Друзья уходят как-то невзначай... Джексон

1987 год. Даже не помню когда это было – до того, как я съездила новичком в Уллутау, или уже после. Я в тот год в начале лета только-только начала выезжать на питерские скалы, и еще не со всеми в секции была знакома. Каждые выходные появлялись на стоянке новые лица, новые люди – кто-то возвращался с гор, кто-то просто, наконец, вырывался с работы.
Обычные выходные на скалах, обычный субботний вечер у костра, когда все долго сидят – поют под гитару, шумят, веселятся, орут на все озеро, распугивая чаек. Постепенно разбредаются по палаткам. Толпа у костра редеет. Наконец, бревна совсем опустевают. Остаюсь я и еще какой-то парень, которого вижу первый раз, но которого все тут судя по всему хорошо знают.
Молчим, глядя на языки пламени, лижущие поленья, слушая крики чаек, вдыхая запах дыма, смешивающийся со свежестью карельской ночи и запахом воды, что тянет от Светлого, на котором спартаковские стоянки.
Меня чем-то цепляет этот парень. Все тут очень шумные, не прекращая болтают, орут, отпускают шутки про С2 Н5 ОН, про девчонок, скалы, горы, норовят залезть на жердь над костром и сплясать на этой жерди, или схватить кого-то из визжащих девчонок и швырнуть с обрыва в озеро. И даже уже, заснув в палатке, можно неожиданно услышать крики, разносящиеся над озером «Па-пи-ро-ва….». До сих пор не знаю что это слово означало…
А с этим парнем, странно, можно просто сидеть рядом и молчать. И кажется, это молчание красноречивее тысячи слов.
Постепенно начинаем разговаривать. Я рассказываю, как попала сюда, ведь я новичок, а он уже тут корифей, как я потом выяснила, одна из легенд Парнаса. Он рассказывает про Афган, сетует какой был дурак, сказав что занимается альпинизмом, после чего его тут же отправили в Афган. Рассказывает ужасы, которые там пришлось пережить. И снова молчим. Что-то близкое появляется между нами в тот момент, как будто эта ночь или это молчание связали нас невидимой нитью.
Постепенно небо светлеет. Заползаем в палатку, чтобы все-таки немного поспать, хотя хочется сидеть так бесконечно, глядя на костер и слушая тишину, будучи с кем-то близко и вместе с тем далеко.

Парнас. Приходим втроем с Жекой и… а вот даже не помню кто еще был, возможно Дима Чижевский, они тогда были неразлучной связкой с Джексоном. Я даже не помню в те же выходные это было или в другие. Кто-то из них ставит на камень магнитофон и врубает на полную катушку ДДТ.

Что такое осень - это небо,
Плачущее небо под ногами.
В лужах разлетаются птицы с облаками.
Осень, я давно с тобою не был.
В лужах разлетаются птицы с облаками.
Осень, я давно с тобою не был.

И погнали. Цирк под Парнасом замкнутый, акустика там сильная, ДДТ орет: "Родина, еду я на Родину...", все это отражается от скал, задавая бодрый ритм для лазания.

Что такое осень - это камни,
Верность над чернеющей Невою.
Осень вновь напомнила душе о самом главном,
Осень, я опять лишен покоя.
Осень вновь напомнила душе о самом главном,
Осень, я опять лишен покоя.


Потом моя жизнь так складывается, что я уезжаю на несколько лет жить в Терскол. Возвращаюсь в Питер после того, как в горах пропал мой муж. Начинаю ездить на скалы, чтобы отвлечься.
Снова иногда вижу Джексона, но мы больше не общаемся. Он ушел из Спартака в Горняк и обитает на других стоянках. Иногда, пересекаясь на тропе или под скалами, мы останавливаем друг на друге взгляд. Странно, что в этом молчании чувствуется больше общения, чем в самом оживленном разговоре.

Потом я уехала работать в Москву, и прожила там 10 лет. На питерские скалы больше не ездила.
Наши с Жекой пути разошлись, но осталось что-то недосказанное...

