К 23 февраля. Что бы помнили.

-Товарищ майор!!! Сергей, ну нельзя же так! Ну бля, ну слов нету! Ну почему опять ко мне? Ну засунь ты его в хозо, нахер мне этот детсад тут нужен?
Ротный разорялся во весь голос. Гнев праведный переполнял его настолько, что чуть крышу не сносило. Я сидел на крыльце модуля, стоя в наряде дежурным по роте - каламбур получился. Ротный и комбат примостились в тени на лавочке за углом казармы и меня не видели. Ни в расположении, ни около не было ни одной души. ПХД. Было очень тихо и потому слышимость была отличная.
Спор шел о молодом пополнении, вернее об одном 'чижике' из него - рядовом Воробьеве. Росточку в нем было чуть боле полутора метров и весу килограммов сорок. На 'задохлика' похож не был, все пропорционально, но уж больно миниатюрное. Тоненькие будто детские ручки, ножки-палочки, шейка, голова и всё, что на ней закреплено: ушки, носик, глазки. Хэбчик 44-го размера, а меньше в армии не бывает, висел на нём парашютным куполом. Одно слово - воробей.
Какой военкомовский придурок вместе с председателем медкомиссии его в армейку отправил, неизвестно, но видать либо с бодуна великого недосмотрел, либо на принцип пошел.

-Не обсуждается. Списки уже в штабе.
-Ну ты посмотри на него. Мне пулемётчик нужен, понимаешь? Пу-ле-мет-чик!
-Вот и поставишь его к своему Кузьме. Пусть учит.
-Кого учить-то? Его соплёй перешибить можно.
-Саня, не ипи мне мозги! Некуда мне его деть, понимаешь ты? Некуда! А у тебя лучшая рота. Сам видишь, кого прислали. Обмороки, через одного. Ничё, натаскаешь.
-Не доживу я, бля, в этом дурдоме до академии.
- Типун тебе! Чё х..ню то несёшь? Сплюнь!
-Да я не в этом смысле - спохватился ротный, поняв, что сморозил лишку. На войне все суеверными становятся. Иногда даже слишком.
-А я в этом. А до академии тебе, как медному котелку ещё. 'Акаде-е-емия' - передразнил комбат. - Посмотришь на него, потом определимся, что с ним делать. Всё!
Я быстренько нырнул в казарму. Когда ротный зол, под раздачу попасть - неча делать. Нам судьбину лишний раз дразнить не к чему.
В дверях чуть не столкнулись лбами с каптёром.
-Э-э! Чиво бегаищ, как сайгак?
-Сам ты: Щас ротный зайдет верблюдом тебя сделает.
-Зачем вирблуд?
-Не 'зачем', а 'почему': - начал было я, но развить мысль не успел.
-Смирно! - радостно проорал 'дневальный по тумбочке', вытянувшись в струнку.
Ротный, не удостоив дневального штатным ответом 'Вольно', воззрился на каптёра.
-Ко мне, боец.
Юсуф, Суфа по простому, обутый в 'форменные' армейские тапочки изобразил 'подход строевым шагом'.
-Силющию, таварыш каптан.
-Я тебе, мудаку, что приказал сделать? Ну?
-Капторка парадык навадыт, таварыш каптан.
-Я тебе, Исмаилов, приказал все зимнее обмундирование, шапки и бушлаты, вынести на просушку. А потом 'парадык навадыт', Исмаилов. Что не понятно Вам было сказано, товарищ солдат?
Если батя переходил с личным составом на 'Вы', дело плохо. Я, на всякий случай, прикинулся ветошью.
-Так тошно, товарыш каптан.
-Через час приду, проверю. Если все не будет разложено, я тебе сделаю конкретно 'тошно' - передразнил ротный.
-Свободен.
-Йест! - отрапортовал наш бравый каптенармус, довольный весьма, что дело ограничилось устным предупреждением. Дабы побыстрее слинять с глаз долой, Суфа попытался изобразить один из приёмов строевой подготовки - 'поворот на 180 градусов на месте и отход от начальства'. Но так как на ногах у него были тапочки, то при совершении этого манёвра он потерял равновесие и запнувшись буквально чуть не мордой в пол, рухнул на взлётку. Увесистая связка ключей на метровой цепи с грохотом залетела под тумбочку.
-Билят! - от неожиданности вырвалось у Суфы.
Но ротный уже вышел.
-Ищто, дедщка советский армия должен как дух пахат щтоли, вах? Алик, дай днивальный свой, а. Пускай памагаит.
-Свободного возьми. Чифир с тебя вечером.
-Базар нет. Силющай, Алик, чё ротний зилой такой, да?
-Должность у него такая - не стал я вдаваться в подробности случайно подслушанного разговора.

