Северный полюс 18 лет назад

Дневник руководителя экспедиции
Это была группа «Арктика», которой вот уже второй десяток лет руководит заслуженный мастер спорта Владимир Чуков. Предыдущие экспедиции «Арктики», в 1989 и 1990 годах, были лишь прелюдией к этой. Тогда до Полюса у далось дойти не всем... На этот раз все восемь участников экспедиции за 64 дня нечеловеческого труда достигли цели, став первой командой в мире, дошедшей до вершины планеты без посторонней помощи. Эти людям удалось то, что так и не смогли в свое время сделать известные английские путешественники Ронелф Файеннес и Майк Страуд, четырежды — в 1986,1988, 1989 и 1990 годах — предпринимавшие попытки дойти до Полюса автономно. Не удалось это и троим норвежцам под командой Берга Оуслан да. Тогда, в 1990 году, Полюса достигли только двое. Третьего участника пришлось эвакуировать из-за травмы. Весной 1992 года, спустя чуть больше месяца после старта, отказался продолжать путь третий участник канадско-российской полюсной экспедиции. Вновь эвакуация. Через три месяца пути до Полюса доходят только двое: Ричард Вебер и Михаил Малахов. Что же считать тем пределом человеческих возможностей в Арктике, чтобы можно было сказать: «Все! Большего сделать невозможно. На большее человек просто не способен». И есть ли такой предел? Да и стоит ли загадывать? Ведь в 1994 году почти все полюсные экспедиции замахивались на автономные трансарктические переходы. Фантастика!? Но так ли до этого далеко?

15 марта. Вчера наконец-то все собрались на о.Среднем. Команда наша, в полном смысле слова, сборная. Пятеро из Томска, двое из Москвы, один из Норильска, а базовый радист Василий Ленков из Нижнего Новгорода. И вдруг неожиданно встал вопрос о составе группы. Виктор Шарнин из Томска, предполагаемый руководитель базовой группы, на которого возлагалась огромная ответственность по обеспечению здесь, на земле, надежности наших тылов, вдруг попросился на маршрут. От такого поворота у меня все внутри похолодело...
Придя в себя, начал убеждать остальных в невозможности оставить на «базе» одного Ленкова, в необходимости делать перерасчеты продовольствия, топлива, перераспределять снаряжение и т.д. Томичи хмурые, говорит один только Иван Ялин, видимо, получивший все «дипломатические полномочия».
Оказывается, ребята все уже предусмотрели и сделали расчеты на оба варианта. Мой последний аргумент — Василий, наша «база». Но и с ним уже договорено. Он готов остаться на острове один для того, чтобы Виктор Владимирович мог идти вместе со всеми.
Семь или восемь? Велика ли разница в степени мобильности группы на маршруте? Вероятно, практически — никакой. Тем более что Виктор, пожалуй, один из наиболее хорошо физически подготовленных участников.
Решено! Идем восьмером. Ночь уже кончается. До вылета всего около 8 часов.
За полчаса до назначенного срока восемь упакованных саней по 100-110 кг и восемь рюкзаков стоят у занесенного снегом входа в летную гостиницу. Подкатывают вездеход и крытый грузовик — местное такси. Мешки, лыжи и какая-то мелочь забивают все объемы. Сани, подцепленные живописным двойным веером к тягачу, лихо мчатся к летному полю.
Около двух часов полета на вертолете и мы касаемся колесами самой северной точки суши в архипелаге Северная Земля. Это мыс Арктический точка старта почти всех полюсных экспедиций, если они начинаются от российских берегов.
В этом году мы вновь верны себе — выходим «замыкающими». 23 февраля отсюда стартовал японский путешественник-одиночка Мицура Обо, 2 марта норвежец Берг Оусланд, 12 марта, перелетев через полынью километров за 40, пошла попытать счастья на полюсном поприще пешеходная группа из Свердловска. Затея эта откровенно бесперспективная, но парни непреклонны в своем решении. Руководитель Николай Рундквист «ярый лыжененавистник», как он сам называл себя, еще в Москве доказывал нам преимущества движения по льду пешком, причем не буксируя, а толкая сани, как детскую коляску, только на полозьях. Пересекутся ли наши пути с кем-нибудь из них?
И вот наконец 15 марта в 14.30 по местному времени стартуем и мы. Координаты точки старта N81° 16' 22,4"; Е 95° 35' 25,4". Морозный солнечный день, ветер встречный, северный. Благодаря этому полынья сомкнулась, сжав молодые льды. Ни прошедшая бессонная ночь, ни все волнения последних дней не могут погасить нашего возбуждения. Мы, наконец, на льду, на пути к цели.
16 — 17 марта. Движемся по мелковсторошенным ледяным полям. Снега почти нет. Лед голый, лишь покрыт кристаллами соли. Для саней это плохо удары при падениях с торосов слишком жесткие. Через пару часов движения замечаем, что за нами тянется желтый след по цвету наших саней. Кое-где это целые куски отколовшегося пластика. Больше других пострадали мои. Левый полоз проломился и начал выкрашиваться. Сказать по правде, такого от саней из углепластика с кевларом мы не ожидали. Без серьезного ремонта не обойтись. Несколько часов тратим на ремонт сразу же, но на следующий день — та же проблема.
В ход идут запасные лыжи. Безжалостно работаем ножовкой, режем «по живому» даже новые лыжи, а между тем Мукачевская фабрика уже прекратила их выпуск. В дело идет и моя запаска «талисман», который таскается за моими санями с 1986 года и дважды побывал на полюсе. Лыжу крепим вплотную к полозу, надежно закрепляем носок. Получается неплохо, но трение здорово возрастает. Мне приходится ставить второй полоз, чтобы избежать полной поломки.
Слишком поздно понимаем, что основная причина такой неудачи с санями неверная загрузка. Пустоты, которые образовались с внутренней стороны полозьев, оказались самым слабым местом. Теперь загружаем более тщательно, но потерянного не вернешь. Без заметных повреждений осталось лишь трое саней. Самое драгоценное для нас теперь — сани. Приходится беречь их как зеницу ока. Ведь без них о Полюсе нечего и мечтать...
А за тонкой капроновой стенкой палатки, где мы занимаемся ремонтом, ледовый мир живет своей жизнью. Стоит хоть на мгновение забыть об этом, как скрежет льдин и завывание ветра возвращают тебя в реальность.
Впрочем, дело, похоже, принимает серьезный оборот. Зона активного торошения подошла вплотную к нашему лагерю. От льдины, которая еще совсем недавно казалась наиболее надежной в этом шевелящемся хаосе, осталась площадка размером 50 на 20 метров. Со всех сторон лед мелко перемолот, вздыблен свежими грядами торосов. С запада неотвратимо наползает полутораметровая стена льда, а перед ней, словно нож: бульдозера, со зловещим скрежетом ползет гигантская льдина, срезая на своем пути все, что мешает ее движению.
Ближайшая преграда наша палатка и все, что рядом с ней: санки, лыжи, рюкзаки. Ребята пока в палатке, приготовились обедать, но, похоже, не получится. Если минут через 5-7 ничто не переменится в поведении океанской стихии, нашего лагеря может не стать.
Тревога! Срочно снимаем палатку, установленную на ледобурах, оттаскиваем в сторону на безопасное расстояние, хотя безопасность эта — понятие условное. Ситуация может измениться в любой момент, и не исключено, что в следующий раз спасение придется искать там, где сейчас все в движении.
Невольно всплывают в памяти картины ночного торошения в марте 1990-го в этих же местах во время предыдущей полюсной экспедиции. Правда, тогда события развивались гораздо драматичнее.
...Нашу мощную, трехметровой толщины льдину разорвало среди ночи, когда все спали. Трещина прошла под палаткой, спас от ледяного купания ее прочный капроновый пол. Пока выворачивали вмерзшие в лед ледобуры, палатку порвало. Парашютные стропы, опоясывающие ее, лопнули, словно бумажные шпагаты. Ничего толком не видя в кромешной темноте, мы тщетно, по звукам торошения, наполнявшим все вокруг, пытались выбрать безопасное место.
Вслед за появлением трещины, с короткой паузой в несколько минут, началось торошение. Нашу «надежную» льдину раскромсало в куски, и лишь чудом можно было объяснить то, что потери наши ограничились 10-килограммовой упаковкой сухарей, несколькими пачками раскисшего в соленой воде сахара и одним ледобуром, который не успели вывернуть. Вымокшее снаряжение не в счет. Ведь, как потом выяснилось, многие не успели даже обуться, выскочив из спальника, и все это время работали на льду в легких синтепоновых чунях, которые хороши лишь для сна.
В этот раз все происходило днем, и мы могли реально оценивать опасность. Дежурные, а в этом году мы дежурим по двое, спасли даже наш подоспевший обед, так что, наскоро установив палатку на новом месте, мы быстро с ним разделались и встали на лыжи.
Путь на север закрыт. Единственный выход — двигаться по краю разводьев и полосы торошения в северо-восточном направлении в надежде при первой возможности пересечь это гиблое место.

18 марта. Ночь прошла почти без сна. Да и о каком сне можно говорить, когда под тобой временами начинает дрожать и вибрировать лед! По нескольку раз приходилось выбираться наружу и подолгу всматриваться в мрачные при зловещем лунном свете, шевелящиеся гряды...
Позже я узнал, что предусмотрительный Борис Дмитрич после моих недавних рассказов о ночных торошениях решил не искушать судьбу и спал, не снимая ботинок. В этом что-то есть. По крайней мере — гарантия того, что ботинки не потеряются.
