Точка возврата.

При переходе ледового участка шедшая в связке двойка: МС СССР по альпинизму В.Голощапов и второразрядник И.Большаков улетели вниз.

Из оставшихся на вершине троих альпинистов никто не видел, как они сорвались. Спустившись к подножью горы, один побежал за спасотрядом, а двое остались искать сорвавшихся Голощапова и Большакова.

Неизвестно, обнаружили ли они тело Вити Голощапова, но когда прибыл спасотряд, то на стене увидели связку из трех погибших альпинистов: под ледовым (вероятно) обвалом погибла оставшаяся двойка: Дима Полянин со свои товарищем пытались транспортировать тело Игоря Большакова и погибли сами.
Виктора Голощапова так и не нашли, хотя на следующий год специально организовали поисковую экспедицию.

А выжил в этой истории тот, кого отправили за спасотрядом.

Имена в предлагаемом вашему вниманию тексте изменены, поскольку это художественный очерк, вошедший в мою вторую книгу «Перекресток судьбы», которую я сейчас готовлю к переизданию.



Двуглавая красавица Ушба, укрытая снежным покрывалом, выглядела неприступно. Эта легендарная горная вершина, расположенная в Центральной части Кавказа, была своеобразной Меккой многих поколений альпинистов и по популярности в свое время могла поспорить даже с Эверестом. Ее суровая неповторимая красота притягивала, как магнит. И в необъятной России, и в далекой Англии всегда считалось за честь побывать на ее склонах. В Лондоне по сей день существует клуб покорителей Ушбы, как будто горный исполин, которому, в сущности, нет никакого дела до копошащихся на его склонах микроскопических существ, гордо именующих себя людьми, в самом деле можно покорить. Покорить, подчинить своей воле, завоевать…

Одно дело осушить болота, уничтожить лесные массивы, повернуть, наконец, реки вспять, но поработить горные вершины — это еще, слава Богу, никому не удавалось, и горы никогда и ни перед кем не становились на колени. Земля и так уже сполна расплачивается за тот вред, который за последние сто лет (особенно после открытия тайн ядерной энергии) нанес природе человек. Не миновала сия чаша и горы. Тонны мусора, оставленные паломниками от альпинизма на девственных склонах, искусственные моря и озера, затопившие горные ущелья — все это не проходит даром, и горы время от времени жестоко мстят, стреляя камнепадами и лавинами в непрошеных гостей. Ушба по своему коварству одна из первых…

Команда из четырех альпинистов, поеживаясь от пронизывающего насквозь ветра, в нерешительности остановилась перед гладкой, как зеркало, стеной. Роман, подавив нарастающий холодок под сердцем, снял рюкзак и достал радиостанцию.
— «Лагерь» один, я «лагерь» два… — запросил он связку наблюдателей, разбивших свою палатку на соседнем перевале.
— «Лагерь» один на приеме…
— Как проходит связь? — привычно спросил Роман.
— Отлично! — ответили ему с перевала.
— Передайте на базу, мы подошли к основанию стены, через полчаса начинаем подъем.
— Вас поняли, не забывайте: следующий ваш выход на связь в двенадцать, затем в шестнадцать…
— Не забудем, все, конец связи… — Роман отключил радиостанцию. Заряда аккумулятора по паспорту в режиме непрерывной передачи должно было хватить на пять-шесть часов, если экономить, то для восхождения этого вполне достаточно. Наблюдатели запаслись комплектом аккумуляторов и свою станцию не выключали круглосуточно, восходители же себе такой роскоши позволить не могли (на стене каждый грамм в тягость) и выходили в эфир только в строго оговоренное время.

Негнущимися пальцами Роман стал шнуровать утепленные французские скальные туфли. В советские времена о таком снаряжении и мечтать не приходилось. В 1964 году знаменитому «Тигру скал» пришлось штурмовать эту стену в обыкновенных резиновых кедах. Роман, передав рюкзак кутавшимся в пуховые куртки альпинистам, стал внимательно просматривать стену. Летом этот маршрут был оценен по высшей категории сложности, но сейчас на календаре был февраль…

