Спуск

Утром погода почти не изменилась. Солнце, на какой то миг показало, что оно еще существует, и отправилось продолжать свой дневной путь, укутанное густыми облаками, как простуженный человек одеялами. Снег временами усиливался до сплошной стены, а потом вдруг почти прекращался. Порывистым характером щеголял ветер. Мгновенно стихая, и так же внезапно яростно разбрасываясь снежными зарядами.
"Подъем, мужики!" раздалось снаружи. " Мы сейчас пробьем тропу вниз, давайте за нами, следы быстро переметает". Это мимо палатки, где спал Лом, прошла группа альпинистов, спускавшихся в нижний лагерь. Как ни уютно было расслабленно лежать в теплом спальнике, время, от времени забываясь видениями, пришло время вылезать наружу и готовиться к спуску вниз. Оставаться одному в верхнем лагере в непогоду не хотелось. И скучно, внизу какая-никакая жизнь, да и организму пора дать отдых от высоты.
Не смотря на порывы ветра, было не холодно. Лето оно и есть лето, подумал Лом, глядя на снег лежащий вокруг, зимой с таким ветерком, лишний раз в его сторону не поглядишь, сразу нос прихватит. Есть не хотелось. Попив натопленной с вечера снеговой воды, проверив, крепко ли стоит палатка, Лом облачился в сбрую обвязки, обул кошки, взвалил на плечи рюкзак, оглянулся напоследок в направлении вершины, затянутой облаками, и двинулся по уже переметенной частично тропе через снежный купол к первой веревке вниз.
Начало веревки можно было определить издали по торчащей из снега вешке. Дальше поверхность снежного купола как бы обрывалась в бездну, в которую и тянулась веревка от вешки. Следы, оставленные прошедшими альпинистами скрадывались поземкой, хотя видны были достаточно ясно, да и веревка, уходящая вниз, еще торчала не заметенная снегом.
Пристегнув карабин к веревке Лом начал спускаться. Уверенно сделав несколько шагов по снежному ребру, он вдруг левой ногой провалился выше колена в снег. Тело изогнулось над склоном, теряя равновесие. Чтобы не упасть пришлось правой рукой судорожно цепляться за перильную веревку. Поймать веревку удалось с первой попытки. Качнувшийся было горизонт снова замер в правильном положении. Все в порядке. Устоял.
Подумал, что надо бы посильнее натянуть на себя веревку. Потверже встав на тропе, он навалился на уходящий вверх конец веревки всем телом, а потом обмотал ее высвободившуюся часть вокруг правой руки. Получилась дополнительная опора. Ноги почувствовали себя свободнее. Лом пошел быстрее, только постоянно напряженная рука стала все чаще требовать отдыха. Все попытки облегчить ее судьбу то, сгибая то, разгибая локоть, подтягивая кисть к груди, сильно положение не улучшили. Мышцы начали ныть от напряжения. Уговаривая себя еще потерпеть, Лом понимал, что долго ему так не протянуть.
Надо было дома подтягиваться больше, мелькнула мысль, но такая же зыбкая и не смелая, как и снежинка, только что устроившаяся у него на рукаве. Чтобы дать отдых уставшей руке он перебросил веревку через спину, и ухватил ее уходящий вниз конец второй рукой. Рукам стало значительно легче. Тело вместе с рюкзаком повисало на веревке, а руки пропуская ее в сжатых ладонях, контролировали скорость спуска, которая теперь зависела от частоты шагов.
Получив дополнительную подпорку, Лом зашагал гораздо быстрее - ноги только успевали перебирать вниз по склону, главное не проваливаться слишком глубоко, чтобы не терять равновесие. Думать надо уметь, а не качаться, вспыхнула следующая мысль, подогревая, его самолюбие.
Так в приподнятом настроении он продолжал скакать по склону. Быстрый темп спуска несколько вскружил голову. Осторожность, ангелом хранителем висевшая над его левым плечом вначале спуска, куда то отлучилась, в движениях появилась даже некоторая лихость. Несколько раз он спотыкался, повисая на веревке, но каждый раз удавалось сохранить равновесие, и все обходилось благополучно, видно одним глазком ангел-хранитель все же приглядывал за своим подопечным. Так время, от времени зависая на веревке Лом, преодолел верхнее снежное ребро и добрался до скального пояса.