Никогда бы раньше не поверил, несмотря на свой немалый опыт, что зимой в Арктике можно остаться без снега. Как это ни парадоксально, но нечто подобное мы испытываем с самого первого дня. Объясняется все очень просто. Уже много дней не выпадал снег, и по этой причине на молодом льду, по которому мы движемся в зоне заприпайной полыньи, кроме кристаллов соли, ничего нет. Собирать снег, чтобы приготовить еду, приходится так же внимательно, как собирают грибы, только не с ножом, а с ложкой в руках. В дело идет лишь самый верхний слой небольших надувчиков снега, принесенного ветром откуда-то издалека.
Завтракаем. Дежурные все же утратили бдительность. Горячий рассол, даже если он с сахаром, и мучает жажда, пить невозможно.
Ледовая обстановка практически не изменилась. Единственно, что дает надежду — сильный дрейф к востоку. Должно же где-то все это уткнуться в преграду и уплотниться. А пока продолжаем двигаться к северо-востоку вдоль широкой реки, забитой раздробленным льдом и ледяной кашей. Счастливы, когда удается перескочить на проплывающее мимо небольшое ледовое поле и по нему продвинуться к северу.
Почти все время приходится идти «челноком»: многометровые нагромождения льда удается преодолевать, лишь частично разгрузив санки.
Остановки все чаще и чаще. Торосы становятся выше, а обходы слишком тяжелые и затяжные. Пару раз попадаем в настоящие ледовые мешки, откуда возможен лишь один выход — назад.
Слева, в двух-трех, метрах, буквально проносится куда-то на восток густое ледовое месиво. Справа, вплотную, подперли 5-6-метровые гряды торосов. С их вершин открывается картина совершенно бесперспективная. Должен же когда-нибудь этот ледовый поток остановиться! Как только это произойдет, отдельные его комья и ледяное крошево схватит морозом. Только тогда можно будет двинуться к северу.
Находим уютное место на обломке старой заснеженной льдины. Наконец-то вдоволь напьемся чаю. Наша площадка размером 15x30 метров со всех сторон окружена валами торосов. Сейчас, в лучах низкого вечернего солнца, эта картина завораживает. В три приема перетаскиваем всю свою «недвижимость» и устраиваемся на ночевку.
Высокая гряда торосов, отделяющая нас от воды, почти полностью гасит холодящие душу звуки, рождающиеся в ледовых жерновах. В палатке мирно гудят примуса, мерцает пламя свечи, настраивая на лирический лад. Мы чувствуем себя дома...
Неожиданно слышим знакомый звук волочащихся санок. После нескольких дней пути, я уверен, этот звук не спутаешь ни с чем. Хватаю ракетницу, висящую наготове на центральной опоре палатки, и выскакиваю наружу. Картина невероятная: медведь, пятясь, волочит сани, ухватив их зубами за верхнюю капроновую обшивку. До ближайших торосов ему уже «рукой подать».
Все выскакивают из палатки. Иван Иваныч, наш кинооператор, признал в санях свои, и после этого чувство оператора-профессионала его подвело. Вместо видеокамеры он тоже схватился за ракетницу.
От шума и переполоха, который мы устроили, медведь бросил сани и рванул в ближайшие торосы, но потом еще долго, поднимаясь на задних лапах, тянул носом в нашу сторону. При ярком лунном освещении на фоне затухающей зари кадры были великолепны.
Еще долго потом Иван Иваныч убивался, что упустил момент, да вдобавок и сани оказались не его, а Виктора Русского. Впредь, дал себе клятву, что бы ни происходило, в первую очередь — снимать.
На следующее утро рассмотрели следы мишки. Оказывается, он долго топтался в нашем лагере вокруг палатки, санок и рюкзаков, прежде чем сделал свой выбор. Похоже, он так и ночевал где-то по соседству, потому что утром нам снова пришлось отгонять его от лагеря.
20 — 21 марта. Постепенно втягиваемся в работу, привыкаем к новому, размеренному ритму жизни. Чувствую, что парни начинают мало-помалу ощущать разницу между просто Арктикой и Арктикой на дрейфующем льду. Правда, многолетний тундровый опыт нет-нет, да и выдаст: «Ничего, Семеныч! Ты же нас знаешь. Вот выйдем на поля — там рванем».
Пытаюсь объяснить, что главная наша задача не «рвануть» и не догнать или перегнать тех, кто впереди нас, а ровно идти вперед, рационально и экономно расходуя силы в течение дня, полноценно отдыхая ночью, а если предоставляется возможность, то и днем. Даже вспоминаю по этому случаю слова одного из полярных классиков: «главная добродетель полярника уметь терпеть». Здесь, на льду, без умения ждать и терпеть действительно делать нечего.
Вечерние радиосеансы приносят интересную информацию о тех, кто движется к полюсу. По-прежнему впереди нас идет японец. После нескольких купаний он отказался от принципа автономности, но продолжает маршрут. Берг Оусланд делает все возможное, чтобы его догнать. Наши соотечественники где-то совсем рядом...
Кажется, зона заприпайной полыньи пройдена. Все чаще и чаще идем по многолетнему льду. Однако проще от этого дорога не становится. Нередко попадаем в настоящие «заросли» полутора-двухметровых торосов, слегка припорошенных мягким, неуплотнившимся снегом. Он совершенно нас не держит, а сани превращаются в грейдеры.
Полозья из лыж здорово сдерживают движение. Если раньше сани свободно взбирались на препятствия, то теперь они то и дело утыкаются в преграды. Носки полозьев на моих санях безнадежно размочалены. Я вряд ли поверил бы, что такое можно сделать с «бескидами», если бы не сделал этого сам. Даже усиление из металлической пластины продержалось всего три дня. Нужно искать какой-то выход. Если так пойдет дальше нам никаких лыж не хватит, а впереди еще практически весь путь.
Решение находим достаточно оригинальное. В ход идет обычная штыковая лопата (большая саперная), которая почему-то оказалась среди лагерного снаряжения под названием «снеговая». Наш полярный «левша», он же кинооператор Иван Кужеливский, и Василий Рыжков делают невероятное: от лезвия лопаты отпиливают практически половину плоскости, отковывают ее при помощи ледоруба по форме носовой части полоза саней и крепят болтами.
Теперь мои сани напоминают какой-то невероятный дорожно-строительный механизм, ими, кажется, можно утюжить любые торосы. Надолго ли их хватит?

22 марта. Вчера во второй половине дня вновь влетели в широкую полосу молодого льда. Казалось, что это все уже позади, однако для ночевки так и не смогли найти ничего более подходящего, чем слегка припорошенную снегом льдину. Толщина ее около 10 см; ледобуры при установке палатки, если вовремя не остановиться, проходят насквозь, и вода начинает бить фонтаном.
Хорошо, что дно палатки со свежей водонепроницаемой пропиткой, да еще два слоя пенополиуретановых ковриков. Иначе лежать бы нам всю ночь в луже, а так лишь в густом «киселе».
В эту ночь повезло. Близких торошений или подвижек не было. Утром вокруг сказочно красиво: палатка, рюкзаки, лыжи — все покрыто гигантскими лопухами инея. Такое можно увидеть редко.
В середине дня наткнулись на следы свердловчан: глубокая кривая борозда от саней (если их можно так назвать) и еще более глубокие следы упиравшихся гигантских ботинок. Похоже, ребята, а их тоже восемь человек, от нескольких санок уже избавились. Судя по следу, тащили они не более двух-трех.
Встретить следы на дрейфующем льду Северного Ледовитого океана -дело не совсем обычное. Конечно, приятно, что где-то рядом идут к Полюсу знакомые ребята. Еще приятнее, что мы их догоняем. Но вдруг мелькает совершенно дикая для нормального человека мысль. Ведь если мы встретимся на маршруте, нет никаких гарантий, что позже какой-нибудь теоретик в области полярных путешествий, сидя на диване, вновь, будто ненароком, не бросит в наш адрес — да их там обеспечивала еще одна группа и т.д. и т.п., в зависимости от богатства фантазии.
Парни соглашаются с моими опасениями. След идет чуть к западу. Видимо, ребята пытаются компенсировать восточный дрейф. Мы никогда направление дрейфа в расчет не берем и стараемся идти, если это позволяет ледовая обстановка, строго на север. На этот раз, несмотря на отличные ровные поля молодого льда, берем чуть к востоку.
Во время обеда, поднявшись на ближайшую гряду торосов, разглядели темную палатку свердловчан, стоящую в торосах километрах в полутора к северо-западу от нас.
После обеда берем еще больше к востоку, чтобы наверняка пройти мимо. Движемся быстро. Пожалуй, впервые за все время такие благоприятные условия для движения ровный, слегка припорошенный снежной крупой молодой лед, неплохое скольжение. Идем ровно, плотной группой, то и дело поглядывая на запад, где время от времени появляются черные точки людей.
Похоже, нас-таки увидели, но мы уже поравнялись со свердловской группой, и можно брать курс на север. Вскоре входим в торосы, благополучно перебираемся через трещины и разводья.
Неожиданно совсем близко появляются два человека. Они почти бегут. Их догоняет третий. Останавливаемся. Нас разделяет неширокая, метров в 10, трещина. Это лидер свердловчан Николай Рундквист с двумя участниками пешего перехода. Парни с восторгом делятся впечатлениями, ревностно ведут подсчет купаниям, но, как нам показалось, немного завидуют нам...
Пожелав друг другу удачи, мы расстались. Теперь впереди нас оставались только Мицура Обо и Берг Оусланд.
25 марта. Пара утренних переходов привела нас к разводью, шириной метров 15-20. Противоположный берег медленно скользил куда-то влево, отражаясь в густой черной воде. Трещина шла на северо-восток, так что, не особенно задумываясь, мы двинулись вдоль нее вправо.
Вскоре подошли к большому «колену», которое делала эта трещина. Если направление перемещения полей не изменится, через некоторое время где-то неподалеку они должны будут сомкнуться, и тогда важно будет быстро, без суеты и суматохи успеть перебраться на другую сторону.