Вечером, после отбоя, сидя в каптёрке за неспешным чифирком, пацаны послали дневального за Воробьем. Интересно ведь. Такого бойца во всей бригаде не было. Ежели не во всём контингенте.
- Разрешите войти? - на пороге в трусах стоял Воробей
- Заходи. Ты, душик, кто есть-то? - воззрился на него Поп
- Рядовой Воробьев, товарищ сержант.
- Да я вижу, что не Орлов. - скорбно произнёс Поп. Пацаны заржали.
- Пулемётчиком, значит, будешь? А пулемёт-то поднимешь? А то вот Кузьма, в смысле товарищ младший сержант Кузьмин, старый у нас. Тяжелое ему таскать не положено уже. Справишься?
- Справлюсь, товарищ сержант.
Поп тяжело вздохнул.
- Ну ну. Ты гляди, в горах чикаться с тобой никто не будет. И как ты попал-то к нам? Откуда?
- Из тедженской кишинской учебки, товарищ сержант.
- А-а! Царица полей, пехота. А до армии-то чё делал?
- В шяхмати играль. - вставил свои пять копеек Суфа.
- В институте учился.
- В каком?
- В педагогическом: - Воробей замялся и покраснел.
- О! Ёлы-палы! Учитель што-ли? Ну пи:ец! Учить нас теперь будешь!
- Вас, дураков, уже ни чему не научишь. - встрял я - чё до салабона дое:ись?
- А ищто, спрасит нелзя? - буранул Суфа - Чиво он стикиляний щтоли, учител эта?
- Вот Суфа, будешь его обижать, он детей твоих учить не будет. Будут они у тебя дураками.
- Как их папа - веско изрёк Кузьма - Если у Суфика дети грамотные все будут, баранов тогда некому пасти.
Пацаны опять заржали.
- Э-э! Какой баран-шмаран? Я в гораде живу, Кузма!
- Да у вас и по городу бараны ходят - проявил Кузьма знание экономической географии.
- Эта у вас па горад сивиньи ходят, а наш горад културный.
Мужики, держась за животы, уже залезли под стол. Про Воробья уже все забыли.
- А ты что умеешь то по жизни - спросил я его.
- Я 'горник' вообще-то - вдруг сообщил Воробей - первый разряд по альпинизму.
- Альпинист, говоришь? - переспросил Поп - Ну-ну.
Что он хотел сказать этим 'ну-ну' никто не въехал. Но за умного сошел.
- Зовут как? - спросил я.
- Володя.
- А чё, ты в самом деле учителем работать пойдёшь? Или больше поступать некуда было?
- Пойду. Мне нравится. У меня отец учителем всю жизнь работает.
- А мать?
- Мама умерла, когда я ещё маленький был. Мы с отцом живем.
- Ладно, Вова-Воробей, отбой тебе пять секунд.


Через семь месяцев на очередном выходе взводу была поставлена задача оседлать горочку одну, именуемую на военном языке 'господствующей высотой'. У её подножья стоял большой кишлак, который предстояло 'проверить' на предмет склада духовского оружия и присутствия в нём непосредственно духов как таковых. За хребтом махра чистила ещё два кишлака и зелёнку.
Начали они на несколько часов раньше и уже столкнулись с серьёзным сопротивлением со стороны 'мирных жителей'. Как обычно, во всеобщем бардаке и нестыковках, основная группа уже была на окраине кишлака, а мы только начали подниматься по склону. По рации оттуда разведка передала, что с той стороны выдвинулась в нашем направлении группа вооружённых джентльменов в количестве ориентировочно сорока стволов на лошадях.
Группа не успевала оседлать высоту раньше духов. Если они заберутся на гору первыми - всем .:ец. Закон горной войны - кто выше, тот и прав. Тогда Воробей предложил на легке, только с пулемётом и парой-тройкой запасных магазинов по более короткому пути добраться до тропы в седловине и попридержать духов до подхода группы. И он ушёл. А группа не смогла быстро подняться за ним, потому что была обстреляна прямо на склоне со стороны кишлака. Духи ждали подмогу и ввязались, чтобы не дать группе сесть на гору первыми. Всё это время Воробей держал тропу. Практически до последнего патрона, с пулевым ранением, разорвавшим бедренную артерию. Наши успели первыми. Но Воробья спасти уже не смогли.
Столько детей выросло в целом поколении, которых не учил учитель Владимир Воробьёв. Не рассказывал на уроках о красоте и величии древних гор, об обычаях народов их населяющих. И династии нет такой, учительской, теперь в России - Воробьёвых. Есть только человек, испивший всю чашу горя людского до последней капли. Старый учитель Воробьёв.