2011 год. Чемпионат на Замин-Кароре.
Не помню в какой момент неожиданно узнаю, что трассу школы будет ставить Евгений Григорьев с Женей Колчановым. Удивляюсь. Обычно трассу школы на Чемпионатах ставили Балезин с Одинцовым. И еще больше удивляюсь, что судьба свела меня с Джексоном в самом неожиданном месте.

При встрече перекидываемся ничего не значащими фразами, какими обычно перекидываются люди, которые давно не виделись. Типа как жизнь, как дела, чем занят, какие проекты, какие восхождения. Он рассказывает, что когда прочел в интернете про мои проекты, то испытал чувство гордости за то, что та зеленая девчонка-новичок, которая пришла к ним в Спартак, теперь обрела такую популярность. Я сетую в ответ, что у этой популярности своя оборотная сторона медали.
И снова молчим. И в этом молчании больше, чем в сказанных словах.

Джексон с Колчановым идут ставить трассу Школы, мы с Никитой Скороходовым поднимаемся с ними, чтобы отснять эти трассы. В этот раз нет магнитофона и не орет на полную катушку ДДТ.
Но в моей голове звучит старый мотив:

Что такое осень - это ветер
Вновь играет рваными цепями.
Осень, доползем ли, долетим ли до ответа
Что же будет с родиной и с нами?
Осень, доползем ли, долетим ли до рассвета,
Осень, что же будет завтра с нами?


Вечером сидим за столом у Маргебской школы. Шашлык, коньяк, гитара. Нет только костра.
Прохладно. Джексон по-джентельменски накидывает на меня свою куртку. Мне почему-то кажется, что для него это странный жест. Или все меняется со временем. Мы уже другие люди за эти 25 лет.
В этот раз народ долго не расходится, ведь Чемпионат еще не начался и судьи не торопятся идти спать.
Как-то молча, не сговариваясь, мы с ним встаем из-за стола и уходим в ночь.
Идем по дороге вдоль поселка. Снова молчим, как и 25 лет назад, когда мы только-только впервые встретились у костра.
Хочется сказать то, что было не досказанным. Но почему-то говорю совсем другое, уже даже не помню о чем. Какая-то философия о жизни, о смерти, о вечности.
На обратном пути, озвучиваю мысль, что все встречи в жизни, все общение между людьми – бессмысленны. А он отвечает, что все имеет какой-то смысл.
И снова молчим. И в этом молчании больше смысла, чем в словах.

Осень, в небе жгут корабли.
Осень, мне бы прочь от земли.
Там, где в море тонет печаль,
Осень - темная даль.

Тает стаей город во мгле,
Осень, что я знал о тебе?
Сколько будет рваться листва,
Осень вечно права.


///

Несколько дней назад. Сидим в кемпинге в Тромсе. Я пытаюсь напечатать репортаж, а Юля только что подключилась к инету и читает последние новости, попутно комментируя и рассказывая, что пишут в комментах на РИСКе.

– Какой-то питерский альпинист погиб, – вдруг произносит она, – Евгений Григорьев.

Вздрагиваю.

– Ты знаешь его? – спрашивает Юля, наверно, заметив мою реакцию.
– Да.

И больше не хочется ничего говорить.

Прячу эмоции глубоко внутри. Чтобы девчонки не видели. Какой смысл портить им настроение и последний день нашего норвежского энджойбла кислым видом? Разве это что-то изменит?

Поэтому молчу. Как мы всегда молчали, когда наши с Джексоном пути пересекались.

Возвращаюсь в Питер. Открываю РИСК. Читаю пост про НС в Безенги.
Снова молчу. Не хочется ничего говорить.
В словах меньше смысла, чем в молчании.

Но не выдерживаю. Пишу все это. Хотя пишу уже в пустоту.

Жека, мне жаль, что я тебе все это не сказала тогда на Замин-Кароре. А теперь уже никогда не смогу сказать. Мы говорили о чем-то не важном, о жизни, о времени, о событиях, перетирали какие-то альпинистские новости. Но снова что-то так и осталось недосказанным…






















Все фото сняты Никитой Скороходовым во время Чемпионата на Замин-Кароре, 2011 год