первокурсницы.
Капризничают, понимаешь, то туману в глаза напустят, то камушком по башке зафигачат, то так глазками молнию пульнут, что потом от озона два дня в носу волоски шкворчат.
И вот что я заметил – в Карпатах мне завсегда проще давались вершины с женскими именами – Говерла, Сывуля, Пожижевская.
Пока не встретил я ее…
История моей любви с прекрасной карпатской гуцулочкой - горой Довбушанкой - началась в майские дни в конце семидесятых годов, в прошлом веке.

Вот представьте только: сине-фиолетовое бесконечное небо, свежий северный ветерок катается по слегка подтаявшим фирновым склонам гор, играясь ветками по-весеннему зеленеющих кустов стланника. Чирикают на своей родной мове, в нечесанных кронах елей-смеричек, какие-то неведомые птахи. В душе юного странника плещется томная радость от молодости и силы.
Вот и влюбился я в нее по уши и с первого взгляда. Как только мы на перевал с Яремчи поднялись, так я и понял – это Она. Моя прелестная гуцульская Любовь.
В башке тут же закрутилась, как пластинка на дискотечном проигрывателе, дивная песня Мулермана – «Где твой дом, гуцулочка? Карпаты…».
С малахитовыми смеричковыми косами по крутым скальным плечам, с мшистыми каменистыми щечками, с гранитными ладошками - горгами, греющими твою душу и пятую точку серо-зеленым махровым лишайником. И в довершение портрета моей красотулечки - кокетливая снежная шапочка на макушке, окруженная клубящимся облачным ореолом таинственности. Ну как тут не втюриться по полной программе!
Наш великий Командор - третьекурсник Ванька, к тому времени уже прошедший пешеходную пятерку и горную тройку, после легкого обеденного перекуса (сало, сухарь, чеснок, тридцать грамм сыра и мятный пряник с речной водой), сидел на берегу бурлящей по весне реки Зубринка, выжимал самовязанные носки и размышлял сам с собой.
- На подходы час, на вершину – часа два, на спуск час. Итого – четыре часа получается.

Мы, зеленые первокурсники, вытянули шеи и затаив дыхание, слушали сложные математические расчеты Горного Мастера, уже сдавшего институтский экзамен по сопромату.
- Значит так, - продолжал Мастер. – Оставляем здесь рюкзаки, девчонок и Вовку, за ними – лагерь, костер и ужин. Сами налегке берем вершину и к вечеру возвращаемся. Вопросы есть? Вопросов нет.

Ванька стоит, я сижу. А на тропе торчит мой альпеншток.

И потопали по тропе вдоль реки, потом по каменистому ручью, наверх. Буковый лес вскоре закончился, под ногами заплелись скользкие змеи – корни смеричек, выше – огромные валуны – горги, ощетиненные серо – зеленым лишайником. Тишина, только весенний ветер похрипывает да стальные наконечники альпенштоков по камням скрежещут.

Добрались, наконец, до зоны снега, причем сразу же по пояс Ванька то и провалился. Показал нам заодно, как надо на животе из снежной ямы выкатываться.
Пока смотрели и цокали языками от великого мастерства нашего гуру, с юга, с Румынии тучи подвалили. В считанные минуты елейное майское солнышко обидчиво накрылось крысиной пеленой и началось…
В воздухе резко посырело и запахло озоном, ветер полностью сдурел и стал в нас снежной крупой хреначить. Порывы урагана такие мощные были, что мы с ног валились, особенно те, кто помельче. Меня так вообще несколько метров на заднице по снегу протащило. Видели, как собака на жопе ездит по снежку, чешется? Вот так и я покатался по снежнику.

Гуру Ванька тут же принял мудрое решение – срочно на вершину, метров триста вертикали осталось, но это на глазок, слово «альтиметр» мы в те далекие годы только в справочнике по технологии машиностроения встречали.
- Витек – замыкающим, я – вперед! - Командует.
Сказано – сделано.
Группа из пяти человек растянулась по сыпушному склону горы, задуваемая снежной пронизывающей пеленой. Почти ползем, силы уже на исходе.
И где же маковка моей красотулечки - Довбушанки, где ж ты, вершина?
Метель вокруг жуткая, ненасытная ревет, не то, что Ваньки, впереди идущего Сереги не видно. Пока об него не споткнулся.
Сидит наш Серега на камне, обледеневший капюшон штормовки сполз набок, руками себя обнял и дрожит как перед сдачей экзамена по химии.
- Я больше не могу, - хрипит мне сквозь рев урагана. – Все, Витек, мне пипец! Я пойду вниз.
И просипел осипшим голосом слова из тогда популярной песенки - «Я эти горы в телевизоре видал…»
Твою ж в дивизию…
А группа то уже из виду совсем исчезла! Что делать в такой ситуации? Ни в «Категории трудности» Шатаева, ни в других горных настольных библиях того времени ничего похожего я не встречал.
Что делать, что делать - потащил Серегу вниз, как мог. А он чуть не в два раза тяжелее меня будет. Падали, конечно, лишайник со снегом – та еще смазка, да и Горганы даже в хорошую погоду – ночной кошмар травматолога.