Находим ровную льдину, выступающую навстречу приближающемуся «берегу». Правее — высокая гряда торосов, дальше тонкий и ненадежный припайный лед, который будет смят моментально.
Ждем. Время тянется медленно, начинаем замерзать, натягиваем теплые куртки. Первые предположения не оправдались. Противоположное поле, на которое мы прицелились, проползло мимо, правда, трещина действительно значительно сузилась. На нас вместо ровного поля надвигались ледяные громады, по которым и без живого торошения лезть не просто.
Мы стоим на краю льдины, ожидая, что будет дальше. Вначале по воде пошла своеобразная гармошка из тонкого, едва заметного ледка, затем поползли друг на друга наслоения более толстого льда. И вот соприкоснулись гряды торосов.
Пронизывающий тонкий писк льда словно пронзил нас до самых пяток. Льдина задрожала, потом вибрация чуть затихла, и мы стали подниматься вместе с льдиной на уровень наступающей гряды торосов, которые, почему-то полезли вниз. Движение полей стало прерывистым, с короткими, в несколько секунд, паузами.
В подобных ситуациях одному человеку действовать все же проще. Моменты, когда можно успеть перескочить эту критическую зону и отойти на безопасное расстояние, все-таки есть. Но что делать, если успеет один, успеют двое, пятеро, а остальные — нет?
Жду, когда ситуация немного стабилизируется, начинать переправу пока не решаюсь. Между тем наша льдина дала трещину и начала медленно вставать на дыбы. Вот как раз тот случай, когда для других здесь дороги бы уже не было.
Вдруг что-то тяжело ухнуло. Наша льдина резко опустилась, и поверх нее хлынула ярко-зеленая вода. Крутя водовороты, она стремительно наступала на нас, пропитывая снег и превращая его в глубокий слой «киселя». Край льдины, где мы стояли несколько минут назад, возвышался над всем этим хаосом, а следы наших лыж на этой почти вертикальной стене выходили из-под воды и вели в небо.
Наконец мы стряхнули оцепенение. Вокруг все замерло, замолчало. Непривычная тишина давила на уши. Через какое-то время скрежет раздался вновь, но звуки шли откуда-то слева. Путь был открыт.
Нужно было срочно уходить на противоположную сторону. Расчистив ледорубом проход к вертикально стоящей льдине, мы, практически по ее ребру, как по мосту, перебрались на противоположный берег и принялись за работу, распределившись вдоль всего этого проторенного пути, передавая рюкзаки, сани и лыжи «по цепочке».
Уже заканчивали переход, когда вновь все зашевелилось. Последним, как всегда, шел наш фотограф Витя Русский. Ловил кадр. На этот раз пришлось ловить его самого и кофр с его бесценной аппаратурой.
Как только мы встали на лыжи, недавние переживания отступили, и через минуту все внимание сосредоточилось на том, что ожидает нас впереди. Мне давно знакомо это ощущение. Видимо, пройденное препятствие уже перестает им быть, а значит, и моментально теряет для нас практический смысл. Остаются только воспоминания.
26 марта. Мы уже выработали своеобразную тактику, позволяющую максимально сокращать потери времени на ремонт саней. Вечером — тщательный осмотр, утром — мелкая починка, а во время дневной остановки на обед — серьезные ремонтные работы.
Запасные лыжи тают на глазах. Из восьми осталась нетронутой только одна. Наша творческая рационализаторская мысль лихорадочно работает, и появляется идея использовать пластиковые бутылки, в которых мы везем бензин и спирт.
Если у бутылки отрезать горловину и дно, а затем стенку оставшегося цилиндра разрезать вдоль, получится прямоугольник; накладывая эти прямоугольники друг на друга, словно чешую, можно залатать любую пробоину в полозе. Важно только обеспечить его жесткость. Для этого внутри полоза закрепляются все те же полуторалитровые бутыли с бензином, и все это туго пришнуровывается тонкой капроновой стропой.
Главное усилить переднюю часть этой скользящей поверхности, для чего очень хороши банки из-под растворимого кофе.
Этот метод ремонта нас впоследствии здорово выручал. Но решение, которое было найдено во время ремонта санок у Виктора Шарнина, достойно Книги рекордов Гиннесса.
Тогда идея с «чешуей» еще окончательно не сформировалась, а на раздумья и на сам ремонт времени было мало. Решено было снаружи по полозу пустить широкий капроновый ремень. А чтобы придать конструкции необходимую жесткость, в ход пошла копченая колбаса, попавшаяся на глаза ремонтникам. Два ее промороженных батона великолепно легли в полоз, словно в форму. Осталось только надежно закрепить их, но главное сделать это быстро, пока наш грозный завхоз Валерий Андреич Таякин не успел опомниться.
«Операция» прошла успешно и, забегая вперед, можно смело утверждать, что наша колбаса — лучшая колбаса в мире. Она благополучно доехала до самого Полюса. Правда, примерно одна треть ее все же стесалась о дрейфующие льды Северного Ледовитого океана...
С моими санями фокусы с «чешуей» не проходят. Не выдерживают даже полозья из лыж, выкрашиваются. Приходится оставшийся кусок от лопаты крепить и к левому полозу. Теперь это уже не сани, а настоящий танк. Если тянуть его по уже проложенному следу терпеть можно, но идти первому по рыхлому снегу в торосах — нужны нечеловеческие усилия.
До ночевки дотянул на одной воле. В глазах темно. Ребята говорят, что рядом проходит какой-то одиночный след. Кто-то шел то ли на лыжах, то ли на снегоступах. Вероятнее всего, это следы Берга Оусланда, посмотрю утром. Сейчас мне не до Берга и не до Мицуры.

27 марта. Подходит к концу вторая неделя, как мы вышли на лед. Продвинулись всего на 80 километров. В среднем это меньше, чем по 6 км в день. Таких низких темпов движения у нас не было ни в 1989-м, ни в 1990-м. Правда, тогда не было и такого груза. Чувствуется, что у мужиков моих начинают закрадываться сомнения — а одолеем ли?
Прошу всех внимательнее посмотреть, что у каждого в рюкзаке и в санях. Чувствую, что тащим слишком много лишнего. Сборы на о.Среднем были настолько скорыми, что досконально разобраться со снаряжением каждого было просто невозможно. Правда, в команде нашей новичков нет. У всех по 25-30 лет экспедиционного стажа. Сами все понимают, да и говорили не раз о том, что вес индивидуального снаряжения не должен выходить за 10 кг, ведь все это тащить нам самим.
Разговор на эту тему все-таки возымел действие: килограмма по два-три удалось сбросить каждому.
Мне приходится перераспределять груз. Больше кладу в рюкзак, облегчаю носовую часть санок. Это сразу же сказывается, и теперь можно быть уверенным, что сани пойдут легче. Если бы еще парни почаще выходили на тропежку. Но, очевидно, пока говорить об этом рано. Видимо, каждый выкладывается настолько, насколько может.
Почти у каждого какие-то проблемы. Но больше всего не повезло Ивану Федоровичу. При падении в торосах получил сильный ушиб мышцы бедра, и теперь наш завхоз, он же массажист, Андреич не дает пострадавшему покоя и почти каждый вечер устраивает ему сеансы массажа. На лыжне Иван — лидер, и мириться с тем, что он не может взять на себя нагрузку тропящего, ему, конечно, нелегко.
Чаще всего мне на смену выходит Василий Васильевич, горноспасатель из Норильска. При его явно не богатырском весе и росте тащить 100-килограммовые сани по всей теории просто невозможно. Василию приходится больше брать на плечи, чтобы как-то компенсировать недостаток собственного веса. Только после этого удается перехитрить законы физики и выходить победителем в единоборстве с санями. Парень этот, похоже, не двужильный, а многожильный.
То, что получается у него, под силу далеко не каждому. Взять хотя бы его одиночные лыжные сверхмарафоны по Таймыру. А если еще рассказать о его четверых ребятишках... Уникальный человек.
Начинает пробовать себя на тропежке Виктор Владимирович как мне показалось, главная надежда томичей. Он всегда в прежних путешествиях брал на себя роль штурмана, впередсмотрящего. Основная слабость Виктора Владимировича — давать полезные советы. Часто, подойдя к очередному препятствию, Владимирыч снимает рюкзак, отцепляет сани и, взобравшись на обзорную точку, пускается в пространные объяснения как, по его мнению, лучше пройти в торосах. Сквозь ветер и натянутые на голову капюшоны ничего, конечно, не слышно, но, по выразительным жестам и открывающемуся рту, мы понимаем, что Виктор Владимирович все еще дает свои рекомендации. Нередко, так и не дождавшись «впередсмотрящего», группа продолжает движение, а Виктор Владимирович пристраивается в кильватер всей нашей колонны...
На это можно было бы не обращать серьезного внимания, но порой Владимирыч умудрялся давать советы, идя вторым, третьим, а то и где-то из хвоста колонны, делая при этом завидные рывки, говорящие о скрытой в его теле мощи.
Несмело пробует свои силы Борис Дмитрич, но 15-20 минут его тропежки, как правило, заканчиваются в непролазных торосах, откуда потом очень долго приходится выбираться, и нередко «челноком».
Нашим операторам Виктору Русскому и Ивану Кужеливскому достается и без тропежки, а Андреича не пускает вперед старая травма. В 1991 году на Земле Франца-Иосифа порвал сухожилие, теперь ходит с лавсаном, так что надо быть осторожнее, а на тропежке это практически невозможно.
29 марта. Наконец-то вчера под вечер пересекли 82-ю параллель. Далась нам она не просто, но главное — движемся...