В городской квартире планировать восхождение было легко, стоя же у подножия горы на все смотришь по-другому, и заоблачные вершины не кажутся тебе такими уж заманчивыми. Пропыхтев под рюкзаком часов двенадцать на подходе к горе, каждый восходитель рано или поздно задает себе один и тот же вопрос: а на фиг, собственно говоря, мне это нужно? Положительного ответа, в принципе, не существует, потому что кто же тебя назовет умным, когда ты за просто так горбатишься под тридцатикилограммовым рюкзаком, как последний ишак. Тупая скотина та хоть упирается, а ты прешь в гору, как дурак, добровольно…

Закончив все необходимые приготовления, Роман, тяжело вздохнув, сделал первый шаг по вертикали. Руки, одетые в легкие хлопчатобумажные перчатки, отчаянно мерзли: зацепки были припорошены снегом, и прежде чем уверенно за них взяться, приходилось сметать снег. Перчатки, естественно, вскоре промокли. Теплее от этого не стало.

Он с трудом прошел первые пять метров и забил в скованную полярным холодом стену первый крюк. Крюк зашел хорошо, отозвавшись малиновым звоном, и Роман немного воспрянул духом: привычная работа на время отодвинула нехорошие предчувствия, он немного согрелся и уже уверенней стал продвигаться вверх, проходя метр за метром. Хергиани понадобилась неделя, чтобы пройти этот маршрут, Роман же рассчитывал уложиться в два дня. Ночевать в гамаках при почти двадцатиградусном морозе удовольствие, скажем прямо, крайне сомнительное даже при прекрасном пуховом снаряжении. Собственно, только на современное высокогорное снаряжение Роман и рассчитывал, но чем выше он поднимался по скалам, тем менее убедительным казался ему этот расчет. Михаил Хергиани, даже по современным меркам, был выдающийся скалолаз, себя же таковым Роман не считал...

— Страховка готова! — крикнул он с сорокаметровой высоты. Первая веревка была пройдена, и он, повиснув на мощном дюралевом крюке, стал сноровисто выбирать веревку. Его напарник, молодой, подающий надежды альпинист Дима Большаков, перил не признавал, стараясь все маршруты пройти свободным лазаньем. Основной груз команды остался у второй связки, для которой они закрепят перила, а сейчас Роман быстро принимал Дмитрия. Их связка была лидирующей, на остальных же двоих участников команды ложилась рутинная работа выбивания крючьев, подъема груза и организации бивуаков, если таковыми можно было назвать узенькие полочки, на которых предстояло ночевать альпинистам.

Дмитрий прошел все сорок метров вертикали без малейшей задержки. Оставив Роману легкий штурмовой рюкзачок с пуховкой, роль лидера он взял на себя. Дальше крутизна стены резко возрастала, но это Дмитрия только обрадовало: чем отвеснее скалы, тем менее они занесены снегом, а на заснеженных полочках скальные туфли практически не держали, и риск случайного срыва на них был чрезвычайно велик. Роман охотно передал лишние карабины Дмитрию, в отличие от молодого партнера он, пройдя всего лишь одну веревку, заметно устал, столь велика была психологическая нагрузка, и только многолетний опыт помог ему безаварийно преодолеть эти метры.

Дима действительно был первоклассным скалолазом нового поколения. В этом были свои плюсы и свои минусы. Последние годы скалолазы все реже выезжали на естественный рельеф, шлифуя свое мастерство в теплых спортзалах на тысячу раз опробованных зацепках. Роман же на стендах тягаться с молодежью не брался: те как пауки могли подолгу висеть на одних пальцах под потолком спортзала, бесконечно бодая одни и те же маршруты. Когда соревнования по скалолазанию стали проводиться исключительно под крышей спортивных залов, Роман потерял к ним всякий интерес, утверждая, что все это уже не то. Исчез элемент творчества, ведь каждый новый маршрут на скалах был неповторим, на стендах же все заранее запрограммировано, и успешное прохождение маршрута зависело теперь только от физической подготовки спортсмена.

То ли дело настоящие скалы. Сборы он всегда планировал таким образом, чтобы спортсмены учились быстро ориентироваться в самых различных условиях и рельефах. На скалах Роман готовил себя к будущим восхождениям, где каждый метр вертикали грозил смертельной опасностью и подсказок ждать неоткуда: твоя жизнь будет зависеть только от крепости рук и надежности страховки. Тупым в альпинизме делать нечего, считал он, это не футбол, где интеллект спортсмену только помеха, а голова нужна лишь как ударный инструмент, чтобы при удобном случае ловко боднуть ею мяч.