Скальный пояс, состоял из частично разрушенных, местами залитых льдом сланцев, торчащих вертикальной стенкой, уходящей вниз метров на сорок. Позавчера он пролезал этот участок вверх. Используя перильную веревку, Лом двигал, сколько можно вверх, жумар, потом руками держался за зацепки, а зубья кошек вбивал в покрывавший скалы ледок, или, если была такая возможность, цеплялся кошками за неровности скалы. Подняться по этим скалам, ему удалось без приключений.
Теперь предстоял спуск. Разница была в том, что при подъеме в случае срыва он повисал на жумаре – железяке, зажимающей веревку мертвой хваткой, а теперь на руках, которые, как известно, в отличие от железки, как «накачены», так и держат. Учитывая, что «накачены» они не очень, была высокая вероятность слететь вертикально вниз с сорока метровой скалы, чего сильно хотелось, но другого выхода, кроме спуска по этому отвесу, держась за перила руками, не было.
Потоптавшись на верхних камнях, он начал спускаться, развернувшись лицом к склону, и стараясь как при подъеме тщательно ставить кошки на зацепки, или вбивать их передние зубья в лед, одновременно медленно протравливая двумя руками веревку, протянутую за спиной. Да, не повредило бы какое-нибудь спусковое устройство, мелькнуло в голове, надо будет какой-нибудь специальный узел вспомнить, все полегче будет.
Сжимая концы веревки руками, Лом карабкался вниз. Все его внимание было приковано к тому, чтобы веревка травилась через рукавицы медленно, без рывков и ускорений, только это позволяло удерживать равновесие на отвесном склоне. Рукавицы буквально пережевывались веревкой, и ладони теперь прикрывались только лохмотьями, оставшимися от защитного слоя рукавиц и тонкой флисовой подкладкой.
Большая часть отвеса осталась позади, когда, делая очередной шаг вниз, он почувствовал, что с правой ногой что-то не ладно. Взглянув на ногу, Лом увидел пустой рант ботинка. Так, потерял кошку. Здорово. А вниз еще больше километра крутяков. Ладно, прорвемся. Раз сразу не улетел, значит, хранитель не дремлет. Потихоньку спустимся.
Теперь для ноги без кошки приходилось еще тщательнее выбирать зацепки, по нескольку раз проверять, не сорвется ли нога, когда на нее будет перенесен вес тела. Взмокнув от напряжения с одеревенелыми руками в изодранных рукавицах Лом, спустился метров на 20 вниз до снежного склона. Вытоптав ступеньку, он позволил себе расслабиться и оглядеться вокруг. Везуха! Внизу метрах в 15 в стороне от основной веревки на снежном склоне застряла его кошка. Отдышавшись, стал готовиться в «поход» за кошкой. Предстояло пройти траверсом по снежному склону полтора десятка метров в сторону от веревочных перил. Отцепил привязанный к рюкзаку ледоруб, прищелкнул карабин от самостраховки в его верхнюю проушину. Рюкзак лучше оставить, подумал он, и пристегнул его к основной веревке. Теперь все готово и можно идти спасать кошку.
Склон крутой, снег плотный, не глубокий нога в кошке стоит надежно, а вот второй ногой, прежде чем доверить ей вес тела, приходится несколько раз ударить по снегу, чтобы выдолбить ступеньку, которая будет ее держать. Ледоруб меньше чем до половины уходит в снег и натыкается на что-то твердое, может быть это скала, а может быть лед. Вряд ли ледорубу удастся удержать меня на этом склоне в случае падения, размышлял Лом по ходу дела, но ведь падать-то никто не собирается, а психологическая соломинка не помешает.
Аккуратно переставляя ноги и загоняя, сколько можно в склон ледоруб, он не спеша добрался до кошки. Надевать ее прямо тут не рискнул, а прихватив свободной от ледоруба рукой повернул в обратный путь. Возвращаться по своим же следам было значительно проще, хотя он по-прежнему осторожничал, подстраховываясь ледорубом. Вернувшись к рюкзаку, зацепил карабин самостраховки за основную веревку и принялся надевать спасенную кошку.
Напряжение, навалившееся на него в последние минуты, ослабло. Проснулся даже задремавший, казалось навечно, аппетит и Лом, достал из внутреннего кармана куртки пакетик с перкусом, дело до которого не доходило уже дня три. Зачерпнув горсть сушеной клюквы вперемешку с кедровыми орешками, он пожевал эту питательную смесь, потом достал термос и выпил теплой воды. Обеденный перерыв подошел к концу, пора было двигаться дальше.