Если говорить откровенно март нас порадовал погодой. Мы были готовы встретить морозы под 45 градусов, а температура держалась в среднем около 25.
Солнце, если и скрывается, то ненадолго, хотя для нас это не так уж и важно. В прежние годы мы только по солнцу могли определить свои координаты. Сейчас используем надежный японский навигационный прибор, который в считанные секунды показывает наши координаты с точностью до десятой доли секунды. Фантастика.
Мы можем безошибочно определить нужный азимут, пройденный путь, насколько наш лагерь от дрейфовал за ночь или за время обеденной стоянки и многое другое, что заложено в компьютерную программу, однако стараемся этим не злоупотреблять — бережем аккумуляторы.
На аккумуляторах у нас вся техника: радиостанция, видеокамера, навигационная аппаратура и даже фотокамеры. Выручает солнечная батарея. На каждом обеде она в работе идет заряд. Если бы не солнечная батарея вряд ли нашему видеооператору удалось бы отснять столько великолепного материала. Ведь на морозе штатная батарея разряжается буквально через пару-тройку минут работы.
Да и радиосвязь вряд ли могла бы быть такой устойчивой и надежной. С ужасом вспоминаю май 1990-го, заключительный этап нашей полюсной экспедиции, когда наши сигналы перестали доходить до «базы». Тогда на себе, в спальнике отогревали «мертвые» аккумуляторы для того, чтобы в назначенное время подать короткий сигнал, означающий, что мы на Северном полюсе и с нами все в порядке.
Сейчас каждый вечер передаем на Средний «новости с маршрута», а Вася Ленков подробно докладывает нам: Мицура уже на широте 85° 11', Берг Оусланд несколько западнее, в пяти минутах от 85 параллели. Проходят за сутки по 11-12 минут. Нам пока это не удается, хотя на той широте, где сейчас находимся мы, они тоже выглядели довольно скромно.
30 марта. Живем по установившемуся режиму. В 4.30 встают дежурные, готовят завтрак и через час поднимают остальных. Около часа-полутора на утренние сборы. До обеда нужно сделать четыре перехода по 60-70 минут с 10-15 минутными перерывами для отдыха.
Во время коротких «пятиминуток» обязательная подкормка: орехи, курага, шоколад, изюм, конфеты и т.п. Со временем «технику» подкормки усовершенствовали: стали раздавать причитающиеся на день «восточные сладости» по утрам, чтобы избавить тех, для кого эти продукты еще и просто груз, заниматься дележкой на морозе. Это несомненный плюс для одних, но одновременно и невероятное искушение для других.
Обед, как правило, занимает около 2,5-3 часов. Быстро устанавливаем палатку, выстилаем коврики, и при желании можно даже выкроить часок для сна. Безусловное лидерство в этом деле захватил Иван Федорович. Порой не успеваем поудобнее расположиться в кружок и вытянуть гудящие от усталости ноги, а из дальнего угла уже доносится мерное сопение — Иван Федорович «восстанавливается».
После обеда вновь четыре перехода общей продолжительностью от 4 до 4,5 часов и остановка на ночлег. В 21.00 связь с «базой», ужин и около 22-23 — отбой.
Коррективы в этот распорядок дня вносят только ремонты, которых, кстати, стало меньше, и серьезные препятствия в виде разводьев, зон торошения и т.п., о чем сказать, что их стало меньше, нельзя.
3 апреля. Утром, примерно в километре от лагеря, увидели огромный айсберг словно далекий остров с горными вершинами и долинами рек. Картина фантастическая, но тяжелейшая дорога быстро поглощает наше внимание. Труднопроходимые торосы и глубокий снег, кажется, вцепились в нас мертвой хваткой.
К концу первого перехода появились широкие, до 200 метров, разводья. Обходим восточнее. Только часа через два картина с полыньей стала меняться. Она как бы раздваивается, образуя небольшой ледовый остров. На этот остров можно перебраться по хлипкому ледовому мостику, а вот от противоположного берега его отделяет другая, постепенно сужающаяся трещина, покрытая тонким ледком.
Если не попытать счастья здесь, то говорить о каких-либо перспективах на сегодня нет никаких оснований. Разводья простираются к востоку до самого горизонта, и что там нас может ждать, знает один лишь Господь Бог.
Перебираемся на остров и встаем на обед часа на два раньше времени. Есть надежда, что за это время трещина сузится и лед уплотнится. Кроме того, и мороз в 35 градусов должен помочь.
Обед позади, но наши надежды не оправдались. Подвижки совершенно прекратились, и ждать чего-то бесполезно. Голова трещит от напряжения пытаюсь изобрести реальный и по возможности безопасный способ перебраться через трещину, покрытую льдом не толще 3-3,5 см.
Пока ребята в палатке, выбираю место предстоящей переправы. С нашей стороны у ледового берега находится низкая, вполне надежная льдина, которая может служить началом переправы. Сразу за ней идет тот самый тонкий лед, который легко протыкается штычком лыжной палки, а следовательно, не может долго выдерживать большого веса. Общая длина этого участка около 10 метров, но и ширина тоже ограничена, не более 15 метров. Слева пускает солнечные зайчики легкая рябь открытой воды. Справа цвет льда значительно темнее, а это значит, что толщина его ничтожна.
Осторожно ступаю на лед, оставив позади припайную льдину. Пытаюсь распределить вес на лыжи и на палки как можно более равномерно, пошире расставить лыжи, нагрузить палки. Один скользящий шаг, второй, третий. Лед прогибается, но пока держит. Без малейшей паузы, пятясь, начинаю двигаться по своему же следу в обратном направлении.
Несколько тягучих мгновений, и я на надежной льдине, а впереди меня след лыж, доходящий до середины этого коварного места. Теперь, если не начнутся подвижки, есть надежда перебраться.
Срочно снимаем лагерь, разгружаем единственные уцелевшие санки, которые тянет Виктор Русский. Достаем длинные концы репшнура и парашютных строп.
Теперь главная задача ложится на Василия Васильевича. Его 50 килограммов живого веса — это не мои 92, и лед должен выдержать наверняка.
Короткий инструктаж, напутствие, и Вася выходит на лед. Даже под его далеко не богатырским весом лед прогибается так, что смотреть на это жутко — ведь под ним около 4 километров воды, это больше, чем два наших часовых перехода...
Но глаза боятся, а руки, вернее ноги, делают. Через минуту Вася уже на противоположном берегу! Теперь дело техники. Перекидываем ему удлиненную репшнуром носовую веревку первых санок, другую веревку, прикрепленную к их корме, оставляем у себя. Первые санки медленно поползли к Васе.
Переправа заняла около полутора часов. Лед проламывался трижды. Вначале под Виктором Владимировичем, которого отправили на подмогу к Василию на разгруженных санях, потом под моими санями, окованными лопатами, которые просто прорезали эластичный лед, а напоследок и подо мной. Но это уже был последний рейс, и то, что по еле меня вместо мостика осталось месиво из мелко раскрошенного льда, нас уже не могло беспокоить.
Это была напряженная и красивая работа, где все действовали отлично.
До вечера успели сделать еще два перехода. Сидя в палатке, разгоряченные порцией глинтвейна, мы делились впечатлениями об этой необычной переправе до самого отбоя.
5 апреля. Вчера не дотянули до 83-го градуса всего 54 секунды. А сегодня Арктика преподнесла нам редкий сюрприз: ночью с дрейфом мы пересекли 83-ю параллель и теперь находимся на широте 83° 00' 16".
Ребята, кажется, осваиваются с тропежкой. Попробовал Андреич, немного потоптал снег Иван Федорович, но его мы быстро прогнали в хвост колонны. Подвиги и победы, даже над собой, здесь не нужны. От него с его травмой сейчас требуется совсем не это. Все должно быть рационально, грамотно и без надрыва.
Вчера немного потеплело, до минус 30 С, а сегодня вновь 37. Движение затрудняет глубокий рыхлый снег. Тропежка очень тяжелая. На последнем переходе, чтобы избежать необходимости барахтаться в глубоком снегу среди ледовых джунглей, воспользовались узкой «речкой» недавней трещиной, которая шла почти строго по нашему курсу.
Около часа все шло действительно просто замечательно, и мы без особого труда, боясь сглазить, шли по ровной поверхности молодого льда, сквозь невообразимый хаос, который окружал нас.
Словно по расписанию, ко времени остановки на ночевку, трещина сузилась и сомкнулась. Мы выбрались из нее на последнюю ровную площадку и ужаснулись тому, что предстояло нам преодолеть завтра...

6 апреля. За ночь мороз и ветер немного уплотнили снег. И хотя гряды торосов огромные, но, то переходя на «челнок», то на пеший ход, за два с половиной часа мы преодолели основную, можно сказать, непреодолимую зону торосов и теперь петляем по разбросанным пятачкам ровных заснеженных льдин.
Перед самой остановкой на обед уперлись в гигантскую ледовую гряду. За ней — ровные поля, и, конечно, встать лагерем хочется по другую сторону этого вала.
Пробуем пройти без санок и лыж.. Глыбы, в рост человека каждая, нагромождены в несколько ярусов, слегка прикрыты снегом и — сказочно красивы. Предчувствуя близкий обеденный отдых, взбираемся по этим гигантским ступеням и, только глядя сверху, обнаруживаем, что спуск по другую сторону гораздо сложнее. С санями его не преодолеть — разобьешь в дым.
Одни кое-как спускаются, другие, услышав, что их ждет впереди, возвращаются и ищут проходы в другом месте.
Вторая ходка с санями без лыж напоминает нам о свердловчанах. Нам их искренне жалко. Мы шагаем по глубокому снегу, пытаясь обойти гряду справа. Наконец нам это удается. Рюкзаки и лыжи остались где-то метрах в 300-х слева, но намеченную задачу выполнили обедать будем на краю хорошего ледового поля, и впереди, насколько видит глаз, дорога ровная. Это, пожалуй, самый лучший для нас подарок.