Альпинизм всегда считался аристократическим видом спорта, все выдающиеся покорители мировых вершин были прекрасно образованными людьми, профессорами, писателями, учеными, исследователями, талантливыми инженерами. Это был образ жизни целого поколения советской интеллигенции, и спортом альпинизм назывался лишь условно. Просто за лучшие восхождения стали присваивать чемпионские медали, а победа одной команды над другой была весьма относительной. Никакая самая титулованная комиссия не могла правильно оценить уровень команды, ведь в основном все в конечном итоге решал отчет о восхождении. И проигравшие ничуть не расстраивались: неповторимые часы, проведенные на отвесных стенах в одной связке с лучшими друзьями, не заменишь никакими побрякушками…

— Камень! — вдруг истерично заорал Дмитрий, и тут же увесистый булдыган просвистел рядом с Романом.
— Стендолаз хренов! — выругался Роман, подумав про себя, что явно переоценил своего нового партнера. Восходительский опыт, приобретаемый годами, не заменишь никакими тренажерами… Дмитрий, слава Богу, не сорвался, но после вырвавшегося из-под ноги камня стал лезть крайне нервно и неуверенно, подолгу застревая на простеньких местах. Роман, терзаемый нехорошими предчувствиями, тяжело вздохнул...

Прошедшая ночь была для альпинистов ночью кошмаров. Они спали (если временные провалы в памяти можно было назвать сладким словом сон), забившись вчетвером в висевшую балдахином палатку. Когда под утро температура опустилась за отметку минус сорок, стало уже не до сна, и чтобы выжить, они стали травить пошлейшие анекдоты, вспоминали всевозможные истории, пронизанные порой откровенным черным юмором, безжалостно подначивали друг друга, отпуская шуточки, на которые в другой обстановке можно было бы серьезно обидеться. Главное — не упасть духом, и тогда ничто не сможет победить человека. Сон в таких условиях — это смерть, сколько путников попались в его обволакивающую ловушку! Во сне человек беззащитен как дитя, и холод — родной брат смерти, прикинувшись сном, подкрадывается коварно и незаметно. Ты просто уснул, как рыба, выброшенная на сушу, и не проснулся, вот и все…

Снегопад прекратился еще вчера в полдень, но радовались альпинисты этому недолго. Появившееся солнце немного прогрело скалы, но уже к вечеру отчетливо стал ощущаться проникающий сквозь любые пуховые куртки какой-то воистину космический холод. Глядя в бездонное черное небо, на котором словно в планетарии неожиданно быстро стали зажигаться далекие звезды, Роман с тревогой достал брелок-термометр. Стрелка прибора уверенно упала за отметку минус тридцать…

Они уже прошли более семисот метров отвесных скал, две ночевки пришлось провести на стене в гамаках и лишь на третий день вышли на узенькую полочку — метра два в длину и сантиметров шестьдесят-семьдесят в ширину. Шаг в сторону — это уже шаг в никуда, в пустоту… Но восходители были рады и этой опоре, еще одну ночь в гамаках им бы не пережить. Палатку растянули на крючьях, протянув сквозь нее страховочную веревку, и забились в нее, как мыши в норку. Было тесно и неудобно, но другого выхода не было: за бортом палатки мороз был уже градусов под сорок. Отчаянно мерзли ноги, не помогали и двойные высотные вибрамы. Альпинисты, прикованные к стене как Прометеи, сидели на рюкзаках, поджав ноги, и по очереди передавали друг другу отсвечивающую голубым огнем газовую горелку. Роман понимал, что за эту ночь они израсходуют весь запас газа, но другого выхода не было, угроза получить обморожения была вполне реальной. Он всю ночь тормошил друзей, заставляя разминать затекшие суставы, шевелить онемевшими пальцами, с ужасом представляя, что могло случиться, если бы они не наткнулись на эту спасительную полочку. Истощенные восхождением, на высоте более четырех тысяч метров они до утра превратились бы в застывшие мумии…

Первые проблески света были встречены дружным «ура!». Они выжили… На остатках газа вскипятили пару кружек воды, жиденький чай радостно побежал по застоявшимся сосудам, зажевали сухофруктами, по-братски поделили маленькую шоколадку, вот и весь завтрак альпиниста, и вперед, пока солнце не прогрело последний, самый опасный участок скалы, который ему не нравился с самого начала восхождения.