Поглощенный собственным движением, Лом перестал обращать внимание на то, что творилось вокруг. А вокруг повисла сплошная серая пелена, из которой время от времени налетали кружащиеся снежинки. В нескольких метрах ниже по склону в серую мглу уходила веревка. Казалось, что он попал под серый колпак, непроницаемый ни для света, ни для звука. В гулкой тишине, налипшей со всех сторон, ясно слышался только стук сердца и, как ему казалось, шепот снежинок, временами затевающих причудливый танец вокруг его неподвижной фигуры.
Гора как бы убаюкивала человека. Куда тебе идти, зачем напрягаться, к чему бороться, ведь здесь так чудесно. Где еще в твоем обычном мире возможен такой покой, такая гармония тишины, приглушенного света, баюкающего танца снежинок. Оставайся, наслаждайся покоем. Радуйся. Отдыхай. И, действительно казалось, что сама вечность опустила мощные крылья времени, и оно остановилось для этого крошечного кусочка пространства…
Справа со стороны Северной стены раздался грохот, это сошла лавинка. Лом стряхнул с себя навалившееся оцепенение. Покой это замечательно, но надо спускаться дальше. До нижнего лагеря еще метров восемьсот крутого снежного склона, а в такой серый день стемнеет раньше обычного. Фонарик конечно с собой, и можно погулять и в темноте, но внизу еще одна скальная стенка, и кошка на правой ноге держится как-то не надежно, не смотря на то, что ремешок затянут до предела. Надо идти.
Снежное ребро он преодолел без приключений. Правда попытка использовать страховочный узел через карабин удачи не принесла. Сначала все шло отлично, и он контролировал плавный спуск, практически не напрягаясь, но в какой то момент, видимо расслабившись от такой удачи, Лом зазевался и не успел он моргнуть глазом, как лохмотья правой рукавицы были зажаты между веревкой и карабином. Хорошо, что место было не крутое, и он смог почти мгновенно остановиться. Так чего доброго без пальцев останешься, подумал Лом и, освободив карабин, снова взялся за веревку руками.
Через несколько метров спуска он подошел ко второму скальному участку. Скала здесь была покороче, но тоже почти вертикальная. Отработанным движением перещелкнул карабин на нижнюю веревку, скинул рукавицу и стал голой рукой закручивать на карабине муфту. Все эти действия он проделывал в последние дни бесчисленное число, раз и они превратились в обыденность, даже вертикальная стенка под ногами, только где-то на самом краешке сознания отмечалась как реальная опасность. Несколько секунд на перестежку, потом надеть рукавицу на руку и дальше вниз.
Его мысли, как при выполнении всякой рутинной работы, витали далеко от того, чем занималось тело. Додумать очередную Лом не успел. Непонятным образом обе ноги одновременно потеряли опору, и он полетел вниз. В первую же секунду он инстинктивно схватился руками за веревку. От рывка его перевернуло вниз головой. Резкая боль в левой ладони заставила разжать пальцы. Но падение прекратилось. Доля секунды в полете продолжала стоять перед глазами, хотя он уже несколько мгновений висел вниз головой, зацепившись левой кошкой за уступ скалы. Краем глаза он успел отметить улетающий в пропасть, скрученный в трубу коврик, который был привязан снаружи рюкзака. Не делая резких движений, правой рукой нащупал висевший на поясе жумар и закрепил его на перильной веревке.
Все, дальше не улечу, решил Лом. Теперь нужно перевернуться ногами вниз. Подтянувшись за перильную веревку, он отцепил кошку и опустил ноги вниз. В этот раз обе кошки были на месте. Кожу на ладони левой руки содрал, но не глубоко, вовремя бросил веревку. Пустяки, хотя недели две будет зарастать, если с хорошей мазью и сильно не тревожить. Дальше все цело. Из снаряжения кроме коврика, бабочкой порхая на ветру исчезла в серой дымке не понятно как слетевшая с головы шляпа – вот пока и вся плата горе за вторжение. Не так уж и высока, пока что, эта плата.
Отдышавшись, Лом оглядел путь своего полета. Да, хорошую скорость удалось показать на спуске со второй скальной стенки. Всего то метров 5 он не долетел до ее подножья. Ну, дальше по проще, снежный гребень до самого лагеря. Ниже вроде и серая мгла рассеялась, и тропа не так присыпана снегом, видно основная непогода зацепилась за вершины и вниз сильно не торопится.