8 апреля. Сегодня наша широта 83о З1'. Медленно, но верно движемся вперед. Все чувствуют себя отлично. И тем не менее, идем все же медленнее, чем в прошлые годы. Пытаемся понять — почему? А причина простая. Ташим очень много лишнего и ненужного, взятого каждым лишь потому, что с этим он ходил много лет, привык. Какие-то меховые треухи, овчинные рукавицы, превратившиеся в куски льда, тяжеленные свитера, какая-то обувка, похожая на тонкие валенки...
А уж если говорить об упаковках, то здесь вообще резервов непочатый край. Какой раз кляну себя за то, что на острове Среднем перед стартом не удалось все проверить самому.
С продуктами картина похожая. Взятого должно быть на 70 дней, но, видимо, не обошлось без небольшого запаса дней эдак на десять.
В очередной раз обращаюсь к массам с призывом расстаться с лишним барахлом, к завхозу — с предложением не слишком экономить продовольствие, чтобы не оставлять его потом на Полюсе. В обед решено распороть синтепоновую накидку, которой мы укрываемся поверх спальников, и наконец выдрать из нее один безнадежно промороженный слой.
12 апреля. Дорога по-прежнему тяжелая, петляем среди торосов, правда, все препятствия преодолеваем с ходу, без «челноков» и задержек.
За обедом вновь знакомая до боли картина. Народ ремонтирует сани. Кризис, как говорится, миновал, и теперь речь идет не о том, чтобы сохранить сани, а о том, чтобы заставить их лучше скользить.
Вася отвязал лыжи, Андреич подновляет «чешую», Виктор Владимирович все чаще жалуется на плохое скольжение, но ремонтом его саней занимаются другие. Я предложил ради интереса поменяться санями, чтобы можно было сравнить, как скользят мои, но что-то отклика с его стороны не встретил.
Безропотно тянут свою лямку два Ивана да Виктор Иванович, которому как-то удалось сохранить свои сани практически без повреждений.
Мои бронированные — настоящий бульдозер, но зато держатся и ремонта пока не требуют.
Вчера по радио от Васи Ленкова узнали, что Мицура остался практически без бензина и продуктов, с промороженным спальником. При мысли о подобной ситуации, в которой сейчас находится японец, становится не по себе. Без тепла и еды тяжко. Я бы даже сказал более, чем тяжко...
После обеда выходим к широкой полосе совсем молодого льда. Разводья еще парят, простираясь строго с востока на запад. Пробую осторожно двигаться вперед, сняв рюкзак и положив его на сани. Но и это не помогает. Ближе к противоположному берегу лед совсем тонкий. Дальше и вовсе блестит полоса открытой воды.
Вперед хода нет. Возвращаюсь. Решаем двигаться вдоль полыньи к востоку. Медленно шаркаем по раскисшей соли. В голове вертятся какие-то философские мысли о том, что же все-таки тянет нас в эти края.
Конечно, у каждого свой ответ, но вот свой я найти так и не смог. Случай особый. Эти ощущения почти постоянной тревоги, нередко даже страха, были пережиты здесь уже не раз, но тем не менее я снова здесь и чувствую, что на своем месте.
Бывают моменты, когда ловишь себя на мысли, будто видишь все происходящее на льду как бы со стороны, будто происходит все это с кем-то другим, а ты только наблюдатель. Странное, даже неприятное ощущение.
Как-то в разговоре с Иваном Федоровичем услышал от него: «Не могу представить, как можно решиться на все это еще раз, когда знаешь, что тебе здесь предстоит пережить. А ты идешь уже в третий...»
Незаметно появились признаки возможного перехода. Пробую. Удачно. Через полтора часа мы уже на другой стороне, и вновь эта полынья сразу же перестает для нас существовать. Все внимание сосредоточено только на том, что впереди.
Еще два часовых перехода, и мы встаем лагерем в чистом поле. Температура — минус 25оС, легкий юго-западный ветер.
Со Среднего пришли новые известия о японце. Вчера в 3 часа ночи его подобрали диксонские вертолетчики и перебросили на 89-ю параллель, где развернута временная база для обеспечения очередной парашютной экспедиции на Северный полюс.
Норвежец где-то на подходе к 87 градусу.
14 апреля. Вчера пересекли 84-ю параллель. До Полюса еще, как до Питера, но ощущение такое, будто он уже совсем близко...
Вчерашний переход окончательно доконал мои сани. Их нос раскололся, как грецкий орех. Появились две трещины, одна продольная, по днищу, и вторая, «от уха до уха», по шву, соединяющему верхнюю и нижнюю половины. Поднялся с дежурными пораньше и занимаюсь ремонтом на улице. Объем работ большой. Приходится накладывать «шины», сшивать все капроновым репом.
Однако ловлю себя на мысли, что тех леденящих душу ощущений, которые испытывали мы в первые дни при виде пробитых саней, уже нет. Мы не сомневаемся, что сани дойдут. Самое тяжелое, безусловно, уже позади.
Прошу ребят, чтобы меня не дожидались и начинали движение. Я догоню.
По проложенной дороге идется легко. Когда идешь последним, а впереди маячат точки ребят, двигающихся точно по курсу, хоть ненадолго, но спадает постоянное ощущение напряженности и какой-то необъяснимой тревоги. Так что это очень полезное и необходимое «лекарство».
Но вот вновь горизонт по нашему курсу начинает наливаться чернотой — «водяное небо». Удастся ли нам сегодня обойтись без разводьев? Избавь нас, Господи, от большой воды! Сейчас это самое для нас тяжелое.
19 апреля. Здесь, на льду, наши дни похожи друг на друга, словно близнецы. Уже выработалась определенная схема действий. Все первые переходы — за мной, первый утренний и первый послеобеденный. Объяснение очевидное — чтобы выйти из тепла палатки, нужно сделать над собой определенное усилие. Каждому хочется хоть на мгновение продлить блаженное состояние, и кому, как ни начальнику, брать на себя роль «добровольца».
Второй и третий переходы за Василием или Виктором Владимировичем. Часто подключаются Борис Дмитрич и Иван Кужеливский. Тогда можно на ходу немного экономить силы, отвлекаться от постоянной задачи — держать курс, выбирать дорогу в частоколе торосов.
В этот день вновь пошли разговоры о том, что хорошо бы «рвануть» и сегодня вечером отпраздновать пересечение очередной параллели.
Боря Малышев, хоть и знает мое отношение к «гонкам» в Арктике, во время обеда все же подкатывается ко мне с этой идеей: «А что, Семеныч! Давай установим приз за каждый новый градус двойной вечерний глинтвейн. Приготовление беру на себя, а с завхозом договоримся».
Сказано в шутку, также в шутку я поддержал идею. Зачем отказываться от дополнительного стимула? А 85 широта это уже не шутка, а хороший результат. Тем более, что погода великолепная, дорога тоже. Легкий морозец и небольшой ветерок в спину — о лучшем нечего и мечтать.
Начинаю, как всегда, первым. Мой «дредноут» деловито плывет следом за мной среди редких невысоких торосов. Через четверть часа дорога начинает портиться, торосов становится все больше. Вскоре пошли свежие, почти незанесенные снегом торосы, а, вернее, поля перемолотого льда и комьев жесткого, смерзшегося снега. Сани стонут, лыжи трещат, ноги выворачиваются, но все же пока еще идем.
В голове только одна мысль ну как же тебя угораздило согласиться на какие-то гонки и рекорды? Сколько уже раз за все годы, проведенные в этих краях, Арктика предупреждала нас, что этот мир не для состязаний или социалистических соревнований и обязательств. Арктика принимает только тогда, когда ты осознаешь всю бессмысленность по отношению к ней таких понятий, как покорение, победа, рекорд.
Ни покорить, ни победить Арктику невозможно — ни на лыжах, ни на атомных ледоколах. Это противоестественно. Арктику можно только попытаться понять, и если она тебе поверит, то пропустит, даст дорогу. А если не поверит или увидит в твоих действиях фальшь — напрасны будут все твои усилия.
Вскоре подобрались к самому разлому, по которому идет торошение. Края его настолько всторошены, что с нашим грузом перескочить через канал по шевелящимся округлым глыбам просто невозможно.
Сбросив рюкзак и отцепив сани, пытаюсь найти хоть какой-то способ перебраться на противоположную сторону.
Два часа эквилибристики на краю перемещающихся всторошенных полей результатов не принесли. Похоже, Арктика не на шутку возмутилась нашей выходкой и решила еще раз ткнуть нас носом, как проштрафившихся щенков. Остается только принять все как есть и не делать в этом отчаянном положении новых ошибок.
Метрах в четырехстах нахожу обломок старой, ровной льдины, на которой можно поставить палатку. В несколько приемов перебираемся на этот островок, стиснутый со всех сторон ледяными горами.
Рядом с нами искрящийся на солнце обломок льдины, высотой в два человеческих роста, похожий на гигантскую руку с поднятым указательным пальцем. У всех одна ассоциация — это Арктика напоминает нам, что мы здесь гости и не должны забывать об этом. Как ни странно, этот знак-предупреждение словно придал нам спокойствия и уверенности. Казалось, мы поняли, чего от нас требует Арктика.
20 апреля. К утру полынью развело метров на 300-400. В обе стороны до горизонта открытая вода...
С большим трудом, прорубая во льдах путь ледорубам, выбираемся из своего ледового логова. Идем почти строго на восток, немного удаляясь от полыньи, — вдоль нее слишком тяжелое торошение. Идем по смерзшейся ледяной каше, выворачивая ноги на колдобинах и терзая сани об острые края льдин.