С нарастающей он тревогой всматривался в нависающую громаду обледенелой стены — ей не видно было ни конца ни краю. Ставшие ненавистными скалы упрямо уходили в небо, и Романа все чаще преследовала мысль, что эта вертикаль бесконечна, как космос. Темп движения снизился еще вчера, когда, казалось, все трудности должны были быть уже позади. Стена выполаживалась, но вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением, Роман испытал чувства, очень близкие к настоящей панике. Оставшиеся триста — четыреста метров были практически непроходимы. Серые скалы, словно их кто-то нарочно залил, как зимний каток из шланга, были скованы тонким ледовым панцирем…

«Выдай-закрепи!» — звучало каждые пять-десять минут, но вверх Роман почти не продвигался. С таким рельефом он за двадцать лет занятия альпинизмом столкнулся впервые. О свободном лазании не могло быть и речи: лед закрыл абсолютно все трещинки и зацепки. Идти же на «кошках», как по обычной ледовой стене, было крайне опасно. Остро отточенные зубья «кошек» с трудом пробивали непривычно прочный из-за сильного мороза натечный лед, и он, лопаясь, откалывался от скалы целыми линзами. Приходилось каждый метр-полтора надолго зависать на страховке, чтобы с помощью айсбайля (комбинация скального молотка с ледорубом) освободить ото льда очередной кусок скалы для организации надежной страховки. Традиционные ледобуры, даже самые короткие, в качестве страховки не годились, поэтому приходилось наугад долбить айсбайлем лед, и если под его хрупкой коркой находилась подходящая трещина, Роман забивал в нее скальный крюк. Сил эта изнурительная работа забирала столько, что он минут десять потом не мог отдышаться и безвольным кулем висел на веревке. Если такой кровью будут даваться все оставшиеся триста метров, то ночевка на обледенелой стене им гарантирована. В такой мороз им ее просто не пережить, это понимали все члены команды, но никому почему-то не пришла в голову трезвая мысль отступить. Вершина, вот она — рукой подать, еще немного, еще чуть-чуть — и долгожданная победа! Победа ли?..

В альпинизме, так же как и в авиации, важно не пропустить точку возврата: тот роковой момент, начиная с которого вынужденное возвращение на стартовый аэродром или в базовый лагерь становится уже невозможным. На что надеялся сейчас Роман, было неизвестно. Еще вчера стало ясно, что они недопустимо выбились из графика: сложность восхождения из-за все ухудшающихся метеоусловий оказалась намного выше, чем это представлялось в теплых городских квартирах. Ситуацию усугубляло то, что Дмитрий, в первые дни взявший на себя роль скалолазного лидера, серьезно подморозил руки и теперь только тормозил команду своей беспомощностью. Сэкономив на весе, продуктов взяли минимум, топливо на нуле, бессонные ночи и постоянный холод измотали людей до предела, но Роман не хотел отступать: ведь с таким трудом покорена основная часть стены и, казалось, остался всего лишь один рывок…

Начни сейчас команда срочную эвакуацию со стены — уже к закату они бы отогревались в брошенной под самой стеной высокогорной палатке. Запаса газа внизу было предостаточно, чтобы спокойно прожить с неделю. Роман же продолжал упрямо карабкаться вверх, рассчитывая до наступления темноты пройти эти проклятые триста метров. Будь лед потолще, пролезть семь — восемь веревок по обледенелой скале не представляло бы никакой проблемы. Но наплыв льда был менее сантиметра, и как только клюв ледоруба касался его, он крошился и откалывался целыми кусками. «Мы рубим ступени — ни шагу назад, и от напряженья колени дрожат!» — сцепив зубы, Роман отчаянно рвался к вершине. Крушил лед, забивал крючья, отчаянно матерился, видя, что остальные члены команды работают как сонные мухи, все было тщетно: сколько бы он ни бился со скалой, над ним нависали все те же триста метров…