Стало еще теплее. Все-таки лето, есть лето, и во второй половине дня даже не показываясь, солнце делало свое теплое дело. Снег стал рыхлым и вязким. Вроде бы наступаешь точно в чужой след, а нога проваливается выше колена и вязнет. Так и топчешься на одном месте, пока ноги не обретут под собой опору. Лом монотонно двигал ногами, время, от времени повисая на перильной веревке, когда ноги проваливались в снег особенно глубоко или соскальзывали с натоптанной ступеньки из-за налипшего между зубьев кошки комка снега, а в голове в такт движению складывались строчки:
По колено в этом вязком снегу
я барахтаюсь через не могу
Склон Чапаева навис надо мной
ощетинившись стеной ледяной.
Снег как сахар-рафинад блестит
крышей белой охраняя покой
Тыщу лет гора на месте стоит
и не шевельнет седой головой.
Близко, близко этот белый чердак,
ветер жмет, не дотянуться никак,
белый флаг его, и мой белый флаг-
расстаемся так.
Дальше вниз, а значит, крепче держись,
карабин-ладонь веревка - вся жизнь...
пусть крутые повороты судьбы
отведут от беды...
Серая мгла совсем отступила, видимо понимая, что «клиент» на этот раз ускользнул от ее цепких объятий. Ей на смену пришло другое испытание. Маячивший внизу лагерь все никак не хотел приближаться. Лом уже больше часа месил ногами рыхлый снег, а цветные точки палаток первого лагеря все никак не приближались. Снежное ребро, обрывающееся в одну сторону карнизами над отвесной стеной, а в другую расстилаясь белой скатертью крутого снежного склона, казалось, никогда не кончится.
Лом упорно шел, машинально перещелкивая страховочный карабин с веревки на веревку, а гора, будто бы держала его на резиновом поводке, который никак не хотел отцепляться, и чем дальше Лом спускался, тем сильнее Гора тянула его назад. Мысли сами собой закрутились вокруг человеческого терпения, его возможностей, пределов и того, тренируется ли оно в обычной жизни, или это своеобразная форма личностного опыта, который можно обрести только в «полевых условиях» как, например, ощущение «ходовой» погоды – когда одним «гулять» в самый раз, а другим и носа из палатки высунуть боязно.
Усталость тем временем брала свое. Время от времени приходилось останавливаться и садиться на снег, давая отдых ногам, на которые при барахтаньи на спуске приходилась основная нагрузка. Наигрался я в альпинистов, подумал Лом, очередной раз перещелкивая карабин. Еще один такой спуск мне не выдержать. Ясность этой мысли сама собой переросла в принятое решение о том, что больше попыток восхождения он делать не будет.
Теперь Лом не просто спускался в первый лагерь, он прощался с горой, сам не зная, может быть до следующего раза, может быть навсегда. С этого момента не только усталость мешала ему идти вниз. К ней прибавилась грусть. Знакомая до слез, стоящих в глазах, печаль расставания, печаль того, что что-то большое и важное в жизни вот-вот закончится и никогда больше не повторится.
Поднимись он на вершину, упоенное тщеславие, конечно, заглушило бы эту грусть. А сейчас, отдавшись нахлынувшему чувству, Лом, подчиняясь непреодолимой силе, чуть ли не поминутно оглядывался на гору, которая пока не торопилась сбросить фату облаков, будто бы специально не желая травить его душу. Серая пелена и тихое кружение снежинок появляющихся ниоткуда пытались успокоить разыгравшуюся сентиментальность. Это им в какой то мере удалось. Постепенно его мысли чуть изменили настрой. Благодаря тому, что вернулась привычная ирония, не раз выручавшая посреди приступов меланхолии
Продолжая копаться в себе, он подумал, что с каждым разом отказаться от вершины становится все легче. Или запас тщеславия убывает, и не достаточно важна, стала эта цель - достигнуть верхней точки горы, в качестве самоутверждения, и в виде пилюли подслащивающей грусть последующего расставания с сильно прожитым кусочком жизни, а боевой дух на столько ослаб, что уже достаточно «не победы», а только «участия». Или просто нету сил «кремнится». Или ответственность за «обычную» жизнь не позволяет взваливать на себя дополнительный риск. Или не пришло еще его время, дойти до собственного предела, и заглянуть за него, почувствовать, где же она проходит граница именно его морально-физических, волевых возможностей, его личная черта за которой ничего кроме пустоты нет.