Часа через два останавливаемся. Разведка приносит грустную информацию: пространства открытой воды отходят дальше к югу, там, откуда мы пришли, похоже, тоже все расползлось. Вода постепенно затягивается молодым льдом, но когда он окрепнет — сказать сложно.
В подобной ситуации продолжать движение бессмысленно. Остается одно — останавливаться и ждать.
21 апреля. Ночью несколько раз выбирался из палатки, проверял молодой лед.
К утру ситуация улучшилась. Движение замедлилось, лед окреп. Есть надежда перескочить полынью по всторошенным перемычкам и наслоениям тонкого льда.
Выходим. Я — с санями Малышева, Дмитрич — с моими, но без лыж.. Решено их выбросить.
Минут за 20 удалось перескочить через полынью по перемещающимся полям молодого эластичного льда. Кое-где его толщина явно не дотягивала до нормы, но другого выхода не было.
Похоже, вновь вошли в режим. До обеда без особых приключений сделали четыре перехода. Правда, избежать приключений удалось просто чудом.
На одном из переходов, когда вел Шарнин, путь пересекла неширокая трещина с тонким ледком. Виктор Владимирович, не задумываясь, ступил на него и, чудом не провалившись, перешел на другой берег. Я едва успел остановить Ивана Федоровича, который уже сунулся следом в это гиблое место.
Виктор Владимирович что-то недовольно бурчит. Мол, занимаемся ерундой, перестраховываемся. Вступать в дискуссию нет ни времени, ни желания. Ведь невооруженным глазом видно, что, если не под первым, так под вторым или третьим, этот мостик просто исчезнет! К тому же всего метрах в 50 левее трещина смыкается, и можно без всякого геройства спокойно идти дальше.
Сегодня прошли неплохо. Норму выполнили сполна — позади оставили еще одну параллель, 85-ю.
29 апреля. Вчера вечером отметили пятую годовщину смерти Александра Рыбакова, участника нашей первой автономной полюсной лыжной экспедиции 1989 года. Он скончался на широте 88о 42' от острой сердечно-легочной недостаточности, не дойдя до полюса 140 километров...
Второй день идем по тонкому, десятисантиметровому льду и разломам. Страшно подумать: если оказаться в этих местах во время подвижек или открытой воды, где искать спасения?
Влетели в зону свежих трещин. Вода открытая, даже не покрыта «салом». Похоже, начались подвижки. Лавируем в лабиринте только что появившихся разломов и выходим к большой воде. Ширина 100-120 метров. По всем признакам, лучше идти влево. Там больше нагромождений льда, а значит и выше вероятность встретить ледовые перемычки, которые возникают при перемещении полей.
Минут через 30 подошли к «ключевому» месту. Можно перебраться через трещину, но тогда, вполне вероятно, окажемся на острове. Если упустить время, то через пару минут будет поздно и останется только продолжать обход.
Переходим! Минут 15 движения — и убеждаемся, что не ошиблись. Полынья начинает «выдыхаться», дробиться на отдельные рукава, которые уже можно преодолевать. Единственная проблема разобраться, стоит ли пересекать все эти трещины? Ведь их общее направление почти на север.
Так, играя в эти шахматы без правил, медленно продвигаемся вперед в окружении трещин и разломов с открытой водой. Только под самый вечер удалось-таки выбраться из этой гигантской паутины. Дорога постепенно наладилась.
На ночевку встали прямо на свежих следах песца, который, кстати, тоже шел на север...
30 апреля. Солнечная погода, легкий северо-восточный ветер, мороз 25 градусов. Рабочий день постепенно подходит к концу. Последний переход. Движемся в приличном темпе, дорога хорошая, ровная.
Вдруг как ушат холодной воды на голову. Без всяких видимых признаков перед самым носом поперек нашего пути — свежая черная трещина шириной 15-20 метров. Вода совершенно чистая, чувствуется, что трещина образовалась недавно.
Прошу Василия пробежаться вправо, сам иду к западу. Лед продолжает расходиться, трещина растет на глазах. Наши поиски результатов не дали. Настроение мрачное. Кто же сглазил? Вспоминаю, что Витя Русский снова что-то планировал, кажется, 1 Мая встречать на 87-м градусе...
Вновь «наука». Ну как тут не удержаться от мысли, что здесь все за нас планирует судьба. Обходить бессмысленно. И справа и слева разводья отворачивают к югу.
Принимаем решение останавливаться. Завтра Пасха. По всем христианским заповедям, работать в этот день грех. Вот судьбе, видно, и не все равно, возьмем ли мы на себя этот грех — «пахать на Пасху». Решила устроить нам день отдыха.
Такое объяснение сложившейся ситуации нам по душе и здорово поднимает настроение. Устраиваем хороший праздничный ужин. Василий готовит пасхальный кулич из итальянской вермишели, а Дмитрич — угощает своим фирменным глинтвейном. Завтра постараемся хорошенько выспаться. Надеюсь, что этот вынужденный отдых пойдет всем на пользу.
2 мая. Проснулся, и первым делом к полынье. Похоже, Господь услышал нас... За ночь ледок чуть окреп, и там, где образовались наслоения, можно будет попытать счастья.
В темпе завтракаем, снимаем лагерь. Мостик, пожалуй единственный, прямо напротив нашего лагеря. Вскоре мы все уже на другом берегу, а полынья вновь приходит в движение, появляются новые трещины, все вокруг парит.
Первый, второй, третий переходы. Идем ровно, плотной группой. Иван Иванович рванул «дюже борзо», однако, как ни странно, никто не отстает. Вот что значит немного отдохнуть.
Но после обеда не прошло и получаса — вновь уткнулись в воду. Полынья даже шире, чем утренняя. Пытаюсь пройти с ходу, оставив группу на берегу. Всем сразу на этот молодой лед выходить опасно.
Вначале удается двигаться с грузом. Потом оставляю сани, рюкзак и осторожно продолжаю идти дальше. Примерно посредине проходит граница с еще более тонким льдом. Он просто продавливается лыжной палкой. По этой границе идет подвижка, почти встречное перемещение льда. Скорость подвижки не более полуметра в минуту. Это нетрудно заметить по ползущим друг по другу пластам тонкого льда. Если так будет продолжаться, ждать не менее полутора часов.
Но и эта надежда вскоре исчезает. Подвижки прекращаются. Хоть разбивай лагерь снова и жди, когда окрепнет лед.
Решаю идти на разведку с очень зыбкой надеждой на успех. Ребята остаются на ледовом поле, а я ухожу налегке по молодому льду на восток. Примерно через 40 минут резвого хода приближаюсь к небольшому изгибу, который делает полынья. В этом месте зона более-менее прочного припайного льда подходит к противоположному берегу, образуя узкую перемычку. Переправляюсь на противоположный берег, но сознаю, что пройти по этому мосту нам всем не удастся. Слишком длинен он, и вряд ли лед выдержит хотя бы половину группы.
Продолжаю двигаться вдоль полыньи, но уже по противоположному берегу и за поворотом обнаруживаю еще одно подходящее место. Здесь лед чуть прочнее и гнилая зона несколько уже, около 10-12 метров. Это какой-никакой, но реальный вариант.
По новому пути перебираюсь на исходный берег и спешу назад. Чувствую, что ребята не на шутку обеспокоены моим долгим отсутствием. В глазах у Андреича, встретившего меня на полпути, читаю немой укор. Так же молча его принимаю. Что говорить, когда и так все понятно.
К месту переправы подтянулись только через час. Ситуация здесь не совсем обычная. Случись что на этом гнилом месте — помочь будет трудно, потому что подобраться к провалившемуся не удастся. Значит, и проваливаться нельзя.
Но лучше к купанию все-таки подготовиться и в первую очередь проверить, чтобы буксирный пояс можно было сбросить моментально.
Медленно, внимательно следя друг за другом, мы проходим эту зону без рюкзаков, закрепив их поверх саней и по возможности увеличив длину буксирной веревки, чтобы хоть немного отвести подальше от себя вес саней.
Ровно через час мы все собрались на берегу и поздравили себя с 87-м°. Эта параллель нам далась особенно тяжко.
3 мая. Пятидесятый, юбилейный день нашего путешествия не прошел без происшествий. Виктор Владимирович совершил-таки «заплыв», к чему он так долго и настойчиво стремился.
На последнем, предобеденном переходе Владимирыч тропил и немного оторвался от группы. Трещин по-прежнему было достаточно, но мы уже к ним пригляделись и ориентировались без особого труда. Поровнявшись с одной из них, Владимирыч вдруг с ходу ступил на тонкий лед. Трещина, по всей вероятности, разошлась совсем недавно : сверху не лед, а всего лишь «нилас», просто кисель. Удивительно, почему Владимирыч не провалился тут же, а успел сделать два или три шага. Теперь помочь ему с нашего берега было уже невозможно.
Несколько секунд он барахтался почти по пояс в воде, но все же выбрался на низкий противоположный берег и даже не потерял лыж.
Нам надо тоже срочно искать переход. Метрах в 300-х к востоку находим небольшое сужение. Дальше трещина вновь расширяется, льда практически нет.
Выбирать не приходится. Надо что-то придумывать, чтобы выручать Шарнина. Применяем опробованный еще в 1987 году способ. Осторожно, чтобы не пробить тонкий лед, выкладываем на него несколько лыж, снимаем рюкзаки, отцепляем сани и по-кошачьи переходим трещину, благо, ширина самого дохлого места не более полутора метров.
После этого без особых проблем перетаскиваем все санки, сцепленные цугом, а в конце операции сгребаем самой дальней лыжей, к которой привязана для этой цели веревка, все остальные, уже порядком вдавленные в мягкий лед.