И только когда первые звезды замерцали на черном небе, Роман наконец понял, что это катастрофа. Неожиданно вспомнились слова Джека Лондона о том, что у природы в запасе немало уловок, чтобы доказать человеку его ничтожество. К черту эту вершину! Вниз! Но точка возврата уже пройдена, через полчаса их накроет темный мрак холодного ада. Дмитрию становилось все хуже и хуже: его всего лихорадило, и он уже два часа жаловался на резкие боли в желудке. На его почерневшие пальцы, покрытые жуткими, кое-где вскрывшимися волдырями, было страшно смотреть…

Четверка альпинистов беспомощно висела на стене, не имея возможности устроить хоть что-то похожее на бивуак. Взывать о помощи было поздно, да и аккумулятор радиостанции сел окончательно, запасной же затерялся где-то в недрах рюкзака Дмитрия, и у него не было сил его искать. Роман повис на последнем забитом им дюралевом клине. Запас крючьев почти полностью закончился, осталось с десяток различных титановых лепестков и несколько дюралевых закладок на тросиках. Темнело стремительно и неумолимо. Онемевшими от холода руками он зарядил ракетницу и выстрелил в почерневшее звездное небо. Ракета с шипением взвилась и, набрав максимальную высоту, взорвалась, на несколько мгновений залив окружающие горы красным заревом. Прикованные к стене альпинисты молча смотрели вслед догорающей ракете… Почти всем им, кроме Дмитрия (тот сжался в комок, подтянув колени к подбородку, и уже ни на что не реагировал), она показалась прощальным салютом…

Ночь на отвесе альпинисты провели в гамаках. Утром им удалось на сухом спирте растопить в кружке немного снега и чуть подогретой талой водой немного утолить мучавших всех жажду. Продукты были, но кроме горсти сухофруктов к потреблению они вряд ли были пригодны. Тот же шоколад или традиционная у альпинистов сгущенка без глотка чая в горло не лезли. Из сгущенного молока пытались, перемешав его со снегом, сделать что-то наподобие мороженого, но в двадцатиградусный мороз это был не лучший выход для восстановления убывающих с каждой бессонной ночевкой сил. Отъедаться будем внизу, а сейчас наше единственное спасение только в движении, подумал Роман, пряча пуховку в рюкзак…

Титановый крюк с трудом вошел в извилистую трещину, издав при этом какой-то нехороший скрежет. Роман зло выругался: надеяться на крюк было нельзя, но другой трещины рядом не было, да и запас крючьев таял на глазах. Он осторожно нагрузил крюк, вроде бы держит. Если продублировать эту сомнительную точку, то сойдет в боевых условиях. Роман с сожалением достал последнюю закладку и расклинил ее в глухой расщелине чуть выше забитого крюка. Затем связал из репшнура петлю и с облегчением повис на ней. Закладка держала надежно. Теперь можно начинать спуск вниз: организовывать следующий пункт страховки.

Отступать Роман решил не по маршруту подъема, а уйти со стены влево, в чернеющий провал, который обрывался в долину крутым ледовым сбросом. Если удастся достичь ледника, то они смогут выйти на спасительный снежный склон, который Роман приметил еще днем. Вырыв в снегу пещеру, можно пережить любой мороз. Нужно выжить в эту ночь, а затем вниз, вниз и вниз, и тогда главный их враг — высота — отступит. Во всяком случае, вся команда верила в это и, превозмогая усталость, хрипло матерясь простуженными глотками, боролась за жизнь…

Дмитрию же становилось все хуже и хуже. Обмороженные до черноты руки уже не слушались, и Роману приходилось постоянно сопровождать его на спуске, помогая перещелкиваться от пункта к пункту. Останавливаться нельзя, движение в их положении — это жизнь! Чувство голода уже исчезло: выпитый накануне чистый медицинский спирт, смешанный с кусочками льда, немного прибавил сил и согрел. Зажевали этот «коктейль по-ушбински» остатками шоколада и сухофруктов, но этой энергии хватило только на час. Коченели суставы, давно перестали чувствовать холод ноги в остекленевших от мороза пластиковых вибрамах, но на это уже никто не обращал внимания. Роману казалось, что время остановилось, столько криков, суеты, но до желанной цели пока еще далеко. Вот он, наконец, закрепился на какой-то полочке шириной с две ступни, но и это после вертикального отвеса была почти земля. Вбив последний крюк в рыхлую породу, Роман стал принимать на нее остальных членов команды. На это ушел еще один час.