Замудохался до потери пульса, головой в камень приложился...Потом почти не помню, урывками только…
Дрожь в ногах, страшно холодно, затем очень жарко, вдруг пот по всему телу попер, надо срочно расстегнуться… Костер бы надо, да ветер с ног сбивает…
Черт, кто–то матерится, впереди двое парней тащат какое – то обмякшее тело в брезентовом костюме, меня Ванька за капюшон штормовки по заледеневшей скале куда то волоком тянет.
Потом – совсем полная отключка…

Красная точка – место, где меня красотулечка поимела.

Очухался я точно не помню когда - от боли в ногах и едкой вони паленой шерсти. Огляделся вокруг – ноги мои в золе догорающего костра лежат, носки на ногах дымятся, крыша над головой с дыркой по центру, огромные звезды в проеме как-то издевательски подмигивают.

Как то так, для иллюстрации. Ноги там мои на нарах, говорят.

На земляном полу колыбы, вокруг костра наши парни сидят и незнакомые горники в штормовках.
Кружку мне протянули – пей, говорят, спасатель хренов. Глотнул, естестно, чай с медом и со спиртом. Потом вроде бы спальником накрыли. Опять отключился до утра, во сне только небо звездное да Млечный путь видел…
На рассвете проснулся как огурчик малосольный, ноги болят, кисти рук онемевшие, но идти вполне могу. От костра дымок в потолочную дыру струиться, вот точно как душа из него выходит.
А поутру, за пайкой рожек с тушенкой, нам с Серегой все и рассказали.
Про то, как ребятки поднялись на вершину, записку сняли и нас ждали по - напрасному. Как потом бегом вниз за нами спускались, а следы метелью уже занесены были.

Как нашли нас где-то через час под наклонной скалой, лежащими в отключке, я - возле кучки обгоревшего наломанного сырого стланника - костер, видать, еще пытался развести, горемычный. Как потащили нас вниз, бессознательно валящихся с ног…
Зашибись, говорят, что группа львовян навстречу шла, в колыбу помогли нас затащить, да быстро на костре чай сварганили, отогрели и спать горемычных уложили. У нас то в радиалке ни топоров, ни посуды с собой не было…
Но страдания страданиями, а маршрут никто не отменял. И так уже плановую дневку просрали.
Через пару – тройку дней, при очередном броде ледяной реки, наш Серега побледнел и слезы на глазах у него выступили. Штаны его брезентового комбинезона подняли и просто офигели. До колен ноги кровавыми волдырями покрыты, сукровица бордовая в вибрамы стекает.

Забинтовали, конечно, как положено, вонял потом мазью Вишневского, никто рядом с ним в палатке спать не хотел.
А меня, как истинного героя высокогорной спасательной операции, спать между девчонками положили. В самую середку «Серебрянки»!

Я ведь про свои обмороженные пальцы на руках и про вусмерть помороженные щеки и уши никому не рассказал.
Уходил по утрам за кусты стланика, промокал несвежей марлей сукровицу, стрептоцид горький разжевывал и мазал им морду, напевая тихонечко совсем недавно услышанный шедевр: «We are the champions - my friend…»
Самым молодым, понимаешь, в группе был, стеснялся очень.
А красотулечка моя, Довбушаночка, стояла такая вся из себя - неприступная, девственная, снежной сверкающей фатой стыдливо прикрытая…
Через полгода я ее еще раз соблазнить и покорить попытаюсь. Но это уже будет совсем другая байка.
К чему это я? А, вот, с тех стародавних пор к львовянам у меня особо теплое душевное расположение. Как встречу в горах, так сразу рука к фляжке сама собой и тянется!
И еще, думалось по-молодости – горы как женщины. Захочет – пустит, не в духе будет – пришибет горемычного, и не поморщится.
Вот как то так…