Тут же же встаем на обед, заставляем Владимирыча переодеться полностью, одежды запасной у всех более чем достаточно.
Вначале герой дня сидит тихо, но вскоре, оставаясь верным себе, начинает делиться опытом, как надо и как не надо ходить по тонкому льду.
Терпение мое лопается, и я выдаю ему все, что думаю по этому поводу, а заодно напоминаю точно такую же ситуацию несколько дней назад, когда он чудом остался сухим. Стараюсь объяснить, что сейчас все, ради чего мы здесь, может полететь в тартарары от малейшей неосторожности или глупости. Каждая такая случайность может для всех нас обернуться потерей Полюса. И от ребят Виктору достается «на орехи». Похоже, он даже не ожидал такой реакции на произошедшее.
4 мая. Не проходит и получаса, чтобы мы не пересекали молодые разводья по едва окрепшему льду.
На этот раз — разводье, шириной метров 250-300. Лед тонкий, но идти вроде можно. Кое-где свежие трещины. Впечатление такое, будто перед нами огромное озеро, со всех сторон стиснутое скалистыми берегами-торосами.
Обходим его вдоль правого берега, но перед самым выходом на противоположную сторону путь преграждает открытая полутораметровая трещина. Вынуждены возвращаться на тонкий лед в поисках какого-нибудь сужения, которые обычно встречаются у изгибов.
Выбрали наиболее подходящее место. С нашей стороны небольшой выступ, с противоположной ровно, будто кто-то срезал лед ножом. Лед тонкий, не более 7-8 см, и когда подходишь к краю, льдина подтапливается и становится точно вровень с водой.
Мне кое-как удается перебраться, но без санок и рюкзака. Следом за мной идет Василий. Переходит, но подламывает тот самый выступ, из-за которого я и остановил свой выбор на этом месте. Вновь приходится изобретать новые приемы.
Прошу на исходном берегу вдоль самого края положить запасную лыжу. На нее, задниками, укладываем две мои креплениями вниз. Чтобы носки лыж не утыкались в лед, а лыжи имели хоть какую-то устойчивость, приходится подкладывать под них плоский обломок льдины. Длины моих лыж едва хватает. Они лежат, касаясь креплениями воды. Смотреть на эту конструкцию без ужаса нельзя, но это тот мост, по которому всем предстоит пройти.
Следует еще заметить, что без лыж на этом льду находиться рискованно, так что всеми строительными работами мы с Василием занимаемся, имея одну его пару на двоих.
Все заканчивается благополучно. Ребята на нашем берегу. Наверно, более сосредоточенных лиц, чем в момент этой переправы, представить невозможно. Теперь дело за санками. Они стоят на противоположном берегу, сцеплены «цугом», сверху закреплены рюкзаки, буксирный конец первых санок у меня в руке. Остается подвязать веревку, чтобы удобнее было тянуть, но тут ощущаю, как постепенно буксирный конец натягивается и начинает медленно сдвигать меня к трещине.
Не сразу соображаю, что это трещина начала расширяться и времени на приготовления у нас ни секунды. Если сани останутся там, без купаний нам их уже не достать. Кричу, чтобы все помогали и, намотав на руку остаток веревки, упираюсь в лед. Народ вцепляется в меня, и восемь саней, выстроившихся в ряд на мокром раскисшем льду, срываем одним махом.
Как только первые сани перескочили через трещину, перехватываемся удобнее и начинаем тянуть более продуманно. Наши укороченные сани наверняка не имеют никакой остойчивости на воде, уж не говоря о плавучести, а плыть им все-таки предстоит. С рюкзаком наверху это затея гиблая. Так, с индивидуальным подходом к каждым санкам, мы благополучно форсируем эту преграду.
Когда покидали это место, представить, что здесь мы только что прошли на лыжах, было невозможно.
Но сегодняшние волнения на этом не закончились. На третьем послеобеденном переходе нас поджидало новое испытание.
Тропил Иван Иванович. Недолго, минут 20, и уперся в заторошенную трещину. Вода открытая, ширина около пяти метров. Таких трещин сегодня было уже с десяток, если не больше.
Невдалеке нашелся мостик, но трещина расползалась, и мост постепенно рушился. Кричу мужикам, чтобы быстрее шагали ко мне. Пока ребята подходят, на месте недавнего моста уже трещина чуть более метра. Будь берега ровные, плоские, проблем бы больших не было, но наша льдина гораздо выше, и с нее дорога только в воду.
Пускаем в ход ледоруб, выламываем смерзшиеся глыбы льда и снега, сбрасываем их в воду, лихорадочно пытаемся сделать что-то вроде наплавного перехода. Одновременно переправляем на противоположный берег Василия и Ивана Федоровича. Перекидываем им все рюкзаки, успеваем переправить сани. Остальным пути нет.
Ситуация принимает серьезный оборот. Трещина расходится все шире. Все ближайшие льдины, которые мы способны были выкорчевать, давно пущены в дело, но сейчас «бутить» уже бесполезно. Мелькает мысль попытаться использовать санки для переправы людей, но они не готовы. Их надо разгружать, обвязывать, а время не ждет. Ширина уже метра три. Нет, это тоже не выход.
Остается искать обход. Кричу Василию, чтобы все-таки разгружал целые санки и шел вдоль трещины за нами. Мы рванули влево, где громоздились торосы. Проход нашли лишь минут через сорок, но с уверенностью сказать, что мы на той же самой льдине, где и наши двое, нельзя. Вполне возможно, что, обходя трудные торосы, мы просмотрели поперечные трещины, и радоваться пока рано.
Но когда через несколько минут мы разглядели Васину фигуру, который приближался к нам откуда-то из глубины ледового поля, волоча санки, вздохнули с облегчением.
Переправа длилась около двух часов, но часы эти стоили больших нервов. В памяти отчетливо стояла та трехсотметровая полынья, которая образовалась точно из такой же трещины буквально у нас на глазах. Не знаю, можно ли забыть эти мгновения и можно ли обычными словами выразить те ощущения, которые наверняка и в тот раз, и сейчас испытал каждый из нас...
5 мая. Вчера на последнем переходе шел последним, и ребята сами выбирали место для лагеря. Почему-то оно мне не понравилось. Попросил ребят пройти еще немного, буквально сотню-другую метров, и встать по другую сторону невысокой молодой гряды торосов.
Эти несколько десятков метров избавили нас от серьезных неприятностей. Утром за нашей палаткой вдоль этой гряды плескалась открытая вода...
Сегодня солнце жарит так, что испарение снега происходит прямо на глазах. Между нами и ближайшими торосами метров 60, но и перед ними плотная, колеблющаяся пелена тумана. Свежие, зеленоватого цвета торосы, возникающие из тумана, вводят меня в трепет. За каждой грядой жду разлома или трещины с открытой водой. Пока все обходится. Молю Бога, чтобы не отбирал дороги, пусть хоть какой угодно трудной.
Трещины опутали со всех сторон, но в этом хаосе проще находить проходы, маневрируя и перебираясь с одной льдины на другую. Похоже, что это те самые места, где закончил свою эпопею Мицура. Вполне вероятно, что тогда здесь было полно воды.
7 мая. Утром опять идем по следу песца. Он ведет нас прямо на север, к Полюсу. След свежий, четкий, как будто песец пробежал за полчаса перед нами. Трудно представить себе этого зверька здесь, посредине между Канадой и Сибирью, за 800 км от ближайшей суши. Что это? Норма или исключение?
В обед — наверняка уже в последний раз провели полную ревизию продуктов и бензина. Запасов более чем достаточно. На 16 дней — продовольствия, на 19 дней — бензина. При необходимости этого может хватить и на три недели.
Много раз рассказывал ребятам о нашей пятисуточной голодовке на Полюсе в 1990 году. Тогда авиация смогла пробиться к нам только с третьего раза, а продукты закончились день в день. Повторение такого полюсного финиша нам явно не грозит.
88-й градус встречает нас, как положено, трещиной, правда, затянутой молодым хорошим льдом.
До самого вечера идем по разводьям недельной давности. Лед молодой, в трещинах, мокрый. Попасть сюда во время разводьев с открытой водой перед самым Полюсом очень обидно.
Вечером долго не спим, вспомнили Юру Подрядчикова, нашего друга, погибшего здесь в 1987 году, долго говорим о Полюсе и о том, что он значит для каждого из нас.
9 мая. Если видеть Арктику в такие дни, как сегодняшний, то невозможно не согласиться со Стефансоном, назвавшим ее гостеприимной. Творится просто что-то невероятное. Солнце жарит так, что хочется сбросить все и остаться в одной рубашке. Мой меховой старенький шлем явно не по сезону.
Только дорогу сегодняшнюю гостеприимной назвать трудно. Такое впечатление, будто океан сделал глубокий вдох и все его тесные одежки разом затрещали, где по швам, а где и по живому. Если сохранится все без изменений, то это не страшно, потому что петлять между трещин не сложнее, чем среди торосов. Но если все придет в движение дело примет серьезный оборот. Не дай нам Бог этого.
В обед в палатке настоящие тропики. Тамбур держим нараспашку, чтобы не получить с непривычки тепловой удар. Дмитрич и Вася решили подлатать и мои сани. Сквозные дыры гребут снег так, что за полдня забивается все свободное пространство, а оно, слава Богу, уже есть. Как-никак — второй месяц на исходе. Приладили и мне «чешую», так что напоследок поблаженствую.
Пока заряжались аккумуляторы, солнечная батарея протаяла в снег почти наполовину.
Все изменилось под вечер. Только что, кажется, сидели, загорая и наслаждаясь шоколадом с орехами, сравнивая Арктику с горным курортом, как откуда-то в считанные мгновенья свалилась густая мгла, заволокла солнце, растворила все вокруг в непроницаемой белой мгле.