Лом знал, что потом, когда все кончится, пережитая сейчас грусть вернется, и к горлу не раз подкатит горьковатое ощущение, что не дошел, не смог, не осилил. Придется себе же доказывать, что так, и только так, он мог, и должен был поступить… Придавленный пудовыми аргументами, червячок сомнения все равно будет шевелиться - мужское дело это победа и слава или смерть и слава. Но после смерти ничего не поправить, а пока живой – гора то вот она, еще тыщу лет простоит – пробуй, снова доказывай, тешь тщеславие, мори червячка…
Так переключившись на полемику с самим собой Лом незаметно добрел до своей палатки в первом лагере. Снег совсем раскис, и месить его еще полкилометра вниз до базового лагеря не было ни желания, ни сил. Заночую здесь, а в базовый лагерь спущусь утром к завтраку по прихваченному ночным морозом снегу. Скинув рюкзак, сняв, кошки и сбрую обвязки он полез в палатку, повалился на спальник и блаженно вытянулся во весь рост, давая отдых натруженным рукам и ногам.
Немудреный уют отгороженного от внешнего мира пространства, шорох снежинок по полотну палатки и усталость, победившая, наконец, его терпение хором прошептали: «Спокойной ночи». Лом не заметил, как заснул. Спал без снов, словно провалившись в бездну. Когда наконец, глаза открылись, в палатке было уже темно. Вместе с отдохнувшим, проснувшимся организмом проснулся голод – верный признак хорошей акклиматизации.
Нащупав фонарик, отыскал горелку, посуду. За снегом придется вылезать наружу. Обувать тяжелые башмаки не хотелось. Натянув на носки бахилы и прихватив полиэтиленовый пакет, выбрался из палатки. Пока он спал, погода переменилась. Небо очистилось. Окружающие горы засветились серебристым светом от луны, которая вот-вот должна была вынырнуть из-за горизонта. Ветер совершенно стих. Люди в соседних палатках спали, и в настоенном на легком морозе воздухе повисла хрустальная тишина. Лом сделал шаг, и хрусталь тишины рассыпался от скрипа под ногами подмерзшего уже снега.
Отойдя несколько шагов в сторону от палаток, он отковырял от наста несколько снежных кусков, насыпал их в пакет. Теперь водой он обеспечен, можно возвращаться в палатку, готовить ужин. Как только Лом перестал двигаться, вокруг снова воцарилась тишина. Он снова почувствовал легкое прикосновение вечности. Вот так тысячелетиями посреди этих гор висит прозрачный воздух, серебрятся в лунном свете покрытые льдом и снегом вершины, плавно изгибаясь серой, полосатой лавой стекает в долину заполнивший ущелье ледник, темнеют скалы и белыми далекими светлячками взирают на эту картину древние звезды…
Лом замер, наслаждаясь открывшейся ему картиной покоя мироздания. Захотелось раскинуть руки и воспарить над всей этой застывшей красотой. Мгновение, другое и краюха луны показалась над ущельем. Ярче засветились снежники, подал голосок ветер и движение, антипод покоя и тишины заявило свои права на вечность. Лом еще с минуту постоял возле палатки, впитывая мощь спокойно дремлющей вокруг стихии, и полез в свое убежище готовить ужин.
Прошло несколько дней, Лом вернулся в город. Отпуск завершался, августовское лето то роняло дожди, то баловало солнечным теплом. Каждый раз, оставаясь наедине с собой, монтируя фильм, сортируя фотографии, Лом мысленно возвращался к Горе. Теперь, когда содранные руки заросли, память о пережитой усталости притупилась, червячок сомнения все увереннее поднимал голову, нашептывая дремлющему тщеславию, а зря ты тогда повернул назад, классный был шанс сходить на вершину, надо было кремниться… Эта, начатая еще на склоне Горы полемика с самим собой незаметно перешла в рифмованные строчки:

Глаза закрою - нависает надо мной
Могучий Хан своею северной стеной
А в звуке ветра и газующих машин
Я слышу голос набегающих лавин
Хан-Тенгри, духов повелитель, я пропал -
Мой своенравный дух сам власть твою избрал
Теперь преследует один и тот же сон -
Тропу тропящий человек идет на склон
И где-то в горле сердце отбивает такт
Сухой язык не прокричит ответ никак
И с хрустом кошки крошат скалы скрывший лед
И кто там не был, тот ни капли не поймет.
Да собственно и понимать то особенно нечего. Горы это как сказочная пещера, наполненная сокровищами. Приходя туда каждый, приносит, что-то свое, а уносит только то, что он сейчас в состоянии взять кто телом, кто душой, кто разумом… И словно наждак ржавчину, величие окружающей вечности дикой стихии, сдирает слой размякшей души - налет из мелочности и суетности ценностей потребительской цивилизации, и обнажает чистую жизненную силу, первозданно заложенную в человеке природой - Любовь к Жизни.