Дмитрия пришлось фактически транспортировать: он ни на что не жаловался и заторможенно молчал, слабо реагируя на помощь. Как только его доставили на полку, Роман сразу же дал хлебнуть ему остатки спирта. Огненная жидкость потекла по губам, Дмитрий закашлялся, но немного ожил. Во всяком случае, на вопрос, как он себя чувствует, даже попытался шутить. Собравшись в первый раз за прошедшие сутки вместе, альпинисты заметно приободрились, но эйфория продолжалась недолго. Все, включая опять впавшего в прострацию Дмитрия, прекрасно понимали, что Ушба лишь ненадолго дала передышку и пока отпускать из своего плена никого не собиралась… Мрачные утесы двуглавой вершины снисходительно наблюдали за разворачивающейся под их стенами трагедией, терпеливо ожидая последнего акта...
Чтобы попасть на снежный склон, нужно было пересечь тридцатиметровый участок льда.

Роман присмотрел относительно пологий участок и, предупредив, чтобы выдавали веревку свободно, нерешительно шагнул на ледник. Он прекрасно понимал, что забитые в полуразрушенную скалу крючья — страховка чисто условная, но другого выхода не было: нужно пройти лед и ни в коем случае не оступиться. Уже пройдя первые пять метров, Роман понял, что переоценил свои силы: титановые «кошки» в скованный морозом лед входили с трудом, требуя от альпиниста таких усилий, что вскоре у него предательски задрожали ноги. На айсбайль надежды также было мало: его загнутый клюв заходил в лед неглубоко и в случае срыва вряд ли мог удержать альпиниста.

Крик «Держи!» прозвучал, когда до спасительного снега оставалось всего пара метров. Роман решил сделать широкий шаг, почти прыжок, но в последнее мгновение зубья «кошек» зацепились один за другой и он, неловко пошатнувшись, попытался удержаться на айсбайле. Его клюв выскочил, и Роман безвольно заскользил по льду, неумолимо набирая скорость по всем законам физики. Оставшиеся на полке альпинисты судорожно вцепились в веревку, стараясь удержать падение Романа…
Рывок был чудовищен, плохо забитый крюк выскочил мгновенно, и в следующую секунду все трое были сдернуты со скалы уносящейся вниз веревкой… Ушба доиграла свои последние аккорды…

«И зачем люди ходят в горы?» — прочитав эту трагически закончившуюся историю, спросит читатель. Однозначного же ответа на этот извечный для альпинистов вопрос не существует. Все понимают, что альпинизм — это смертельный риск. Но сколько будет существовать человечество, столько люди будут покорять горные вершины и заниматься другими, не менее опасными, экстремальными видами спорта, ведь сознание человека обычно заблокировано от размышлений о возможности собственной смерти. Все знают, что, появившись на этот свет, мы обречены когда-нибудь уйти туда, откуда уже нет возврата, но стараются не думать об этом.

Для альпиниста, который сознательно рискует жизнью ради удовольствия насладиться красотой гор и победой над неприступными для простых смертных вершинами, мысли о вечности не так уж редки. Ведь что такое горы? Один неверный шаг, отчаянный вскрик «держи!», короткое, как выстрел, падение и, если страховка не сработала, все… из-за какого-то вылетевшего крюка или лопнувшей от чудовищного рывка веревки твой жизненный путь окончен… «Так лучше, чем от водки и простуд», — сказал бы на это Высоцкий. Если учесть, что сам Владимир Семенович погиб от водки и наркотиков, то может быть и лучше, но все равно, жизнь — это слишком высокая цена за честолюбивое желание покорить гору! Все альпинисты это прекрасно понимают, но в горах человек оказывается один на один с природой, и спокойное величие сверкающих вершин притупляет врожденный страх смерти. Все воспринимается совсем не так, как в обыденной жизни и это состояние какой-то космической эйфории знакомо каждому альпинисту.

Для альпинистов разряженный горный воздух — это воздух абсолютной свободы. Может поэтому, невзирая на подстерегающие их опасности, они так стремятся в горы — в этот уникальный храм природы с куполом во все открытое небо. Поднявшись на заоблачный горный пьедестал, человек начинает осознавать, что он не «раб Господень» и вообще ничей не раб, а высшее создание природы и все эти идолы и боги, которым так неистово покланяются на равнине его соотечественники — не более чем вымысел...