Идем наощупь, утыкаясь в торосы и заструги, проваливаясь в ямы. Наконец останавливаемся. Сегодня праздничный ужин и наш фирменный глинтвейн в честь Дня Победы.
10 мая. Донимает мгла. Идти в очках сложно, и так ничего не видно. Приходится напрягать зрение, ощущение такое, будто в глазах по горсти песка. Состояние знакомое. Надо все же постараться не спалить глаза до конца. Этого еще не хватало.
После обеда мгла слегка рассеялась, видимость улучшилась. Движемся теперь ходко, несмотря на приличное торошение.
Преимущественно молодые поля, много трещин, местами лед совсем тонкий, но наслоения позволяют пользоваться мостиками. Вероятно, недели две назад здесь было очень много воды, а это как раз 20-е числа апреля, когда здесь проходил Берг. Да и Олег Кажарский, радист парашютной экспедиции, пролетавший над этими местами 10 апреля на Полюс, передавал, что в районе 89-го градуса полно воды. Как мог Берг так смело заявлять на подходах, что будет на Полюсе через три дня?
12 мая. Вчерашний день чуть не доконал наши глаза. Виктор Владимирович идти впереди не может. Дмитрич хоть и может, но следить за тем, куда он идет, еще сложнее, чем идти самому. Остаемся мы с Васей и Иван Иванович.
К середине дня пошел снег. Теперь не определишь даже, где небо, а где «земля». Какое счастье, что дорога простая и достаточно видеть только то, что у тебя непосредственно под ногами.
Обеденная привязка дала долгожданный результат — впереди только один Северный полюс. Наша широта 89о 02' 00,6''! Не верится, что до Полюса счет пошел на минуты.
Во второй половине дня видимость несколько улучшилась. Движемся, как какой-то один, огромный механизм.
Идем плотно, почти касаясь санок впереди идущего своими лыжами. Лишь на крутых грядах торосов, через которые раньше переходили бы только «челноком», происходят небольшие заминки.
Вечером снова торжества по случаю последней северной параллели. Передали на «базу», чтобы к 18 мая были готовы лететь за нами на Полюс.
13 мая. Любопытно, вчера утром мои часы отстали ровно на час. Не особенно вникая, почему это произошло, перевел. Сегодня утром они отстали ровно на два часа. Причем, минуты верные, дата — тоже. Чтобы так случайно перевести часы, нужно произвести 9 (девять!) манипуляций с кнопками, причем с заглубленными, и в строго определенной последовательности! Снова установил наше время, благо, часы есть и в видеокамере, и в навигационном приборе, если не считать всех наручных.
Встаем на лыжи. Погода прежняя. Лед исключительно молодой, все взломано, перекорежено, кое-где открытые трещины, по горизонту парит водяное небо.
В обед составляем телеграммы, которые пошлем по случаю достижения Полюса.
Как ни странно, но сейчас уже нет того беспокойства, от которого нельзя было укрыться еще неделю назад. Даже Иван Иванович, который не меньше меня переживал, когда дорогу нам преграждала вода, удивляется, что это чувство совсем пропало. Появилась спокойная уверенность, что нам уже ничто помешать не должно. Мы сполна хлебнули всего, что положено отведать на пути к Полюсу.
14 мая. С часами вновь такая же история. Вечером сверил с остальными — утром отстают ровно на два часа. Вновь перевожу, но особых шуток ни у кого это уже не вызывает. Пытаюсь найти какое-то объяснение, но ничего не получается.
Погода чуть улучшилась. Температура минус 8. Движемся по полям торошения, по-прежнему много трещин, и старых и совсем свежих. Начинает проглядывать солнце. Теперь на дорогу смотреть одно удовольствие. Дай нам Бог такой дороги до самого Полюса!
Где-то на западе черное «водяное небо», но надеемся, что оно нам уже не страшно.
Перед самой остановкой на ночевку врубаемся в такую стену торосов, что я не решаюсь соваться туда на последнем переходе. С высоты огромных валов до самого горизонта ничего, кроме гигантских торосов. Идти по ним можно только «челноком», а то и просто перенося сани на руках.
Решаю оставить эту проблему на утро, а сейчас вставать лагерем.
15 мая. С часами прежняя история. В четвертый раз. Закрыть глаза на это и отшутиться? Делать вид, что ничего особенного не происходит? Или попытаться найти, ну, хоть какое-то объяснение? Пробую последнее.
Нашим главным помощником для определения нужного курса является тень от нас самих. Мы всегда держим направление, сохраняя в течение одного часа заданный угол между этим направлением и нашей тенью в зависимости от времени суток. Через час этот заданный угол должен корректироваться на 15 градусов, то есть на тот угол, на который за этот час Солнце переместится по небосклону. Если часы отстают, то есть показывают более раннее время, следовательно, тень от нас падала бы левее, а значит, и наше направление движения было бы левее, то есть западнее. Отставание на 1 час курс западнее на 15 градусов. На 2 часа — соответственно на 30 градусов.
Это простейшее объяснение показалось настолько логичным и понятным, что я успокоился.
Выходим. Держим курс с поправкой к западу, оставляя непроходимую зону торошения справа. Через четверть часа в провале между торосами проглядывает поле. Пробираемся на него, но брать курс строго на север не решаюсь. По-прежнему идем с поправкой к западу.
В середине второго перехода выходим точно ко внешнему углу молодых разводьев, уходящих в одну сторону далеко на восток, а в другую — на северо-запад. Не меняя курса удается идти прямо. Случись идти восточнее, без поправок, уперлись бы в воду, стали бы искать обходы, а вокруг все перекорежено непроходимыми торошениями.
Перед нами только один проход — по тонкому припайному льду между водой и высокой стеной торосов. Трещина тянется справа от нас, то приближаясь, то удаляясь, а когда поворачивает к западу, возникает небольшой ледовый мостик.
Последующие переходы приводят нас в настоящую сказку. Таких разломов я еще не встречал. Протискиваемся по узким, замерзшим, почти меридиональным трещинам сквозь фантастические, безупречной симметрии ледовые арки, петляем по лабиринтам трещин в этом хаосе льда, снега и воды. Но самое главное и удивительное — идем вперед, практически не замедляя движения.
16 мая. Дежурные будят как обычно, в 6.00. На дворе пурга, температура — минус 5, ветер почти в лицо.
С часами все в порядке, ходят, как ни в чем не бывало. Широта 89о, 41' 47". Решил идти с прибором GPS, пора уже чаще контролировать свои координаты, чтобы меньше петлять перед Полюсом.
Лед постоянно шевелится, идут слабые подвижки на сплочение. Справа по небу, совсем рядом, низкие белые клочья облаков, а вернее, тумана. Значит, только что открылась новая вода.
В обед определили дрейф. Он южного направления, но незначительный. За обед уплыли от Полюса на 480 метров.
После обеда неприятные наблюдения. Ближайшая трещина постепенно расходится...
К западу от нас фантастическая картина: мглистое солнце, подсвечивающее льды каким-то холодным светом, и мрачное серое небо. Настоящий лунный пейзаж… Неужели сегодняшний вечерний переход последний, и завтра такого не будет?
После ужина работа для радистов. Косяком пошли телеграммы. Руководству Сибирского химического комбината в Томске, в Норильск, в Москву, родным и друзьям.
Договорились, чтобы «база» ждала нас завтра на частоте с 14.00.
17 мая.
6.00. Подъем, температура — минус 8. Ветер чуть ослаб, солнце во мгле, высокая облачность. Начинается наш последний ходовой, день.
N 89о 52' 26"; E 96о 43' 15".
10.15. Восток постепенно светлеет. Приближается полоса чистого неба.
11.25. Пересекли трещину с водой. Похоже, пора привязываться чаще, через каждые 30 минут.
13.05. Встаем на обед. До Северного полюса 4 километра. Не хочется никаких гонок. Наоборот. Хотим быть на Полюсе без всякой суеты и спешки. Мы спокойно шли 64 дня и оставшиеся часы пройдем также спокойно.
14.00. Связь с «базой». Даем координаты :
N 89о 57' 51,0"; Е 108о 07' 31, 3".
Последние часы, последние минуты нашего перехода. Иван Иванович не выпускает камеры из рук. Движемся ровной, плотной колонной. Идем молча, сосредоточенно. Уверен, каждый думает сейчас о чем-то очень для него важном, чего, может быть, там, дома, ни за что не решишь и не поймешь.
Все еще попадаются какие-то трещины, но мы их уже не замечаем.
17.25. N 89о 59' 27,4"; Е 136° 28' 16,4".
Снимаем рюкзаки, отцепляем сани. Теперь, чтобы выйти в точку, нужно работать с прибором непрерывно, меняя курс в зависимости от долготы чуть ли не на 90 градусов. Лучше сначала найти Полюс, а потом уж двинуться туда со всем своим грузом.
N 89о 59' 59,2"; W 12о 28' 16,4".
Полюс смог объединить всех нас, чтобы сделать сильнее. Он научил нас быть чуть-чуть мудрее, чуть-чуть терпеливее и чуть-чуть внимательнее друг к другу. Такие простые и понятные вещи. Неужели они нужны только на пути к Полюсу?..
Восемь бородатых мужиков стояли среди бескрайних ледовых полей, куда они пришли, оставив позади половину Ледовитого океана. Стояли
молча, положив руки друг другу на плечи и пряча друг от друга глаза.
Им отчаянно повезло. Они оказались первыми, но они заслужили это право, потому что многому научились у Арктики.
И я ни за что не поверю, что тот, кто прошел этот путь, сможет забыть пережитое на арктическом льду, сможет предать или забыть тех, с кем выбирался из отчаянных положений, забыть тех, кто не вернулся вместе с ними и уже никогда не вернется.